Kitabı oxu: «Нашествие третьей беды. Сатирические рассказы»

Şrift:

ISBN 978-5-4496-1142-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Рассказы, включенные в предлагаемый читателю сборник, посвящены очень болезненной теме. Они по отдельности публиковались в печатном и электронном вариантах, и кому-то уже, возможно, встречались. Но вновь обратиться к ним, собрав воедино, вынуждает проблема, которая когда-то и была причиной их написания, и которая продолжает быть актуальной. Более того, она обострилась, стала повсеместной и агрессивной. Эта проблема – мошенничество.

В недалеком прошлом мошенничество осуществлялось преимущественно при прямых контактах, с глазу на глаз. Технический прогресс внес и сюда свои коррективы: в мошенничество вовлечены такие средства влияния на обывателей как телевизор и интернет, и мошенники теперь зачастую являются крупными специалистами в информационных технологиях. С телевизионных экранов, с дисплеев компьютеров на доверчивых граждан потоками льются соблазнительные приманки в разных их видах и упаковках. И многие из них заключают обман. Так или иначе, каждый сталкивался с обманом и злоупотреблением доверия.

Мошенничество считается преступлением. Мошенников сажают в тюрьму, мошенники презираются абсолютно всеми людьми, даже самими мошенниками, если вдруг эти мошенники пострадали от козней таких же мошенников. При таком раскладе мошенничество должно уменьшаться и даже исчезнуть как класс вредоносных явлений. Однако наблюдается совершенно другое: мошенничество растет, мошенники процветают.

Почему происходит такое? Этот вопрос должен быть многим интересен сегодня.

Собирая в книгу рассказы с единой тематикой, автор видел свою задачу в том, чтобы сосредоточить внимание читателей на позорной беде и найти как можно больше сторонников ее обуздания, а, в идеале – изжития.

Произведения, помещенные в сборник, написаны по следам и под впечатлением отражаемых в них событий. Указано время написания каждого, и это позволяет представить себе, узнать или вспомнить, что и как было тогда, сопоставить с тем, что стало сегодня и сделать несложные выводы.

ПОД ХМЕЛЬКОМ

Николай Фомич, конечно, старел, но цепко продолжал держаться за жизнь, и на таблетках, микстурах, кефирах, а также на физических упражнениях, выполняемых им ежедневно, он проскрипел до своего восьмидесятилетнего юбилея. Впрочем, «проскрипел» – это для него не совсем точное выражение. В свои почтенные годы Николай Фомич выглядел молодцом. Поджарый, подтянутый, почти как солдат строевой подготовки, он вместе с выправкой сохранил стопроцентное зрение, безукоризненный слух и почти все свои зубы.

Максим, старший сын юбиляра, задумал с размахом отметить этот знаменательный день. Отца он любил и помнил его не заурядное прошлое: Николай Фомич был в свое время крупным партийным работником. И об этом знали не только в этой семье.

На торжество, кроме родственников, были приглашены здравствующие еще знакомые юбиляра, кое-кто из соседей и трое сослуживцев Максима.

Виновника торжества посадили на почетное место, дружно наполнили стопки и рюмки, и стали произносить юбилейные тосты. Николай Фомич, если и не осушал каждую стопку до дна, то понемногу все же отхлебывал и вскоре хорошо захмелел. Захмелели и гости, а насытившись, стали просить старика рассказать им о прошлом, том, как жилось всем тогда, при Советском режиме.

Николай Фомич, польщенный общим вниманием, предварительно уточнил:

– О чем вы конкретно желали бы знать?

– Обо всем! – был единый ответ. – Нам сейчас обо всем интересно.

– Расскажи о колхозах, – попросил его внук. Он учился в девятом классе и, вероятно, вопрос задал с целью прояснить что-нибудь по школьной программе.

– Почему про колхозы? – удивился Максим Николаевич. – Дедушка твой никогда не работал в колхозе. Дедушка был партийным, руководящим работником. Он руководил партийной организацией в городе. Он…

Но здесь Николай Фомич возразил:

– Нет, я и о колхозе могу рассказать!.. Колхоз – это такая организация сельского населения, когда…

И он доходчиво, хотя слегка запинаясь, стал говорить о сути колхозов, об их преимуществах перед единоличной аграрной системой, заметно увлекся перечислением таких преимуществ, но спохватился – надо быть честным – и вспомнил о недостатках.

– Правда, они, со временем, стали халявничать, – говорил он, – посадить-то посадят, а когда настанет пора убирать урожай, кричат: помогайте, людей не хватает! Ну, мы, партийное руководство, конечно немедленно реагируем. Всех хозяйственников собираем к себе, ставим по стойке смирно и даем разнарядку – тому-то столько-то человек направить туда-то. Кому на арбузы, кому собирать помидоры, а кому на прополку иль на продбазу. И никому не было позволено отвертеться и вякать. Разговоры про свои планы не принимались: уборка урожая – важнее всего!..

И вдруг юбиляр, перебивая себя, заявил:

– А ведь я, знаете ли, и сам поработал в колхозе! Да! Имею за это Почетные грамоты!..

Гости, знавшие его биографию, переглянулись с улыбками: видимо, старичок так перебрал, что стал привирать.

Николай Фомич засек этот элемент недоверия и обидчиво произнес:

– Работал! Еще когда в институте учился!

Гости смущенно потупили взоры, а он продолжал:

– Тогда в институтах была такая система: студентов первых трех курсов после весенней сессии тоже было принято отправлять на помощь колхозникам. Пропалывать, убирать урожай… Ну, дел было много… Создали бригаду и из нашего курса. И вот один однокурсник, Арнольд, отозвал нас, четырех человек, в сторонку и говорит: «Есть возможность не бесплатно работать, а за приличные деньги. Согласны?..»

Мы четверо, уже сблизившихся друг с другом студентов, конечно же, дали согласие. Работать все равно придется, а денег, особенно в то время, нам никогда не хватало.

Юбиляр ненадолго умолк, видимо, переживая былое. Гости вежливо ждали продолжения рассказа.

– Дальше мы жили по предложенной Арнольдом схеме, – прервал Николай Фомич паузу. – Нас четверых каким-то образом зачисляют в гортоп простыми рабочими. Там мы, якобы, в течение трех дней пилим и колем дрова, достигая при этом стахановских результатов. Ни пилы, ни каких топоров мы, естественно, и в руках не держали. Потом, уже от гортопа, нас направляют в тот же колхоз, куда мы должны были попасть от института. От гортопа нас туда направляют с сохранением среднего, этого фантастического заработка на все время пребывания в колхозе… Всю эту комбинацию, как потом я узнал, придумал папаша Арнольда… И это еще не все. Этот папаша придумал и как своего сына, Арнольда, а с ним и всех нас освободить от тяжелой колхозной работы. И очень удачно: в колхозе мы бы ни дня не работали. Жара, комары, прополка – жизнь, хуже каторги. В первый же день мы решили бы плюнуть на все: на деньги, на неприятности в институте, и сбежать. Папаша Арнольда все это предвидел. Он уже договорился обо всем с председателем колхоза, и мы, показавшись в колхозе, в тот же вечер вернулись в город, домой. Все лето мы провалялись на пляже, хорошо загорели, а перед началом семестра Арнольд собрал нас опять и просит расписаться в ведомости на зарплату, вручает нам деньги. Но не все, что указаны в ведомости, а на двадцать процентов с каждого меньше.

– Это, – говорит он, – надо отдать начальству гортопа за то, что они сделали нам такую большую зарплату. И председателю колхоза.

Николай Фомич обвел гостей настороженным взглядом и почему-то поднял вверх указательный палец.

– Никто из нас, конечно, не возражал, – продолжил он свой занятный рассказ. – Деньги, которые мы тогда получили, были для нас фантастические… Вот, такие были дела… А потом мы еще два года по этой же схеме проводили все лето. К тому же: в конце каждого лета в институт приходило письмо из колхоза, в котором нас, каждого персонально, колхозники благодарили за помощь… Я, конечно, все схематично здесь изложил, самую суть, – сказал Николай Фомич в заключение. – За каждой деталью этой схемы была продуманность, договоренность, доверие… Но все было отлично – никто не оказался в обиде…

Юбиляр заносчиво посмотрел на гостей и счел необходимым добавить:

– Колхоз был миллионером, но все равно, председатель не отказался от дополнительных денег, отец Арнольда – тоже. А мы, студенты, были довольны до бесконечности: в каникулы – делай что хочешь, а в конце их – хорошие деньги. Плюс к этому – почет и уважение в институте: далеко не за каждую группу студентов приходила в институт благодарность…

Гости переглянулись и стали шушукаться. Максиму Николаевичу стало неудобно перед ними за это неприглядное откровение, и он, обращаясь непосредственно к сыну, к тому, кто поднял колхозную тему, сказал:

– Дедушка пошутил! Дедушка у нас с юмором!..

Но Николай Фомич возразил:

– Нет, я совсем не шучу! Я работал в колхозе! Я эти грамоты могу вам сейчас показать!..

Максим Николаевич подошел к старику и прошептал ему на ухо: «Пойдем на боковую, отец, тебе уже хватит».

Николай Фомич нехотя подчинился. Пошел, но уже в дверях, он вдруг обернулся и выкрикнул:

– А вот еще было…

Договорить он не смог: сын втолкнул его в комнату и плотно прикрыл за ним дверь. Вечеринка продолжилась без юбиляра, бывшего партийного работника крупного ранга.

Слухи о казусе на юбилее как-то быстро распространились, и однажды сына Николая Фомича остановил в переулке один из знакомых, который по какой-то причине на торжестве не присутствовал.

– Наслышан, наслышан, – с довольно ехидной улыбкой начал он разговор, и прозрачными намеками и недоговорками ловко смешивал юбиляра с не отмываемой грязью. Дескать, вот это да! Вот каким оказался наш уважаемый Николай Фомич! Вот тебе и партийный работник!.. И это в то время, когда считалось, что партия – это ум, честь, а главное, совесть народа!

– Это произошло в институте, а отец тогда еще членом партии не был, – ответил с неприязнью Михаил Николаевич.

И он пошел прочь от весьма говорливого встречного, сожалея о неуместной откровенности юбиляра.

– Конечно, конечно! – неслось ему вслед. – Действительно!.. Но если он еще в студенческом возрасте, еще будучи беспартийным, выкидывал такие коленца, то что же вытворял он, имея на руках диплом, а в кармане билет члена партии!

Максим Николаевич на эти слова ничего не ответил, возможно, он их не услышал. От какого-то предка он перенял удобное качество: способность не слышать, игнорировать то, чего слышать не хочется.

2004 г.

ПАРАДОКСАЛЬНОСТЬ

Целых два дня и две ночи меня донимала боль в левом ухе. То – ничего-ничего, а то начиналась такая стрельба, что хоть бейся, как говорится, о стенку. Самолечение не помогало, и с утра я пошел в поликлинику.

На лестничной площадке я встретил соседа, Степана Бердяева, шустрого говорливого мужичка, моего возраста. Он тоже запирал свою дверь.

– Здорово, Сергеич! – Бердяев поздоровался первым и сразу стал рассказывать о чем-то своем. – Понимаешь, совсем загребла меня эта головка!..

– Не понял. Какая головка? – спросил неосмотрительно я и тут же окунулся в бурный словесный поток.

– Головка! Заводная головка часов! – пояснял торопливо Степан. – Часы, понимаешь, швейцарские, дорогие как память от деда! Ходят отлично, а заводить не могу: шлицы у головки сточились на нет!.. И нигде такую головку подобрать не могу! Швейцарскую сейчас не достанешь, а наши, которые вроде бы по размерам подходят, совсем никудышные – уже третью придется выбрасывать! Бегу сейчас еще в одну мастерскую – обещали там что-то придумать…

Мы с ним вместе стали спускаться к подъезду.

– Понимаешь, – говорил все так же торопливо Степан, – в часах есть и другие детали, которые поважнее головки: шестеренки, там, анкер, маятник, пружина. А мне теперь кажется, что в часах самое главное это – заводная головка!

Выйдя на улицу, мы направились в разные стороны: он к автобусной остановке, а я – в поликлинику. Голова моя почему-то вдруг стала занята размышлением над словами Степана. Я шел и думал: «Как точно подметил он очень тонкую вещь: ценнее всего нам всегда кажется то, что в данный момент нас волнует! Какая глубокая мысль!.. Такое же происходит и в отношениях к людям: того, кто добросовестно выполняет свои дела и работу, того мы не ценим, и даже не замечаем, а вот лентяй, бракодел, пустомеля – те постоянно находятся в поле внимания, и не всегда в отрицательном поле! Когда забулдыга, к примеру, на месте и в надлежащем порядке – ему начинают воспевать дифирамбы: надо же, какой молодец – он трезвый второй уже день! Надо же – вчера он работу сделал без брака!.. Какую емкую мысль обозначил Степан мимоходом: даже пустышка, подонок, пройдоха в какой-то определенный момент может стать и дорогим, и желанным!»

Я, конечно же, сильно преувеличивал, считая редкой находкой эту хрестоматийную истину: почти две тысячи лет назад на нее указал сам Иисус Христос в одном из своих нравоучительных откровений. Он говорил: «Если бы у кого было сто овец, и одна из них заблудилась, то не оставит ли он девяносто девять в горах и не пойдет ли искать заблудившуюся? И если случится найти ее, то, истинно говорю вам, он радуется о ней более, нежели о девяноста девяти не заблудившихся».

Думая над словами соседа, я замечал их второй, дополнительный смысл, это меня увлекало: возникшая вдруг одна конструктивная мысль тянула за собой другую, третью и пробудила во мне целую гирлянду мыслей о парадоксальности всех наших цен и оценок. Разбираясь в этой гирлянде, я перестал даже чувствовать боль в своем ухе и не заметил, как перенесся в не такое уж и далекое прошлое.

Незадолго до развала Союза я работал в должности начальника проектно-сметного бюро управления местной промышленности. Тогда при каждом областном управлении существовали подобные организации. В основном, для двух целей: для престижа – дескать, и мы шагаем в строю научно-технического прогресса, и для сохранения поголовья мелких служащих. Центральные власти то и дело начинали борьбу за сокращение административного аппарата, устанавливали проценты, выполняя которые, управленцы давно должны были исчезнуть как элемент, а в самих управлениях должны оставаться только крайне необходимые должности: сторож, уборщица, бухгалтер, кассир и начальник. Но такого не наблюдалось никогда и нигде – мелкие управленцы сохранялись и множились. Из безвыходного, казалось бы, положения был найден замаскированный выход: поскольку на категорию ИТР сокращения не распространялись, местные отраслевые начальники создавали организации типа НИИ, КБ, ПСБ, якобы для ускорения прогресса, и своей властью подлежащих сокращению управленцев формально переводили в штаты этих организаций, но все якобы сокращенные люди оставались сидеть в своих якобы пустующих кабинетах и продолжали заниматься своей рутинной работой. Такая игра в дурачков была всем известна, она казалась наивной, но она продолжалась, и только часть ИТР была занята действительно нужным для модернизации экономики делом.

В нашем бюро тоже была экспроприация кадров: больше половины работников управления числилось в нашем штате, однако мы все-таки свое предназначение исполняли, и были даже на хорошем счету.

Но вот оказалась вакантной должность инженера – сантехника. Занимал эту должность неприметный мужичок по фамилии Белкин, все-то он делал в срок, делал качественно, я не помню ни одного замечания по его разработкам, и особого внимания я на него как-то не обращал.

По какой-то причине этот Белкин уволился. И тогда оказалось, что сантехник-проектировщик очень ценная в нашем регионе специальность. Заведений, выпускающих специалистов сантехников в нашем городе нет, а в каждом проекте раздел сантехники есть, и его надо выполнить. В любом проекте имеются, конечно, и другие разделы, не выдашь проект без технологической, строительной, электротехнической части, эти части нередко сложнее, важнее, чем сантехническая, но такие специалисты в нашей организации есть, а вот сантехника – нет!.. Чтобы не останавливать выпуск проектов, можно было обращаться к шабашникам, а мне обращаться к ним не хотелось, во-первых, потому, что далеко не каждый шабашник одновременно и порядочный человек. Иной слепит кое-как работу, получит деньги, а если возникнут претензии – его уже не заставишь исправить им же допущенный брак. Во-вторых, на того, кто привлекает шабашников, часто смотрят с подозрением: наверняка он и сам при этом что-то кладет в свой карман. Я не хотел, чтобы на меня косились, но своего сантехника не было. Я мучился без сантехника.

Поделился своей проблемой с коллегами, а они надо мной посмеялись: да ты что, разве не знал?! В нашей области сантехник – самая значимая специальность! На вес золота!.. Я обращался в бюро трудоустройства – там только разводили руками: нет никаких перспектив! У нас за сантехниками громадная очередь… Сантехник стал сниться мне по ночам!

И вот однажды, когда положение стало совсем уж безвыходным, когда выпуск проектов совсем прекратился, когда за одного сантехника я был готов отдать оптом всех своих специалистов, мне позвонил Антошин, один из моих давнишних знакомых, и спросил:

– Ну как ты, сантехника себе еще не нашел?

– Не сыпь мне соль на рану! – простонал я.

– Ты Тимофеева помнишь?.. Учился с нами до третьего курса?..

Передо мной тут же возникла круглая ушастая голова бывшего однокурсника, студента механического факультета. Вечно какой-то сонный, унылый, вечно с хвостами. Он отстал от нас после третьего курса, и с тех пор о нем ничего я не слышал.

– Ну, вспомни! – требовал в трубку Антошин. – Охламон такой был… Он еще, когда нас в колхоз посылали, половину арбузов переколол.

Антошин напоминал об идиотском поведении Тимофеева на погрузке арбузов. Он тогда стоял последним в цепочке, по которой мы передавали арбузы к машине. В цепочке было человек восемь, арбузы большие, тяжелые, и вот, когда семь человек понянчили в своих руках тяжеленный арбуз и передали его Тимофееву, чтобы он выполнил последнюю операцию – перебросил арбуз ребятам в кузове, арбуз выскальзывал из рук Тимофеева, падал на землю и разлетался на куски кровавого цвета. Сначала, вероятно, у него так вышло случайно, из-за его неуклюжести, и все засмеялись. Тимофееву это ужасно понравилось – он оказался в центре внимания, он сам заливисто захохотал и стал разбивать таким образом арбуз за арбузом. После третьего или четвертого показательного уничтожения результатов тяжелого труда многих людей, в том числе – нашего, Тимофеева обозвали болваном и переставили в начало цепочки.

Этот случай я помнил, но никак не мог уловить связь между должностью сантехника, с которой начал разговор мой знакомый, и ушастым студентом по фамилии Тимофеев с редким по тем временам именем – Альфред.

– Да помню я его! – сдался я перед настойчивыми требованиями вспомнить о нашей студенческой жизни. – Помню даже, как он наблевал в твою новую шапку!..

Этот случай был тоже из категории незабываемых. После зимней сессии Антошин и Тимофеев пошли обмывать свои результаты в столовую, пронесли туда водку и так накачались, что Тимофеева стало мутить. Он моментально схватил шапку приятеля и освободил в нее свой желудок. Это напоминание было для Антошина, наверное, не из приятных, и он что-то долго молчал.

– Чего ты вдруг вспомнил о нем? – поторопил его уже я.

– Он тот, кого ты ищешь во всех уголках города, – сказал, наконец, мой знакомый. – После того, как его вышибли из нашего института, он учился в строительном техникуме на сантехническом отделении, а после – несколько лет работал в таком же, как у тебя ПСБ… Правда, я слышал, что он все также слабоват насчет алкоголя, его даже пару раз в ЛТП оформляли… Но лучшего ты не найдешь: нет сейчас безработных сантехников!.. Записывай адрес…

Я записывал адрес Тимофеева, а сам думал: «Еще алкашей здесь у меня не хватало!» К алкашам у меня было сложное чувство – одновременно: и омерзение, и жалость.

– Подумаю, – сказал я в трубку. – Но ты еще про кого-нибудь вспомни…

Разговор этот состоялся в конце рабочего дня, а утром я застал перед дверью своего кабинета невзрачного сутулого мужика. По единственным во всем мире ушам я узнал в нем Альфреда Тимофеева.

Он выглядел не по возрасту старым. Лицо его стало похожим на куриные тушки, которые часто лежат на торговых прилавках: посиневшее, и все в глубоких, морщинах. Одет он был в заношенный, лоснившийся на локтях и коленях, однако чистый костюм, голубую рубашку, галстук. На ногах его были начищенные коричневые ботинки, в руках – видавший виды портфель, и от всего этого исходил резкий запах цветочного одеколона. Было заметно, что Альфред тщательно готовился к нашей встрече, но меня, узнавшего, что он алкоголик, эта парадность не привела в умиление. Наоборот, она пробудила чувство опасности. Дело в том, что я уже встречался с такими вот начищенными и наодеколоненными алкашами. Этот лоск у них до первой стопки. Потом их костюмы за время запоя, превращаются в рубища, а лица, разящие сейчас дешевым одеколоном, обрастают серой щетиной и становятся угрюмыми, злобными, с тяжелым неприязненным взглядом.

Я посмотрел на Альфреда, как на незнакомого мне человека. Он тоже не выдал ни чем нашего прежде знакомства, и это мне, признаюсь, понравилось. Но не на столько, чтобы сразу растрогаться.

– Вы ко мне? – спросил я, открывая дверь кабинета.

– Мне вчера Антошин сказал, что вам нужен сантехник, – скромно произнес Тимофеев. – Я сейчас, правда, работаю, но могу перейти…

– Где работаете?..

Тимофеев назвал проектное бюро при управлении лесного хозяйства, которое было малоизвестным в нашей полупустынной области.

Информация о Тимофееве как о специалисте – окончил строительный техникум, работал по специальности в проектной организации – вполне устроила бы меня, и я сразу бы принял его на работу, будь на его месте незнакомый мне человек, но это был Тимофеев! Институтские его похождения еще не стерлись из памяти, и я решил не рисковать: не торопиться с его зачислением в штат, решил, не обязывая себя ни к чему, проверить, какой он есть специалист, и каким он стал человеком.

Я пригласил Тимофеева в кабинет, и, когда следом за мной он вошел, я сказал:

– Специалист по сантехнике мне действительно нужен. Прямо сейчас есть работа: нужно сделать привязку типового проекта механической мастерской. У вас, чтобы не ждать отработку перед увольнением: вас же не сразу, я полагаю, отпустят, есть возможность выполнить привязку проекта во внеурочное время… Можете поработать дома, вечерами?..

– Да я договорюсь! Меня без отработки отпустят! – заговорил возбужденно Альфред.

– Я вам сейчас покажу этот проект, – сказал я, как бы не замечая такого порыва. – Работу надо выполнить срочно, за неделю, а после мы продолжим наш разговор. Мне тоже надо этот вопрос как-то согласовать.

Алкаши, как известно, неплохие психологи. Поняв, что большего он сегодня добиться не сможет, Альфред угодливо закивал головой.

Я пригласил к себе главного инженера проекта и велел ему ввести Тимофеева в курс задания. Они вышли, но ненадолго – минут через пять оба опять появились в моем кабинете. ГИП доложил, что с проектом и условиями его привязки он Тимофеева ознакомил, Альфред кивками головы подтвердил его слова.

– Ну, как? Беретесь? – спросил я его.

– Можно, – почему-то вальяжно ответил Альфред. – Дело привычное.

– Условия?..

Меня интересовали сроки и сумма. Тимофеев заерзал на стуле, запыхтел, у него порозовели щеки, и на лбу появилось пятно. Было видно, что о чем-то он крепко задумался.

Я с интересом наблюдал за внешними признаками этого мыслительного процесса. Альфред молчал и как-то странно смотрел на меня. Я с удивлением перевел взгляд на ГИПа, тот по-своему понял меня и сказал:

– Ну, я пойду. Если буду нужен, я тут…

После ухода ГИПа Тимофеев стал приходить в норму, и на мой повторный вопрос об условиях он развязно ответил:

– Да, ничего, договоримся… потом.

Меня это несколько озадачило. Когда мне раньше приходилось привлекать к работе шабашников, те в первую очередь просили оформить трудовое соглашение с указанием суммы оплаты. Такой подход устраивал и меня: расставлены были все точки. Так, насколько я знал, поступали и другие. Тимофеев вносил что-то новое в установившийся порядок взаимоотношений между работодателем и наемным работником, и это меня беспокоило.

– Почему – потом? Вы не можете сумму сразу назвать?.. Хорошо, посидите, прикиньте, у нас есть необходимые ценники…

– Не в этом дело, – замялся Альфред. – Обмозговать надо, конечно. Так, чтобы мы оба в интересе остались… Тебе сколько не жалко? Чтоб и самому что-то иметь?

Меня покоробил и переход на «ты», и откровенно грязное предложение – выходит, Тимофеев считает меня за кого-то из тех, кто греет на шабашниках свои руки, тех, кого я презирал за это и презираю, тех, кто поддается на приманку шабашников, а потом бывает вынужден безропотно принимать их халтуру.

Кого-то другого я сразу бы выгнал, но с Альфредом я не решался этого сделать: все-таки бывший сокурсник. Я молчал, соображая, как правильней мне поступить, и Альфред стал активней.

– Работа, конечно, не емкая, но сотен на пять потянет, – произнес он тоном торговца на рынке.

– На пять?! Ее за три дня выполнить можно…

– Можно, – согласился Альфред. – Можно и раньше, но шабашки должны иметь свою выгоду. Здесь работы на сотню, а остальные – нам с тобой пополам…

Мне стало противно продолжать разговор, но другого выхода не было.

– Давайте сделаем так, – сказал я, демонстративно не принимая его панибратского тона, – то, что вы мне сейчас насчитали, сразу отбросим, считайте, что вы со мной расплатились. Работа – сто рублей. Это вы так сказали. Согласен и с тем, что шабашка должна быть выгодней, чем простая работа – еще полсотни прибавим. Итого – сто пятьдесят. Срок – две недели. Согласны?

Тимофеев уныло кивнул головой. Было видно, что он огорчен.

– Пишите заявление, – предложил я. – Дату не ставьте – зачислю задним числом. Как только сдадите работу, в этот же день получите полный расчет. Идет?..

Тимофеев опять молча кивнул головой. Вид у него стал задумчивым. Под мою диктовку он написал заявление о приеме его на временную работу, потом убрал в свой портфель альбомы санитарно-технической части типового проекта и стал прощаться.

– Вы мне скажите, как вам звонить? – спросил я, опять чувствуя непонятное беспокойство.

– У нас телефон стоит в другой комнате, а они не зовут, – уклонился Альфред от ответа. – Я сам позвоню, когда сделаю…

– В течение двух недель?..

– Обязательно, – сказал он, и его сутулая фигура скрылась за дверью.

Я вызвал ГИПа.

– Ты ему дал все исходные данные?..

– А как же!

– Как он по-твоему?..

ГИП пожал неопределенно плечами:

– А кто его знает?.. Слушал не очень внимательно, может, все слету схватил? И такое бывает…

– На ста пятидесяти рублях сторговались…

– Дешевле сейчас не найдешь… Своего сантехника надо иметь, тогда будет дешевле…

– Просится он к нам на работу… Думаю, проверить его на этом задании…

– Как же проверишь его на привязке типового проекта? – удивляется ГИП. – Такой-то проект я и сам мог привязать. Вдвое дешевле.

– Так чего же молчал?..

– Но вы же не мне предложили…

Помню, я возмутился:

– Не предложили!.. Куча объектов лежит незаконченных, любой выбирай, чего предлагать-то? Выбирай, делай! На любых условиях!

– Ну, я все же не спец по сантехнике. Я – строитель, – смутился ГИП. – А нам действительно нужен сантехник… Но этот проект я смог бы привязать не хуже любого сантехника…

– Ну, значит, сам виноват… Не побегу же я теперь отнимать у него. Надо было раньше думать!

По искрометному взгляду ГИПа я понял, что такой же совет он мысленно адресует и мне.

Прошла неделя, другая… Заказчик просил ускорить выпуск проекта – у него появились проблемы: деньги ему на строительство дали, а финансирование без проекта не открывают. Я как мог его успокаивал, говорил, что объект в работе, что работа большая и сложная, и придется еще чуть-чуть подождать. Табель на Альфреда, я передал в бухгалтерию, и мне сказали, что кто-то уже интересовался по телефону: какую сумму начислили Тимофееву.

В день зарплаты (у нас была бухгалтерия, объединенная с бухгалтерией управления) по телефону мне сообщили, что к кассе подошел Тимофеев, и спросили можно ли выдавать ему деньги.

– Пока нет! – встревожился я. – Пришлите его ко мне!

Тимофеев не пришел ни в этот день, ни на следующий. Я был не на шутку обеспокоен: пропущен оговоренный срок, не понятно было и его появление у кассы. К тому же оказалось, что ГИП выдал ему все альбомы типового проекта и оригиналы исходных данных.

Я разыскал по телефону Антошина, того, кто рекомендовал мне Альфреда.

– Да я и сам не знаю, где он, – ответил Антошин. – Я с ним почти не встречаюсь. Он тогда случайно был у меня, и я тогда вспомнил, что тебе нужен проектировщик, вот и позвонил, прямо при нем. Больше его я не видел.

Антошин что-то темнил: не мог же он при своем приятеле говорить, что он алкоголик, и про другие нелицеприятные факты. Но я не стал выяснять с ним эти детали – не до них, мне срочно нужен был Тимофеев!

Я позвонил в управление лесного хозяйства, узнал номер телефона его ПСБ, и там мне сказали, что этот субъект уже давно у них не работает, уволен за прогулы и пьянство.

Я был в растерянности: сорван срок договора с заказчиком проекта, угнетала возможность потери исходных данных, в руках у Альфреда были все альбомы типового проекта, и не было даже возможности перепоручить его привязку кому-то другому.

С большим облегчением увидел я следующим утром в приемной сутулую фигуру Альфреда. Вид у него был другой – на грани к падению в бомжи. В руках у него бы уже не портфель, а сумка из брезентовой ткани, из нее выглядывал угол альбома типового проекта. Это меня несколько успокоило.

– Вы меня извините, – хрипловато произнес Тимофеев. – Припоздал я немного со сроками. Непредвиденное произошло: ездил к сестренке в Саратов – вызывала по неотложному делу… Потом – приболел…

– Сделали?! – прервал я это вранье.

– Сделал, сделал. Пожалуйста, вот…

Он здесь же, прямо в приемной полез в сумку за чертежами.

– Пройдемте в мой кабинет, – остановил его я. – Не здесь же мы будем смотреть.

Первый же взгляд на работу Альфреда давал понять, что она – халтура чистой воды: не все, что должно быть исключено из проекта, зачеркнуто, не все, что нужно было добавить, добавлено, графика – безобразная, на уровне школьной работы, как будто он все линии проводил своей дрожащей рукой, не пользуясь ни линейкой, ни циркулем.

– Пояснительная записка? Расчеты? – спросил я, обдумывая ситуацию.

– Я расчеты не делал. Все – по интуиции: у меня же большой опыт…