Kitabı oxu: «Сочинения Александра Пушкина. Томы IX, X и XI», səhifə 7

Не знаем до какой степени все это справедливо; но все это нисколько не должно и не может относиться к гг. Глазунову и Заикину, потому что таково было распоряжение опеки, уставленной над детьми и имением Пушкина… Мы полагаем, вина гг. Глазунова и Заикина не та, а гораздо тяжеле. Видите ли, в объявлении об издаваемых ими трех частях сочинений Пушкина они осмелились сказать, что «имя Пушкина принадлежит к числу тех немногих имен, которые всякий русский произносит с гордостию и чувством глубочайшей благодарности». Какая дерзость, в самом деле! И вот означенная газета пересчитывает все великие исторические имена, которые Россия произносит с гордостию и благодарностью, как будто бы это мешает ей воздавать равное и великому имени Пушкина. Мало того: газета кричит изо всей мочи, что Ломоносов создал правила языка, что Карамзин научил всех писать прозою и целое поколение заставил полюбить отечественную историю; но что Пушкина будто бы мы (?) любим только за гладкий, бойкий стих и за сладость, сообщенную им русскому пиитическому языку; что он первый между легкими нашими поэтами и что, вследствие всего вышереченного, мы не обязаны ему глубочайшею благодарностию!!!.. «Можно ли (преостроумно замечает газета) оказывать одинаковую благодарность и доктору, спасшему жизнь, и милому человеку, накормившему сладко?..» Но чувствительнее всего задели газету эти слова объявления: «Как верный, истинный представитель русского духа, Пушкин у нас не имеет соперников; как поэт вдохновенный, он превосходит всех других русских стихотворцев оригинальностию мысли, силою выражения и особенною прелестию стиха, до него неизвестною», и: «Проза его есть верх совершенства». Вот как газета опровергает эти неопровержимые по своей очевидности, целым народом утвержденные и признанные истины:

Державин, Карамзин и Крылов как представители русского духа – выше Пушкина, а прелесть стиха была известна и до Пушкина, в стихах В. А. Жуковского, хотя в этом отношении Пушкин точно выше всех. А куда поместить прозу Карамзина, Жуковского? Ужели ниже? Нет, и сто раз пет! Проза Карамзина и Жуковского гораздо выше прозы Пушкина. – Более не станем говорить о объявлении!

Очень доказательно! коротко и ясно – по-шемякински!..³³ Однако мы все-таки постараемся еще более уяснить этот вопрос, не для сочинителя статьи – о нет! игра не стоила бы свеч, – и даже не для образованной части публики: она давно уж' не верит газетам, подобным вышеозначенной, – а для тех читате– лей, которых газета, как кажется, имела в виду. – Честь и слава Ломоносову и Державину, Карамзину и Крылову – честь и слава: их заслуги велики, их имена бессмертны; но они именно тем и разнятся от Пушкина, что каждый из них выразил известную сторону духа русского, а в духе Пушкина слились все стихии, отразились все стороны русского духа; Пушкина нет в Ломоносове, Державине, Карамзине, Крылове, Жуковском, Батюшкове, Грибоедове, но они все в Пушкине. Что же до прозы Пушкина, – правда, Карамзин приучил русскую публику к чтению русских книг, и его проза до издания «Истории государства Российского» уступает сладостной, гармонической прозе Жуковского и Батюшкова, – зато в русской литературе нет ничего выше его исторической прозы, кроме «Истории Пугачевского бунта», пером Тацита писанной на меди и мраморе!.. В «Капитанской дочке», «Пиковой даме», «Кирджали» и разных журнальных статьях Пушкин не имеет себе соперников в подобных родах сочинений. Легкость стихов Пушкина – легка только для верхоглядов, а не для людей, которые умеют вглядываться в глубину предметов. Тяжеловатость отнюдь не есть признак и условие достоинства в поэзии: иначе «Петриада» Ломоносова, «Россиада» и «Владимир» Хераскова, «Александроида» г. Свечина, «Дмитрий Самозванец» г. Булгарина и «Черная женщина» г. Греча были бы величайшими созданиями искусства. Французский песенник (chansonnier de France), Беранже, еще легче Пушкина; но его легкие песни, как электрические искры, потрясают Францию от одного конца до другого, – и его (по прекрасному выражению Жюль Жанена) Наполеон из глубины своего гроба приветствовал царем поэтов³⁴. У Пушкина всего легче эпиграммы; но многие знавали прежде, помнят еще и теперь, как тяжелы эти эпиграммы: это-то обстоятельство, может быть, и заслоняет от иных величие поэтического гения Пушкина…³⁵