Танцы, горы и каштановый мёд

После Кавказской войны качества храбрости/трусости перестали влиять на судьбу человека, но на репутации сказывались. Например, между аулами Хаджико и Калеж в долине реки Аше Лазаревского микрорайона Сочи расстояние всего один километр. Они практически уже слились, по крайней мере верхними улицами. Сегодня здесь течёт спокойная размеренная жизнь, но ещё несколько десятков лет назад случались настоящие стычки. Правда, все они были потешными – мальчишки выясняли, чей аул более авторитетный. Рассказывали даже историю, будто группа молодых ребят зашла в аул Калеж и наткнулась на старика, сидевшего на лавке у своего дома. Стоило ему узнать, что они из соседнего аула, как старик с поднятой клюкой погнал их обратно, несмотря на почтительный возраст. В этих действиях выражалась черкесская школа воспитания характера. В прошлом не только жители соседних аулов, но и соседних кварталов, например верхнего и нижнего, могли начать кулачный бой. Избежать его считалось трусостью.

Понятие человечности в этикете черкесов обязывало помогать бедным и несчастным – сиротам, вдовам, старикам, поддерживать их личное достоинство. Осуждалось унижение человека, применение силы к слабому. Неприлично было оскорблять или громко говорить с людьми низшего социального статуса. Нормы эти были настолько сильны, что даже в начале XX века богатые купцы черкесского и армяно-черкесского происхождения содержали приюты для бедных и сирот, как меценаты. Например, сын богатого екатеринодарского черкесского купца Гамид Трахов долгое время был председателем Попечительства комитета заботы о заключённых в тюрьмах. Его отец, Лю Трахов, содержал многочисленные приюты для бедных и содержал в городе медицинский фонд для бесплатного лечения соотечественников.

Закрывает список основ черкесской этики понятие чести – то есть способности вести себя достойно и избегать безнравственных поступков. Это понятие подчёркивает умение хорошо пошутить, но не скатываться в пошлые шутки, умение контролировать свою речь и эмоциональность. Существует несколько терминов, отображающих понятия чести: почёт, слава, авторитет, достоинство. Но главное понятие, вокруг которого строится вся жизнь черкеса, – это лицо («напэ»), как отражение совести и репутации. Что-то похожее по смыслу вы можете встретить в знаменитой саге Стивена Кинга «Тёмная башня», где главный герой использовал фразу «Ты забыл лицо своего отца», как выражение позора и бесчестия человека. В русском языке есть схожее по смыслу выражение – «потерять лицо», то есть опозориться в обществе.

В черкесском этикете лицо – это своего рода орган, отвечающий за честь и совесть, который обязывает действовать в соответствии с принципами и установками этикета. Несовместимое с моралью, честью и достоинством человека несовместимо с его лицом. Мысли, слова, поступки – всё это рассматривается с точки зрения сочетания с нормами чести. Потеря лица равносильна уничтожению личности в обществе, что хорошо выражено в поговорке «Отдай жизнь и возьми честь». Честь включала в себя понимание свободы воли, потому ни тюрем, ни телесных наказаний, ни пыток черкесы не знали, хотя далеко не все соблюдали такие понятия в отношении пленных. Для многих была абсурдной сама идея издевательства над человеческой волей. Исключением стал период позднего этапа Кавказской войны, когда в 1850-е годы наиб имама Шамиля Мухаммед-Амин распространил нормы шариата в некоторых горных обществах, а они уже не запрещали нарушение воли и телесные наказания. Черкесы считали эффективной мерой систему штрафов, а в самых крайних случаях просто изгоняли человека из общества. Расстрелять привязанным к дереву или кинуть связанным в реку могли только отъявленного рецидивиста. И даже тогда для исполнения приговора выбирали раба или пленника иной национальности. Даже во время набегов внутри черкесских земель, в случае если всадники крали людей из свободных сословий, они обязывались их вернуть обратно, если этот факт вскрывался.

Все пять норм черкесского этикета составляют основу жизненных принципов и характерных особенностей менталитета черкесского общества. Однако в прошлом существовали ещё более жёсткие правила этикета, доведённые до абсолюта. Соблюдение этих норм касалось только черкесской знати, отчего эти правила Барасбий Бгажноков выделил в отдельное понятие – «уорк хабзэ» («закон знати»). В черкесском обществе знать делилась на несколько условных сословных уровней: князей, уорков по происхождению (первой степени) и уорков по заслугам (второй степени). Причём уорками по заслугам могли стать и крестьяне и даже иностранцы, например черкесские армянские купцы или потомки крымских ханов (хануко). Все они представляли собой свиту князей и часто сопровождали их всюду. В горных обществах, где княжеская система правления не сложилась, уорки существовали как уважаемые в обществе представители знати. Однако в любом из случаев и князья и уорки сильно зависели от народного мнения и сосуществовали с народом в системе сдержек и противовесов интересов обеих сторон, примерно так, как феодалы раннесредневековой Европы или князья Древней Руси. Правила «уорк хабзэ» были по силам знатному наезднику и аскету, а не простому сельскому жителю, с бытом которого они несовместимы. Суть их повторяла общие понятия «адыгэ хабзэ», но доводила все пункты до романтической крайности. Легендарный образ благородного европейского рыцаря или японского самурая хорошо подходит для понимания тех требований, которые предъявляла мораль этих норм. «Уорк хабзэ» – система этических норм, порождённая престижной экономикой, построенной на высшей ценности авторитета и славы перед иными материальными ценностями. Отсутствие стремления к соблюдению этих норм или их грубое нарушение могло привести уорка к лишению статуса и превращению в обычного крестьянина. Также это правило работало и в обратную сторону за счёт проявления храбрости в бою крестьянином. Нормы стирали сословные значения в обществе.

По оценкам специалистов, прослойка уорков в черкесском обществе составляла от 5 до 30% населения в зависимости от социального устройства общины, но авторитет этой прослойки влиял на все аспекты жизни общества. Основной массой всегда оставались свободные или выкупившиеся крестьяне – тфокотли, которые со временем и стали играть решающую роль в горных черкесских обществах с постепенным вытеснением прав и привилегий уорков по мере распространения доступного огнестрельного оружия. Тем более что далеко не все уорки соблюдали правила этикета.

Военно-походное дело касалось преимущественно князей («пши») и уорков. В демократических обществах уорков, после их частичного и кровавого изгнания в конце XVIII века, заменили общественные старшины, но и среди аристократических обществ некоторые крестьяне тоже могли принимать участие в походах. С одной стороны, они могли получать статус уорка за храбрость в походе, но с другой – мотивации могли отличаться от классических. Важно было содержать коня и необходимое снаряжение для похода, а это было многим не по карману. Да и коня у крестьянина уорк мог легко отобрать с заменой на буйвола и под предлогом, что не крестьянское это дело, как писал об этом ещё в XVI веке путешественник Интериано. Знать устраивала походы ради престижа, ей нужен был славный бой и добыча. Мотивация же крестьян могла касаться лишь добычи, а потому они часто не придерживались этических норм, свойственных уоркам. Отсюда и пословица «Что позволено крестьянину, уорку недоступно».

За такими походами с участием крестьян следовали рассказы о жестокости нападений, которыми полны хроники казачьей и русской дореволюционной литературы. Народ приветствовал походную жизнь знати и потакал ей, поскольку это позволяло содержать элиту, способную встать на защиту в случае войны. Этим же объяснялись и ограничения в торговле и роскоши для знати. В разное время и в разных субэтносах участие в мелких групповых походах задевало большую часть мужского населения. Тем не менее было бы ошибочно считать, что походы совершались только лишь ради грабежа. Такие случаи могли быть в голодные годы, но большую часть времени черкесское общество было самодостаточным и походы существовали лишь как культура славы и престижа. Даже после перехода на русскую службу на правый берег Кубани многие черкесские князья продолжали делать набеги на чужих и своих уже с российской территории. И администрация вынуждена была закрывать на это глаза, так как не могла побороть устоявшиеся традиции, определявшие смысл жизни черкесской знати. Занимательный случай с этим связанный, произошёл в 1830-е годы на Кубани недалеко от Ольгинского поста, ближе к Тамани, где местные черкесы, лояльные российской администрации, предлагали русскому коменданту организовать совместный поход против российского генерала Засса на Лабинской линии. В их представлении не существовало никакой иерархии и Засс воспринимался лишь как уорк из соседней провинции.

Культура походов за славой – «зекIуэ» – была очень развита в черкесском обществе, где даже религиозная система выработала отдельный образ покровителя всадников Зекотха. В честь него после похода в священной роще делались жертвоприношения баранов или козлов. Мясо варили и раздавали присутствующим, а головы вешали на деревьях. Лучшие части посвящали богу, их вешали отдельно на деревьях или на каменных крестах, пережитках христианства. В этом смысле походы «зекIуэ» были похожи на классические казачьи походы за зипунами. Была эпоха, когда славные всадники из черкесов и казаков путешествовали по кубанским степям и плавням в поисках достойного поединка. Ведь смерть в бою была более славной, если она была от руки достойного и известного противника. В групповых стычках старались соблюдать баланс – давать противнику равные шансы. Этим был известен народный черкесский герой Кавказской войны Кызбеч Шеретлуко, который при встрече с противником оставлял на поле боя равное ему количество всадников. Бои же знатного и крестьянина исключались – такие конфликты разрешал третейский суд.

Убийство знатного противника в представлении общества передавало победителю его силу и авторитет, победитель как бы забирал себе личность побеждённого. Как в фильме «Горец» про бессмертного шотландца. Люди, которые не понимают этих особенностей мышления, часто трактуют прошлое со значительными заблуждениями, продиктованными современной эпохой и отсутствием знаний. Например, сегодня среди черкесов популярна версия о подлости князя Мстислава, который победил касожского князя Редедю в поединке (касоги – одни из предков черкесов). Эта история известна из старинной русской саги «Повести временных лет». Людей возмущает, что побеждённый и павший на землю Мстислав обманным манёвром зарезал Редедю засапожным ножом, но это считалось нормальным для поединков раннего Средневековья, и потому касоги пошли за победителем Мстиславом. В их глазах он стал новым образом Редеди – полноправным их правителем.

Черкесскую походную систему до середины XIX века стоит понимать как своего рода рыцарскую культуру, обусловленную особенностями престижной экономики – системы экономических отношений в обществе, основанной на дарообмене и распространённой с древности и до середины XX века и впервые описанной известным этнографом Брониславом Малиновским. В этой экономике основным элементом являются не деньги, а уровень авторитета, который делает человека зажиточным. Типичный черкесский князь устраивал поход, в котором проявлял доблесть и славу, а с ними вместе уводил добычу – пленников и скот. По возвращении домой его встречали как героя, а он делал окружающим подарки. Первыми их получали вдовы, любимая женщина или даже крестьянин, который мог попросить князя подарить ему любую часть одежды, и князь обязан был обменять красивую черкеску на рваную рубаху, что считалось честью. Не попадали под обмен лишь конь, шашка и сапоги. Оставшийся скот пополнял стада – признак богатства и эквивалент денег. Пленников князь продавать права не имел. За них назначался выкуп, который оформляли через торговцев, как правило армян. Если выкуп не состоялся, то в зависимости от качеств работника его могли либо продать в Турцию, либо оставить в семье на правах зависимого крестьянина. Со временем такие пленники обзаводились семьями и оставались в хозяйстве князя с полной ассимиляцией. С самого начала их могли приглашать есть за один стол с семьёй, но могли и держать в хлеве на цепи. Всё зависело от личности владельцев пленников, многие из которых не обременяли себя нормами морали и гуманизма. Особенно если дело касалось хорошего выкупа. Тюрем не было, но, пока ждали выкупа, пленник мог годами томиться на цепи. Принятие же ислама в поздние годы Кавказской войны стало обязательным условием условного освобождения, без него пленника могли и убить. Не все стремились бежать, так как на российской стороне могли быть обвинены в дезертирстве. Да и крепостное рабство в России давало о себе знать.

Но что же получал князь в ответ на раздачу подарков? Почёт, уважение и ещё больший доход. Подарки требовали от одаряемого ответного шага. Потому, после похода, уорки могли месяцами мотаться из аула в аул, где в качестве гостей жили в кунацких, получали подарки и ещё больше пополняли тем собственное хозяйство. Когда же поток ответных дел иссякал, начиналась организация нового похода. Минусом такой традиции была вынужденная ответная любезность, которой князь обязывал других и которая порой тяжким бременем ложилась на хозяйство, из-за чего князей порой старались избегать. В свою очередь приезд знатного гостя вынуждал уорка одаривать его большими подарками в соответствии с его статусом. Это приводило к случаям, когда хозяин, не имея достаточного количества подарков, тут же организовывал поход за добычей, пока гость ожидал его в кунацкой. Если князь или уорк был очень уважаемым человеком, он мог ограбить и собственных крестьян, которые шли ему на уступки, поскольку престиж хозяина в глазах гостя касался и его крестьян – они как бы помогали ему сохранить лицо, а он позже благодарил их подарками. Но такая форма отношений считалась исключением, форс-мажором, которым пользоваться часто было нельзя, да и не все имели достаточный авторитет для этого. Крестьяне могли попросту уйти под защиту другого уорка, а то и пристрелить в стычке зарвавшегося князя/уорка. Внутренние правила в отношении собственности были строгими, хотя понятий о земельных участках и границах черкесы не имели. Даже случайно забредший скот нашедший содержал и как минимум три месяца искал хозяина. Если же хозяин не находился, то отдать его можно было лишь бедным. Так формировался культ вечной войны, призванный поддерживать движение колеса славы и уважения в обществе.

Кровь, престиж и наездники

В прошлой главе я упоминал, что не уважить гостя соответствующими его уровню подарками считалось для черкесского уорка страшным позором, который мог поставить крест не только на репутации, но и на социальном статусе хозяина, как в случае проявления трусости в бою. Это означало социальную смерть, что в традиционном обществе было равносильно смерти физической. В противоположность ей смерть в бою являлась верхом престижа, поскольку считалось позором дожить до седых лет. В поход черкесы брали с собой специальное полотно, в которое заворачивали умерших перед захоронением. Попасть в плен считалось страшным позором. Русские военные отмечали, что черкесы часто дрались с остервенением даже там, где в этом не было никакого смысла. Этикет требовал от них ценою жизни вытащить с поля боя погибшего соотечественника и передать его родственникам либо захоронить. Целые отряды погибали, пытались отбить умерших, но если атака не удавалась и мёртвые оставались в руках врага, то их тела старались выкупить старшие. В менее гуманные ранние годы Кавказской войны могли и отрезать голову, лишь бы было что захоронить. Потому черкесы носили на лысой голове тонкую косичку на затылке – так удобнее было её унести, привязать к седлу. Также отрезали голову убитого врага – считалось, что она приносила удачу, захороненная во дворе дома. Среди причерноморских черкесов такой обычай был распространён до самого конца Кавказской войны.

Если черкес в бою терял оружие, то это явная смерть, поскольку пути домой ему с таким позором не было. Оружие имело сакральный статус, его не разрешалось трогать без разрешения хозяина. Вынимать оружие без цели и только ради угрозы считалось позором. Обнажил клинок – заверши дело. Что касается вообще наездничества, оно было делом дорогостоящим. Черкесские породы лошадей на Кавказе ценились, а полноценный военный костюм уорка – панцирь – мастера могли выделывать до двух лет, и цена его порой равнялась целым конским стадам. Он представлял собой кольчугу, в которой могло быть до 25 000 колец. Панцирь закрывал тело и помещался в ладонях при снятии. Секрет его изготовления считается утерянным, современные реконструкции всего лишь его скромная копия. Ко всему прочему анатомия черкесской лошади и задачи переходов по пересечённой местности выработали особый вид черкесского седла «уанэ». Оно было высоким, с выемкой для хребта местной породы лошади, и набитым мягким пухом, который собирали с козьих стад или, по информации мастера-шорника Айдамира Патокова из Майкопа, набирали на лежбищах зубров в горных верховьях. Благодаря этому седлу всадник казался игрушечным, как бы сидящим на башенке на спине коня. Такое седло всадник использовал как подушку ночью. К крупу привязывали специальные кожаные мешки, в которых хранили вещи. Если требовалось пересечь реку, их надували и крепко затыкали отверстия с двух сторон так, что получались поддерживающие всадника на плаву бурдюки.

К снаряжению требовалось иметь черкеску с газырями, пороховницей и натруской. Газыри размещались на груди с обеих сторон, высотой до 10 сантиметров, всего от 16 до 24 штук. «Хьэзыр» (газырь) переводится с черкесского языка как «готовый». Это фактически готовый патрон. Вниз загонялся войлочный пыж, далее засыпали отмеренное количество пороха и закрывали пулей, завёрнутой в промасленную тряпочку. Поэтому на боевой черкеске газыри закрыты не серебряным колпачком, как на парадной, а заткнуты тряпкой. В бою черкесы вынимали готовый снаряд и быстро заряжали им ружьё. Если же патроны заканчивались, в разгар боя делали новые, обрывая концы рукавов и полы черкески для обёртки пули. Рваная черкеска считалась признаком бывалого воина. В XIX веке, когда романтизированная в русской классической литературе Кавказская война стала модной в Российской империи, кавказские офицеры приходили на балы в Петербурге в рваной черкеске. Иногда и с перхотью (паршой) на плечах – тоже признаком бывалого воина. Черкесы брили голову налысо, оставляя лишь косичку на затылке, но бритьё насухо в полевых условиях вызывало раздражение кожи – отсюда и перхоть.

Порох черкесы покупали у турок, как и металл для отливки пуль. В годы блокады Черноморского побережья население научилось выискивать использованные пули в местах прошедших боевых действий, а порох готовили сами. Он хоть и был отвратительного качества, но использовался на крайний случай. Один из способов получения пороха – кипячение до выпадения нитрата калия в сильной щёлочи, получаемой из берёзового и тополиного пепла, до его кристаллизации. Основу для селитры (нитрата) к такой смеси обычно брали из сорной травы, что растёт на глинистых почвах, например мари амброзиевидной, которую ели в голодные годы после Кавказской войны. В период дефицита пули могли делать из камня и даже самшитового дерева, поскольку их нужно было много. Типичный черкесский всадник носил за поясом два пистолета и ружьё через плечо в чехле. Долгое время ружья и пистолеты были самые примитивные, кремниевые, и лишь к концу войны в 1850-е годы европейцы контрабандой ввезли к черкесам более серьёзные варианты, вплоть до барабанных револьверов. Появление среди черкесов нарезного оружия во второй четверти XIX века сделало бесполезными до того непробиваемые панцири черкесских уорков, что не только изменило ход войны, но и привело к ожесточённым стычкам знати и крестьян, которые теперь оказались на равных с точки зрения огневой мощи. Правда, способ пробить панцирь знали и раньше, ему успели выучиться у черкесов и казаки. В ствол одного пистолета засыпали длинные иглы, а второй заряжали пустым порохом. Дымный выстрел порохом дезориентировал всадника, и пока он думал, что нападающий перезаряжается в облаке дыма, наступал с целью ударить шашкой. В этот момент, подпустив того поближе, нападающий выстреливал из пистолета иглами, которые прошивали кольца панциря и поражали вооружённого всадника.

В бою черкесы после первого выстрела всегда бросались с шашками. Это уникальное рубящее оружие считается сегодня одним из сильнейших в мире. По одной из версий, прототипом шашки был нож для рубки лозы, само название которого – «сэшхуэ» – переводится с черкесского языка как «большой нож». Более лёгкое и сильное оружие заменило классическую саблю в XVII веке, а с приходом на Кавказ российских войск шашка вошла и в их обиход. За ней пришли в русский и казачий обиход черкеска с буркой, как удобное боевое одеяние. Для крайних случаев в бою использовался кинжал, который у причерноморских черкесов имел свою особенность – укороченную форму.

Так проходила жизнь черкесской аристократии – в набегах и добыче славы. И чем дальше по расстоянию предпринимался поход, тем большую славу приобретали его участники. Разница в методике походов заключалась в том, что ограбление своих соплеменников внутри общности регулировалось намного большим количеством ограничений, чем ограбление соседнего народа. Открытый грабёж в соседнем ауле или даже среди своих крестьян считался недопустимым. Однако если такой грабёж совершался умело и железных доказательств причастности к нему представить не могли, то такой человек считался очень ловким и удачливым, чем вызывал уважение в обществе. Неприкосновенными считались купцы и путешественники, но им требовалось иметь защиту какого-либо уорка или князя, который покровительствовал им. Но в этом случае существовала угроза стать жертвой кровной мести со стороны враждебной покровителю семьи. В случае угрозы военных действий этические ограничения и вовсе становились минимальными.

Всадники проводили в походах примерно полгода – весной и осенью, и эти периоды характеризовались как сезон наездников. Такой выбор сезонности связан с необходимостью помощи в сборах урожая летом и опасностью походов в обширные степи Кубани зимой, когда погода в этих местах особенно нестабильна. Но бывали и исключения. Например, убыхи сочинского региона ходили в походы на Грузию и Абхазию именно зимой с использованием лыж, а проживавшие в Средние века вдоль восточных берегов Азовского моря черкесские общества ждали замерзания пролива для походов в Крым. У горных черкесских обществ шапсугов, убыхов и абадзехов, в отличие от равнинных черкесов, развился пеший способ походов, связанный с ограниченными возможностями разведения лошадей в условиях горной местности. И у него была своя сезонность, отличная от равнинной.

Среди предков причерноморских черкесов было развито морское пиратство, как и у их соседей убыхов. Оно напоминает тактику викингов и русских отрядов раннего Средневековья и вообще свойственно обществам на стадии военной демократии. Черкесы строили небольшие, узкие и лёгкие суда, называемые греками «камарами», то есть «крытыми лодками». Лодки черкесов были длинными, узкими и плоскодонными, вмещали от 30 до 120 человек. Нос лодки украшала деревянная резная скульптура с головой барана или горного козла. По своему строению они очень похожи на античные пиратские лодки Средиземноморья, на которых дальние предки черкесов грабили древних греков на черноморских берегах на несколько тысячелетий раньше. Их мобильность и скорость позволяли пиратам оперативно передвигаться и уходить от погони громоздких кораблей, скрываясь в узких долинах рек, недоступных для преследователей. Обычно такие лодки всегда лежали наготове в ближайших прибрежных кустах.

В Средние века пиратство на Чёрном море процветало не хуже, чем в античные времена, и при этом расширилось. В основном пиратством занимались выходцы из горно-прибрежных общин, которые расширили пиратскую зону в Азовское море, где соревновались в этом деле с генуэзцами и венецианцами. Самым лакомым куском считался Керченский пролив, где нередко стороны вступали в конфликт, но это никого не останавливало. Выгода от пиратства за один удачный выход в море покрывала годовой расход на это ремесло. Новые хозяева Чёрного моря с XV века – турки и крымские татары – также страдали от черкесского пиратства. В 1572 году итальянец Винченцо ди Алессандро писал, что черкесы ограбили весь южный турецкий берег Чёрного моря и взяли в осаду Трабзон, откуда увели множество пленных ради богатого выкупа. Примерно в те же годы современники отмечали многочисленные нападения пиратов на прибрежные земли в Западной Грузии. Пиратство на побережье было распространено вплоть до первой половины XIX века, когда его начали активно пресекать российские военные суда, державшие блокаду берега.

По данным историка Асланбека Марзея, во время набегов или дальних переездов черкесы пользовались природными ориентирами, и для них являлось нормой идеальное знание дорог. Опытные всадники, как правило, очень хорошо знали розу ветров в своей местности и понимали, с какой стороны дует ветер в тот или иной период года. В холодное время на курганах отмечали южную сторону по талому снегу или щупали сухими тёплыми руками муравейник, северная сторона которого была всегда более влажной. В ночное время главным указателем служила Полярная звезда или Млечный Путь, чьё название при переводе с черкесского на русский язык звучит примерно как «путь прогона лошадей». Иногда путь определяли по созвездию Большой Медведицы, а время суток прикидывали по созвездию Лиры. Примечательно, что в туманное время партии конников выстраивались друг за другом, ведомые знающим дорогу вожаком. Чтобы не потеряться, всадники использовали кремень, о который выбивали искры, указывающие в тумане дорогу между ведущим и замыкающим. Наездничество пользовалось популярностью и на праздниках. На свадебных скачках принимали участие подростки и юноши от 12 до 16 лет – это всё было для них. Владельцы лошадей сами отбирали мальчиков так, чтобы соблюсти баланс умений всадника и качеств лошади. Скакали юноши в одних рубахах и штанах, а для лошади вышивали красное или жёлтое покрывало. В XIX веке скачки с молодыми людьми были настолько эмоциональными, что дело порой доходило до несчастных случаев – где-то упал с коня, где-то неудачно задели. И так свадьбы перетекали в похороны, а учитывая обширное народонаселение – процесс этот длился без конца.

По словам черкесского общественного деятеля XX века Пшемахо Коцева, советская коллективизация и продовольственные ограничения привели к катастрофическому сокращению поголовья лошадей на Северном Кавказе, а с ними и к отмиранию всаднической традиции. Это была уже вторая волна сокращений. Первая, по словам польского наёмника и исследователя Теофила Лапинского, случилась на последних стадиях Кавказской войны с активизацией боевых действий. Однако и после 1930 года в хозяйствах Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии продолжали действовать мощные коннозаводческие фермы, которые отчасти сохранили некоторые традиции. Например, зимой 1935 года всадники на кабардинских лошадях совершили горный переход в 3 000 километров вокруг Кавказского хребта.

Сегодня возрождение культуры наездников носит очень ограниченный характер. Лошадь стала скорее роскошью, чем средством передвижения, и содержание её могут позволить себе лишь очень обеспеченные люди, каких на бедном Северном Кавказе немного. Периодически такие владельцы собираются и проводят конные переходы, как правило, с равнины, через горы, к морю. Такие мероприятия, обставленные традиционными праздничными элементами, стали частью культурного этнотуризма в регионе.

Ещё один важный фактор устройства набеговой системы заключается в том, что для князей и уорков считалось позорным заниматься крупной торговлей и духовными делами, быть трусливым, скупым или жадным. Обычно торговые и духовные стороны жизни брали на себя крестьянские старшины или просто свободные крестьяне, армянские, еврейские и турецкие торговцы, эфенди. Но духовные лица всё равно вступали в ряды всадников, когда поход касался борьбы с неверными. Они надевали белую чалму и ездили на лошадях игреневой масти, а на последних этапах Кавказской войны и вовсе могли вести за собой всадников. Духовное дело интересовало знать лишь с точки зрения взаимоотношений с Османской империей, остальное воспринималось как трусость, как и жизнь в укреплённых домах, что привело к отсутствию сколь-либо основательных сооружений у черкесов. Сакля часто строилась из веток и камыша так, чтобы её не жалко было покинуть и сжечь в случае подхода врага. Исключением были дома богатых убыхских и абазинских владельцев на Мзымте и в верховьях рек Сочи и Шахе, построенные капитально из дерева или камня под мощным культурным воздействием Османской империи. В обычной сакле было два входа: для поддержания традиции избегания, проветривания против болезней и чтобы беззащитные жители аула могли быстро уйти через чёрный ход. Черкесские всадники презирали службу во внутреннем пространстве. Потому провалился турецкий план найма на службу в гарнизон в Суджук-кале (ныне Новороссийск) черкесских уорков. Они попросту уходили из крепости. Отношение черкесов к богатым каменным домам хорошо показано в истории, случившейся в Екатеринодаре в 1900 году. Тогда два брата из богатейшего семейства черкесских армян Богарсуковых построили великолепный дом-дворец для патриарха семьи Никиты Богарсукова. Ныне в нём находится Историко-археологический музей-заповедник имени Фелицына. На открытие дома Никита пригласил черкесских кунаков, в том числе некоего Хакуя из бжедугской черкесской верхушки. Выходцы из рода Хакуев являлись почётными держателями походного флага своего народа в черченеевском колене бжедугского черкесского общества. Во время экскурсии по дому Хакуй с сарказмом спросил Никиту Богарсукова, имевшего черкесское имя Меджлыш, о том, где находится в доме комната без окон, где хозяин мог бы спрятаться от смерти. Ибо будет очень обидно потерять такую красоту, которую он тут себе настроил. Никита Богарсуков отшутился, что такого инженера мир ещё не родил, и предпочёл больше не устраивать таких экскурсий. С точки зрения этикета, это был серьёзный укол.