Kitabı oxu: «Однажды в Ялте»

Место действия: Ялта – наши дни, Иудейская пустыня – от начала времён и сегодня, а также Париж, Иерусалим, Мёртвое море и кое-где еще, в зависимости от желания героев и обстоятельств, но что они там побывают – автор гарантирует.

За горизонтом событий. Предисловие с пояснением

В Иудейской пустыне, не далеко от Иерихона, у подножия серо-желтых, безжизненных гор, можно наткнуться на камень. Серый базальт с черными разводами, он лишь на несколько сантиметров выступает над поверхностью. А когда-то, в давние времена, мимо него нельзя было пройти, чтобы не остановиться.

Отполированный песком и ветрами, он возвышался почти на метр, и его поверхность с буроватыми прожилками и темно-зелеными разводами по краям притягивала практически всех путников. Они гладили его, присаживались и сразу же блаженно закрывали глаза. Что-то теплое и умиротворяющее исходило от камня.

Любил сидеть на нём и Иисус, когда удалился в эти места на сорок дней. Была здесь и Сусанна, которую Иисус встретил в Иерихоне, направляясь сюда.

Когда она появилась в пустыне, Иисус удивился и спросил:

– Как ты нашла меня?

– После той встречи на рынке, меня побил теткин сын, и я убежала, – сказала она. – Шла по твоему следу, а когда сбивалась, то переставала чувствовать тебя, и вот я здесь.

– Ты не можешь находиться со мной!

– Я с таким трудом нашла тебя, а ты говоришь, уходи, – она потупилась и тихо добавила, – ты говорил тогда, чтобы все люди любили ближних, но почему сам так не делаешь?

– Если мать говорит ребенку – отойди, это не значит, что она не любит его. Я люблю всех – и кто рядом со мной, и тех, кто стоит в стороне.

– Значит, ты любишь и меня, тогда я пойду туда и не буду тебе мешать, – сказала Сусанна, указав на промоину в горе.

И ушла, и устроилась там. Собирала колосья дикого ячменя, что росли меж редких кустов на краю пустыни. Разминала в ладонях и, выдув шелуху, высыпала в углубление на камне. Затем толкла зерна, сбивая с них кожуру, и снова продувала и лишь потом растирала ячмень в муку округлым голышом, найденным неподалёку.

Похоже, что этот кругляш тоже когда-то был частью большого камня, но откололся от него, был обкатан и отшлифован ветром и песком. Брал его и Иисус, гладил, перекладывал из руки в руку и успокаивался в минуты тревог и испытаний, что выпали ему в пустыне…

Но, остановимся на этом, в своё время мы еще не раз вернёмся к Иисусу и Сусанне, а сейчас поясним суть предисловия. А она в том, что округлый камень, который брал в руки Иисус, долгими путями, наконец, попал к нам. Он сохранил в своей памяти то, что скрывалось до времени и объясняет некоторые события – и не только в прошлом, но и сейчас.

А начиналось всё так…

Дама с мольбертом, и мужик с претензией

Конец мая, лето только вступило в свои права, и в Ялте было немноголюдно. Я снял комнату рядом с морем на улице Чехова. Почти от дома начиналась пальмовая аллея и выходила к набережной. По утрам здесь было еще пустынно, и только одинокие отдыхающие, да редкие бегуны нарушали утренний покой.

Первые дни было ветрено и прохладно, срывался дождь, и тяжелые темные тучи опускались, чуть ли не до самых крыш, закрывая горы. Но через три дня солнце высушило мокрую набережную, и всё окрест засияло южной зеленью и рекламой.

К вечеру набережная наполнялась публикой нарядной и раскованной. Как угорелая носилась на роликах молодежь, а многие взрослые гуляли с собачками. Видимо чеховская дама с собачкой все же повлияла на местные нравы.

А когда на город опускались сумерки, и на литых чугунных столбах вдоль набережной зажигались фонари, наступало самое прекрасное время: встреч, прогулок у моря, весёлых ресторанных посиделок и всего того, что и наполняло собой горячие и незабываемые ялтинские ночи.

А днем, ближе к полудню, у набережной выставляли свои картины и всевозможные поделки, местные художники. Мне нравилось бродить по этой выставке. Я медленно переходил от одной картины к другой, и всякий раз задерживался у картин художницы Бруклицыной.

Это были в основном миленькие и красочные пейзажи Ялты: дворики, улочки, набережная. А на некоторых картинах были изображены женщины в белых платьях, широкополых шляпах и с кружевными зонтиками в руках. Картины были бесхитростные, но они притягивали. В них чувствовалась легкость, свобода и душевная теплота художника.

Женщина, сидевшая при этих картинах, полная, чернявая гречанка, говорила:

– Берите, не сомневайтесь, художник она хороший, известный, ее картины есть и в музеях.

– Вижу, что хороший, но пока не до картин, да и повесить некуда.

– Ну, что вы, место всегда можно найти, да и цена приемлемая. Взять хоть эту – всего 200 гривен, а какая красота!

– Согласен! Но вот чуточку разбогатею – обязательно куплю. А разбогатеть я собирался, за этим сюда и приехал.

На третий или четвертый день, часов в семь утра, я вышел на набережную. Её только полили, и солнце сияло во всю, и было удивительно хорошо. У одного из еще закрытых кафе я увидел художницу, которая срисовывала пальму на набережной.

По манере и цветовой гамме картины, которую она писала, без сомнения – это была Бруклицына. Одета она была в просторную темно-бордовую кофту далеко не первой свежести и просторные помятые джинсы, с пятнами засохшей краски.

Дама за мольбертом чуть сместилась и стала рисовать вывеску на кафе. Мне было интересно, я пристроился у парапета и стал смотреть.

Остановился, а потом и прицепился к ней с расспросами мужик бомжеского вида. Она молча рисовала, но мужик не уходил, художница резко обернулась, и что-то сказала. Мужик замолчал, а потом, отступив, начал ругаться:

– Сучка, а еще интеллигентку из себя корчит, художница драная.

Увидев, что я смотрю на них, мужик направился ко мне.

– Слыхал, говорит мне, вали на хрен, а еще мудаком обозвала. Разве художники бывают такими?

Мужику хотелось поговорить, но у меня такого желания не было. Я прошел чуть дальше и продолжил наблюдение. Быстрыми мазками художница дописывала картину. Холст был небрежно прибит к подрамнику, и его края, обтрепанные и неровно обрезанные, весьма портили вид уже почти готовой картины, на которой были изображены две дамы в белых длинных платьях и шляпах времён Чехова. Набережная была похожа, а вот с кого писались эти дамы – непонятно.

Вечером я увидел Бруклицыну в группе художников, рисовавших портреты желающим. Рядом с художницей висело несколько карандашных набросков, а на раскладном стульчике сидела девушка, и Бруклицына ее рисовала. Девушка получалась похожей, но была она какая-то плоская, неживая. Чувствовала это и художница. Она покрутила рисунок, и со вздохом, опустив руку с карандашом, подала рисунок девушке. Та посмотрела, скривилась и довольно резко сказала, что платить не будет:

– Можете оставить себе на память!

Встала и ушла. Бруклицына была в сильном расстройстве, скомкав листок, бросила его в сумку. Меня она не видела и, выждав немного, я подошёл, спросил:

– Нарисуете?

Она быстро окинула меня взглядом и, подумав, указала на раскладной стульчик. Пристроив лист бумаги к фанерке, с минуту изучала мое лицо, потом начала рисовать. Через некоторое время я сказал, что видел ее сегодня утром на набережной, и что ее картины мне нравятся.

– А кое-кому не нравятся, – резко сказала она. Похоже, что от слов девушки Бруклицына еще не отошла.

– Мона Лиза, возможно, тоже не всем нравится.

– Спасибо, утешили, – сказала она, и чуть приметная улыбка тронула ее губы.

Бруклицына вглядывалась в мое лицо, а я стал рассматривать ее.

Следует сказать, что как женщина она мне не приглянулась. Лет за тридцать, какая – то простенькая, ничем не примечательная, разве что глаза красивые, да губы припухлые, теплые, а может и горячие.

На ней была черная футболка на два размера больше, чем надо бы, и те же просторные джинсы с засохшей краской. Под футболкой лифчика не было, и небольшие груди четко прорисовывались за тонкой тканью. Почувствовав мой взгляд, она ерзнула на стульчике, и я стал смотреть мимо неё на публику на набережной.

Минут через двадцать она отколола листик и подала мне. Было похоже, но восторга не вызвало. Пейзажи с дамочками у неё получаются гораздо лучше.

Я расплатился и отошел.

Утренний кофе и Колян с катера

На следующий день утром я увидел Бруклицыну на набережной, она собирала этюдник после рисования. Я поздоровался, она приветливо кивнула. Я предложил помочь донести ее амуницию, все равно делать нечего, она согласилась.

– И как вам удается так рано вставать? – спросил я.

– Тяжко дается, но потом ловлю кайф от утра, моря, да и за спиной меньше хрюкают.

– Тут один жаловался, что вы его далеко послали.

– А если нормальных слов не понимает.

– Может, кофейку выпьем, – предложил я.

– Если угостите, почему бы и нет, – согласилась она.

Мы сели за столик одного из только что открывшихся кафе. Кроме кофе я заказал и пирожные. Посидели мы с полчаса, познакомились, звали ее Марина. Из разговора выяснилось, что живет она здесь одна, сын шести лет – у матери в Херсоне. А сюда приезжает на заработки, и живет с весны до осени. На вопрос, а муж чем занимается, сказала:

– Эгоизм свой холит, – и, помедлив, добавила, – художник он, в училище познакомились. Нормальный мужик был, а потом как сбрендил, непризнанный гений, – с ехидцей добавила она.

– А может это так и есть, – сказал я. – Насколько я помню, Ван Гога тоже считали психом, а он оказался – гением.

– Пусть будет хоть трижды гений, меня это уже не колышет, и … закроем тему.

– Как скажете, – сказал я, улыбнувшись как можно шире, и это сняло напряжение, вызванное разговором о муже.

О себе я наплел сорок бочек небылиц, но в данной ситуации это было необходимо. По дороге к ее дому, я сказал, что собираюсь сегодня съездить в Массандровский дворец, посмотреть, как отдыхали наши цари. Марина оживилась:

– Можно и я с вами. Они взяли мои картины на выставку, обещали заплатить, но пока ни копейки не дали, а я сейчас, можно сказать, на мели.

– А картины, что совсем не покупают?

– Не сезон ещё, несколько взяли, но это так: за жильё, да на хлеб с молоком, а надо бы и матери уже подкинуть.

Комнату она снимала в старом особняке. Скорее всего, что раньше дом принадлежал одному человеку, а сейчас здесь проживало пять семей, не считая курортников. Дом оброс пристройками, балкончиками, лестницами, зарос одичавшей сиренью, плющом и всякой южной растительностью, и поэтому выглядел довольно живописно и привлекательно. И я сказал об этом Бруклицыной, но она, усмехнувшись, сказала, что, да, внешне привлекательно, но внутри:

– Крыски из дырочек выглядывают, не говоря о тараканах, они здесь полные хозяева.

Мы договорились, что я заеду после обеда, часа в два, и на этом расстались.

Честно сказать, не за этим я сюда приехал, чтобы с дамочками местными знакомства заводить и по музеям гулять, хотя и это не исключалось. Главным же для меня оставалось дело, а оно, пока с мертвой точки не сдвинулось, и это меня начинало беспокоить.

А дело состояло в том, что мне надо разыскать одного кадра. По рассказам тех, кто его знал, преподлейшего человека. Пару лет назад он «обул» своих товарищей по бизнесу на весьма внушительную сумму и смылся. И вот теперь, по их данным, он вроде бы объявился в Ялте, и моей задачей было узнать так ли это, а главное, если он в Ялте, то где живет, чем занимается. За это мне было обещано вознаграждение.

На проживание и расходы выдали аванс полторы тысячи баксов, временем не ограничили, главное – результат. А соблазнил меня на это дело брат, когда я оказался без семьи, без жилья и без работы.

Все это у меня было, но, когда мы с моей благоверной не нашли общего языка по вопросу, как жить дальше, все и случилось. Я оставил ей комнату с кухней в семейном общежитии города Армавира, где мы жили, и где я работал в техническом училище преподавателем, себе взял машину и подался на вольные хлеба.

Кроме преподавания я еще и неплохой электрик, поэтому, сначала шабашил в Подмосковье на строительстве домов для новых русских, удовлетворяя их изыски в освещении саун, будуаров и фонтанов, а потом подался ближе к югу и родне. В Ростове встретился с братом, который и предложил мне это дело.

Вот так, в начале лета 2009 года я и оказался в Ялте. Но прошла уже почти неделя как я здесь, а объекта своего еще не встретил. Меня снабдили его фотографией, я изучил её досконально, и попади он хоть на секунду в поле моего зрения, я его засеку.

В поисках клиента я несколько раз на дню прогуливаюсь по набережной, где можно встретить почти всех, кто прибыл в Ялту, бываю регулярно на рынке, прохаживаюсь по пляжу, заглядываю в рестораны и кафе, но пока безрезультатно.

Вот и сегодня я прошел по всем маршрутам, купил на рынке зелени, занес её на квартиру, почитал на набережной прессу, изучил всех на пляже, пообедал, подремал, и направился на стоянку у цирка, где парковал свою машину.

Я спокойно шел по набережной, когда к одному из причалов подрулил остроносый черно-белый катер, весьма крутого вида. Такие красавцы носятся по экранам американских боевиков.

Утробно урча скрытой мощью, катер лихо осадил у стенки одного из причалов, и на пирс выпрыгнула фея в шортиках и маечке. А за ней вышел плотный, небольшого роста мужик с загорелой холкой, стриженый ежиком, в просторных шортах ниже колен и в линялой футболке. Под мышкой он зажимал светлой кожи портмоне, чуть ли не с портфель.

Мужик семенил на коротких ногах за красоткой, я пригляделся к нему, и меня точно током дернуло, это был тот, кого я уже не чаял и увидеть. Я крутнулся, отворачиваясь к витрине, точно он мог узнать меня, но краем глаза продолжал наблюдать.

И тут я заметил, как с катера сошел еще и “браток” – высокий, гибкий и ловкий. Он легко перемахнул через борт катера, а затем и через ограждение из труб, догнал толстячка и мягко, и пружинисто пошел чуть сзади и с боку моего клиента, держа его в поле зрения, и просматривая все пространство вокруг. Значит это его охрана, определил я.

Как и большинство людей, работающих вблизи проводов под напряжением, и кожей чувствующих их опасность, я отчетливо почувствовал и здесь эту опасность, исходящую от Длинного, как я окрестил для себя охранника.

Увидев все это, я бочком стал отходить к витрине, в стекле которого хорошо была видна набережная. Честно признаться, мне стало как-то не по себе. Я понял, что все будет не так просто, как это виделось в Ростове.

Девица остановилась и, выяснив что-то у Николая – так звали моего клиента, направилась в сторону центрального входа на набережную. А Николай, потоптавшись, направился в неприметный проход между магазинчиками, где его поджидал Длинный. Разглядывая витрину, сместился и я, но так, чтобы не терять клиента из виду.

Быстро проскочив узкий проход, они нырнули в калитку, за которой сразу же начинались каменные ступеньки, выходящие на площадку за рестораном. И пока я выжидал, боясь попасться им на глаза, а потом поднимался, услышал звук мотора отъезжающей машины и увидел лишь зад темно-синего БМВ. Номер я не успел заметить – машина нырнула под горку и исчезла.

Я вернулся на причал, прогулялся у катера, постоял с праздным видом у трапа. Два мужика на корме играли в нарды.

– И сколько стоит прокатиться на таком звере? – спросил я.

– А за сколько договоримся, – сказал один, даже не взглянув на меня.

– К примеру, за червонец, – назвал я цену.

Один из мужиков хохотнул, а другой, двигая фишку, беззлобно сказал:

– За червонец вон на велосипеде можешь покататься, а у нас разговор начинается с сотни.

– Похоже, что вашего ослика мне не оседлать, – сказал я и отвалил.

По дороге к цирку я невольно вглядывался во все иномарки темного цвета, но ничего полезного для себя так и не увидел.

Я заехал за Бруклицыной, она, наконец, сняла свою униформу и в платьице выглядела даже мило. Мы выехали за город, на трассу и вскоре по указателю свернули влево, на неприметную дорогу, уходящую в лес. Через время дорога стала извиваться и круто забирать вверх, в горы. А потом открылась меж гор красивая поляна, и за высокими соснами, как мираж, возник дворец.

Близко подъезжать было нельзя и мы, оставив машину, пошли к дворцу пешком. По дороге договорились, пока Марина будет разбираться со своими картинами, я осмотрю дворец.

Бруклицына скрылась за дверью служебного входа, а я, купив билет, пошел знакомиться с тем, как поживали наши цари на отдыхе.

В общем, судя по обстановке, жилось им неплохо. Выяснилось, что после революции и вплоть до развала Союза, это место для отдыха облюбовала для себя партийная и государственная элита. Так что недалеко они ушли от царей в обустройстве своего быта. Но, похоже, что украинская элита до него еще не добралась, и пока здесь был музей.

Потом я походил вокруг дворца, любуясь его красотой и огромными соснами, постоял у пруда с лотосами. Подошла и Марина, распаренная и злая.

– Пару недель назад обещали заплатить, – в сердцах сказала она. – Не сезон, людей им мало! Крутиться надо, а не ждать, когда придут! Ладно, поехали, ни хрена с них не выбьешь, хотя бы картины никуда не задевали.

Она еще немного побурчала, но потом успокоилась. Я предложил поделиться частью своих командировочных, если ей сильно не в дугу. При знакомстве я сказал, что по заданию торговой фирмы изучаю спрос на товары. Предложение кредита немного взбодрило её:

– Да, в общем-то, вроде как терпимо, но если это возможно, – не откажусь, – как-то не смело сказала Марина. – Только если ничего не продам, то хоть самой ложись, – добавила она и смутилась вырвавшейся присказке. Искоса глянула на меня, а я сделал вид, что не врубился и Бруклицыну, похоже, это задело. Она примолкла, рассеяно глядя на дорогу.

Я высадил её у дома и одолжил 100 долларов, больше она брать не пожелала.

Как хорошо, что мы встретились с вами

На следующий день было тепло и солнечно, пляж ожил, а набережная еще больше наполнилась народом. Ночью к её центру пришвартовался плавучий отель – корабль “Принцесса Днепра”. И уже со второй половины дня на его борту играл оркестр, а через мощные усилители музыка заполнила все пространство вокруг.

К кораблю потянулся народ. Периодически музыка выключалась, и звучал призыв посетить бары и рестораны корабля, или поселиться в его каютах – номерах.

Я посидел в баре на набережной, выпил пива, и старался не пропустить ни одного проходящего, хоть мало-мальски похожего на моего клиента. Потом побродил по пляжу, полюбовался красотами моря, посмотрел на то, как развлекается народ, катаясь на дельтапланах и водных мотоциклах.

Я сидел в скверике, когда увидел его. Он шел в сторону гостиницы “Ореанда” в пиджаке и галстуке и с другой дамой. А сбоку и чуть сзади, делая вид, что он тут ни при делах, шел его телохранитель в майке и шортах и с сумкой на плече, в которой можно спрятать и пулемет. Они прошли к морю, постояли у парапета, потом зашли в ресторан. Длинный остался на улице, посматривая кругом и за своим боссом за стеклом.

Парочка села у окна, но так, что хорошо была видна только дама. Я устроился неподалеку и все это видел. Несколько раз Длинный глянул в мою сторону, но я старательно смотрел на море. Мне стало тревожно, в таких играх мне еще не приходилось участвовать. Я встал и тихонько спустился к морю, смешался с народом на причале, и стал смотреть за телохранителем издали и вскользь краем глаза.

Где-то через час рядом с Длинным появился, и мой клиент с дамой, и они направились к стоянке машин. На этот раз сели не в БМВ, а в “Фольцваген”, и поехали в город. Значит, у него две машины, а может и больше, возможно и несколько лёжек, и моя задача, похоже, все больше усложнялась. А может плюнуть на все и укатить, пока цел, с такими, как Длинный, шутки плохи.

Мои раздумья прервал очередной попрошайка. Они тут никому прохода не дают, только и слышно: “Дай, дай”

– Могу доллар дать, с сотни сдача будет? – спросил я мужичка, в замызганной до ужаса ветровке и мятых штанах. Мужик оживился, и хитро косясь подсиненным глазом, сказал:

– Подождешь, принесу.

– Тогда, извини, мне некогда.

Я встал и направился к выходу с набережной.

Вечером Бруклицына снова рисовала портреты желающим, а я прогуливался с ее подругой Аллой, как она мне её представила. Аллочке за тридцать, у неё все при всем, и как женщина она мне сразу понравилась. Смешливая разведенка, с девчонкой на руках, она работала бухгалтером в пансионате. Через час я уже знал её нехитрую биографию и почти все о пансионате, и о соседях по дому.

Мы выпили на веранде ресторана вина, а потом танцевали на причале у “Принцессы Днепра”.

Оркестр на верхней палубе старался во всю, а моя партнерша так прижималась в медленных танцах, и была так горяча, что мне тут же захотелось куда-нибудь в темноту, в свободный полет чувств и желаний.

Мы углубились в приморский парк, зашли за густые заросли каких-то душистых южных кустов. И здесь наши души и тела, под тихое сопение, охи и вздохи понеслись в рай…

Рядом за кустами бродил народ, гремела музыка, и София Ротару проникновенно пела о «червонной руте», которую не следует «шукать вычёрами», а я, порядком истосковавшись по женщинам, выделывал такое, чего и от себя не ожидал, да и от Аллочки тоже.

Уже потом, немного успокоившись, поправляя платье и прическу, Аллочка сказала, что никогда не думала, что в столь неуютной и тревожной обстановке, заниматься любовью так хорошо.

Мы вернулись на причал, я предложил выпить пива, но Аллочка отказалась.

– Возьми себе, а я у тебя отхлебну, – сказала она, и мы так и сделали.

Я взял пива, мы присели на скамейку на набережной и прихлебывали по очереди из бутылки. От пива и пережитых чувств, тело моё наполнила приятная истома, и все вокруг было красиво, и вечер чудесный, и ни о чем думать не хотелось. Но через какое-то время я поймал себя на том, что по инерции ищу в толпе на набережной своего клиента, и настроение испортилось.

Мы пошли туда, где сидели художники. Половина из них уже ушла, но Бруклицына была на месте. Она подозрительно осмотрела Аллочку, мельком взглянула на меня, и как-то заскучала.

Интересно, а на что она рассчитывала, знакомя нас.

Бруклицына быстро справилась с собой, и подчеркнуто равнодушно слушала виновато-сладостное щебетание Аллочки о том, где мы были и что делали. Только дальше танцев у парохода и бутылки пива, в ее рассказе дело не шло, и все наши похождения на этом заканчивались. Но, похоже, что Бруклицына в это не очень-то верила, глядя на умиротворенное лицо Аллочки, да и мое тоже.

Мы собрали вещички художницы и направились домой.

Народу на набережной поубавилось, стало меньше и гонщиков на роликах. Желтые фонари на набережной разгорелись во всю, из кафе и ресторанов звучала музыка, и уходить не хотелось, но Бруклицына устала, а ей завтра рано вставать.

– Давай я за тебя с утречка порисую, – предложил я, – а ты поспи. Покажи, что и как. Я в школьной стенгазете карикатуры рисовал.

– Порисуй, – сказала она равнодушно.

– А что, мне давно хотелось попробовать масляными красками, да все случая не было.

– Попробуй, – устало сказала она.

– Да нет, я так, для разговора, лучше, чем у тебя при всем желании не получится.