Kitabı oxu: «Волков. Гимназия №6», səhifə 3

Глава 4

Вояки работали резво, но без особой суеты: подбежали, на ходу выстраиваясь полукругом и выцеливая мертвую тварь. Потом оттерли меня в сторону, потыкали в неподвижную чешуйчатую тушу штыками – видимо, на всякий случай – и разошлись, будто в один момент потеряв интерес к невесть откуда выползшей гигантской плотоядной жабе. Бородач с широкой золотой полоской на пурпурного цвета погонах зашагал к машинам – наверное, докладывать кому-то из старших. А рядовые чины тут же принялись рыскать вокруг: искали то ли раненых… то ли еще одно чудище – судя по тому, что двигались они осторожно, не выпуская оружия из рук.

Чего я так и не заметил – так это всеобщего удивления. Будто появление на Васильевском острове кровожадного создания, способного чуть ли не надвое разорвать трамвайный вагон, было чем-то обыденным. Но именно так все вокруг и выглядело. Солдаты занимались своей работой: расчищали рельсы от обломков, оттаскивали в сторону крупные куски железа, подцепив на трос к грузовику, и бродили вокруг с винтовками, выцеливая темные углы. Офицеры раздавали команды, и даже редкие вечерние прохожие, похоже, не слишком-то интересовались происходящим. Несколько человек остановились на тротуаре – то ли поглазеть, то ли вполголоса обсудить что-то – а остальные шли мимо. Спешили по своим делам, бросив разве что беглый взгляд на бездыханную огромную тушу в полусотне шагов от раскуроченного трамвая.

И уж точно никто не спешил удовлетворить мое любопытство. Не то чтобы я ожидал какой-то особенной награды за свои героические выкрутасы с саблей, но оставаться без ответов уж точно не собирался. Прохожие вряд ли стали бы болтать с перепачканным черной жижей гимназистом, у солдат и так хватало дел, офицеры выглядели слишком уж важными, а вот городовой… В конце концов, он мне еще и задолжал – раз уж я ради него полез в драку с чудищем.

Старик уже успел подняться на ноги и выглядел в целом вполне живым, хоть и изрядно помятым. Белый рукав кителя пропитался кровью – похоже, один из когтей твари все-таки прошелся по коже. Но рана была не слишком серьезной, иначе городовой вряд ли стал бы так проворно хромать за невысоким худощавым мужчиной в штатском.

До меня донеслись обрывки разговора.

– …Прорыв должен быть где-то здесь. Вы не видели?

– Вестимо, на кладбище, ваше преподобие. Откуда еще тут жабе взяться? – Городовой чуть ускорил шаг, чтобы не отставать от своего спутника. – Место такое – сами понимаете… непростое. Оттого и лезет всякое. Уже в январе было, аккурат под Рождество Христово. Но тогда поменьше вышло, только упыри и пролезли. А тут – такая образина, что…

– Вы помните место? – коротко бросил мужчина в штатском. – Сможете показать?

– Помню, ваше преподобие, как не помнить, – закивал городовой. – Тут за калиткой пройти всего ничего – и направо.

Кладбище – в моем мире его называли Смоленским – располагалось там, где ему и положено – выходило южной стороной прямо на Малый проспект. Многострадальный трамвай проехал его почти целиком: я без труда разглядел угол чугунной ограды. Еще немного, и мы наверняка разминулись бы с выползшей оттуда жабой…

Похоже, для каждого вида неведомых тварей местные придумали имя – и уже давно. Упыри явно были рангом пониже… Но кто еще мог вылезти из… Как там сказал городовой – Прорывов?

И что это вообще, блин, такое?

Я чуть прибавил шагу, чтобы не отстать от городового и этого самого… Городовой обращался к нему «ваше преподобие», но на священника мужчина в штатском походил мало. Скорее уж он выглядел как военный или кто-то из полицейских чинов. Даже в покрое одежды – чуть приталенного длинного кожаного плаща с квадратными плечами – было что-то от армейской шинели. Да и выправка чувствовалась. Я бы не удивился, узнав, что когда-то «преподобию» приходилось носить форму, да еще и с офицерскими погонами.

Странная парочка уже наверняка давно заметила меня, но не обратила внимания. Даже городовой только раз обернулся, кивнул – и снова захромал вперед, показывая дорогу. Видимо, дело и правда оказалось срочнее некуда.

Так мы и шли: двое впереди, а я следом, примерно в десятке шагов сзади. Миновали кладбищенскую ограду и двинулись дальше – уже по тропинке. Шума с проспекта вполне хватало, чтобы, в случае чего, отыскать дорогу назад, но я на всякий случай считал развилки. Мы свернули направо на третьей, аккуратно пролезли между старыми железными крестами на могилах…

И остановились.

– Вот он, никак, ваше преподобие. – Городовой вытянул руку вперед. – Аккурат на старом месте… чтоб его.

Жаба определенно пришла отсюда. Даже в темноте я без особого труда разглядел поломанные деревца и могилы. Гигантская туша с одинаковой легкостью крушила и растительность, и надгробья, и металлические оградки. Досталось даже статуям: мраморный ангел лишился головы и крыла. Но я так и не мог сообразить, откуда именно вылезла зубастая образина… и на что указывал городовой.

И только потом разглядел. Примерно в десятке шагов перед нами воздух чуть рябил. Обычно такое марево появляется над асфальтом в жару – но никакого асфальта поблизости не было. Да и апрельский вечер, хоть и выдался теплым, на летний полдень явно не тянул.

И все же я определенно видел… что-то. Похожее то ли на большую дверь, то ли на ворота – а скорее на самую обычную дыру с неровными краями. Шириной метра в четыре и примерно столько же – в высоту. Прореху в привычной реальности через которую, видимо, и пролезла на кладбище ныне покойная жаба.

И хорошо, что только она одна: тут вполне мог поместиться кто-то побольше и позубастее.

– Справитесь, ваше преподобие? – Городовой запрокинул голову, пытаясь разглядеть верхний край Прорыва. – Здоровый какой… В тот раз поменьше был.

– Справлюсь. Только отойдите в сторону, любезный. И не подпускайте… гражданских.

Последнее, видимо, относилось ко мне. Я не стал дожидаться, пока городовой погонит меня прочь и сам отступил чуть назад, в тень надгробья с побитым ангелом. Не слишком далеко – только чтобы не мозолить глаза «преподобию». Не знаю, что он задумал, но пропускать такое зрелище я не собирался.

И не зря. Оно того определенно стоило: стоило городовому отойти, как его спутник начал… действие. Больше всего это напоминало какой-то ритуал – причем из тех, что мне еще не приходилось даже наблюдать, не говоря уже о том, чтобы проводить самому. «Преподобие» сосредоточенно шевелил руками в воздухе, будто орудуя невидимыми иглой и нитью – и Прорыв становился меньше! Поначалу шов казался грубоватым и слишком размашистым, но через минуту воздух над могилами почти перестал рябить. Рана в реальности понемногу затягивалась и по краям уже почти исчезла.

Если меня интересовало, есть ли в этом мире магия, – ответ я, похоже, получил.

– Во дает… Да ты не бойся, смотри. – Городовой осторожно перешагнул через надгробье и встал со мной рядом, сложив руки на груди. – Когда еще такое увидишь?

В голосе старика звучало неподдельное восхищение. И, пожалуй, даже больше: он таращился на «преподобие» так, будто тот был то ли неведомым чудом природы, то ли иконой в храме. А может, и вовсе каким-то сверхчеловеком.

Похоже, талант заделывать эти самые Прорывы встречался в их мире нечасто.

– Ты прости, сынок, что сразу не подошел… Служба, – снова заговорил городовой. – А ведь если б не ты – поди, лежал бы я сейчас там с жабой, чтоб ей пусто было… Где так научился саблей махать? Вроде из гимназистов, я погляжу, вам солдатское ремесло знать не положено.

– Не знаю… Само получилось. – Я пожал плечами. – Просто испугался, наверное, взял саблю… И часто у вас такое бывает – Прорывы эти?

– Да лет сто, считай, вообще и не было – а то и двести. – Городовой чуть сдвинул фуражку на лоб и почесал затылок. – И все далеко, за Уралом если только. А последние года три – как с цепи сорвались. И прямо в городе. Упыри лезут, лешие, жабы – кого только не встретишь… А в феврале даже Рогатый пожаловал – на Гороховую улицу.

Видимо, в этом мире каждому полагалось знать все до единой разновидности местной потусторонней фауны. Жабу я уже видел собственными глазами, упыри с лешими даже звучали не слишком грозно – а вот Рогатый… Рогатый, судя по всему, был посерьезнее той страхолюдины, что сейчас валялась на Малом проспекте.

– Помню, шума тогда было… – Городовой на мгновение задумался, вспоминая что-то. – Трех городовых порвал и мать с ребенком – не успела убежать, бедная… До самого Адмиралтейства, считай, дошел. Хорошо, георгиевцы подъехали с пулеметами – усмирили кое-как.

– Георгиевцы? – переспросил я.

– Ты чего, сынок? Никак, ударился крепко? – Городовой улыбнулся и покачал головой. – Орден Святого Георгия при Святейшем правительствующем синоде. Защитники наши – кто ж их не знает?

Тот, кто прибыл в Петербург всего два-три часа назад – да еще и из две тысячи двадцать восьмого года… Впрочем, догадаться было несложно, хоть в моем мире ничего похожего не имелось – даже названия. Похоже, эти самые георгиевцы представляли собой то ли этаких боевых монахов – наподобие средневековых рыцарских орденов – то ли что-то вроде местного спецназа. Только заточенного под войну со всякими жабами и даже рогатыми. И помимо обычных солдат и офицеров у них в штате были еще и такие, как «преподобие».

– А это? – поинтересовался я, указывая на фигуру рядом со стремительно тающим Прорывом. – Вы уж простите – я раньше не видел…

– Это капеллан Ордена. – Городовой зачем-то понизил голос, перейдя чуть ли не на шепот. – Божий человек. В нем сила особая имеется – такая только у благородных встречается… ну, по большей части. Да и то не у каждого.

У благородных? Похоже, в этом мире дворянское сословие отличается от простых смертных не только титулом и изрядным капиталом, но и наличием сверхчеловеческих способностей.

– И что ж, получается, все благородные так умеют? – уточнил я. – С Прорывами…

– Нет, сынок. Этому только георгиевских капелланов учат – у них служба такая. А Талант в роду разный бывает. Кому-то бог силу дал, как у десяти человек, кому-то долголетия, кому-то – людей лечить… А кому и взгляд особый.

Городовой явно проникся ко мне симпатией – а может, просто любил поболтать. Иначе вряд ли стал бы так подробно рассказывать то, о чем в этом мире наверняка знали даже малые дети.

– Говорят, царь Петр мог глазами дубовую доску в три вершка прожечь. Хоть со ста шагов, хоть с двухста. Самолично шведский фрегат потопил при Гангуте: пороховую камеру подорвал так, что щепки выше мачт летели! – Городовой кровожадно оскалился, но тут же продолжил уже тише: – Но такой Талант редкость, разве что у князей и графьев встречается. А из обычных… Ой! Тихо – сюда идет!

Его преподобие капеллан действительно уже закончил свою работу – и теперь шагал через могилы к нам.

И вид у него был, надо сказать, весьма недовольный.

Глава 5

– Всего три месяца – и снова Прорыв, на старом месте. И на этот раз больше предыдущего.

Капеллан обращался к городовому – меня он, похоже, игнорировал напрочь. Зато я теперь мог рассмотреть его вдоволь. Впрочем, зрелище… нет, не то чтобы разочаровало – но оказалось весьма и весьма заурядным. «Преподобие» не отличался ни ростом, ни богатырским сложением – оказался даже чуть пониже меня, хоть ему уже явно и перевалило за тридцать. В гладко выбритом лице – почти треугольном, с острым маленьким подбородком – не было ровным счетом ничего героического.

Ко всему прочему капеллан еще и носил очки – круглые, в бронзовой оправе. Зато выправку имел, можно сказать, офицерскую: спина прямая, плечи расправлены – даже сейчас, когда Прорыв явно высосал из него все силы. Да и плащ из темно-коричневой кожи добавлял худощавой фигуре этакой мужественной угловатости. Никаких знаков отличия на одежде я не разглядел – только на вороте тускло поблескивал металл. Обычно так носили ордена второй или третьей степени. Но этот вполне мог оказаться и не наградой за службу, а просто символом принадлежности к духовному сословию.

Прямой равносторонний крест с расширяющимися лучами сохранил «военную» форму, но был выкрашен в пурпурный со светлой каймой. Присмотревшись, я все-таки смог разглядеть в центре овал с серебряной фигуркой: миниатюрный всадник, пронзающий копьем какую-то ползучую гадину.

Прямо как я с куском поручня – только еще и на коне.

Георгий Победоносец. Святой, заколовший то ли дракона, то ли змея – неудивительно, что борцы со всякими жабами выбрали его своим покровителем. Кажется, и у обычных солдат на пурпурных погонах красовалась такая же эмблема.

– Ровно в том же месте, ваше преподобие. Как сейчас помню, – закивал городовой, разводя руками.

Голос у него при этом был почему-то испуганный – а скорее даже виноватый. Будто от старика с револьвером Нагана и старой саблей на боку каким-то образом зависело появление новых Прорывов.

– Я должен немедленно доложить в Святейший синод, – продолжил капеллан. – Возможно, придется обустроить на кладбище круглосуточный пост. Если в следующий раз Прорыв окажется больше…

– Мне бы винтовку, ваше преподобие. Или ружьишко какое. – Городовой похлопал себя по боку, где висела кобура. – Одним наганом много не навоюешь.

– Я обращусь к полицейскому руководству. В крайнем случае – обеспечим постовых на проспекте оружием за счет Ордена. – Капеллан выпрямился и заложил руки за спину. – А пока – позвольте поблагодарить вас за безупречную службу, любезный. Я непременно напишу рапорт. Медаль обещать не могу, но денежная премия…

– Так это не меня надо благодарить, ваше преподобие. – Городовой отступил чуть в сторону. – Вот он – ваш герой. Взял саблю – и жабу, значится… того.

– Жабу? Одной саблей? – недоверчиво отозвался капеллан.

Теперь он смотрел на меня – так, будто за каждой из линз очков у него был спрятан крохотный, но очень мощный рентгеновский аппарат. На мгновение я даже успел пожалеть, что вообще пришел сюда.

Привычкой избегать лишнего внимания я обзавелся давным-давно – и она редко оказывалась лишней.

– Правду говорю, ваше преподобие! Разве ж я буду врать? Пока меня жаба сожрать пыталась, – городовой для пущей убедительности потряс в воздухе окровавленным рукавом, – он сабельку мою подхватил – и давай вокруг гадины плясать, пока та и не померла.

– Вон оно как… Выходит, непростой ты парень, господин гимназист, – задумчиво проговорил капеллан.

– Как есть непростой, ваше преподобие. – Городовой легонько похлопал меня по плечу. – Его бы испытать – может, какой Талант в нем окажется?

– Может, и окажется. – Капеллан сдержанно улыбнулся. – А может… Отвага – сама по себе талант, любезные. И немалый… Как тебя звать, воин?

– Владимир, – ответил я. – Владимир Волков, ваше преподобие.

– Вот что я тебе скажу, Владимир Волков. Парень ты боевой – сразу видно. Такие всегда и везде нужны. Хоть с Талантом, хоть без. А нам – особенно… Времена для Ордена нынче тяжкие, сам понимаешь. Так что если надумаешь, – капеллан залез в нагрудный карман и вытащил небольшой картонный прямоугольничек, – то вот тут телефонный номер. Или заходи к нам на Галерную. Будешь в юнкерское поступать – замолвлю за тебя словечко. А ежели пожелаешь в солдаты, вольноопределяющимся, – это мы тебя хоть завтра возьмем… Но я бы не советовал. – Капеллан едва заметно усмехнулся. – Все-таки образование – дело первостепенное, а служба от такого молодца точно никуда не денется.

– Бери! – Городовой зачем-то толкнул меня под локоть, будто я мог отказаться от такой милости. – Орден два раза не предлагает!

Не то чтобы я собирался бегом бежать вербоваться в солдаты или поступать в военное училище – но визитка явно меня ни к чему не обязывала. Впрочем, как и капеллана: вполне возможно, жест с его стороны был исключительно проявлением вежливости, и всерьез участвовать в судьбе бравого – а может, и просто сверх меры везучего – гимназиста никто не собирался.

Будто у Ордена нет работы поважнее, чем возиться с не нюхавшими пороху пацанами.

– Благодарю, ваше преподобие. – Я убрал визитку в карман кителя. – Может быть, еще увидимся.

– Очень на это надеюсь, Владимир. А теперь, любезные, прошу меня простить. – Капеллан чуть склонил голову. – Служба не терпит.

От рукопожатия он воздержался – то ли мы с городовым не вышли сословием, то ли подобное вообще было не принято в этом мире. Так или иначе, разговор явно завершился, и нам всем оставалось только прогуляться обратно до проспекта. Капеллан бодро ускакал вперед – так, будто прекрасно видел даже в темноте. А мы с городовым чуть отстали – я даже чуть замедлил шаг, чтобы старик ненароком не запнулся об какое-нибудь вросшее в землю надгробие.

– Владимир, значит, – негромко проговорил он. – У меня сына старшего так же зовут… Звали. Погиб в четвертом году в Порт-Артуре. Снарядом убило.

Ага. Значит, русско-японская в этом мире тоже была. Помнил я Порт-Артур – еще как помнил. И снаряды, и пулеметы, и штыковые атаки… Как только цел остался. Впрочем, здесь-то как раз все могло случиться и по-другому: император Александр не зря назывался Миротворцем – в войну без повода не лез, даже после всех армейских реформ. Но если уж закусился с японцами – значит, так, что клочки летели. С искрами вместе.

Мог победить? Еще как мог.

– Хороший парень был… На тебя похож чем-то, только постарше. – Городовой крякнул и полез в карман кителя – наверное, за папиросами. – Видать, судьба у него такая, солдатская. У нас, Владимир, вся семья из служивых. Средний на Кавказе сейчас, уж целого фельдфебеля дали, да еще и с медалью. А младшенький, Алешка, – в кадетском корпусе.

Я молча кивнул – никакого другого вмешательства в диалог от меня, похоже, не требовалось. Городовой словно беседовал сам с собой, и слушать его было и вовсе не обязательно… Но я все равно слушал. И не потому, что рассказ про семью оказался таким уж интересным, – просто на большее измученного разума уже не хватало.

Слишком уж много событий вместил сегодняшний день… да еще и в двух мирах. Слишком сильно этот Петербург отличался от того, который я знал и помнил, – при всем внешнем сходстве. Прорывы, выползающие из них разномастные и разнокалиберные твари, таинственные капелланы из Ордена Святого Георгия, наделенные даром зашивать прорехи в реальности, аристократы с магическим талантом прожигать взглядом шведские фрегаты – и наверняка перечень непривычных странностей на этом не заканчивался, а только лишь начинался.

И поэтому мой уставший разум упрямо выталкивал все чуждое и цеплялся за простые и понятные вещи.

– А сам я, значит, отставной зауряд-прапорщик Восьмого гренадерского московского полка, – оттарабанил городовой, будто по бумажке прочитал. – Игнатов Степан Васильевич.

Я пожал протянутую руку – широкую и еще не по-стариковски крепкую. Мой новый знакомый уже давно снял унтер-офицерские погоны, но ни сил, ни воинской удали, похоже, не утратил – судя по тому, как лихо бросился на жабу с одним наганом.

– Давно из полку в отставку вышел, лет пятнадцать уж прошло, – продолжил он. – Но службу государеву исправно несу – и буду нести, покуда силенки есть.

– Вам силенок не занимать, Степан Василич, – улыбнулся я. – На троих молодых хватит.

– Да если бы так, Владимир. Руки еще работу свою помнят – да глаза подводят. И ногу все чаще прихватывает. Весной и летом еще ничего, а как осень – так хоть ложись помирай. – Степан Васильевич протяжно вздохнул и чуть замедлил шаг. – Видать, осколок шевелится. Еще с турецкой войны прямо над коленом застрял. На Дунае тогда прилетело… Доктора заштопали, а доставать не стали. Сказали – хуже будет… Уж тридцать лет прошло – а все никак покою не дает, зараза такая.

Степан Васильевич чиркнул спичкой и через мгновение выпустил целый клуб сизого дыма. Я тоже встал на месте: до ограды оставалось каких-то два десятка шагов, и все же не хотелось оставлять старика на кладбище одного – да еще и раненого. Похоже, прокушенная жабой рука не слишком-то его беспокоила, хотя и выглядела жутковато.

– Вам бы к доктору, Степан Василич. – Я указал на перемазанный кровью рукав кителя. – Перевязать. Или лекарств каких.

– Это? Да ерунда, если кость цела – дырка сама зарастет. Жаба не ядовитая… Вот если упырь цапнет – там да, месяц маяться будешь, а то и вовсе гангрена пойдет. – Степан Васильевич пыхнул в темноте папиросой. – А ты меня по имени-отчеству не величай, Владимир – не привык я к такому. Лучше дядькой Степаном зови, как все тут.

– Как скажешь, дядька Степан, – отозвался я. – Но за рукой все-таки приглядывай. Сляжешь – кто нас от жаб защитит?

– Да уж есть кому, я погляжу. – Старик негромко рассмеялся. – Ладно уж. Беги домой, Владимир, нечего тебе тут со мной на кладбище торчать.

Я не стал возражать – и двинулся к калитке, а за ней обратно к обломкам трамвая. Солдаты уже успели убрать крупные куски и даже увезти тушу жабы – видимо, как-то подняли в грузовик. Прохожие давно разошлись, и о недавнем побоище напоминала только здоровенная лужа темной жижи и разбросанные повсюду деревянные щепки. Спасенная мною из трамвая девчонка, конечно, тоже не стала меня дожидаться – от нее и след простыл. Но там, где я ее оставил, на асфальте что-то белело.

Подойдя поближе, я разглядел в темноте платок. Из тонкой, чуть ли не прозрачной ткани с кружевами по краям – явно ручной работы. Да еще и с вышитым на уголке золотыми нитками вензелем… Настолько вычурным, что я даже не сразу смог распознать две буквы – Е и В.

Девушки из мещан таким баловались редко. Такой платок скорее могла обронить дочь какого-нибудь купца – а то и вовсе титулованная аристократка… И что эта фифа забыла в трамвае – да еще и на ночь глядя?

– Е. В., – пробормотал я, рассматривая золотые инициалы. – Е. В… Кто же ты такая?