Kitabı oxu: «Ксерокопия Вселенной. Космическое фэнтези», səhifə 2
– Я вообще этот прибор впервые вижу! Да что там вижу – я даже не подозревал, что подобные штуки вообще существуют!
– Сэр! – продолжал волноваться Симпатяга, – объясните ситуацию на словах. Вам требуется моя помощь?
Женщина чуть коснулась серебристой коробочки и ответила кораблю сама:
– Твоя помощь ему не нужна. Теперь ты меня видишь?
– Теперь да, – подтвердил корабль, – позвольте узнать как вас зовут? Мне дано имя Симпатяга.
– Называй меня Ата.
– Мисс? Миссис?
– Симпатяга, помолчи! – оборвал я их идиотский диалог, – каким образом вам удалось находиться на корабле незамеченной я уже понял. Вопрос о нашем знакомстве, несмотря на ваши уверения, для меня тоже абсолютно ясен. Теперь хотелось бы узнать о цели вашего визита!
– О цели… – вздохнула Ата и откинула со лба непослушный рыжий локон, – это долгий разговор. И я еще не решила: нужный ли? Собственно, у меня не было намерений встречаться с тобой лицом к лицу, но обстоятельства… На соседнем корабле находятся мои преследователи, в их руках наверняка оказался твой приятель и сейчас нас тянет к черной дыре.
– Ваши преследователи самоубийцы? – недоверчиво спросил я. – За какими звездами им в черную дыру?
– Черные дыры проходимы.
– Чушь!
– За этой черной дырой их мир! Если мы попадем туда, то никогда уже не вернемся! Но у нас есть шанс. Мизерный, минимальный, почти несуществующий, но шанс!
– Какой шанс? – в моей груди вспыхнула маленькая искорка надежды.
– Поэтому я и пришла сюда, – грустно улыбнулась Ата, – этот шанс – ты!
О памяти и вкусах
Иногда на улице какого-то очередного портового города, в многоголосой суете которого, словно в огромном котле, перемешаны нищие и богачи, карманники и президенты, солдаты и служители экзотических культов, ко мне подходили люди в странных одеждах сектантов и, заглядывая в глаза, спрашивали:
– Вы верите в Бога?
Верю ли я в Бога? Не знаю. Я привык отвечать, что являюсь агностиком. Это такая удобная отмазка для тех, кто не хочет делать выбор: мол, возможно, Он и есть, но пусть сначала предъявит доказательства. Глупость, конечно, зачем Богу что-то доказывать? Но и назойливое поклонение кажется мне недостойным ни Бога, ни того, кто в него верует. А умильно—неискренние физиономии церковников не вызывают ничего, кроме желания слинять от них куда подальше. Собственно, я бы ответил на вопрос «нет», если бы не одно «но». Для меня единственным, но очень веским доказательством существования Бога, является Любовь. Природе любовь не нужна. Ей достаточно сексуального влечения, возникающего раз в год с целью продолжения рода. С древнейших времен до нас дошла Библия, почитаемая как Божья Книга. Не знаю… Мне лично не верится. Не могу я представить Бога, диктующего на ухо какому-то писарю: «Авраам родил Исаака, Исаак родил Якова…» Поэтому мне и кажется, что единственно угодной для Него молитвой, является наша любовь.
Странные мысли. Не так уж и часто я задумываюсь о таких сложных философских понятиях. Хотя, что еще делать в этой Черной Дыре? По крайней мере, в одном Ата оказалась права: видимо, эти таинственные космические объекты все—таки проходимы. Наша незваная гостья утверждала, что для этого необходимо два условия: структурно—молекулярная защита – ее обеспечивал загадочный прибор, спрятанный под кожухом «Звездочета» и правильный выбор направления. После того, как мы окажемся за горизонтом черной дыры в ином мире, а это случится примерно через сутки, я должен взять управление на себя и попробовать выйти из—под контроля пиратов. Ах, да! Те парни, по уверению Аты, были самыми настоящими космическими корсарами. Вот тут уж моя вера ей решительно заканчивалась! Мало того, что я не верю ни в каких пиратов, но даже если допустить этот, попахивающий нафталином времен Дикого Космоса, аргумент, то с ними не справился «Симпатяга»! Так что куда уж мне!
– Все дело в этом защитном приборе, – рассказывала Ата, удобно устроившись в мягком кресле гостиной, – я охотилась за ним, а пираты за мной. В Рукаве Короля Шульца ты опередил меня всего на сутки! Хотя, я, конечно, не знала, что именно ты. А этот идиот—продавец еще и перепутал имя корабля! Полтора года я искала судно под названием «Милашка».
– Вы совершенно правы, мэм! – обиженным голосом вставил Симпатяга, – абсолютный идиот! Милашка, с которым мы стояли тогда рядом на взлетной площадке, совершенно не похож на меня!
– Лишь потом, заподозрив неладное, я снова вернулась в Рукав Шульца и перепроверила архивные данные. Еще полгода ушло на поиск «Симпатяги». И я успела в самый последний момент, проникнув сюда за полчаса до отлета на Анзас!
– А пираты? – недоверчиво спросил я, – они-то откуда на корабле Гатсона?
– Просто их корабль оснащен не портативным, а настоящим корабельным блокиратором. Они спокойно летели рядом, а мы и не подозревали об их присутствии. Это кто? – неожиданно спросила Ата, указывая на изображение Клементины, стоявшее рядом с экраном пьютера.
– Подруга, – сдержанно ответил я.
– Раньше у тебя был более изысканный вкус, – ядовито заметила она.
– Ой, только не нужно баек о нашей прежней бурной страсти! Вот с чем—чем, а с памятью у меня полный порядок!
– Позвольте не согласиться, сэр! – опять встрял Симпатяга, – вы никогда не помните, где бросаете свои вещи!
– Тоже мне сравнение! Брошенная рубашка и брошенная женщина.
– Небрежное отношение к окружающему миру – это привычка, которая…
– Замолчи, Железяка! – разозлился я. Тоже мне философ!
– А ты знаешь, – внезапно мягко произнесла Ата, – а теперь я верю, что ты не помнишь… Раньше сомневалась, а теперь верю. Но почему? Как получилось, что ты меня забыл? И когда? И как ты мог?!! – снова не выдержала она. Несколько раз глубоко вздохнула, будто делая странную дыхательную гимнастику, и продолжила:
– Хочешь, я расскажу тебе о прошлом? Может, ты все—таки вспомнишь хоть что-то!
– Ну, расскажи, – мне стало даже любопытно: что она еще выдумает. Да нет, не мог я влюбиться в эту странную женщину! Не в моем вкусе. Абсолютно не в моем!
Пираты
Дым был горячим и влажным. И оттого колечки, выпускаемые невысоким азиатом по кличке Шакал, жили совсем недолго – всего пару метров. Так всегда бывает, когда куришь калабаш с кэвендишем. Вам не знакомы эти названия? Странно! Любой трубочник с удовольствием поведает вам, что калабаш – это трубка из тыквы, чаша которой имеет вставку из пенки, а мундштук изготовлен из янтаря. Ну а кэвендиш – это табак, подвергнутый обработке ароматическими веществами под давлением, создаваемым при помощи специальных прессов да еще и при высокой температуре. Получается сладкий и мягкий на вкус табак, который обычно добавляют в ароматизированные смеси.
– Что сегодня? Запах протухшей кукумарии? – недовольно поморщилась Рыжая Сара. Она на дух не выносила табачного дыма, даже такого изысканного, как кэвендиш.
– Кофе. Смесь робусты и арабики, – пояснил Шакал. Он сидел в стороне от небольшой кампании, четвертый час резавшейся в карты и, прикрыв глаза, наслаждался только что раскуренной трубкой.
– Шел бы ты в каюту, а? – не отставала от него Сара. – По хорошему. Итак голова от этих карт пухнет.
– Ну что ж, – поднимаясь со стула, мирно произнес Шакал, – я не Родриго де Херес, я удалюсь.
Однако глаза его сверкнули недобро. Недолюбливал он эту бабу, ох не долюбливал. Впрочем, как и остальные пираты, игравшие в карты: двухметровый бритый гигант по прозвищу Кривой Хряпа и невысокий худощавый юнец Феня… Разве что Старый Грюндик, длинный тощий старик с короткой козлиной бородкой и в старомодных пластиковых очках, вполне мирно уживался с Рыжей.
– Не кто ты? – переспросила Сара и тут же поняла, что фраза звучит коряво, – кто не ты? Тьфу! Про кого ты там болтал?
Но Шакал проигнорировал ее вопрос и молча покинул помещение. А мог бы, наверное, и рассказать. Родриго де Херес, капитан одного из судов Христофора Колумба, был первым европейцем, рискнувшим сделать пару затяжек индейского «табако». Зря он это сделал. За время обратного путешествия он пристрастился к табаку, а на дворе была средневековая Испания. Дым, струившийся из его рта и носа, так напугал соседей, что инквизиция бросила Хереса за решетку на долгих семь лет.
– Сколько еще нам болтаться в этой черной дыре? —пропищал тонким неприятным голосом Феня, но ему никто не ответил.
А в дверях возник краснощекий полный Капитан, вытирая ярко—желтым платком пот с налысо выбритой головы
– Кэп, ну сколько еще? – снова пискнул Феня.
– Заткнись! – рявкнул на него капитан, – достал уже, помет крокодила! Что там с этой девчонкой? Почему она себе спокойно попивает ром в чужой каюте, а не рассказывает, зачем понадобилась этим крысам из спецслужб?
– Вряд ли она пьет ром….
– Заткнись!
Старый Грюндик нехотя оторвался от карт, поправил дужку очков на переносице и неторопливо ответил:
– Эта лоханка «Симпатяга» оказалась сложнее, чем мы думали. Тащить-то мы ее тащим, а вскрыть не можем! Придется дожидаться…
Пронзительный перезвон почтового ящика, сообщавшего о новом письме, прервал пирата на полуслове.
– Почта? – морщась от неприятного звука, удивленно спросил капитан. – Здесь же черная дыра! Никакой связи нет!
– Да какая там почта! – отмахнулся Грюндик и с досадой бросил карты на стол, – сплошной спам. Эта зараза даже в черные дыры пролазит. Вот не должна, а пролазит, астероид ей в глотку!
– Нет, нет, смотрите! – оживился Феня, уже очутившийся рядом с компом, – письмо от этого… ну который нас нанял… Куратора! Сейчас посмотрю, что там…
– Я тебе посмотрю, придурок! Ну—ка вали от компа!
Капитан подошел к компьютеру, грузно уселся на обиженно скрипнувший стул и внимательно уставился на экран.
– Грюндик! – озадаченно спросил он, – ты что, изображение водилы этого корыта Куратору переслал?
– Ну да… Также, как Куратор сообщения шлет – под видом спама. А че не так? Вы ж сами приказали!
– Угу. Приказал. А теперь эта крыса просто в панике! Требует, чтобы мы немедленно захватили водилу. Даже бабки наполовину увеличить согласен! Нет, вы вписались, а?! За одного жмурика как за полоперации с перелетом в иную Вселенную! Да кто он такой, этот бродяга?!!
Прошлая жизнь
Я любопытен. Мне ужасно интересен мир, который меня окружает. И совершенно непонятны люди, которым все равно сколько миллионов человек проживает на планете Итай, каким способом хищная птица ондор закапывает свою добычу в землю или кто победил на последних галактических соревнованиях по бросанию иголок в стог стена.
Я воспринимаю жизнь как игру. Игру, в которой постоянно меняются правила, а кто-то и вовсе играет без них. Но сам я не люблю жульничать. Всякое, конечно, бывает, но такие победы не по мне. В них нет кайфа. Вот обыграть соперника по всем правилам да еще и перехитрить – это полный улет! Ведь хитрость и жульничество – разные вещи.
Игра Аты была непонятна, но мне стало любопытно: а что же дальше? Да и поторопился я, пожалуй, с выводами – почему это она не в моем вкусе? Немного сноб, сразу видно. Немного язва, ишь как она о портрете Клеммы. Мыслит прямолинейно, могла бы и раньше догадаться о том, что не тот корабль ищет. Но умна, красива….впрочем, хватит об этом! Клементина все равно лучше! Хотя…
Однажды я перевозил одного психа… то есть прошу прощения, психолога. Жуткий пьяница! И таким даром убеждения обладает! Короче говоря, мы пропьянствовали с ним целую неделю, а потом дня два «Симпатяга» отпаивал нас какими-то горькими отварами. Но суть не в этом. Псих… вспомнил! Его Васей звали!.. рассказал мне о том, что проводил эксперименты, пытаясь раскрыть тайну взаимной симпатии. И эти эксперименты показали, что наша собственная внешность и есть ключ к любви с первого взгляда. Он собрал кучу народу, посадил их перед пьютерами и заставил оценивать портреты по степени симпатичности. Эти бедняги даже не подозревали, что среди изображений есть и их собственные, только обработанные пьютером и измененные на противоположный пол. Выяснилось, что женскую или мужскую версию своего лица никто не узнает, однако именно они оказались для всех наиболее привлекательными. А я подумал: может быть, люди всегда об этом знали? Подсознательно. Недаром ведь говорят, что мы ищем в жизни свою половинку. Правда, находим черт знает что, ответил мне тогда Вася. Но я с ним все—таки не согласен…
А теперь мне на мгновение показалось, что Ата чем-то неуловима похожа на меня.
– Мы – дети чужого мира, – рассказывала она, – того самого, куда хотят вернуть нас пираты. Когда-то давно нам удалось сбежать. Тебе удалось! А меня ты захватил за компанию. Хотя ладно, не буду кривить душой, ты меня спас. Все что я знаю о тебе – с твоих же слов, так что не обессудь. Мир этот практически не исследован, хотя ты рассказывал удивительные вещи. Я и до сих пор в них не верю. Но родился ты на планете Земля. Долгое время мы жили в одном городе, но не были знакомы. Я работала журналистом в газете. Весьма желтая газетенка, нужно прямо сказать.
– А что у вас газеты по цвету различают? – удивился я.– И чем желтая хуже, скажем, зеленой?
– Это просто выражение такое, – улыбнулась Ата. Она так мило улыбается, оказывается!
– То есть на самом деле она не желтая?
– На самом деле это не важно! Желтая, значит, публикует разные слухи и сплетни, частенько выдуманные самими журналистами.
– В этом мире так ценятся фантазии? – заинтересовался Симпатяга. – Умение оценить чужую идею есть признак высокоразвитой цивилизации!
– Да какие там идеи! Какие фантазии! Кто с кем переспал, кто кого кинул – вот и все фантазии!
– Ты на первую тему писала или на вторую? – не удержался я от шпильки.
– Я писала на третью! – отрезала Ата.– О загадочных и необъяснимых явлениях. Переселение душ, концы света…
– Стоп! Подожди! Ничего не понимаю, – прервал я нашу гостью, – в каком смысле концы света? Свет бесконечен!
– Свет – это синоним мира, Вселенной.
– Ваши люди любят читать об окраинах своей Вселенной? – опять вклинился в беседу Симпатяга.
– Звезды мои, – тяжело вздохнула Ата, – как же тяжело с вами! Конец света… то есть мира – это когда случается какая-то катастрофа и мир рушится! Ничего не остается от этого паршивого мира!
– А почему во множественном числе? – не отставал Симпатяга, – это периодическое явление?
– Да нет. Это вообще не явление! Просто люди любят пугаться: фильмы ужасов, криминальная хроника, чуть ли не каждый год – новое предсказание конца света.
– Ты хочешь сказать, что я родился в мире, где люди сидят и смотрят, как кто-то их пугает с экрана пьютера?! – возмутился я, – вообще-то до сих пор я считал себя абсолютно нормальным!
– И зря! И вообще… ты хочешь про свою жизнь слушать или будешь мне мешать своими дурацкими вопросами?!!
«А когда она не улыбается, а злится, то тоже ничего» – неожиданно подумал я, а вслух сказал:
– Я молчу, Ата, молчу! Я просто немой придаток собственных ушей!
– Так вот, я как раз написала очередную статейку про летающие тарелки, – она подозрительно посмотрела на меня, но я лишь пожал плечами: ну, подумаешь, посуда у них летает, обычное дело! – и забежала к знакомому астроному уточнить пару терминов.
Ата неожиданно покраснела, а я ухмыльнулся: пара терминов вряд ли относилась к области астрономии. Но промолчал.
– А он меня буквально с порога начал грузить какой-то новой теорией. Мол, представляешь: оказывается, приливы на Земле вызываются не Луной, а Марсом! Всю жизнь вызывались Луной, а теперь Марсом!
Я открыл было рот, но Ата меня опередила:
– Поняла—поняла! Ты не знаком с этими названиями!
– Ничего ты не поняла, – ответил я, – просто есть охота! И хотя мой корабль не в состоянии предложить нам изысканных блюд, у меня есть немного консервов. Хочешь салат из тефлонского педжикакля? Тогда пошли на кухню, я буду готовить, а ты рассказывать про свои приливы!
Парадоксы технологий
Еще в те времена, когда телефоны становились все меньше, а телевизоры все больше, разработчики массовых технологий столкнулись со странной проблемой: предугадать судьбу новинок стало практически невозможно. Почему в одном случае люди потрясающе консервативны, а в другом – наоборот? Началось все с того, что пьютеры вытеснили всю бытовую технику. Они научились разговаривать, готовить еду, стирать белье, принимать ТВ—каналы, водить наземные мобили и выполнять массу других повседневных дел. Но люди и здесь проявляли удивительную парадоксальность: бумажные газеты вымерли, уступив место новостным сайтам пьютеров, а вот толстые красочные журналы выжили и вполне неплохо себя чувствовали.
А знаменитая «Война очков и линз», вошедшая во все учебники экономики! К середине нынешнего века очки как товар практически не покупались, вытесняемые с одной стороны менее громоздкими и заметными линзами, а с другой успехами медицины, научившейся лечить большинство глазных заболеваний. Жалкие остатки бизнеса держались исключительно на солнцезащитных очках, когда производители – скорее от отчаяния, чем в результате каких—либо маркетинговых исследований – вмонтировали в них миниатюрный фотоаппарат, автоматический делающий снимки через каждые тридцать секунд. И фотоочки имели оглушительный успех! Производители линз стали нести колоссальные убытки. Не то чтобы запустить в производство фотографирующие линзы было совсем невозможно, но очень уж дорого! Да и не слишком удобно. Подкупленная пресса обрушила на обывателя массу статей – от совершенно желтых до строго научных – в которых расписывала опасные последствия ношения фотоочков, но вся эта массированная атака не принесла никаких результатов: очки по—прежнему раскупались. Тогда на рынок срочно были выброшены линзы, одновременно служившие приборами ночного видения. Эта новинка тоже вошла в моду, на нее даже стали поступать крупные госзаказы от различных силовых структур. Но и производители очков не дремали: они просто—напросто сделали тоже самое! И фотоочки стали «видеть» в темноте не хуже линз. Более того, за бешеные деньги были наняты лучшие дизайнеры пяти самых крупных планетных систем, и разнообразие очковых фасонов достигло невероятного размаха!
Но самое интересное все же в другом: фотографии, сделанные при помощи очков, люди по—прежнему предпочитали хранить не в памяти пьютера, а распечатанными в домашних альбомах. Ох, уж этот непредсказуемый покупательский консерватизм! Вот, скажем, голографическая одежда, менять фасон и расцветку которой можно было с помощью небольшого приборчика на поясе, тоже вызвала ажиотаж. Но всего на пару лет. А затем люди вернулись к привычным тканям, а на отдельных чудиков, по—прежнему отдававших предпочтение голографии, показывали пальцами, как на безнадежных придурков. Почти неизменной осталась и обувь. Хотя ее все же потеснили антигравы для ног. Зато совсем исчезли кредитные и прочие карточки. Человек сам по себе достаточно уникальный объект, с которого можно считать любую информацию, в том числе и списать с его счета несколько тысяч ублей за новый пиджак или те же фотоочки.
Клементина отложила журнал в сторону и недовольно поморщилась: все—таки читать журналы в последнее время стало совершенно невозможно, вместо чтения получается непрерывное тыканье пальцем в небрежно нарисованный в уголке крестик выпрыгивающей рекламной картинки. А особо назойливые еще и уворачиваются! А особо—особо назойливые, если их сразу не закрыть, будут таскаться за тобой несколько часов, пока не иссякнет заряд портативной энергии. Хорошо с пьютерами! Позвони в хакерское агентство, и тебе за небольшую плату вышлют блокиратор рекламы на любой пьютер—канал. За это, конечно, штрафуют, если найдут. Но с полицией рекламы всегда можно договориться на половину суммы и чтобы никаких данных о нарушении в базу пьютер—каналов. Тем более, что по слухам, полиция рекламы сама же и крышует этих самых хакеров.
Девушка взглянула на часы: ожидание явно затягивалось. Борвиш обещал придти к шести, а сейчас уже полседьмого и никаких…
Звонок прозвучал столь резко, что Клементина даже вздрогнула. Мельком взглянула в зеркальце, поправила прическу и, поудобнее устроившись в кресле, приказала:
– Открыть!
В дом вошел пожилой, но еще крепкий мужчина с бритой головой и маленькими серыми глазками. Чем-то неуловимым он напоминал разозленного хомяка. Мужчина остановился, не торопясь оглядел комнату, затем повернулся к девушке и произнес сухим без эмоций голосом:
– Половина.
– Полтора, – ответила Клемма.
– Миллион и ваше личное участие. Это мое последнее предложение.
– Хорошо, мистер Борвиш. Мне понадобится хороший хакер, умелый гипнотизер… очень умелый! Пара лучших бойцов… ну и быстроходное судно, конечно.
– Завтра в девять. Западный космодром, девятая взлетная площадка, челнок «Ветер Искаули».
Борвиш подошел к сканер—кошельку, прижал короткий толстый палец к полосе опознавания и тихо произнес:
– Двести тысяч аванса на счет Клементины Ачес.
Затем резко повернулся и, не прощаясь, направился к двери.
