Kitabı oxu: «На тонкой ниточке луна…»

Şrift:

Серия «Современная проза» основана в 2024 году

* * *

Часть первая

I

Звук почтового колокольчика появился так же внезапно, так же вдруг, ниоткуда, как и оленья упряжка с запорошенным путником на груженой нарте, вынырнувшей из темноты. Встречный ветер до последнего уносил вспять колокольчиковый звон. Залаяли собаки, оповещая хозяев о ночном госте. Они-то давно уловили приближавшуюся упряжку и, робко взлаивая, будто от неуверенности, уже передали людям предчувствие своею настороженностью. Кто же не замечал за собой то странное состояние, когда звук, вдруг возникший в тишине ли, в кромешной темноте ли, будит в истомлённом сознании самые разные чувства – от тревоги и испуга до благодушного умиротворения. Все зависит от предчувственного ожидания.

Не успел Мыртя Уккувич отряхнуть набитый ветром снег с малицы и лохматой шапки, как из ближайшего чума вышел, словно выкатился из-под снега, невысокий коренастый человек с керосиновой лампой в руке. Лампу он задирал высоко над головой, словно пытался осветить всю округу, но свету хватало только на то, чтобы отделить от ночного мрака его небритое лицо, наспех накинутую малицу да снег под ногами. От нарты лица не разглядеть, но Мыртя сразу узнал своего друга Тэранго: он всегда раньше всех выскакивает на улицу, встречая почту.

– Здоров будь, Тэранго. Мир твоему дому.

– Здоровый будь, Мыртя, ждем тебя уже третий день, – прохрипел спросонку человек с лампой.

– Я бы еще вчера приехал, но буран шибко разгулялся. У соседей ваших пережидал… У Яптуная ночевал.

– Жена его как? Поправилась?

– Бегает уже так, что не догонишь, – шутливо ответил Мыртя, остукивая малицу и кисы короткой палочкой.

Из других чумов стали подтягиваться мужчины, потом повыкатывали женщины, а за ними и дети. Скоро все население стойбища собралось вокруг почтовой нарты. Не сговариваясь, мужчины сняли уже отвязанные почтальоном тюки и поочередно друг за другом нырнули в чум Тэранго. Только сестра Тэранго – Устина – не вышла на улицу. Она уже разожгла очаг, повесила большой чайник над огнем, настрогала тонкими пластинками мороженую нельму для гостей.

В тепле да при свете трех керосиновых ламп разобрали почту быстро и расселись вокруг стола. Мужчины зашелестели газетами. Старый Кути Ачемович напялил свои огромные очки на кончик носа и уставился в развернутую «Правду». Развернул газету и Тэранго, но его постаревшие глаза различали только фотографии и заглавия статей. Газетный шрифт он уже второй год читать не может. Он не без зависти посмотрел на Кути Ачемовича. Тот, как обычно в минуты занятости важным делом, причмокивал беззубым ртом. Так уже повелось, что очки все же достанутся и Тэранго, но только после того, как его старый сосед прочитает газеты и своей нетерпеливостью стряхнет с новостей сладкую пыльцу предчувственного ожидания. Старый Кути, почувствовав на себе тяжелый взгляд соседа, повернулся к нему.

Сняв очки в черной оправе, скрепленной синей изолентой и перевязанной замасленным шнурком, протянул, скрипнув по-стариковски:

– На, возьми очки, Тэранго. Шибко темно у тебя, ничего не вижу все равно.

Место старику действительно досталось далеко от керосиновой лампы. Он не спеша сложил газету вдвое, потом еще раз, пришлепнув ладонью с размаху кучу своей корреспонденции. Взяв в две руки кружку с горячим чаем, сладко потянул со звуком воркующего ручья кипяток.

Тэранго принял из рук старика очки, словно священный бубен из рук великого шамана.

Мыртя вдруг негромко произнес:

– Скоро, однако, вертолетами будут почту возить – слышал от людей… – и сказанное словно оборвалось, будто не знал, как дальше вести разговор с земляками, обычно говорливый Мыртя. Будто в горле застряли слова. – Да и стар я стал, тяжело уже по всей тундре колесить. Другого человека, наверное, поставят.

– Не согласные мы на другого, – тихо сказал старый Кути.

– Вертолет в пургу да в сильный ветер не полетит, а у нас, почитай, ни один день без ветров не обходится, а дорогу ко всем стойбищам только ты знаешь, – поддержал его Тэранго.

– Никто нас не будет спрашивать. Как скажут, так и будет. Главное, чтобы почту возили исправно. Может, оно даже лучше будет: вертолетом-то быстрее, ну и чаще доставлять будут. А что я могу сделать? Один раз в месяц и то не получается, – продолжил, будто оправдываясь, Мыртя.

– Мы так привыкли, нам и так хорошо, – вступил снова в разговор Тэранго, оторвавшись от газеты. – И где они столько вертолетов возьмут? Они тут у нас шибко редко появляются, а раньше их и вовсе не было. Это там – на Самотлоре, – Тэранго, махнув рукой в сторону полуденного солнца, обвел присутствующих взглядом, – где нефть добывают, вертолетов как стрекоз у нас в летнюю пору…

– Да-а-а, в газетах только и пишут о том, что есть такое озеро Самотлор, а в том озере нефти столько, что на всю страну хватит. Так там этих вертолетов много! О том и люди говорят, и в газетах пишут, – сказал Кути. – Вот только далеко ли это озеро? – спросил он и потянул сладко бражку, встретившись глазами с Тэранго.

– Далеко, говорят. На оленях дней десять, а может, и двадцать, а то, может, не одна луна взойдет… Вот как может быть… Никто из наших там еще не бывал. Только нефть-то не в озере, а под землей, – возразил Тэранго. – У нас в тундре тоже ищут, говорят, нефть или газ, – он задумчиво посмотрел в сторону двери.

Тэранго окончательно оторвался от газеты. Да разве до чтения сейчас, когда такой важный разговор повелся?

– Ну, до нас далеко, к нам нескоро придут, – возразил старый Кути.

– Раз вертолеты появились над тундрой – значит, ждать недолго, – возразил неуверенно Хойко.

– Да, сын, о том тоже пишут в газетах. Говорят, газ под нами есть, – поддержал сына Тэранго.

– Куда потом с оленями? – тревожно спросил Николай.

Кути тягучим взглядом посмотрел на сына, задавшего такой непростой вопрос, – он подумал о том же.

– Не нарушат ли пастбища пришельцы? Не распугают ли оленей вертолетами? – спрашивал он, оглядывая молодых оленеводов: на них теперь надежда.

Да, не раз старый Кути связывал в одну ниточку газетные новости о самотлорской нефти с появившимися над тундрой вертолетами, и всегда в такие минуты его думы простирались к священному камню, к стадам оленьим… На милость богов надеялся. Не было у него пока ответов на возникшие вопросы.

Повисла тревожная предчувственная тишина. Каждый о своих оленях подумал. Захлюпала в кружках бражка, запокряхтывали старики; молча смотрели в никуда перед собой молодые. Даже женщины, съежившись, словно куропатки, сидели тихо. Каждый думал о главном: об оленях, которые привыкли к путям сезонных переходов; о семьях, послушно следующих дорогой оленей; об упокоившихся родственниках – не потревожили бы пришлые их могилы; о зверях в тундре и о рыбе в реках… Подумали о святых местах, чистоту которых необходимо сохранить, дабы духи земли сохранили свою благосклонность к людям. О чистоте воды в Большой реке подумали…

II

В чуме наступила тишина. Похрапывал уснувший Мыртя. Висевшая над столом лампа зашипела, ярко вспыхнув, через минуту захлебнулась, изрыгнув из своего нутра черный вонючий дым. Стало заметно темнее.

– Все, пора расходиться, – тихо, но властно сказал Хойко.

Старый Кути вскинул седую голову, осмотрелся мутным сонным взглядом; Мыртя же, видимо, сморенный долгой дорогой, не шевельнулся.

– Останься, сын, мне с тобой потолковать нужно.

Все как зашли дружно в чум, так же бесшумно и быстро покинули его. На улице никто не нарушил тишину громким словом, криком: словно растворились в темном зеве тьмы.

– Завтра поедем к реке… – обратился к сыну Тэранго.

– Почему завтра? Мы же собирались на следующей неделе…

– Не перебивай, – грубовато осек сына Тэранго, – ты все ветер норовишь обогнать, ты все впереди оленя побежать хочешь… Научись уже терпению, мужчина… Нужно притащить тот кедр, что мы выловили весной. Облас хочу успеть до начала каслания сделать… Хотя куда мне спешить? Я в этот раз с вами на летние пастбища не пойду, сделать успею, – он посмотрел в глаза сына, задумался.

Хойко не рискнул задать вопросы, которые уже вертелись на языке: зачем спешно рубить облас, тем более что старый еще хорош, почему отец решил остаться здесь?

Прочитав эти вопросы в глазах сына, Тэранго произнес тихо с оттенком не то смущения, не то неуверенности:

– За очками пойду, – голос будто потерял твердость и привычную зычность, – я давно хотел себе очки купить.

Наверное, впервые за всю свою жизнь сын так посмотрел на отца. В своем ли он уме? Куда, зачем? Неужели нельзя обойтись без очков?

– И далеко ли собрался, отец? – спросил сын с нотками иронии в голосе.

Отец, выдержав паузу, возникшую от его же растерянности, продолжил:

– Далеко. Ты уже слышал про такой город Нижневартовск, ну, где нашли нефть? – Тэранго почувствовал себя неловко, будто оправдывался в чем. – Посмотреть хочу, как нефть добывают… Как люди там живут…

– Слышать-то я слышал и про Нижневартовск, и про Самотлор, все газеты об этом пишут, но путь неблизкий, да и дорогу как найдешь?

– Рассуждаешь так, будто не в тундре родился, будто и не ненец… Эх, молод ты еще… Дорога сама покажет, куда идти. Есть солнце, луна, звезды, есть небо, облака, река, есть люди… Видишь, сколько помощников? Нужно знать куда идешь, и главное – начать свой путь, сделать первый шаг… С оленями и без меня справишься. Какой теперь с меня помощник… А мне и заботиться теперь не о ком, я вольный, как птица… Только не радует меня такая воля, – тихо продолжил он, чтобы сын не услышал. Еще не зажила рана после смерти жены, хотя две зимы уже миновало.

– Не знаю, что и сказать, отец…

– А ничего не говори. Я уже все решил.

Хойко, пожелав отцу спокойной ночи, вышел из чума, прикрыв за собой оленьей шкурой низкий выход.

Устина быстро собрала со стола посуду, кружки, вымыла в большом тазу и тихо улеглась на своей женской половине. Наступила полная тишина. Тэранго, подладив фитили в лампах, зажег одну у края стола, удобно не то уселся, не то улегся на своем лежаке и, пользуясь тем, что очки остались у него, решил почитать газеты. Так редко бывает, чтобы он раньше старого Кути узнавал новости. Он развернул «Правду» и погрузился в чтение.

«08.01.1973 года с космодрома Байконур, – читал Тэранго, – осуществлен пуск ракеты носителя “Протон-К”, которая вывела на траекторию полета к Луне автоматическую межпланетную станцию “Луна-21” с самоходным лунным аппаратом “Луноход-2”. 12.01.73 г. Советская Автоматическая Межпланетная Станция “Луна-21” была выведена на орбиту вокруг Луны. Параметры орбиты составляют: наклонение орбиты к плоскости Лунного экватора – 60 градусов; период обращения 118 мин; минимальное расстояние от поверхности Луны – 90 км, максимальное расстояние от поверхности Луны – 110 км».

После прочитанного Тэранго поднял глаза к отверстию над очагом. Сквозь сизую дымку размывалось темное пятно. Он начал перебирать другие газеты, заранее зная, что ищет.

Это уже не было новостью для Тэранго, ибо он слышал неоднократно по радио об успешном запуске нашего космического корабля, о доставке на Луну самоходного аппарата, но одно дело услышать, а совсем другое – прочитать в газете.

Проснулся Мыртя. Он, уморенный долгой дорогой, только сначала немного похрапывал, а потом спал так тихо в своем углу, что казалось, будто его вовсе нет в чуме. Услышав голос Устины и бормотание своего друга, он приподнялся на локте, не решаясь, однако, выползать из-под одеяла.

– Подкинь дровишек в огонь, Устя, а то зябко, – промолвил он сиплым после сна голосом.

На столе уже стояла глиняная посудина с разогретым гусиным жиром и плавающими в нем шкварками. Мужчины подсели к столу.

– На большом озере стреляли гусей? – спросил Мыртя, макая хлеб в гусиный жир.

– На озере. Старый Кути только не ходил с нами. Первый раз за все время.

– Да-а-а-а, – протянул Мыртя, – постарел наш Кути, сгорбился.

– Осенью совсем худо было. Думали, не выживет, но как-то справился – значит, поживет еще. Он как-то сказал: «Помру – очки себе заберешь». Но мне так не нужно. Сам куплю себе очки, – Тэранго уставился на огонь, – а ему самому пригодятся они в нижнем мире. Там негде купить…

– А ты где купишь?

– В Нижневартовске…

И Тэранго снова уловил такой же взгляд, как вчера сыновний.

– Хочу посмотреть, как нефть добывают. Так много пишут про Самотлор, про Нижневартовск. Интересно, как люди живут, – продолжил Тэранго.

– Это же далеко…

– Ну да, далеко, но, однако, не дальше мысли, – сказал Тэранго и задумался.

– Да-а-а, – протянул Мыртя.

– Наши на Луну луноход забросили. Читал? – спросил Тэранго.

– Читать-то читал… Это уже второй… Но понять не могу, как такое может быть? – Мыртя задавал вопрос, а сам думал о том, что друг его решился на долгий путь в никому из его народа неизвестный Нижневартовск.

Зная Тэранго с самого детства, Мыртя не сомневался, что скоро ступит он на тропу долгих скитаний.

– Да-а-а… – снова протянул Мыртя, не найдя, чем возразить, продолжая думать о своем, – задумал ты, значит, – в Нижневартовск? – повернулся он к своему другу, посмотрев пристально в глаза.

– Да. В Нижневартовск, – твердо ответил Тэранго.

После чая Мыртя стал собираться в дорогу.

– Пора ехать. Отдохнул я хорошо, спасибо тебе.

Выходя из чума, Тэранго снял с крючка аркан.

– Тоже куда-то собрался? – спросил Мыртя, заметив аркан для ловли оленей в руках Тэранго.

– Поеду на реку, притащить кедр нужно для нового обласа. Прошлой весной в большую воду такой добрый кедр прибило…

– Старый, что ли, прохудился? – перебил своего друга Мыртя.

– Нет, старый облас у меня еще добрый, но мне нужен побольше, на пять-шесть лебедей.

– Толстый кедр нужен, однако, – Мыртя с пониманием отнесся к желанию Тэранго сделать большой облас.

– Этот кедр такой, что втроем не обхватить, – Тэранго развел руки.

– Видел я этот кедр. На обратном пути заеду – помогу облас долбить, – сказал Мыртя, закрывая за собой выход из чума.

III

Мыртя пошел в сторону редкого низкорослого ельника, где паслись его олени. Это ягельное место хозяева берегли и не пускали туда стадо. Там, в корале, среди других оленей паслись и его ездовые.

Поймал Мыртя своих оленей быстро. Подведя их к нарте, надел на них упряжь, еще раз проверил поклажу – хорошо ли увязана; ловко прыгнул в нарту, и олени с места бесшумно и легко помчали его в бело-синюю мглу. Взлаяли собаки для порядка, провожая упряжку, но тут же смолкли в ожидании кормежки. Они уже привыкли к определенному распорядку – начиналось утро.

Упряжка почтальона, вырезав пологую дугу вокруг стойбища, вскоре скрылась из виду. Бегут неторопливо олени, тихо шуршат полозья нарты. Наездник-каюр умело направил упряжку в нужную сторону, ориентируясь по только ему известным приметам, а может, полагаясь на то чутье, что вырабатывается долгим и тяжелым опытом пройденных дорог.

Мыртя, чтобы не уснуть, затянул песню. Горловой звук его песни смешался с монотонным звуком колокольчика. Пел он о том, что у его друзей Тэранго и Кути чумы стоят на том же месте, где и в прошлую зиму, и олени пасутся на тех же пастбищах, и о том, что боги пока милостивы к больному Кути, и просил он в своей песне здоровья старику, который всю свою жизнь знал одно дело – пасти оленей, что вырастил он четверых детей, что дочери сейчас далеко ставят чумы своим мужьям, но летом они встретятся на берегу северного моря, куда погонят стада и Кути с сыном Николаем, и мужья дочерей старика. Там и встретится большая семья. Пел и о том, что в следующую зиму поставит ему жена чум рядом с чумом его друга Тэранго. В песне его нашлось место и непонятному решению Тэранго пуститься в тяжелый, полный опасностей путь до неведомого города Нижневартовска за очками. Когда взор его убегал так далеко, что доставал земли спину, он ловил мелькающие сквозь редкий ельник лучи солнца. Он пел о золотой нарте, появившейся совсем ненадолго. О солнце пел он, кружащем долгую зиму там, ниже черты земли, но, поднимаясь все выше и выше, является оно людям, оленям и всему живому. И радостно танцуют женщины, и прыгают от радости дети, и даже суровые мужчины не могут скрыть радости, кружа вокруг костра жизни. И шаманы непременно ударяют в свои бубны, возвещая новый день, новую весну. Вот и недавно встретили новое солнце. Вот о чем пел Мыртя.

Разбежались из-под нарты куропатки, проквохтав глухо, и скрылись в зарослях карликовой березы. И уже песня его повернула в другую сторону: он пел о весне, о птицах, которые так ждут ее – светлоглазую золотосветую весну; о том, что скоро тундра наполнится разноголосым птичьим переливом… От опытного каюра не могло ускользнуть то, что олени начали подавать признаки усталости: бег их стал не так резв, а вожак принялся оглядываться и характерно фыркать. Нужно было искать место для отдыха. И вот небольшой взгорок перед очередным ручьем. Мыртя остановил оленей, спустившись, однако, к распадку, чтобы укрыться от ветра. Он уже привычно привязал коротко узду передового оленя к левому копылу нарты. Так он делал всегда, чтобы олени, вдруг испугавшись чего-нибудь, не убежали. Олени тут же принялись копытами разбивать плотный наст, жадно хватая ягель вперемежку со снегом.

Стало ненадолго светлее, но солнце, показавшее свой золотой бок, торопливо спряталось за линию горизонта. И все же света стало больше. День, ночь, свет, тьма… Но даже в самую долгую полярную ночь люди спят столько же, как и в полярный день, никогда не теряя ощущения дня в кромешную темень и ночи, когда солнце вертится вокруг чума все двадцать четыре часа. И не просто так, без причины пришли такие мысли в голову старого каюра. Вспомнился разговор с одним ученым, приезжавшим в тундру изучать, как он говорил, феномен полярных ночей. Ему никак невозможно было разобраться, где же суточное «размежевание дня и ночи», если «все время темно». Как люди в тундре определяют, когда им спать, а когда работать. «Чудак человек», – усмехнулся Мыртя, вспомнив его глуповато-недоуменное лицо, когда на вопрос: «Вот сейчас день или ночь?» – жена Мырти ответила: «Сейчас утро». Ученый при всем своем просветленном уме долго хлопал глазами, спросил: «А откуда вы знаете?» – «Очень просто, – ответила жена, – мы же только что проснулись, скоро будем завтракать, а завтракают утром». Смеялись все: и соседи, забредшие на огонек, узнав о госте, и дети, и внуки, и, наконец, сам ученый так расхохотался, что его еле уняли.

Мыртю встревожило то, что ветер совсем утих, а это могло предвещать смену ветра на южный. Ждать от южного ветра в эту пору можно только ненастье и пургу. Уснул Мыртя с тяжелой думой о предстоящей смене погоды. Так и случилось уже скоро: сквозь сон он ощутил на лице сырость от растаявших снежинок. Поднявшийся ветер закружил снежную пыль в бешеной круговерти, вокруг стало темно. Олени улеглись. Их быстро укрывало белым снежным налетом. «Пусть отдохнут еще немного», – подумал Мыртя. Сам же разгреб снег за оленями и лег, защищенный от ветра. Он, умудренный опытом, понимал, что спешить сейчас не следует: такой буран – это надолго. «Вот, приходится ночевать в куропачьем чуме», – вздохнув, подумал Мыртя, засыпая.

Любой человек мог бы растеряться, оказавшись среди бескрайней тундры, среди такой кромешной тьмы, когда вокруг не видно ни зги, когда сердце больно замирает от мысли, что все кончено. Но Мыртя, поправляя сбрую на оленях, отряхивая снег с нарты, являл собой образец уверенности и невозмутимости. Он не чувствовал себя безнадежно одиноким человеком, как и, впрочем, потерянным в этом безбрежном мире бушующего бурана. Он точно знал, куда направить свою нарту, а путь его лежал в сторону восходящего солнца. Мыртя снова затянул песню, но она была уже не так энергична и оптимистична, голос его тонул в снежном мареве. Пел он о тяжелой дороге, о том, как тяжело оленям в такую пургу, да и самому каюру лучше бы сидеть сейчас в теплом чуме и пить горячий чай. Привыкли олени к песне старого почтальона. Бежали они где-то резвее там, где снег сдуло с вершинки возвышенности, а местами совсем переходили на шаг, преодолевая глубокий его слой в низинах. А каюр все пел, отворачивая лицо от ветра и секущей снежной крупы:

Передо мной стелется мост из летящего снега
От земли и до самых небес.
Хозяин земли и хозяин неба здесь встретились,
Они помогут мне и моим оленям найти дорогу.
Нигде не видно тропинок, спрятались звери,
Спрятались птицы в свои снежные чумы,
Пережидая буран…
Моя нарта летит по небесной земле туда,
Где ждет меня семейство Нгокатэтто,
Где стоят их теплые гостеприимные чумы…
Где благодатный огонь отдает свое тепло,
Освещая лица их хозяев…

Устали уже олени, устал и Мыртя, закоченели ноги и спина от долгого сидения без движения. Он прервал песню на полуслове. «Легче дрова таскать, легче невод тяжелый тянуть, чем так долго сидеть неподвижно», – думал Мыртя. Вдруг он заметил, как передний олень характерно встряхнул головой раз, потом снова. Верный признак того, что уловил запах стойбища. Мыртя повернул оленей правее. Можно было этого и не делать, так как вожак уже начал поворачивать в нужную сторону. Вскоре и сам Мыртя уловил запах дыма. Олени побежали резвее, предвкушая отдых.