Kitabı oxu: «Шёпот из сна»

– Диана… Диана, Диана, – зовёт меня всё тот же голос. – Диана…

Всё тот же, что и раньше: ни женский, ни мужской, чей-то молодой. Он зовёт меня каждую ночь, стоит мне закрыть глаза. Он звенит над моим ухом, он рядом со мной, его призрачные руки касаются плеча, но, когда я подрываюсь и кричу, никого нет.

Сердце, как таракан, спешит cпрятаться туда, где темнее, где свет далёкого голоса, такого живого, настоящего, не из сна, из реальности не достанет его. Не коснётся лучами сомнения.

Я осматриваю комнату: никого, ничего. Но запуганное сознание шепчет, что он там, этот голос, под щелью между шкафом и полом, в углу между шкафом и столом, за комьями пыли, которые прячутся в веретене проводов, за дверью, с другой стороны. Потом затечёт. Это же голос, а не человек – он может принять любую форму. И этой формой коснуться меня, только я лягу обратно и закрою глаза.

***

Утром сталкиваюсь со Стёпой в ванной, он грязно чистит зубы, но упорно, до кровоточащих дёсен.

– Ты опять орала, – говорит с претензией он, выплёвывая белую пеню в красных разводах.

– Не орала.

– А то я не слышал! – Он толкает меня слабо ладонью. – Из-за вас, блин, совсем спать не получается! Мама вечно до ночи на кухне чем-то бренчит, ты орёшь, хотя бы папа как мёртвый спит!

– Ну чё ты начинаешь? – злюсь я. – Кошмар приснился, и всё.

– Да они тебе постоянно снятся! А я из-за этого спать не могу! – Стёпа моет с остервенением лицо и разливает воду по полу. Сам уходит, а мне оставляет уборку.

Классный младший брат. Будто я специально себе включаю ночью кошмары. Мне нравится кричать и просыпаться, нравится, как меня зовут, а я и пошевелиться не могу, пока не вырвусь из сна единственным способом – своим собственным голосом.

Придурок.

Я беру тряпку и вытираю кафель, только потом мою руки и чищу зубы.

На кухонном столе ожидает завтрак от мамы, которая «постоянно чем-то бренчит». По ней и не скажешь, что она не спит до полуночи, всегда свежая, при параде.

– Диана, доброе утро! – Она подлетает ко мне, целует в висок и садится рядом с папой.

Ощущение, будто это папа до утра бренчит посудой. У себя в голове. Сколько его помню, у него всегда был такой вид: мешки под глазами, почти чёрные синяки, которые на его коже вытатуировал непривередливый мастер, а сам размятый, как сквиш. Стёпа не знает, но папа уже несколько лет пьёт снотворные, поэтому так хорошо спит. Возможно, когда-то он, как я, кричал во сне, а может, просто подолгу не мог заснуть.

По пути в школу встречаю Тасю, она кидается на меня сзади, и мы чуть на падаем на землю.

– Давай, Дин, ты выдержишь! – орёт она мне на ухо.

– Тася… слезай! Мать твою!.. – еле держусь я на трясущихся ногах.

– Да я не могу! Зацепилась за твой рюкзак!

– Давай тогда я тебя уроню, как в рестлинге!

– Всё! Тайм-аут! – Тася тут же слезает и поправляет свою юбку. – Утро те доброе.

– Доброе, – выдыхаю я, когда выравниваю дыхание. Это смазывает впечатления от утренней встречи со Стёпой в ванной.

– Ты какая-то мятая опять.

– Не причесалась?! – Я трогаю распущенные волосы и понимаю: хоть убей, не помню, я их перед сном расчёсывала или перед выходом. Когда? – Вот блин… – Я приглаживаю голову, а Тася берёт меня за руку, крепко сжимает.

– Да нет, не волосы. Ты их причесала. – Её голос становится тихим, несколько изувеченным, но понимающим. – Тебе опять что-то снилось?

– А, ну… Да, сегодня опять с криком проснулась…

Иногда я забываю, какие именно чувства при пробуждении у меня вызывают такие сны: клокот из мрачной бездны, которая тянется ко мне липкими руками и хватает, тянет за собой, а мне не вырваться; я вся мокрая от пота, от страха, от ужаса, от понимания того, что в моей комнате мог кто-то быть, но сейчас его нет, а он был. Точно был, просто успел испариться, успел исчезнуть до того, как я его поймала. Становится холодно и жарко одновременно, и если в горячих источниках на открытом воздухе это приятно, то при пробуждении от кошмара – невыносимо гнусно, только бы стянуть через голову собственную кожу, чтобы остудиться, сорвать скальп вместе с волосами, чтобы они не лежали грузом на плечах, чтобы голос за них не зацепился, чтобы бездна не затянула за них к себе.

– У тебя прям настоящий сонный паралич, – говорит она, но почему с долей сквозящей зависти.

– Какой ещё паралич? Это просто кошмар…

– Ну знаешь, описано это явление. – Она достаёт телефон и гуглит. – «Это нарушение процесса пробуждения или засыпания, характеризующееся…» Нет, давай из Вики: «Состояние полного или частичного паралича мышц, возникающее во время пробуждения ото сна или, реже, во время засыпания». Ты же говоришь, что он появляется, когда ты засыпаешь. Вот. Смотри. Прервать могут прикосновения или звуки. Тебя никто не может разбудить, вот ты и кричишь, сама.

– Но если у меня паралич мышц, то как я кричу? – вздыхаю. – Чтобы кричать, мышцы тоже надо напрячь.

– Тогда тебя посетила страшная хтонь. – Тася пытается меня запугать, понижая тон и плавно двигая руками.

– Ну вот в хтонь мне верить ещё не доводилось! – смеюсь я. От абсурдности.

Нет, это что-то другое. Что-то, что сидит только в моей голове.

Я не говорила об этом с мамой, не говорила об этом с папой – хотя с ним и не поговоришь, он вечно на работе, а если дома, то сидит и читает. До него самого никак не дозваться. Наверное, стоило бы сходить к психиатру… страшно, но с каждым днём страшнее жить в ожидании очередного гостя с молодым, звонким голосом, который будет звать меня.

– Или, может, просто к психологу? Или неврологу? Кто этим занимается? – рассуждает уже в школе Тася. – Ну чтобы снотворное выписали? Спать хорошо будешь, и всё. Иногда таблетки необходимы… Твой же папа сидит на них?

– Сидит.

– Может, ну, это, – она косит глаза, – у него взять?

– Да не… откуда мне знать, что там у него? Ну… не надо. Сама скажу, сходим… купят.

– Ну, ты так уже говорила… – с сожалением замечает Тася, а мне становится стыдно, что не могу послушать её, что не могу сделать так, как обещала, что я «уже говорила».

Если бы всё было просто, то я бы уже…Иногда беда не кажется такой огромной, не кажется такой всепоглощающей: голос не приходит каждый день, я не кричу постоянно, не всегда просыпаюсь… Иногда я верю, что этот раз – последний, и больше меня ничего не потревожит.

– Всё… Дин, всё хорошо будет, – пытается меня приободрить Тася, пытается заговорить, пытается поднять мои глаза и обратить их к светлому небу, которое нас приветствует каждый день, но я не могу поднять глаза и кивнуть ей в ответ.

Точно ли всё будет хорошо?

Кто меня встретит ночью? Кто поведёт за собой? Смогу ли я проснуться? Что голос скажет, когда поймёт, что я его слышу? Накричит на меня в ответ? Вырвет мои ногти? Пожелает смерти? Воздаст за все грехи?.. Что ему от меня надо?

– Не грусти, Дин… – Голос Таси на фоне другого кажется совсем избитым и израненным, разорванным на лоскуты и невидимым.

Дома всё так же: тихо, неприступно, мама на кухне, Стёпа у себя, а папа за книжками. Я тоже ухожу в свою комнату, где разбираю учебники, тетради, а когда хочу снять блузку, замечаю, что оставила дверь открытой. Сама не закрыла. Потому что так безопаснее, так меня услышат, так ко мне придут, так самой не придётся тратить время на побег…

Без особого желания, но дверь я закрываю и остаюсь совсем одна. Переодеваться страшно. Голос где-то сидит, пока ещё играет день, но он здесь, никуда ему не деться. Он следит за мной. Следит неотрывно, отступно. Страшно глаза закрывать даже на секунду, страшно, перекрыть их тканью блузки, страшно посмотреть не в ту сторону. Лёгкие скрипят, а сердце щемит. Я остаюсь в школьной форме, не нахожу в себе отваги снять её.