Kitabı oxu: «Журнальные и литературные заметки», səhifə 6
Конец фельетона состоит в похвалах повестям графа Соллогуба… Фельетонисту самому показалось это странно, – и он уверяет, что правда, одна только правда – больше ничего, заставила его хвалить писателя, которого недавно бранил…57 Однако, в самом деле, что бы это значило?.. Уж не затевает ли наш фельетонист толстого ежемесячного журнала, для соединения в нем трудов всех русских литераторов, со включением и себя самого?.. Приятное будет общество!..
* * *
Перерывая старые журналы (мы ищем в них материалов для составления полной истории русской литературы и русской журналистики)58, мы нашли в одном из них, что в старину (не дальше как в 1825 году!) был на Руси журналист, который утверждал, что Сахалин есть полуостров; когда же его уличили в неведении географии и доказали ему, что Сахалин – остров, он отвечал: «Да я там не был, может быть и остров». Тот же журналист… Но пока довольно; мы еще поговорим о подвигах этого журналиста. Прекурьезная история!..59
Продолжение
В десятой книжке московского журнала «Москвитянин» кто-то г. Пельт (имя, в первый раз слышимое в русской литературе!), разбирая «Комаров» г, Булгарина, не совсем кстати и совсем несправедливо зацепил мимоходом «Отечественные записки». Г-н Булгарин в своих «Комарах» приписал себе всю честь необыкновенного успеха «Героя нашего времени», который, по его словам, будто бы до тех пор лежал в книжных лавках, не трогаясь с места, пока «Северная пчела», сжалившись над ним, не похвалила его60. Справедливо осуждая неуместную выходку г. Булгарина, (г. Пельт) замечает в выноске:
Заметим здесь кстати подобную же выходку «Отечественных записок». Безыменный рецензент (точно ли безыменный, господа?.. спросим мы в скобках…), разбирая «Мертвые души», говорит, что «Отечественные записки» первые открыли дарование Гоголя и указали на него всей читающей Руси, когда еще до их рождения, при каждом представлении «Ревизора», театры обеих столиц были полны, а «Миргород» оценен был по достоинству во всех благомыслящих журналах. Но стоит ли все это опровержения? Хорош был бы талант, для открытия которого потребно б было существование «Отечественных записок».
Мы с этим совершенно согласны: что за талант, для открытия которого потребно было бы существование какого бы то ни было журнала – не только «Отечественных записок», но даже и «Москвитянина», того самого «Москвитянина», который недавно открыл, что Гоголь, по акту творчества, равен Гомеру и Шекспиру и воскресил древний эпос, искаженный великими поэтами Западной Европы12.
13 возбудила против нас столько криков, столько неприязненности как со стороны литературной братии, так и со стороны большинства читающей публики? И что же! смешно и жалко видеть, как, с голосу «Отечественных записок», их словами и выражениями (не новы, да благо уж готовы!) преследуют теперь бледный призрак падшей славы этого блестящего фразера – бог знает, из каких щелей понаползшие в современную литературу критиканы, бог ведает, какие журналы и какие газеты! Большинство публики не только не думает теперь на это сердиться, но тоже, в свою очередь, повторяет вычитываемые им о Марлинском фразы! Давно ли многие не могли нам простить, что мы видели великого поэта в Лермонтове? Давно ли писали о нас, что мы превозносим его пристрастно, как постоянного вкладчика в наш журнал? И что же! мало того, что участие и устремленные на поэта полные изумления и ожидания очи целого общества, при жизни его, и потом общая скорбь образованной и необразованной части читающей публики, при вести о его безвременной кончине, вполне оправдали наши прямые и резкие приговоры о его таланте; – мало того: Лермонтова принуждены были хвалить даже то люди, которых не только критик, но и существования он не подозревал, и которые гораздо лучше и приличнее могли бы почтить его талант своею враждою, чем приязнию… Но эти нападки на наш журнал за Марлинского и Лермонтова ничто в сравнении с нападками за Гоголя… Из существующих теперь журналов «Отечественные записки» первые и одни сказали и постоянно, со дня своего появления до сей минуты, говорят, что такое Гоголь в русской литературе… Как на величайшую нелепость со стороны нашего журнала, как на самое темное и позорное пятно на нем, указывали разные критиканы, сочинители и литературщики на наше мнение о Гоголе… Если б мы имели несчастие увидеть гения и великого писателя в каком-нибудь писаке средней руки, предмете общих насмешек и образце бездарности, – и тогда бы не находили этого столь смешным, нелепым, оскорбительным, как мысль о том, что Гоголь – великий талант, гениальный поэт и первый писатель современной России… За сравнение его с Пушкиным на нас нападали люди, всеми силами старавшиеся бросать грязью своих литературных воззрений в страдальческую тень первого великого поэта Руси. Они прикидывались, что их оскорбляла одна мысль видеть имя Гоголя подле имени Пушкина; они притворялись глухими, когда им говорили, что сам Пушкин первый понял и оценил талант Гоголя и что оба поэта были в отношениях, напоминавших собою отношения Гете и Шиллера…1461
Вот что мы сказали. Есть ли в наших словах что-нибудь похожее на то, в чем упрекает нас «Москвитянин»? Он нашел в наших словах то же самое, что и в выходке г. Булгарина: г. Булгарин прямо объявил, что единственно он дал ход Лермонтову; следственно, по обвинению «Москвитянина», и мы похвалились тем же, то есть что дали ход Гоголю… Правда, «Москвитянин», или его безыменный критик, замечает, что мы похвалились только тем, что указали публике на Гоголя, но в таком случае что же общего между нашим «указанием» и выходкою г. Булгарина? Да сверх того, мы и не думали говорить, что «Отечественные записки» указали публике на Гоголя: мы сказали, что «из существующих теперь журналов «Отечественные записки» первые и одни сказали и постоянно, со дня своего появления до сей минуты, говорят, что такое Гоголь в русской литературе; к этому мы прибавили еще, что за это нас порицали почти все другие журналы и некоторые из читателей… Все это правда. Кто же из существующих теперь журналов называл Гоголя великим писателем? Уж не тот ли московский журнал, который недавно поставил г. Павлова выше Гоголя, а Гоголя ниже г. Павлова?..62 Из существовавших прежде журналов первый оценил Гоголя «Телескоп», а совсем не тот, другой московский журнал, который отказался принять в себя повесть Гоголя «Нос», по причине ее пошлости и тривиальности, и не тот именитый критик, который отказался писать о «Ревизоре», как опять о тривиальном и грязном произведении…63
Гоголю дал ход его великий талант; публика оценила Гоголя прежде всех журналов, но как оценила – вот вопрос! Сколько и теперь есть людей, которые не один раз прочли Гоголя, а всё говорят, что куда ему до Марлинского!.. Дело журнала оценить писателя сознательно и распространить в публике эту сознательную оценку, и мы почитаем себя вправе сказать, что «Отечественные записки» принимали едва ли не первое и не исключительное участие в деле сознательной оценки Гоголя, из всех существующих теперь журналов… Ими же первыми, из существующих теперь журналов, оценен по достоинству Марлинский, и ими одними оценен по достоинству Лермонтов. Да, уж, конечно, Лермонтов оценен не тем критиком, который поставил Лермонтова ниже г. Хомякова, а г. Хомякова выше Лермонтова…64 Все это факты, против которых нечего сказать, равно как и против того, что в замечании «Москвитянина», или его критике против «Отечественных записок», нет нисколько правды, а есть много неправды…
Небольшой разговор между литератором и нелитератором о деле, не совсем литературном
N. (входя к М.) Скажите, пожалуйста, это по вашей части: что такое означает вот это стихотворение (показывая книжку журнала) к «Безыменному критику»?
М. Во-первых, это совсем не по моей части…65
N. Как не по вашей? вы занимаетесь литературою, вы сами литератор…
М. Потому-то это стихотворение и не по моей части… Впрочем, так как теперь в русскую литературу вошло много нелитературных элементов, то иногда принужден бываю читать и такое, чего сохрани бог написать….
N. Не о том дело! Скажите, что это такое? к какому безыменному критику?
М. Само собою разумеется, к критику, которого никто не знает…
N. Нет, разве к такому, который не подписывает своего имени под своими критиками?..
М. И который поэтому никому не известен?..
N. Ну, бог знает! Тут к нему адресуются в таком тоне, как будто его имя может сейчас же сказать каждый грамотный человек… Прочтите…
М. Я читал уже…
N. Что за беда! Так слушайте:
Нет! твой подвиг не похвален!
Он России не привет!
Карамзин тобой ужален,
Ломоносов – не поэт!
Кто это, кто?
М. То есть, кто тот, который ужалил Карамзина? – Не знаю!
N. Разумеется, не ужалил, а писал против Карамзина?
М. О, очень многие! Во-первых, славянофилы66, доказывавшие, что Карамзин испортил русский язык, что он не знает русского языка, что он пишет не по-русски и прочее; потом Каченовский, написавший между незначительными придирками ж несколько дельных замечаний на «Историю государства российского»; потом г. Арцыбашев, между несколькими дельными замечаниями написавший и множество мелочных замечаний на историю Карамзина, помещенных в «Московском вестнике» г. Погодина и возбудивших негодование (не совсем, впрочем, основательное и справедливое) во многих литераторах, особенно же в г. Полевом; потом, г. Полевой, перед выходом своей и до сих пор еще не конченной «Истории русского народа», начавший нападать на «Историю государства российского»…
N. Ну, а Ломоносова-то кто называл непоэтом?
М. Многие и очень многие; но из всех их, конечно, всех замечательнее Пушкин. Вот слова его о Ломоносове: «Ломоносов был великий человек. Между Петром I-м и Екатериною II-ю он один является самобытным сподвижником просвещения. Он создал первый университет; он, лучше сказать, сам был первым нашим университетом. Но в сем университете профессор поэзии и элоквенции не что иное, как исправный чиновник, а не поэт, вдохновенный свыше, не оратор, мощно увлекающий… В Ломоносове нет ни чувства, ни воображения. Оды его, писанные по образцу тогдашних немецких поэтов, давно уже забытых в самой Германии, утомительны и надуты. Его влияние на словесность было вредное и до сих пор в ней отзывается. Высокопарность, изысканность, отвращение от простоты и точности, отсутствие всякой народности и оригинальности – вот следы, оставленные Ломоносовым»…15.
67, надо быть как можно отчетливее; к ним не мешает даже прилагать pieces justificatives16.N. Но дальше, дальше!
Ты всю Русь лишил деяний,
Как младенца до Петра,
Обнажив бытописаний
Славы, силы и добра!
Это на кого?
М. На Ломоносова и на многих старинных наших писателей, которые, и в стихах и в прозе, говорили, что Петр был полубогом России, что до Петра Русь была покрыта тьмою, но Петр, явившись, сказал: «Да будет свет!» – и бысть!..68 Долго справляться, а фактов нашлось бы много. Впрочем, и теперь русские разделяют этот восторг к Петру наших старинных писателей. Что же касается до двух последних стихов —
Обнажив бытописаний
Славы, силы и добра, —
то, за отсутствием смысла в них, я не могу дать ответа. Дальше читать нечего – ибо в этих трех куплетах высказаны главные пункты дела; в остальных содержится распространение и пояснение этих трех главных пунктов и приговор за преступление. А преступление, надо сказать, было бы великое, если б все стихотворение не было чистым поэтическим вымыслом.
N. Но какая же причина этого вымысла?
М. Самая простая: автор болен страстию к стихомании, а талантом, как видно из этих же стихов, не богат: стало быть, он похвал себе не слыхал, а горькой правды от именных и безыменных критиков наслышался вдоволь. Поэтому естественно, что ему не нравится все, что мыслит и рассуждает. Видя, что правду можно говорить и о знаменитых писателях, не только что о дрянных писаках, он с горя и закричал: «слово и дело!»69, дав своему восклицанию такой оборот:
О!.. когда народной славе
И избранников его (?)
Насмеяться каждый вправе —
Окрылит ли честь кого?..
N. А и в самом деле: кто захочет трудиться, видя, что и труды великих иногда ценятся и вкось и вкривь?
М. Кто? – каждый, кто родится с призванием на великое. И какой великий действователь останавливался от мысли, что его не оценят и оскорбят? Вспомните, что говорили и писали о Пушкине, какими бранями встречалось каждое его произведение! И однако ж это его не остановило: он отвечал на ругательства новыми произведениями. Это история каждого замечательного, не только великого человека. Нет, не то, совсем не то было на уме у нашего пииты: он хлопотал не о великих… Впрочем, бог знает, о чем он хлопотал! Если спросить его, думаю, он сам не найдется ничего сказать.
В 254 № «Северной пчелы» напечатана статья: «Беспристрастие “Отечественных записок”». Судя по этому великолепному названию статьи, можно подумать, что дело идет о смерти и жизни «Отечественных записок», что беспристрастие их опровергается самыми сильными доводами; а из содержания статьи оказывается, что против беспристрастия «Отечественных записок» самим врагам их нечего сказать… Дело идет о переводе «Робинзона Крузо» Кампе, который, по уверению переводчика, имел огромный успех, но о котором «Отечественные записки» сперва отозвались, с высоты своего критического величия, милостиво, а потом, забрав справки и узнав, что переводчик Кампе имел честь в течение нескольких лет быть постоянным сотрудником «Северной пчелы», отозвались о нем немилостиво… Благодарим неизвестного переводчика Кампе за его высокое мнение об «Отечественных записках» (видно, что ему и малейшего пятна не хочется видеть в них), но да успокоится он в своей похвальной ревности к чести нашего журнала: в нашем отзыве о его «Робинзоне» нет никакого противоречия. Правда, в первый раз мы сказали: «Новый перевод книги Кампе не лишний в нашей литературе, так бедной сколько-нибудь сносными сочинениями для детей; тем более не лишний, что он сделан порядочно, со смыслом и издан опрятно»; но к этому прибавили: «Что касается до картинок, – в первой части этого новоизданного и новопереведенного «Робинзона» их только одна, представляющая грудное изображение Робинзона с бородою и в каком-то колпаке; остальные шесть не что иное, как виньетки, и притом весьма посредственные». В другой раз, говоря о «Робинзоне» Дефо, издаваемом г. Корсаковым, мы заметили, что цена этого перевода, по изданию, не высока, и нам несравненно выше кажется цена издания «Робинзона» Камне, ибо оно на серенькой бумажке, чересчур скромненько напечатано и всего-навсё с тремя политипажами. В третий раз мы назвали «Робинзона» Камне плохою компиляциею, напечатанною на серой бумаге, с двумя политипажами70. Переводчик Кампе видит страшное противоречие в трех наших отзывах о его книжонке, смалчивая про себя истинную причину этого мнимого противоречия. Дело в том, что в первый раз мы отозвались о его «Робинзоне», не сравнивая его с «Робинзоном» г. Корсакова, которого еще не было. И действительно, книжонка напечатана довольно опрятно, хоть и на серенькой бумаге; но, в сравнении с изданием г. Корсакова, она – жалка и неопрятна, а между тем по цене дороже книги г. Корсакова: последняя, великолепно и роскошно изданная, с 200-ми превосходными политипажами, по объему в пять раз больше первой, стоит пять рублей серебром; а первая с двумя политипажами (виноваты: во втором нашем отзыве мы почли виньетку за особый политипаж), в двух крохотных частицах, напечатанных на серенькой бумаге, стоит два рубля серебром. Все вещи оцениваются сравнительно одна с другой: если б переводчик Кампе за свою книжонку назначил сорок копеек серебром, – она была бы, по цене, прекрасно издана. А то, объявив, как о каком-то гражданском подвиге, что он издание свое назначает для бедных людей, пустил его по цене, чувствительной и не для бедных… Вот о чем мы говорили; но переводчик Кампе об этом именно и умолчал… Справок о сочинителях и переводчиках разбираемых нами книг мы никогда не забираем: это для нас и не нужно и не интересно, да и невозможно: – кто успеет следить за этими ежедневными перебеганиями литературщиков из журнала в журнал, за этими вчерашними хвалебными гимнами новым господам сочинителям, сегодняшними нападками на новых же господ, и завтрашними похвалами опять им же?.. Нет, мы не любим заглядывать на задний двор российской словесности и не справляемся, кто нынче хулит, например, «Северную пчелу», в которой вчера участвовал сам, или кто хвалит «Пчелу», недавно бранив ее…71
Белинский сокращает и перефразирует строки стрихотворения С. С. Боброва «Столетняя песнь, иль Торжество осьмогонадесять века России»:
Тогда Россия в мрачный векВ своей полнощи исчезала.«Да будет Петр!» – Бог свыше рек;И бысть в России солнца свет.
[Закрыть]
