Kitabı oxu: «Гардемарин Ее Величества. Адаптация»
Пролог
Григорий Григорьевич Распутин не боялся никого. Ни покойного государя, ни Третьего отделения, ни Совета имперской безопасности, ни даже самого черта. И вздумай тот наведаться в гости, стуча по полу железными копытами, – так же и ушел бы обратно к себе домой в преисподнюю.
Это если было бы, чем уходить.
Детство, проведенное в семье цыганского барона, да еще и в роли нелюбимого отпрыска, нагулянного абы где младшей дочерью, давным-давно приучило к мысли, что в этой жизни все и всегда приходится выгрызать зубами. И обычно у тех, кто вовсе не стремится поделиться даже самой малостью. Драться приходилось чуть ли не каждый день: сначала кулаками, потом всем, что попадется под руку, а где-то лет этак с двенадцати – пуская в ход неожиданно проснувшийся Дар. Который наверняка смог бы проложить путь к самым вершинам нехитрой иерархии рассеянного по всей империи народа, не распорядись судьба иначе.
Григорий Григорьевич не боялся никого.
Но были те, кого он уважал. И первое место в этом весьма коротком списке раз и навсегда занял отец, старший в роду Распутиных. Тот, кто однажды дал уже великовозрастному отпрыску все, о чем никто из ромалэ не смел даже мечтать. Не только деньги, автомобили и женщин, которых у хваткого двадцатитрехлетнего парня и так имелось в избытке, а нечто большее. Настоящую семью, положение, титул и, что куда важнее, – свою фамилию, открывшую двери в высший свет столичного общества.
Старик просто взял и подарил все это буквально в одночасье, от всей широты отцовской души – и наверняка так же легко мог и забрать.
И именно поэтому Григорию Григорьевичу, шагавшему от машины к ветхой усадьбе, было весьма тоскливо на душе. Слишком уж много ошибок он совершил за последние полтора месяца, слишком много дел не довел до конца – или довел так, что оно вполне могло и не стоить затраченных сил и ресурсов.
– Добрый вечер, ваше сиятельство. – Плечистый парень, куривший на лавке у крыльца, поднялся навстречу. – Вас ждут или?..
– Уйди с дороги!
Еще будет тут всякая шелуха спрашивать… Григорий Григорьевич здесь, может, и не хозяин, но прямой наследник. И уж к себе в родовое имение пойдет, когда сам захочет.
Старый дом встретил скрипом ступеней и тоскливым завыванием ветра где-то на чердаке. Будто пытался предупредить: отец не в духе.
Старик давно уже мог бы прикупить себе имение поближе к городу, но почему-то предпочитал эту старую развалину. Она то ли напоминала ему о молодости, проведенной в далекой Тобольской губернии, то ли просто удачно стояла на отшибе – подальше от чужих глаз. Григорий Григорьевич уже давно догадывался, что не все из того, чем занимался отец, пришлось бы по нраву столичной знати, но предпочитал не задавать лишних вопросов.
Даже теперь, когда этих самых вопросов стало куда больше, чем раньше.
– Ну, давай рассказывай.
Отец даже не поздоровался. И не обернулся, когда у него за спиной скрипнула дверь. Будто и так знал, кто пожаловал в гости. Худая сгорбленная фигура продолжала стоять у окна, опираясь на клюку, рассматривая темноту за стеклом.
– Ну… пробовали сработать, как сначала собирались, – осторожно заговорил Григорий Григорьевич. – Потом ударили сверху и сразу с улицы пошли, чтобы…
– Да это можешь и не говорить! – Отец с явным раздражением махнул рукой. – Уж новости-то я без тебя посмотрел. Лучше объясни – почему нормально не сделал.
– Да там гардемарины на каждом углу. Наши еще вчера прощупали – не подберешься. И на окнах Конструкты в четыре слоя, такое стекло даже крупным калибром не прошибешь. Ну и пришлось…
– Пришлось ему, – проворчал отец. – Вот в кого ты у меня такой дурак, Гриша? В мать, не иначе – другие-то дети нормальные.
– Вот других бы и просили.
Григорий Григорьевич уже не мог скрывать раздражения. И огрызнулся, хоть и опасался отцовского гнева даже больше, чем визита полиции или Одаренных агентов Третьего отделения.
Фигура у окна развернулась. Так быстро, что длинные полы темно-коричневой шерстяной кофты взметнулись, как крылья у ворона.
– Ты! – рявкнул отец. И вдруг заговорил втрое тише, будто устыдившись собственной злости. – Ты меня прости, Гриша… Осерчал.
– Да ладно. – Григорий Григорьевич осторожно покосился на початую бутылку водки на столе. – Ничего…
Старший Распутин пил нечасто. Точнее даже сказать – вообще почти не пил, разве что в самых исключительных случаях. И если уж дело дошло до стакана, значит, не просто так.
– Иди сюда. – Отец захромал вперед, стуча по полу клюкой. – Иди, кому говорят, дурья твоя башка.
Григорий Григорьевич послушно шагнул вперед и чуть наклонился, чтобы обнять родителя. И в очередной раз поразился худобе и легкости немощного стариковского тела. Они не виделись всего несколько дней, но за это время отец, казалось, успел еще сильнее высохнуть.
И еще сильнее зарос – борода и длинные седые волосы, свисавшие слипшимися прядями, выглядели так, будто их не только давно не стригли, но и не мыли уже с неделю. Неудивительно: старик и трезвым-то не слишком любил, чтобы к нему прикасались, а сейчас и вовсе мог ненароком убить.
В такие дни вся прислуга в усадьбе обходила его стороной, и не помогали ни угрозы, ни десятирублевые купюры, которые Григорий Григорьевич в каждый свой приезд щедро раздавал всем горничным до единой.
– Ты не подумай – мол, старый пень сдуру ругается. – Отец отступил на шаг и с кряхтением опустился на стул, кое-как вытянув больную ногу. – Дело-то, Гриша, серьезное. И спросят с нас с тобой, непременно спросят. И за вчерашнее, и за больницу в Пятигорске еще… Ты зачем опять устроил?
– Спешил, – вздохнул Григорий Григорьевич. – Мне доложили, что девка на месте, даже фото прислали – танцует. Ну, я думал…
– Думал… Ты как пацан, которому спички дали. Тут спалил, там спалил… А девка-то жива! – Отец поднял скрюченный палец и потряс. – И ее теперь так спрячут, что не достанешь.
– Достанем. – Григорий Григорьевич сложил руки на груди. – Если надо, хоть в Зимний за ней придем.
– Нет уж, хватит с меня! Возьмем, придем… С Лизкой я как-нибудь сам теперь разберусь. Ты мне, Гриша, лучше вот что скажи. – Отец прищурился и чуть склонил голову набок. – А вы в Пятигорске точно все сожгли? Не мог пацан уцелеть как-нибудь?
– Да как? Там до фундамента все сложилось, камни и те поплавились – куда уж человеку выжить?..
Голос все-таки предательски дрогнул, срываясь на хрип. Отец то ли начал что-то подозревать, то ли случайно вспомнил то, о чем думать отчаянно не хотелось. С тех пор прошел уже месяц с лишним, и Григорий Григорьевич успел убедить себя, что хотя бы в Пятигорске сработал чисто: сделал дело и даже прибрал за собой, не оставив ни следов, ни свидетелей… вообще ничего, кроме обгорелых стен. Но теперь предательские мысли снова появились где-то на задворках памяти.
И поползли на свет.
Никто так ничего и не доложил… Но куда-то же они делись! Три бойца штурмовой группы, опытные и вооруженные до зубов, не ответили и так больше и не появились на канале, будто их просто стерла из бытия неведомая сила. А подключенный к аппаратам мальчишка, которого так и не удалось отыскать, просто исчез. То ли сгорел вместе с больницей, то ли…
– А ты уверен? – Отец прищурился еще сильнее и чуть подался вперед. – Точно?
– Точно. – Григорий Григорьевич не выдержал и все-таки отвел взгляд. – Нету его больше, можете не беспокоиться.
– Хотелось бы верить, – задумчиво произнес Распутин-старший. – Хотелось бы верить…
Глава 1
– …это жестокое и безобразное в своей циничности нападение не останется безнаказанным. Большая часть исполнителей уничтожена на месте, и сейчас следственные органы пытаются установить заказчиков. Которые непременно понесут ответственность за совершенный теракт. То, что произошло, – ужасное преступление, направленное на то, чтобы разобщить и запугать народ в тяжелое для всех нас время. Хладнокровное, подготовленное и организованное убийство, покушение на будущее Отечества, на цвет нации – молодых людей, собравшихся на традиционный осенний бал. И оно не останется без ответа!
Лицо Алексея Келлера на экране большого телевизора в общем зале источало то вселенскую скорбь, то суровую решимость – в зависимости от того, что больше соответствовало звучавшим из динамиков словам. Вот только, как я успел заметить, собравшиеся вокруг однокашники – и тощие первогодки, и здоровяки-мичманы с выпускного пятого курса – наблюдали за лицедейством его высокопревосходительства канцлера с изрядной долей скепсиса.
И я их полностью понимал, ведь не так давно и сам слушал точно такое же многословное обращение по поводу гибели императорской семьи. И за прошедший с моего отъезда из Пятигорска месяц с небольшим никаких новых фактов так и не появилось. Следственный комитет и Третье отделение в таких случаях предпочитают трубить о любых, даже о самых скромных успехах, и молчание прессы и федеральных каналов могло означать только одно: расследование топчется на месте.
Что только подтверждал удар по зданию Пажеского корпуса.
Картинка на экране сменилась. Вместо канцлера перед камерой появился парень в черной толстовке с капюшоном и белой маске, изображающей вытянутое лицо с широкой улыбкой и тонкими длинными усами.
– Иными словами, дорогие мои друзья и подписчики – ничего нового! Мы соболезнуем, мы найдем, мы накажем, мы покараем… Бла-бла-бла. Хочу напомнить, что совсем недавно мы слушали все то же самое, и пока что наши глубокоуважаемые спецслужбы…
Ведущий выпуска надежно скрывал лицо, однако его голос буквально сочился ядом. А последние слова он произнес так, что даже слепой бы понял, что никакого уважения к спецслужбам на самом деле нет и в помине.
– …не нашли и не покарали, – продолжила «маска». – Вероятнее всего, потому, что в данный момент во главе государства стоит Алексей Келлер. Человек, связавший руки столичной полиции и даже Совету имперской безопасности настолько, что они оказались не в силах выполнять свою работу. Нерешительный и бездарный чиновник из Министерства юстиции, который лишь по чудесному стечению обстоятельств оказался на должности, к которой его не следовало бы подпускать и на пушечный выстрел.
Я нахмурился. Несмотря на то, что озвученные мысли на девяносто процентов совпадали с моими собственными, слова популярного видеоблогера мне не понравились. И вовсе не потому, что десять лет назад подобные болтуны в масках не смели даже раскрыть рот без дозволения, не говоря уже о том, чтобы во всеуслышание насмехаться над канцлером Государственной Думы.
Нет, в первую очередь мне не нравилось другое. Во все времена горлопаны и продажные журналисты второсортных телеканалов, которых за пропущенные мною годы чуть ли не целиком заменили интернет-блогеры, крайне редко озвучивали собственные мысли. Они лишь отрабатывали свои гроши, вещая то, что в их говорящие головы вложили другие. Те, кому это выгодно.
И наверняка этот парень в дурацкой маске – не исключение. Не то чтобы я с большой симпатией относился к Келлеру, но было крайне интересно, по чьему заказу «маска» писала свой текст?
На экране опять появился канцлер.
– Хочу отдельно поблагодарить всех, кто первым принял на себя удар террористов, – полицейских, военных и, конечно же, отдельную роту гардемарин, охранявших мероприятие с участием ее высочества Елизаветы Александровны. Именно благодаря им удалось отбить атаку и сократить количество пострадавших…
Из динамика раздался звук смываемого унитаза, и Келлера снова сменил парень в маске.
– О да! Отбить атаку! Так отбить, что великая княжна осталась в живых только благодаря божественному провидению… А также весьма решительным и, должен заметить, умелым действиям неизвестных, которым удалось вывести ее высочество из наполовину разрушенного здания Пажеского корпуса и доставить в Зимний.
– Слышь! – Сидевший на диване напротив третьекурсник пихнул Камбулата в плечо. – А правду говорят, что это вы с Острогорским ее спасли?
– Ну ничего себе ты шутник! – тут же среагировал Поплавский. – Куда им? Вовка сам еле живым выбрался, а Камбулата там даже и близко не было!
– Вы только посмотрите на это! – продолжал надрываться блогер. – Видите здесь полицейские машины? Или, может быть, какой-то спецтранспорт? Нет! От погони уходит гражданский автомобиль, на котором пара молодых парней… Увозят неизвестно куда последнюю уцелевшую из рода Романовых!
Картинка снова сменилась. Глянув на экран, я едва не приложил себя ладонью по лицу.
Ну как? Ну как так-то, а?
По Малой Конюшенной улице мчал черный БМВ, за которым несся тонированный микроавтобус. Съемка велась с воздуха – с квадрокоптера, или как там называются эти новомодные летающие камеры? Потом ракурс сменился, изображение увеличилось, и сквозь лобовое стекло «Икса» стало отлично видно Камбулата, вцепившегося в руль. А еще через несколько мгновений люк в крыше открылся, и из него полез…
Я, да. Весьма неуклюже полез, надо сказать.
Курсанты загудели.
БМВ лихо вошел в поворот, и сразу после этого микроавтобус выбросил из-под капота ошметки металла и протаранил двери рок-паба. Комната взорвалась криками.
– Разумеется, об этом не напишут в газетах и не покажут по телевидению, но ее высочество спасли совсем не те, кто получает жалованье за государственную службу! Никто даже не назовет вам имен этих неизвестных героев. – Блогер сделал театральную паузу и чуть ли не шепотом закончил: – Не назвали бы, если бы не ваш покорный слуга!
Картинка замерла, а через секунду на экране появились увеличенные стоп-кадры с видео. Я и Камбулат.
– Неизвестными героями оказались курсанты Морского корпуса…
– Десантное отделение – на поверку ста-а-ановись! – раскатился голос дежурного мичмана.
Кто-то дернулся за пультом от телевизора, но было уже поздно.
– Так! Это что за непотребство тут происходит?
В общий зал быстрым шагом ворвался Грач. А за ним, уже куда медленнее и степенней, – его сиятельство Георгий Андреевич Разумовский.
Ну все, приплыли. Это залет…
– Кто это включил? Кто, я вас спрашиваю? – брызжа слюной и едва не срываясь на визг, кричал Грач, тыча пальцем в экран.
Десантура, вытянувшись по стойке «смирно», ожидаемо молчала. Сдавать своих – последнее дело. Да и в любом случае страдать придется всем. Так что…
– Отделение завтра встает на час раньше и проводит внеплановое занятие по физкультуре, – негромко проговорил Разумовский, шагая вдоль разномастной шеренги. – Ответственный – мичман Шувалов. И если узнаю, что кто-то отлынивал, – никаких увольнительных до весны, всем. Это понятно?
– Так точно, вашбродь! – дружно гаркнули курсанты.
– Хорошо. После занятия Камбулатов, Острогорский, Корф и Поплавский – ко мне. Форма одежды – парадная.
– Награждать будут… – громко прошептал кто-то в строю.
– Награждать, ага… За то, что полгорода разнесли?! – громыхнул Разумовский. И только потом, пригладив пальцами усы, продолжил уже вполголоса: – Награждать, награждать. Отличились… орлы.
Формально все это звучало чуть ли не поощрением, однако мне показалось, что вместо «орлов» Разумовский хотел сказать что-то совсем другое.
– Вольно!
Я расслабился, но, как выяснилось преждевременно: старик лично пожаловал к нам в логово совсем не для того, чтобы застукать отделение за просмотром какого-то там оппозиционного блогера.
– Довожу до вашего сведения, что в связи с недавними событиями с завтрашнего дня Корпус, как и все прочие военные училища, переводят на казарменное положение. Я, если честно, ожидал этого распоряжения гораздо раньше, но оно последовало только сейчас. Все увольнения на ближайший месяц отменяются. И не приведи Господь кого-то поймают за оградой в самовольной отлучке! – Разумовский возвысил голос. – Парой нарядов не отделаетесь. Так что если не хотите проходить службу на сухогрузе, даже думать забудьте о ваших тайных тропах. Это ясно?
– Так точно, вашбродь!
В этот раз ответ вышел не очень-то стройным, и в нем отчетливо сквозило уныние. Лишение возможности бывать в городе не на шутку расстроило десантное отделение. У многих за дверями Корпуса имелись друзья, дамы сердца, да и вообще… Перечень вечерних развлечений курсантов в одно мгновение сузился до компьютерных сшибок команда на команду.
А чтобы представить, как станут развлекаться старшекурсники, обладать особенно богатым воображением не нужно.
Первокурсники принялись тоскливо переглядываться. Разумеется, каждый из них чтил славные флотские традиции, но вероятность беготни по ночам и прочих казарменных игрищ со столетней историей возрастала буквально до небес.
Эх, ребята, мне бы ваши проблемы…
– Кроме того, некоторых из вас могут привлекать для помощи полиции и особой гардемаринской роте. – Разумовский улыбнулся, услышав гул одобрения, и поспешил осадить размечтавшихся курсантов: – Некоторых, я сказал! И только особо отличившихся в обязательных дисциплинах и сдавших нормативы на «отлично». Так что – налечь на учебу, господа курсанты.
– Есть налечь на учебу! – гаркнули несколько десятков глоток.
Не стоило сомневаться: в ближайшие дни десантное отделение ждет небывалый подъем успеваемости. Мало того, что работа с полицейскими, и, чем черт не шутит, может, даже с самими гардемаринами, гораздо интереснее унылого сидения в располаге, так это еще и вполне легальный способ побывать в городе.
В общем, грядет великая битва за оценки. Я почти физически почувствовал, как призрак побудок и балагана целые ночи напролет, уже нависший над расположением, заворчал и отодвинулся.
Умный мужик Разумовский, не отнять. Не удивлюсь, если он сразу просчитал последствия перехода на казарменное положение. И возможную работу с силовиками просто придумал, чтобы господа курсанты не расслаблялись. Давно известно: чем больше у матроса свободного времени, тем с большей вероятностью он использует его для того, чтобы сотворить какую-то дичь. А значит – матроса нужно занять.
Желательно так, чтобы этого самого времени у него не осталось совсем.
– И чтобы вот этого, – Разумовский ткнул пальцем в экран, на котором так и висели наши с Камбулатом перекошенные рожи, застывшие на паузе, – я больше не видел. Это всем ясно?
– Так точно, вашбродь! – в очередной раз прогремел хор.
– Ну вот и хорошо. Успешной учебы, господа курсанты.
Разумовский развернулся и пошел к выходу. Грач окинул строй презрительно-злобным взглядом и засеменил следом за начальником. А я тяжело вздохнул, еще раз посмотрел на экран телевизора и переглянулся с Камбулатом.
М-да. А ведь собирался не высовываться… Вот и не высунулся, да… На весь этот ваш интернет.
Глава 2
За десять лет Зимний изменился. Конечно же, не архитектурно или в плане внутреннего убранства – вряд ли даже самому безумному новатору хватило бы отваги и наглости коверкать интерьеры с чуть ли не трехсотлетней историей. Но когда я был здесь в последний раз, обстановка казалась…
Пожалуй, поприятнее. Теплее и уж точно спокойнее, хотя времена – впрочем, как и всегда – не давали скучать ни придворным, ни спецслужбам, ни уж тем более мне самому. Однако тогда внутри хватало народу и какой-то подвижно-живой суеты. А сейчас дворец казался чуть ли не вымершим: за весь путь по лестницам, залам и галереям мы встретили от силы человек двадцать – немыслимо мало даже для десяти утра.
Я обратил внимание, что придворный – рослый мужчина лет тридцати в темно-зеленом мундире камер-юнкера – повел нас через западное крыло. «Парадным» маршрутом, хоть он был и не самым коротким. Видимо, в целях обеспечения безопасности, чтобы мы ненароком не запомнили расположение постов охраны в личных покоях ее высочества. Гостей и три четверти прислуги наверняка удалили из дворца по той же самой причине, и вокруг было так тихо, что топот полудюжины пар ботинок казался до неприличия громким.
Топот отражался от стен, эхом поднимался к высоким потолкам и застревал где-то в оборонительных Конструктах. Их здесь и раньше хватало, а теперь придворные Конфигураторы – причем самых высших рангов, уж точно не ниже четвертого – навалили столько, что почувствовать что-то этакое вполне смог бы и обычный человек, лишенный даже самой крохотной крупицы Дара. Заключенная в сложнейших схемах энергия разве что не гудела, формируя чуть ли не десяток слоев активной и пассивной защиты, готовой отразить даже самое мощное и бронебойное посягательство извне.
И я при всем желании не мог бы назвать эти меры избыточными. Спецслужбы уже как минимум дважды прозевали все на свете. Второе покушение едва не стоило жизни Елизавете, а первое…
Его следы я, похоже, сейчас имел сомнительное удовольствие наблюдать.
Иорданская лестница и ротонда с малахитовыми колоннами выглядела как и раньше, а вот огромный Николаевский зал мы обходили через галерею с портретами. Большая часть арок была закрыта толстым полиэтиленом, но я все-таки смог разглядеть за ними мешки со строительной смесью, какие-то ведра, стремянки…
Ремонтные работы еще не закончились. Разрушения такого масштаба, да еще и в историческом здании, не восстановить ни за месяц, ни даже за два или три. Одни материалы обойдутся казне в десятки тысяч, и примерно столько же придется заплатить умельцам, которые смогут подобрать паркет в тон к тому, что положили на пол в середине восемнадцатого столетия.
Видимо, здесь брат и погиб. И картина, хоть я и видел ее лишь мельком, подозрительно напоминала удар по Пажескому корпусу. Во всяком случае, внешне: та же внезапность, та же запредельная мощь, пробивающая и железо, и камень, и оберегающие их Конструкты. И та же дыра в полу – неровная, с торчащими обломками, но все же отчетливо круглой формы.
Значит, все разговоры о взрыве, как и сама официальная версия, – выдумки для прессы и рядовых обывателей. Бомба или даже наведенная по координатам ракета оставили бы другие следы, а здесь явно сработало что-то вроде атакующего элемента колоссальной мощности.
С поправкой на масштаб все выглядело не так уж и загадочно: собравшись вместе, несколько «двоек» или даже «троек» смогли бы выдать похожий эффект. Да я и сам на пике формы, пожалуй, долбанул бы Свечкой даже сквозь защитные схемы. И наверняка прошил бы и крышу, и Конструкты, угодив точно в одиночную цель. Может, даже сумел зацепить еще человека или парочку до того, как сгорит резерв…
Но на поток плазмы диаметром с половину бального зала меня бы точно не хватило.
Если пересчитать, примерно экстраполируя цифры, то даже без учета поправки на поглощенную Конструктами энергию и продолжительность воздействия мощность получалась…
Мощность получалась такая, что я не смог вспомнить, как называется цифра с соответствующим количеством нулей – причем уже в мегаваттах. Будь это один человек, по сравнению с ним даже Одаренные первого ранга курили бы в сторонке. Нервно и понемногу удаляясь подальше от того, чьи удельные характеристики наверняка корежили и время, и пространство, а не только железобетонную уверенность «единиц», что в этом мире нет никого круче их.
Кто-то есть… Ну, или что-то.
– Эй, ты что, заснул? – Корф ткнул меня локтем в бок. – Соберись, матрос – не к Грачу идем!
Камер-юнкер провел нас наискосок через пустой и гулкий Концертный зал к двери, у который дежурили гардемарины. Двое – один с погонами поручика, второй – штабс-капитана. Унтер-офицеры в особой роте его величества отсутствовали в принципе, но для охраны помещений обычно привлекали кого попроще.
А эти оба наверняка имели за плечами по полсотни военных операций и минимум пятый ранг силы, а скорее четвертый. Старшего я, кажется, даже узнал: десять лет назад он служил в гвардии, и на прежнем месте за эти годы наверняка получил бы майора или подполковника.
Серьезные ребята – таких по пустякам гонять не будут. Видимо, дворцовые безопасники засуетились настолько, что ожидали подвоха даже от местных… Ну, или от четырех малоизвестных курсантов Морского корпуса, прибывших на церемонию награждения.
Впрочем, церемонией это было назвать сложно. Обычно такие мероприятия устраивают с помпой, военным оркестром и непременно под прицелом фото- и видеокамер, однако сегодня из Зимнего убрали всех, кого можно, и за дверями Малахитовой гостиной нас ожидали от силы человек десять-двенадцать. Я, разумеется, помнил в лицо и по именам чуть ли не всех, однако интересовала меня примерно половина.
Оля, зачем-то нарядившаяся в темно-синий брючный костюм. Разумовский в парадном кителе, увешанном орденами. И его высокопревосходительство канцлер. Келлер, как и всегда, облачился в штатское, вылил на себя целое ведерко одеколона и суетился. Сначала дернулся было нам навстречу, но тут же вспомнил, что в помещении нет ни единого журналиста, и работать на публику совершенно не обязательно. Впрочем, даже оставаясь рядом с остальными, Келлер все равно умудрялся мельтешить так, что я не сразу заметил за его изрядно раздавшейся в талии фигурой еще одного гостя.
Главного из присутствующих – если не по чину, то по фактическому положению уж точно.
Сиятельный князь Николай Ильич Морозов, как и подобает офицеру, в общей суете не участвовал. Стоял чуть поодаль, подпирая стену широкими тяжелыми плечами. За прошедшие десять лет мой старый знакомый разве что слегка раздался в талии, а в остальном не изменился ничуть: все так же сиял гладкой лысиной и так и не избавился от привычки тайком теребить сросшиеся с бакенбардами могучие седые усы.
Впрочем, нет, было кое-что еще новое – скрещенные фельдмаршальские жезлы под короной на золотых погонах. Прямо как те, что носил в свое время я. Видимо, покойный братец не жадничал и присвоил своему заместителю в Совете безопасности следующий классный чин.
Возможно, сразу после того, как прежний я отправился в некрополь у Александро-Невской лавры.
– Смотри – сам Морозов! – прошипел Камбулат. – Ничего себе!
Из моих товарищей сравнительно свободно себя ощущал только Поплавский. Он то ли уже бывал в Зимнем, то ли умел в любой ситуации иметь невозмутимый и лихой вид матерого вояки – даже блеск орденов и грозных начальственных очей его ничуть не смущал.
– Господа курсанты, – негромко скомандовал Разумовский. – В одну шеренгу – становись!
Мы тут же выстроились по росту. Первым Поплавский, за ним Камбулат, потом я и Корф, рядом с которым тут же встала Оля. Без команды, просто подошла, стуча по паркету каблуками туфель. Видимо, из-за нее весь подобающий в таких случаях военный церемониал и закончился: Разумовский молча кивнул и отошел в сторону, уступая место в центре его высокопревосходительству канцлеру.
– Доброго дня, судари… и сударыня!
Келлер развернулся к Оле и тут же натянул на лицо дежурную улыбку. Так, будто отрабатывал положенное шоу, забыв, что на этот раз вовсе не находится под прицелом фотокамер. Он и раньше не блистал особыми талантами, а за прошедшие десять лет, похоже, научился только кривляться для репортеров, выдавая зазубренные фразы.
Я вдруг подумал, что канцлер – вторая… ну, или по меньшей мере третья по значимости политическая фигура в государстве – чем-то напоминает марионетку. Дорогую, сшитую из отличных материалов, отлаженную до винтика и обретшую запредельное сходство с человеком, но все же способную говорить или двигаться, только когда у нее из интересного места торчит рука.
Знать бы – чья.
– Рад приветствовать вас всех, хоть нас и свели здесь сегодня не самые приятные события, – продолжил Келлер. – Однако мне – как и наверняка любому из присутствующих – отрадно видеть перед собой настоящий цвет нации, этих отважных молодых людей, которые, невзирая на опасность, все же смогли выполнить свой долг перед Отечеством и…
Дальше я не слушал. Эта речь, как и все предыдущие, затянулась минут этак на семь, однако по содержанию уложилась бы в пару строк. То, что задорно и с какой-то нездешней мужественностью в голосе вещал Келлер, в переводе на русский означало примерно следующее: мы награждаем вас без свидетелей и чуть ли не тайно, потому что спецслужбы и старик Морозов лично в очередной раз облажались, и четырем чуть ли не подросткам пришлось делать их работу. Мы искренне благодарим вас за подвиги, однако крайне не рекомендуем болтать о них за пределами этой комнаты. А кто будет болтать – тот ни разу не молодец. И о военной или какой-либо другой карьере может забыть. Этого его высокопревосходительство, конечно, не озвучил даже в иносказательной форме, но я догадался и сам.
– …решила наградить всех вас лично, – торжественно закончил Келлер. – Поприветствуйте ее императорское высочество Елизавету Александровну!
Камер-юнкер, который сопровождал нас до гостиной, открыл дверь, и в проеме появилась маленькая фигурка. Мы все – даже Оля – тут же вытянулись по стойке «смирно» и взяли равнение налево. А через несколько мгновений я даже смог рассмотреть что-то из-за могучего плеча Камбулата.
По случаю награждения Елизавета вместо платья нарядилась в костюм. Обычный гражданский и, конечно же, без каких-либо знаков отличия, если не считать брошь с фамильным гербом Романовых. Но все равно чем-то походивший на парадную форму военного. Приталенный пиджак и воротник-стойка отчетливо напоминали крой наших кителей, да и цвет был соответствующий – белый.
Гаркнув на весь Зимний положенное «Здравия желаем!», мы замерли в ожидании, и Разумовский – проводить церемониал доверили именно ему – принялся вызывать всех по порядку. И начал, как ни странно, с Оли.
– Титулярный советник Белова – шаг вперед, – торжественно проговорил он.
И вот тут я изрядно удивился. Во-первых, потому что Оля оказалась старше, чем я думал – минимум года на два, даже если считать, что она начинала службу не с самых младших чинов и взлетела по карьерной лестнице бегом. И, во-вторых, из-за того, что она почему-то оказалась не какой-нибудь фрейлиной или придворной в звании камергера или даже камер-юнкера, а титулярным советником.
Девятый класс в Табели о рангах – такой чин мог бы носить… Да в общем кто угодно. От секретаря с задачами типа «подай-принеси» в любом министерстве до младшего полевого агента Третьего отделения. И даже врученная Оле награда – «Анна» второй степени – никакой ясности не добавила.
Наша же четверка, в соответствии с невысокими званиями, вместо полноценных орденов получила унтер-офицерские медали: Камбулат с Корфом серебряные Георгиевские кресты четвертой степени, Поплавский – третьей, а я…
– За отвагу и смекалку, проявленные в бою, курсант Острогорский награждается… – Разумовский сделал почти театральную паузу и закончил: – Георгиевским крестом первой степени!
От удивления я едва не споткнулся, шагая вперед. Обычно за боевые заслуги медали вручались по возрастающей, от младшей степени к старшей, и даже Поплавскому, можно сказать, неслыханно повезло. А уж мой золотой крест и вовсе был чем-то запредельно-выдающимся.
