Kitabı oxu: «Свидетель остался жив. Детективные истории»

Şrift:

ISBN 978-5-4496-6607-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Человечек в несвежей рабочей спецовке корчился и извивался на вымощенном метлахской плиткой грязном полу, изо всех сил сопротивляясь неизбежности. Но связанные толстыми махровыми полотенцами руки и ноги не давали ему никаких шансов. Глаза человечка были переполнены ужасом. Голос его прерывался и вибрировал.

– Не надо! Не надо! Я же, всё равно, ничего не видел. Да мне и не поверил бы никто. Мне и тогда никто не верил. Ну, не надо, не убивайте меня!

– Молчи! Пей, пей!

Тот, кто это говорил, брезгливо морщась, зажав человечку нос, прямо из горлышка бутылки вливал ему в рот водку. Даже сквозь равнодушно непрерывный гул насосов, работающих в огромном слабо освещённом помещении, было слышно, как несчастный, громко икая от страха, и стуча зубами о стекло, делал крупные неровные глотки, захлёбываясь и давясь противной обжигающей горечью. Когда в бутылке уже почти ничего не оставалось, нажим мучителя ослаб.

– Ну, вот. Молодец.

Полные ужаса глаза первого быстро соловели. Он, ещё сопротивляясь опьянению, пытался таращиться на склонившуюся над ним фигуру, но мысли уже начинали путаться. Через три минуты он заснул тяжёлым пьяным сном.

Тот, кто всё это сделал, развязал ему руки и ноги, вложил пустую бутылку в правую руку, и плотно прижал его пальцы к стеклу. Затем он осмотрел приборы, и повернул большой чугунный вентиль. Понаблюдав за поведением стрелок манометров ещё пару минут, он удовлетворённо кивнул и, поднявшись по гулким металлическим ступеням, вышел.

Природа сошла с ума. Не переставая дул и дул сильный и жаркий южный ветер. Солнце висело не очень высоко, но палило так, что потоки ветра не освежали кожу, а вытапливали из неё противную липкую испарину. Лес, густо покрывавший склоны близко подступавших гор, шумел своей, местами уже начавшей рыжеть, листвой. Если бы я не знал, то ни за что не поверил бы, что сейчас уже конец октября. Просто аномалия какая-то! По рассказам местных жителей, обычно в это время люди одеваются здесь уже вполне респектабельно. А сегодня немногочисленные прохожие, которые изредка появлялись на улице, были одеты легко, даже – легкомысленно, словно и на самом деле ещё не закончился август. Вообще-то, считается, что мне повезло: приехать к Чёрному морю в октябре и застать такую жару! Правда, три дня из-за сильного ветра море ощутимо штормило. Спасатели купаться не разрешали. А вода в море, говорят, 20 градусов!

В санатории было убийственно скучно. Может потому, что сезон уже давно отшумел, и таких как я отдыхающих во всём огромном многоэтажном корпусе можно было насчитать не более двух десятков. Санаторный бассейн был остановлен на профилактику. Все аквапарки на побережье также были законсервированы на зиму.

По утрам я просыпаюсь очень поздно. Пытаюсь отоспаться. Я понимаю: мой шеф, мэр почти полумиллионного уральского города Магнитогорска, отослал меня сюда не только для того, чтобы я здесь как-нибудь поправил свои уставшие нервишки, но и в надежде избавиться, хотя бы на время, от моего неудобного присутствия. Мобильник упорно молчал. И это, чем дальше, тем больше меня злило. Жесточайшая хандра никак не отпускала. Я заставил себя перечитать все приличные книги в пансионатской библиотеке. И теперь, уже два дня, в нескончаемое «свободное время» вынужден с трудом заталкивать в себя оставшееся неказистое чтиво, валяясь на койке в унылом номере. Хорошо ещё, что заведующая библиотекой, интеллигентная и приятная женщина, относилась к моим книголюбским занятиям с добропорядочным терпением. Жевать в здешних кафе надоевшие шашлыки, и запивать их пивом или вином под «вдохновенное» пение армянского «юноши» лет сорока, в который уже раз исполняющего набившие оскомину «хиты» российской поп-музыки, хотелось ещё меньше. Да и самих кафе стало немного – большинство из них уже закрылись на зиму. Нашей немногочисленной группой мы уже съездили во все четыре мыслимые и немыслимые экскурсионные поездки. Ехать же в Туапсе и опять ходить по магазинам в такую погоду казалось и вовсе мазохистской затеей! Спасение можно было бы найти в шахматном зале. Там было всегда тихо и уютно, струи воздуха из кондиционеров были прохладными и расслабляющими. Но играть было практически не с кем. Вот и сегодня с утра я уже поставил три мата подряд своему постоянному и, практически, единственному достойному партнёру по игре Роману Андреевичу, приехавшему сюда отдохнуть из Ноябрьска. После того, как он, униженно улыбаясь своей кривой улыбочкой, в очередной раз с позором ретировался, я снова впал в состояние чёрной меланхолии, и укрылся в своём номере. И теперь в одних плавках сижу в полотняном шезлонге на лоджии в горячей тени солнцезащиты и тупо смотрю вниз на просторную и не очень ухоженную пансионатскую территорию, для чего-то подсчитывая редких прохожих. Ну и жара, чёрт побери!

Внезапно ожил мой мобильник. И я, хоть уже несколько дней и ждал этого события, вздрогнул и на мгновение растерялся. Схватив, наконец, трубку, я услышал знакомый голос шефа:

– Ну, как тебе отдыхается?

– Да-а-а, нормально. Только скучища непереносимая! Мне бы домой уже…

– Ты, Олег Ильич, пока не торопись… Понимаешь? Эти подлецы на тебя здорово разозлились. Ты им сорвал такую акцию! Они теперь твоей крови хотят! Ну-у! Не в прямом смысле, разумеется…

– Хорошо, что не в прямом! Вы меня, прямо-таки, успокоили, Александр Васильевич.

– Ладно! Не хандри! Я тебе очень благодарен. Если бы ты вместо меня не подставился, сейчас бы мне уже не отмыться было. Как ты тогда успел сообразить?! Хотя, и сейчас ещё не всё просто. Они теперь кричат, что я покрываю взяточника.

– Так и говорят? Вот сволочи! Но они же и сами тогда – взяткодатели!

– Если бы! Тот парень всё взял на себя. Как частное лицо. А его связь с ними доказать не получается. Видно, всё хорошо проплачено…

– Значит, я теперь преступник?

– Ну-у, дело не будут возбуждать. Удалось договориться. Но…

– Так, что же тогда?

– Понимаешь, крови твоей хотят. Чтобы я тебя уволил, да с треском… Такие, вот, условия… Губернатор мне открытым текстом это сказал…

Я почувствовал, как безнадёжно защемило сердце. Всё яснее ясного. Шеф спасает свою шкуру, а меня сдаёт. Этого я и боялся. Вот, чёрт! И зачем я только полез во всё это?! Какой же он, всё-таки, слабак! А он продолжил меня утешать:

– Ну, ты не обижайся, Олег! Прости! Они мне выхода не оставили… Но я тебя, ей богу, не брошу. Немного всё поутихнет, что-нибудь потихоньку от публики придумаем с твоей работой…

Чтобы ответить, пришлось некоторое время собираться с силами:

– … Понятно! Радужные перспективы… И долго мне тут ещё сидеть?

– Пару недель не приезжай. У тебя же путёвка как раз до этого срока. А там начнём решать…

– Ну, спасибо, Александр Васильевич, что не забываете верного слугу.

– Да, не ёрничай ты! Мне самому противно всё это… Ладно. Потерпи. Я позвоню дней через десять-двенадцать. Бывай!

И он отключился. Злости не было. Лишь какая-то гулкая пустота в голове.

Только теперь я почувствовал, что весь взмок. Всё-таки жара стояла непереносимая! Я ещё некоторое время посидел в шезлонге, тупо созерцая окрестности. Часа через полтора я понял, что должен принять душ, чтобы попытаться вернуться в человеческое состояние.

Вновь устроившись на лоджии, попробовал уговорить себя, что ничего неожиданного и, тем более, страшного не случилось. Всё идёт так, как и следовало ожидать. Самое главное, что не влип под следствие.

А вот насчёт дальнейшей жизни и работы шеф, похоже, темнит. Я думаю, что знаю его неплохо. На самом деле ему совсем не хочется заниматься моей судьбой. Это ж только противников дразнить… Попробовать ему поверить? Пожалуй… Но надеяться на него всерьёз вряд ли стоит. Дело действительно плохо… Господи! Что же мне так не везёт-то?! Вот напасть! Разведён. Одинок. Детей нет. Теперь, вот, ещё и карьера рухнула. Натуральный маргинал! И это в мои-то сорок шесть! Нет. Надо что-то придумывать. Но что?..

Ладно. Пара недель и в самом деле у меня пока ещё есть…

В конце концов, я всё же кое-как настроил себя на бессмысленное созерцание санаторного двора. Правда, взамен нервической взвинченности меня до последних уголков души заполнила глухая апатия. Пропало даже желание думать, о чём бы то ни было.

…Почему-то моё внимание привлекла изящная фигурка и грациозная походка какой-то женщины, спешащей по аллее к зданию пансионата. Через минуту я с некоторым сомнением узнал в ней нашу заведующую библиотекой. Часы в моём номере показывали уже одиннадцать. Расписание на дверях библиотеки, я помню, гласило, что она открывается в 10 часов. Однако! Раньше я за ней не наблюдал подобных нарушений трудовой дисциплины. Лидия Васильевна всегда была точной. Она распахивала двери читального зала ровно в десять с милейшей улыбкой королевы, приглашающей гостей в своё любимое хранилище драгоценностей. И ничего, что кроме меня никаких гостей, как правило, и не было.

Я отметил, что появление на горизонте «королевы» некоторым образом изменило моё настроение. Где-то на самом дне моего хандрящего и томящегося в глубокой депрессии организма родилось слабое и нестойкое пока ощущение целесообразности жизни. Сходить за новой книжкой, что ли? Я потянулся, хрустнул слегка затекшими конечностями, и пошёл натягивать штаны. В библиотеку не полагалось приходить в пляжном наряде!

Лифт опустил меня в холл нулевого этажа. Но к моему разочарованию двери библиотеки оказались запертыми. В холле было безлюдно. Только сквозь стекло высокой стойки «reception» виднелась крашеная макушка головы дежурной администраторши. Я постоял несколько секунд, не зная, куда пойти теперь. Уже решив снова уйти в номер, я сделал два шага по мягкому ковру, но из бокового служебного коридора стремительно появилась Лидия Васильевна и, не успев притормозить, с разбегу уткнулась прямо в меня. Её мягкие и ухоженные светло-русые волосы рассыпались по моей груди. Непроизвольно приобняв её, я, как ни странно, не испытал прилива раздражения, и осторожно заглянул в серые растерянные глаза:

– Здравствуйте, Лидия Васильевна.

Мой рост считался средним. Она была, вероятно, сантиметра на два пониже меня, но каблуки делали своё подлое дело. Казалось, что её глазищи смотрят на меня если и не сверху вниз, то уж точно в упор. Этот взгляд здорово отличался от её обычно мягкого и внимательного служебного взора. Сейчас в нём не было ни капли кротости. Зато отчаяние и незащищённость буквально зашкаливали. Впервые за всё время нашего с ней знакомства я осознал, что меня интересует неожиданный и совершенно дурацкий для такого момента вопрос: замужем ли эта женщина? Однако произнёс я, разумеется, совсем другие слова:

– Господи! Да Вы расстроены?! Вам чем-то помочь?

Секунду она ещё оставалась в моих объятиях. Потом, осознав это, слегка смутилась, и торопливо высвободилась из моих рук:

– Я н-не знаю… Возможно…

Её взгляд снова зашторился привычной вежливостью. Я спросил:

– Да, что с Вами случилось? Расскажите! Может, хоть легче станет?

Я стал настойчивее, почувствовав, что она сейчас может повернуться и уйти. А мне этого совершенно не хотелось.

Она колебалась. Недолго. Мгновение. Потом отозвалась:

– Да, наверное… Сейчас… Извините, я сегодня такая неловкая…

Я пожал плечами и промолчал. Не говорить же ей, в самом деле, что я, несмотря на свои переживания, едва не замурлыкал от удовольствия, оказавшись с ней в нечаянной близости. К тому же, и мне было от этого слегка неловко.

Порывшись в сумке, она отыскала ключи и отперла библиотечную дверь. Мы вошли. Я бережно прикрыл за собой высокую створку. Здесь было прохладно. Зашторенные окна пропускали не слишком много солнца. Она опустилась на первый попавшийся стул. Я сел напротив и опять спросил:

– Так, что же стряслось?

Она собиралась с мыслями. Её ладони были сложены вместе лодочкой и так крепко зажаты между коленями, что кончики пальцев побелели. Плечи слегка приподняты. Интересно, сколько ей лет? Выглядит лет на 37—38. Голос у неё был довольно низкий, бархатный:

– У меня пропала дочь… Олег Ильич! Я не представляю, что мне делать в этой ситуации. Если бы здесь был Николай, он бы, наверное, знал… Коля – мой муж. Но его сейчас нет. Он в отъезде в Москве. Я его там никак не могу отыскать. А я впервые столкнулась с такой проблемой. Моя девочка никогда раньше так не поступала. Она всегда держала меня в курсе всех своих дел. А тут – сама не звонит, и мобильник выключила…

Так! У нас есть Коля. Какая жалость! Вопрос о её семейном положении теперь отпадает сам собой:

– И сколько Вашей дочери лет?

– Уже двадцать четыре. …Но это ничего не значит. Она никогда так не делала, поверьте… Я очень волнуюсь. От неё нет никаких известий уже почти трое суток.

Хм! Двадцать четыре! Значит ей самой примерно 43—45. Да она почти моя ровесница! Сроду бы ни подумал!

– Минуточку. Давайте пока без паники. Когда Вы её видели в последний раз? Или, может, слышали по телефону?

– Я же и говорю Вам, Олег Ильич, трое суток назад она просто поехала из дома в центр Джубги. Хотела что-то купить. Это было около половины шестого вечера. С тех пор я больше её не видела.

– А Вы пробовали её искать? У кого-то спрашивали о ней?

– Я – нет. Да я и не знаю, у кого спрашивать? За то у меня уже раз пять спрашивали с её работы, куда она исчезла?

– А где она работает?

– В Ольгинке есть оздоровительный комплекс «Кама». Рита работает там референтом генерального директора. Уже года два. Она у них на хорошем счету была всё время. Что же теперь будет?

Её пальцы теперь сцепились на уровне груди и нервно терзали друг друга.

Я продолжил свой опрос:

– Вы пробовали заявлять в полицию?

– Да. Я звонила в поселковое отделение. Вчера утром. Но мне сказали, что только после трёх суток примут заявление. Если она сама не вернётся.

– Ну, вот. Правильно. Сегодня Вы уже можете писать заявление. У Вас есть её фото?

– Да…

Она торопливо вскочила и метнулась к своему письменному столу. Я ещё раньше заметил, что у неё на рабочем столе стоит какая-то фотография в рамке. Но со стороны клиента изображение было не рассмотреть. Она схватила эту рамку и быстро вернулась. Взглянув на фото, она бережно передала его мне. На добротном цветном снимке были изображены трое. Слева – Лидия Васильевна. В центре – очень похожая на неё девушка с короткой стрижкой тёмных, почти чёрных волос, с голубыми глазами, и озорной мальчишеской улыбкой. Справа, чуть отстранившись, присутствовал серьёзный холёный господин с немного надменным лицом и такими же голубыми, глазами. Довольно пожилой! Так вот ты какой, счастливчик Коля! Всё чинно! А вслух сказал:

– Подойдёт. Когда сделан снимок?

– Моя мама. Она живёт в Лазаревском. Видимся довольно редко. Она давно просила прислать наше семейное фото. Вот мы в прошлом месяце и сфотографировались. Она очень любит Риту. У неё нет больше внуков.

Что-то мне в этой фотографии не нравилось. Возможно, это был самодостаточный Коля?

– А это, судя по всему, господин Коваленко?

– Нет… Коваленко – это моя фамилия. И фамилия Риты. А муж – Пластунов. Николай Петрович Пластунов.

Я пожал плечами:

– Бывает. Я не спрашиваю о причинах. Это меня, очевидно, не касается. А какого же он возраста, и чем занимается?

– Да, что Вы! Здесь нет ничего такого… секретного. Так хотел Коля с самого начала. Ему не нравилась, почему-то, его фамилия. Он уговорил меня сохранить свою. А потом и дочь записать, как Коваленко… А лет ему в декабре исполнится пятьдесят восемь.

Она сказала это, независимо отведя взгляд на зашторенное окно:

– Он генеральный директор пансионата отдыха «Спутник»… Это в Джубге.

– Хм!.. У Вас, похоже, вполне обеспеченное семейство?

Хотя она была растеряна и взволнована, я заметил, что ответы её были ясными, точными, конкретными. И отвечала она именно в той последовательности, в которой я спрашивал. Правда, на последний вопрос она не ответила. Только передёрнула плечиком. Впрочем, это тоже ответ. Что ж, понятно, благодаря чему она могла реализовать свой вкус в одежде. А выглядела она всегда сдержано, но безупречно в смысле стиля и качества.

Однако мне нельзя было и дальше задавать не относящиеся к делу бесцеремонные вопросы:

– Лидия Васильевна! Подумайте, ей никто не звонил перед тем, как она пропала? Непосредственно, или, может, в течение последнего дня?

– Это было воскресенье? Да, воскресенье… Ну-у, мы поздно встали. Потом обе были дома. Весь день. Она много сидела за компьютером… Нет. Никто не звонил.

– А Интернет? Она работала в Интернете?

– Нет. Она набирала какой-то срочный материал по работе. В Интернет она, кажется, не выходила.

Она говорила твёрдо. Видимо, могла ручаться за информацию.

Я твёрдо сформулировал своё предложение:

– Что ж, я предлагаю отправиться в полицию. Вероятно, они теперь согласятся принять заявление от Вас. По крайней мере, они смогут по своим каналам быстро связаться с коллегами из других мест, проверить, не случилось ли чего?

Она вскинула испуганные глаза, в которых сразу заблестели слёзы.

– Чщ-чщ-чщ!.. Не надо так волноваться. Мы с Вами будем надеяться исключительно на лучшее. Хотите, я пойду с Вами?

Моя уверенность ей, похоже, помогала. Она кивнула и попросила меня подождать у фонтана во дворе пансионата, пока она отпросится у начальства…

Зной на улице стал ещё сильнее. От раскалённых разноцветных плиток тротуара струились обволакивающие волны жара. Но больше всего донимала высокая влажность воздуха. Я сразу взмок. По спине потекли противные липкие ручейки. У фонтана, правда, дышалось легче. К тому же, неподалёку когда-то давно была посажена небольшая платановая рощица. Теперь эти платаны были метров до 15—17 высотой. Я укрылся в их, уже не очень густой, тени. Под моими башмаками хрустко сминались опавшие, пока ещё не очень многочисленные, рыжие и жёлтые пергаменты сухих огромных листьев…

Я пожалел, что вырядился в эти чёртовы штаны. Они, хоть и летние, но в шортах было бы куда комфортнее.

Минут через пятнадцать я увидел спускающуюся по ступеням главного корпуса пансионата Лидию Васильевну. Лёгкое летнее платье подчёркивало все достоинства её фигуры. Издали она выглядела собранной и решительной. Пока она приближалась, я пониже натянул на глаза козырёк своей бейсболки, и нагло балдел от безнаказанной возможности созерцать её походку.

– Я готова. Поехали.

– А это далеко?

– Нет. Километров восемь. У меня здесь машина.

И она зашагала к выходу.

Машина действительно была. Она даже чем-то напоминала Лидию Васильевну. Может, своим дорогим изяществом? Серебристая «Ауди» А-4 с достоинством царапнула всеми четырьмя знаменитыми сплетёнными кольцами своего «шильдика» по моей автолюбительской гордости. Это, конечно, не то, что моя, пусть даже и с наворотами, «девяносто девятая», тихо скучавшая сейчас в своём гараже в Магнитогорске. Что ж, пока Коля в Москве, прокачусь-ка в его экипаже! Я с благоговением погрузил себя в сиденье справа от водителя. Лидия Васильевна села за руль и первым делом пристегнула ремень безопасности. Я молча повторил за ней эту операцию уже со своим ремнём. Она посмотрела на меня, как бы извиняясь.

– Я всегда так делаю. Я эту машину немного побаиваюсь. На ней совершенно не чувствуется скорость. Вот и… От греха, так сказать…

Я только пожал плечами. Ласково зарокотал могучий двигатель.

До джубгского отделения полиции оказалось действительно восемь километров. Я убедился в этом, проследив за спидометром. Мне показалось, что этот путь занял у нас не больше пяти минут. Но особенно важным в такую погоду достоинством этого экипажа был, разумеется, климат-контроль. В машине через пару минут уже было прохладно. Даже немного зябко.

– Лидия Васильевна, Вы не боитесь простуды?

– Вы о кондиционере? Нет. Я на самом деле предпочитаю холод, а не жару. Хотя я и коренная южанка. Странно, правда?

Припарковав машину у отделения полиции, мы направились к дежурному.

Пришлось потратить некоторое время на оформление заявления, на беседу с дежурным. Вопросы, заданные ей в полиции, почти дословно повторяли те, которые недавно задавал я. Правда, никто не спрашивал её, кто такой Пластунов Николай Петрович. Видимо, и так прекрасно знали.

Я отметил и тон беседы в полиции: непривычно уважительный.

Когда мы вышли из отделения, её глаза были красными от подступивших слёз. Так на неё подействовал разговор об особых приметах Риты и о том, в чём она была одета.

Я, как мог, успокаивал её. Но она разволновалась, и вести машину самой ей было бы рискованно. Я вполне искренне предложил ей свои услуги. Она с благодарностью попросила отвезти её домой. Дорогу я не знал, поэтому она выступила в роли проводника.

Через несколько минут мы почти упёрлись капотом машины в глухие металлические ворота. Это был въезд в их семейное гнёздышко.

Внушительный двухметровый забор из декоративного жёлтого кирпича полностью скрывал от посторонних глаз внутренний мир усадьбы.

Она нажала кнопку на миниатюрном пульте. Створки ворот с электрическим гудением величественно поползли в стороны. Моему взору медленно открылся ухоженный ландшафт просторного двора и одноэтажный, но занимающий весьма обширную площадку, дом, построенный по европейским курортным стандартам. Желтовато-коричневые стены, ослепительно белый металлопластик переплётов итальянских окон с затемнёнными стеклопакетами, вызывающе оранжевая черепица высокой крутой крыши, густо-зелёные заросли глицинии, взбегающие вверх по стенам – всё говорило о дорогом архитекторе и прекрасных финансовых возможностях хозяев.

Я не удержался и присвистнул:

– Слу-ушайте, Лидия Васильевна! И Вы при Вашем-то социально-материальном положении ещё и работаете? Вам не жаль местную безработную и малобюджетную интеллигенцию?

Она не отреагировала на мой сарказм. Ответила негромко и совершенно серьёзно:

– А Вам никогда не приходилось сидеть в тюрьме?

– В смысле? Вы это великолепие тюрьмой называете?!

Она упрямо нахмурилась. Во взгляде промелькнуло что-то новое:

– Даже если решётки сделаны из чистого золота, а заключённых регулярно и вкусно кормят, тюрьма остаётся тюрьмой. Свобода необходима любому человеку.

Ворота позади нас закрылись. Мы вышли из машины. Где-то очень близко слышался ровный гул морского прибоя.

Я с осторожностью осматривался:

– А где же охрана, или, хоть, собачка какая-нибудь?

– Ну, конечно! Какая же тюрьма без охраны?! Охраны то нет… Но есть два здоровенных добермана. Я не люблю, когда они бегают свободно. И, если муж надолго уезжает, я их запираю в вольере за домом. К тому же, когда нас нет – дом на сигнализации у вневедомственной охраны.

Живописный ландшафт и разнообразная экзотическая растительность в сочетании с множеством цветов явно были результатом стараний очень толковых парковых дизайнеров. В самом центре огороженной территории лазурью била в глаза, сверкая солнечными бликами, вода, наполнявшая небольшой неправильной формы бассейн.

Я покачал головой:

– Ну, знаете..! По роду недавней работы мне приходилось, конечно, видеть дорогие дома. Но такое..! Нечто подобное я как-то видел на испанском побережье…

Она равнодушно пожала плечами:

– А я, представьте, привыкла. И перестала замечать.

– Перестают замечать прекрасное, как правило, когда уж совсем не остаётся времени на внимание к нему. А ещё, когда человек поглощён тяжкими проблемами. Какой из этих вариантов Ваш?

Она, кажется, начинала сердиться.

– Ну, ладно-ладно! Я Вас довёз. Теперь Вам нужно просто ждать результатов полицейского поиска. И будьте спокойны. Уж Вашу-то дочь они отыщут быстро! А я, пожалуй, потихоньку отправлюсь в пансионат. Автобусы ходят часто.

– Олег Ильич! Я боюсь. Я очень боюсь за неё. А вдруг её похитили ради выкупа? Что я тогда делать буду? Я без мужа ничего не смогу! А если понадобятся деньги?! Это же всё он.

И она рукой повела вокруг. Мне её доводы показались разумными, но признавать этого вслух я не стал:

– Я думаю, что за трое суток в этом случае Вы бы уже получили соответствующий запрос. А что, у вас на побережье так уж развит киднеппинг?

– Вроде бы, нет…

Наш разговор и так был негромок. Но тут она совсем замолчала и резко обернулась к дому, прислушиваясь. Теперь и я услышал какие-то неясные звуки, доносившиеся из раскрытого итальянского окна. Она стремительно направилась к дому. Я вынужден был поторопиться за ней. Мы почти одновременно вошли в проём окна. В просторной и высокой комнате, оформленной в кремовых тонах, я поначалу ничего не увидел. После яркого солнечного света глаза должны были привыкнуть к полумраку этой гостиной.

Спустя секунду я уже был уверен, что присутствую при счастливой встрече матери с возвратившейся дочерью. У элегантного камина со стаканом апельсинового сока в руке стояла совершенно живая и абсолютно невредимая девушка с той самой фотографии. Лидия Васильевна была потрясена этим фактом больше, чем я. Она порывисто бросилась к беглянке, с распростёртыми для объятия руками.

– Рита! Девочка моя! Ты здесь! Как хорошо!

«Девочка моя» не выразила такой же радости от встречи. Из объятий она довольно демонстративно высвободилась.

– Мам! Не надо. Я ненадолго. Мне нужно взять здесь кое-что. И я уйду. Меня ждёт один человек.

Текст прозвучал достаточно сухо.

Мать была явно обескуражена:

– Как, уйду?! Опять?! Куда уйду?!

– Мне надо. Это очень важно. Я сейчас всего объяснить не могу.

На секунду в гостиной повисла тишина.

Потом мать неуверенными шагами приблизилась к дивану, и рухнула в него. Её трёхдневный стресс прорвался наружу сдавленными рыданиями. Взять себя в руки она, было заметно, пыталась, но без особого успеха. Разобрать её слова сквозь всхлипывания было можно, хотя без привычки не очень просто.

И я был здесь совсем некстати. Постороннему человеку вмешиваться в семейные разборки, по моим представлениям, невежливо.

Лидия Васильевна в мою сторону не смотрела. Зато Рита, пережидая одно из очередных материнских причитаний, сверкнула ледяной голубой молнией в мою сторону. Однако противная девица!

Приличествуя интерьеру и случаю, я учтиво склонил голову в полупоклоне:

– Простите моё невольное участие. Я, пожалуй, побуду пока на улице?

– А Вы кто? Из полиции?

Я возмущённо поднял брови:

– Нет, что Вы! Я частное лицо. Просто… хотел помочь Лидии Васильевне в трудную минуту.

– Частное лицо…

Она никак не могла сосредоточиться на моей второстепенной фигуре.

– И что Вам здесь надо, частное лицо?

– Рита! Не груби. Олег Ильич был очень добр ко мне. Он действительно помог мне в этой ситуации.

Голос Лидии Васильевны в мою защиту был ещё не крепок, но слова стали более разборчивыми. Я ещё раз поклонился, и, не желая присутствовать при этой эмоциональной дискуссии, вышел во двор тем же путём, что и вошёл. Между тем, трогательная сцена встречи двух любящих существ развивалась своим чередом. Уже без моего участия. Вернее, без моего непосредственного присутствия.

Атмосфера в покинутой мной гостиной накалялась всё сильнее.

Из природной деликатности я старался не прислушиваться. И, чтобы отвлечься, решил совершить небольшую экскурсию по имению. Меня тянуло в полумрак зелёного туннеля, образованного какой-то неизвестной мне густой экзотической растительностью. За ним угадывались очертания тенистой беседки. Туда я и направился.

И почти не удивился, обнаружив там ещё одного страждущего по прохладе.

Он сидел, выпрямившись, на широкой белой скамье со спинкой, приподняв плечи, втянув голову, и обхватив пальцами рук край сиденья.

Моё появление было воспринято достаточно напряжённо. Об этом свидетельствовал враждебно настороженный взгляд голубых глаз.

Памятуя о нормах этикета, я немного подождал. Но он и не думал представляться. И вообще отвернул голову в сторону. Тогда я решил, что в полумраке мой возраст не очень заметен. Может, поэтому он не представляется первым? Что ж..!

И я произнёс:

– Жаров. Олег Ильич.

Отчеканив своё имя, я счёл необходимым довести до его сведения и свой нынешний статус отдыхающего из санатория. Своим словам я постарался придать оттенок вежливой приветливости.

Он смешно мотнул завязанным на затылке хвостом чёрных волнистых и вполне чистых волос и проговорил, взглянул на меня искоса:

– Артём Синицкий. Я жду Риту.

Голос низкий с хрипотцой.

– Исчерпывающе! Ну, да, мне без разницы. Я Вам не помешаю, если побуду тут в тени?

Он не ответил, но нервно пожал плечами.

У него была загоревшая до шоколадного цвета кожа местного завсегдатая морских пляжей, полинявшие почти до бесцветности, основательно заношенные шорты. Когда-то синяя, майка «борцовка» подчёркивала крепкий мускулистый торс, хотя «качком» он не был. Он скорее походил на балетного танцора: поджарый, стройный, даже – изящный, но жилистый. Почти полное отсутствие растительности на щеках и груди делало его похожим на подростка. На самом же деле ему, пожалуй, больше двадцати, или двадцати двух.

Парень по какой-то причине нервничал. Он словно на иголках сидел. Заметно было, что длительное ожидание не входило в его планы. Внезапное явление хозяйки дома белым днём в обычно рабочее время, очевидно, было помехой этим планам, и привело его в состояние раздражения.

Тем не менее, надо было попробовать его разговорить. Может, сболтнёт что-то, чего не скажет матери дочь? Я устроился на лавке напротив него, откинулся на спинку и вальяжно вытянул ноги. В такую погоду здесь действительно было неплохо.

– А скажите-ка, Артём, не с Вами ли эти минувшие трое суток провела мадемуазель Коваленко?

Он дёрнулся. На лице мелькнула гримаса презрения, адресованная мне. Но ответ был сформулирован в том же тоне.

– Вас это совершенно не касается, мсье отдыхающий. Да и мадам Коваленко тут тоже не при делах. Она вполне могла бы и дальше продолжать купаться во всём этом…

Под последними словами, вероятнее всего, подразумевалось материальное благополучие хозяев этой усадьбы, очевидно, не имевшее в глазах парня никакой ценности, если не хуже того.

Мальчишка был не глуп, хотя и не сдержан. Чем-то он мне даже нравился.

– Вы совершенно правы: для этого семейства я человек, действительно, посторонний. Но, так уж родители меня воспитали, что я не могу отстранённо взирать, как незаслуженно страдает хороший человек.

Теперь я, наконец, удостоился его внимательного взгляда. Однако в нём не было и капли уважения.

Он съязвил:

– Вы, по-видимому, странствующий благородный рыцарь?

– А что, у Вас это вызывает какие-то возражения?

– Вызывает. Но не в том смысле, в котором Вы подумали. Предупреждаю: не суйте свой нос в это дело. Тут без Вас разберутся. А то испортите себе отдых ненароком. Да и для здоровья может оказаться вредно.