Kitabı oxu: «Откровения Заратустры», səhifə 5
Куда бежать?
Когда Виштаспа, ожидавший возвращения Учителя в тени придорожного дерева, узнал о случившемся, он в огорчении покачал головой и с досадой в голосе произнес:
– Теперь нам нет места на этих землях. Теперь эти двое обо всем доложат царю, и тот станет искать, чтобы схватить тебя. Ты ведь знаешь, что Дурашрав не прощает богохульства и в лучшем случае тебя будет ждать сырая темница. Я же поклялся никогда не бросать тебя, и потому пойду за тобой, но не о том я огорчаюсь. Полюбив тебя, как родного отца, больше всего я не хочу тебя видеть в руках Дурашрава, и потому говорю, что не стоило затевать эту беседу. Но раз уж беда случилась, выход один – надо бежать из этих земель!
– Чем ты напуган, дорогой мой Виштаспа? – печально улыбнулся Заратустра, глядя в глаза своему преданному ученику. – И куда ты собрался бежать от беды? Или ты не знаешь, что беда всегда остается с человеком, и куда бы он не шел, она всюду следует за ним по пятам?
– Беда, может, и следует, но Дурашрав остается в своих владениях, – возразил ученик. – Другие же цари не имеют на тебя злобу и не станут преследовать тебя!
От этих слов печаль оставила Заратустру, и его улыбка опять стала по-детски спокойной и беззаботной.
– Ах, Виштаспа! В том ли беда, что Дурашрав ищет меня? Или же в том, что слова мои мешают ему? Ведь стоит мне отказаться от своих мыслей, как я перестану быть ему врагом и у него уже не будет поводов преследовать меня. А другие цари? Неужели ты думаешь, что богохульство придется им по вкусу? Вот и выходит, что куда бы я не отправился, я везде останусь с этой бедой или же, подобно воину, бежавшему от лица неприятеля, откажусь от опасных мыслей и сохраню себе жизнь. Думаю, ты не станешь просить меня об этом?
– Что ж, – вздохнул ученик, – Надеюсь, что ты знаешь, зачем рискуешь своей головой.
Тревога не исчезала из глаз Виштаспы, Заратустра же продолжал оставаться безмятежным.
– Ты слишком преувеличиваешь опасность, мой юный друг. Земли эти велики, а Дурашрав не провидец, чтобы знать, где искать меня. Пока мое время не пришло, судьба не отдаст меня в его руки для решительных испытаний. Когда же это случится, надеюсь, мне хватит сил принять свою участь достойно. И скажи мне, кто больше рискует: царь, отправившийся со своим войском в поход в незнакомый и полный опасностей край или же одинокий путник, знающий дорогу в этом краю? Неужели же из желания заслужить царскую милость этот путник пойдет со всеми ложной дорогой и потеряется? И неужели он будет молчать, видя как огромное множество людей рискует заблудиться?
– Я не совсем понимаю, Учитель, о какой дороге ты говоришь.
– А разве жизнь – это не дорога? – удивился Заратустра. – Разве каждый из нас, вылезая на свет из материнского чрева, не начинает свой путь в незнакомую страну своего будущего? Кто знает, какие опасности поджидают его впереди? Какие болезни, какие беды и случайности? Кто знает, зачем судьба расставляет ловушки на его пути? Пока не случилось ничего плохого, человек идет как идется. Но вот на его пути возникает беда, и он в растерянности. Куда бежать? Дикий зверь, натыкаясь на загонщика, бежит от него, чтобы наткнуться на другого, пока наконец не попадает под прицел стрелка. Или, если повезет, не вырвется из кольца загонщиков. Где же знать напуганному зверю, что загонщик идет с безобидной колотушкой, способной только запугивать, истинная же беда поджидает его в виде стрелецкого лука? Так и человек. Убегая от одной беды, часто попадает в еще более опасную. Это ли не есть незавидная участь слепого глупца?
– Да, – Виштаспа согласно кивнул головой. – В самом деле, никто не знает, где ждет его счастье и какая из бед окажется горше всего.
– Почему же никто? – поднял глаза Заратустра. – Спроси о том у любящей матери, знает ли она, где ее счастье и ее беда? И если мать так мудра от любви к своим детям, то что говорить о тех, кого сострадание заставит принять и полюбить этот мир целиком? Мир, в котором злодейство процветает лишь от слепоты и безумия.
Разбойник-философ
Вечером того дня, когда мудрецы донесли на Заратустру царю, Заратустра со своим учеником Виштаспой остановился на ночлег по дороге из города. Ночь была ясная и тихая, и черная степь, лежащая за чертой отражения костра, полнилась запахом трав и пением цикад. Все было спокойно.
Виштаспа задумчиво обстругивал деревянный пруток, когда вдруг его ухо уловило затаенный шорох. Кто-то пробирался к ночному костру.
Ученик встрепенулся и, повернувшись к Заратустре, тревожно сказал:
– Учитель, кто-то идет к нам. И идет крадучись. Похоже, что он идет не с добром. Добрый человек ходит явно.
– Не беспокойся о пустом, – спокойно отозвался Заратустра, продолжая наблюдать за огнем. – Царские слуги тоже ходят явно, но добрыми их никто не называет.
Виштаспа пожал плечами и на всякий случай проверил пальцем острие своего ножа. В свои юные годы он уже слыл хорошим и умелым воином, так что когда в свет костра вступил незнакомец, Виштаспа остался невозмутим. Только жилы на руке у него стали резче.
– Эй, бродяги, – весело крикнул пришедший, и вокруг огня обрисовалось еще четыре тени. – Сколько вы готовы заплатить мне за свою жизнь?
– Подойди поближе – узнаешь, – глухо отозвался Виштаспа, но Заратустра мягко положил ему руку на плечо.
– Зачем ты обижаешь этих добрых людей, мой друг? – обратился он к своему ученику. – Ведь они пришли сюда не для того, чтобы быть убитыми тобой.
И, спокойно посмотрев на разбойника, добавил:
– Хорошо, я дам тебе ровно столько, сколько стоит моя жизнь, и ты оставишь нас в покое. Согласен?
– Идет, – усмехнулся грабитель, и тени у костра одобрительно загудели. – Только смотри не продешеви, чтобы не было хуже.
– Отчего же? – Заратустра уселся поудобнее, поджав под себя ноги. – Я отдам тебе все до копейки, как и обещал. Вот только вспомню, сколько заработала моя мать на том, что дала мне жизнь. Думаю, и тебе этой цены будет достаточно.
В воздухе повисло недоуменное молчание, и видя, как округлились глаза разбойника. Виштаспа неожиданно широко улыбнулся. Спокойные слова Учителя охладили сердца, ожидавшие драки, и, убрав свой меч в ножны, главарь разбойников также легко рассмеялся.
– Я пришел получить хороший кусок, а получил хороший ответ. Что ж, тоже немало, – добродушно улыбнулся он Учителю и присел к костру.
– Что ты возишься с ними? – раздался недовольный голос из темноты. – Убьем их и сами возьмем все, что у них есть.
Главарь кинул в темноту жесткий взгляд и сухо отрезал:
– Что тебе до них? Или ты решил встать на мое место? Или чужое добро закрыло тебе остатки мозгов? Уйди и не мешай мне говорить с мудрым человеком.
Несколько теней, бормоча проклятия, стали удаляться от костра, остальные же придвинулись и сели поодаль от своего предводителя.
– Кто ты? – обратился разбойник к Заратустре. – Слова твои метки, как стрелы лучника, и слуга у тебя достойный. Не из тех ли ты, кто учит народ в городских храмах? Мне доводилось как-то слышать их речи и иногда в них были зерна Мудрости, хотя и редко.
– Нет, не из тех, – покачал головой Заратустра. – Их мудрость питается словами, моя же разлита вокруг в звездах и травах. Разве она моя? Ведь эта Мудрость живет своей жизнью, а я всего лишь задаю ей вопросы. Да и храм мой стоит на четырех ветрах, как степная былинка. И ученик мой, которого ты принял за слугу, ни разу не слышал от меня поучений. Чем же я похож на учащего в храмах?
– Ну и хорошо, что ты не из тех, – кивнул головой разбойник и, отстегнув от пояса флягу с вином, глотнул сам и протянул Заратустре. – Приятно встретить людей, которые не дрожат за свою шкуру и чья мудрость не назначает себе цену. Выпей моего вина, если, конечно, ты не брезгуешь пить из одной чаши с грешником.
– У каждого своя жизнь, – ответил Заратустра, после чего глотнул вина и передал флягу Виштаспе. – Что делать, если в этом мире зло и добро всегда идут рядом? И кто на свете рождается святым или грешником? Каждый рождается ребенком, а уж тем или другим становится сам, по своему выбору. Тебе выбирать. Ведь как святой может согрешить, так и грешник может прийти к святости. Отними у человека свободу выбора, так исчезнут и те и другие.
– Верно, – кивнул разбойник. – Вот я с рождения слышу: «люби Господа Бога, и за то попадешь в рай и получишь награду. Грешник же будет гореть в огне неугасимом и страдать». Но скажи, что ж это за любовь такая, за которую мне должны заплатить? Разве я публичная девка? И разве я из страха наказания смогу стать безгрешным? Нет! Если праведность идет от страха, то какая же праведность может быть у труса? Где же в таком случае правда?
Заратустра пожал плечами.
– Не знаю. Может быть, правда в том, что для всякого времени она своя? Вот ребенок ходит вдоль обрыва и не боится упасть, потому что не знает. Что делать родителям? Какое сердце выдержит на это смотреть? Тогда мать говорит ребенку: «Не ходи туда! Там живет страшила, который схватит тебя и унесет!» Права ли она? Не лучше ли терпеливо смотреть на ребенка, готового разбиться? Когда же ребенок взрослеет, страхи проходят и вместо них приходит знание и несет новую правду. Но станешь ли ты сердиться на мать, чьи слова идут от чистоты ее сердца?
Разбойник весело рассмеялся.
– Не хочешь ли ты сказать, что слова жрецов при храмах идут от чистого сердца? Эти лисы только и умеют, что говорить гладкие слова и поучать других законам, которые сами же не выполняют. «Не кради» – говорят они, и на храмовые деньги строят себе богатые дома и наряжаются в золотые одежды. «Не убий», – добавляют к этому и осуждают непокорных на смерть. То же и к другим заповедям. И при всем этом призывают не лгать! И заметь, Бог, которым они так пугали меня, не спешит их покарать за грехи, так есть ли он вообще на этой земле?
– Опять не знаю, – усмехнулся Заратустра. – Когда мой нос спросит у меня, есть ли на этой земле Заратустра или же есть только губы, щеки, глаза и пальцы, способные этот нос ковырять, что я смогу ему ответить? И если человек, живя в чреве этого мира и повинуясь его законам, спросит о том же, что ответит ему этот мир? Станет ли он бить себя в грудь и кричать, что он и есть Бог, или же продолжит жить, как и жил до этого?
– И неужели тебя смущает терпение Единого? – продолжал Заратустра. – Вот собака может укусить человека, но скажи, кто ответит ей тем же и также укусит в ответ? Или когда мой желудок ошибется и не захочет принять пищу, которую я ему дал, неужели я поспешу его наказать? Нет. Я начну лечить его, ожидая улучшений, так и Единый. Он ждет от людей правды, разума и справедливости, страдая от их неразумия, а если лжецы и глупцы рядятся в одежды святого, то разве от этого истина святых станет меньше?
Разбойник задумался и с удивлением глядел на Заратустру, чье лицо продолжало оставаться безмятежным. Наконец, он сказал:
– Так ты говоришь, что и Бог страдает вместе с людьми? Мне трудно поверить в подобное, ведь говорят же, что Бог всесилен, почему же он не избавится от страданий сам и не избавит своих сыновей?
– Может быть, потому, что часто страдания – это путь к выздоровлению? – пожал плечами Заратустра, и было не ясно, спрашивает он или же утверждает давно известное. – Вот любящий отец избавляет сына от страданий, ибо мучения сына для него мучительней во сто крат. Но тот же отец причиняет сыну боль, исправляя тому вывих. И он же весело смеется, когда его сын падает с лошади и разбивает себе нос. Сыну больно, но сын становится мужчиной. Горе это или радость? Сын стал сильнее – вся семья стала сильнее. И если дети Единого мужают и растут, не растет ли с ними и сам Единый?
Разбойник покачал головой и засмеялся:
– Но если все так, и мучения способны принести благо, то в чем же грех мучителя? Вот и я грабил людей, значит, и я давал им повод стать сильнее!
– Все так, только вот никто не станет любить болезнь даже тогда, когда она пройдет. Человек побеждает болезнь и вышвыривает ее прочь. Если же болезнь побеждает человека, то в любом случае она умирает вместе с ним. И выходит, что зло без добра прожить не способно, добро же, учась побеждать зло, побеждает его и способно уже без него обходиться. Что ж, похоже, ты устал от детских сказок, так вот тебе новая.
