Kitabı oxu: «И это тоже мы. С гидом по подворотням нашей сущности»
© Виталий Ткачёв, 2025
© Издательский дом «BookBox», 2025
Звери живут по-звериному, птицы – по-птичьи, рыбы – по-рыбьи, и только люди живут не по-людски.
Полине Павловне и Аркадию Ивановичу, моим бабушке и дедушке, своей жизнью научивших меня доброте, посвящается…
От автора
А у людей – всё вкривь да вкось,
И горько от стыда
Мария ПетровыхВзгляни – два дерева растут…
Как вам подзаголовочек к названию книги? Ничего так, да? Не-не, я не о том, о чём подумали. Это не жуликоватый рекламный ход для продвижения нового продукта и даже не tour de force 1, искушённо отвлекающий ваше внимание от моих рук. Я в это время, обещаю, не буду доставать за уши белого перепуганного кролика у вас из-за пазухи или взъерошенного цветастого, но обиженного бесцеремонностью петуха у себя из цилиндра, которого у меня, между прочим, вообще нет и не было никогда в помине, я же всё-таки не эпатажный Сергей Александрович и даже не его квартирно-кабацкий единомышленник Анатолий Борисович. Я, кроме того, совсем и ни разу не фокусник, не из династии Акопянов (читайте внимательно мою фамилию!), меня уж скорее с народником Петром Никитичем спутать можно, а он уж точно не по ведомству фокусов. Кроме того, руки, взгляните, вот они обе, две и мои, перед вами на письменном столе, мучают, силой заставляя фигурно бродить по листу бумаги, обычную пластмассовую шариковую ручку со съёмным колпачком конвейерно-массового производства. Да и он, то есть подзаголовок, вообще не о вас, можете деловито и высокомерно мимо пройти с интригующе-загадочной фразой в его или мой адрес: «Катись колбаской по Малой Спасской», он не собирается хватать вас щупальцами докучливости в охапку, даже слегка придерживать за плечо или рукав, а я в свою очередь также не собираюсь вам ничего назойливо продавать, ничего такого, я же не задёрганный переездами коммивояжёр с огромным тяжеленным чемоданом ненужных вам вещей, посланный хозяином для приобщения клиентов к его предпочтительному стандарту зубных щёток или домашних средств от тараканов, крыс и клопов. Вообще-то, могли сами догадаться, раз держите жиденькую (это я из врождённой скромности) книжечку в своих натруженных общественными делами руках: гид – это я, если что, на всякий случай, а вообще-то я – писатель, по крайней мере, исключительно в том смысле, что чего-то тут или там, на том или на этом пишу, а не умно или не к месту вещаю или болтаю от нечего делать, отламывая свободные куски от своего времени и пытаясь это сделать и вам, в противном случае, я был бы… ну, думаю, вам уже понятно кем. Но я всё равно скажу: тем, кто много бестолково говорит, – трепачом, одним словом, только в более фольклорной формулировке.
Подзаголовок, он токмо с наилучшими намерениями безобидно-бесхитростное объявление, как на столбе уличном, на стене перед подъездом жилого дома или на остановке наземного общественного транспорта о пропаже или находке щенка, котёнка или кошелька с деньгами, я всего лишь предлагаю провести для вас экскурсию, поработаю, так сказать, говорливым, но безголосым гидом. Нет, экскурсионного высшего образования у меня нет, даже на ускоренных курсах не учился ни дня и ни разу, и даже удалённо, и поэтому соответствующего диплома или сертификата, естественно, тоже никто торжественно и прилюдно не вручал с пожеланиями последующих успехов в профессии от остепенённых преподавателей. Я на правах инициативно-энтузиастического массовика-затейника, самоучки-выскочки из блиндажа своего письменного стола, один в один наравне с пресловутым чёртом, выпрыгивающим регулярно из табакерки от ненавистного ему характерного запаха. Засиделся за ним, столом затхлым, немного, захотелось свежего воздуха, да и побродить по округе, себя показать, пообщаться с достойными людьми, на вас, этих самых достойных, в конце концов, с любопытством и завистью посмотреть. Чтобы не просто так, а с какой-то пользой для дела, пока, правда, неизвестно с какой.
Коли без официальной бумажки на типографском бланке с требуемыми подписями и круглыми печатями, да по собственной нестерпимой прихоти, сам по себе, да без надзора и контроля со стороны вышестоящей организации, куда можно броситься жаловаться, коли охота посетит, чтоб на основании вашей кляузной телеги мне влепили строжайший выговор (в народном обиходе так называемого строгача), да с занесением, да чтоб квартальной премии лишили, да чтоб мне пусто было, да чтоб ни дна ни покрышки, то тогда давай-давай развлекай нас за свой счёт, бесцельно гуляющих по тёмному бульвару твоей книжонки.
Я это собственно и собираюсь сделать, поскольку газетки-то уже почти все прочёл, рот, как видите, не разеваю, а двигаю рукой, но вот вас наотрез перевоспитывать не буду, это точно, перевоспитывайтесь, хоть режьте, хоть съешьте целиком, самостоятельно, ибо дело подобное исключительно добровольное и сугубо личное. «Земля же // Плодоносила сама, добровольно, без понужденья» 3. Ко мне оно отношения не имеет, я ведь по другой части, экскурсионной, не идейно-партийно-комиссарской. Я совсем даже и не востребованный пластический хирург, чтобы превратить ваш силуэт безликого существа в самого реального человека с индивидуальным лицом («силуэты ведь лиц не имеют» 4). Я лишь вызвался рассказать о себе и показать свои секреты, а там сами соблаговолите на милость решить, что с этим потом будете делать.
Более того, чтобы вам не наскучить, не вызвать заранее предвзятого отторжения, чтобы не отстать от нынешнего времени ваших выбранных приоритетов и старательно (пусть и с нажитой возрастом отдышкой) бежать с ним ноздря в ноздрю, приглашаю вас не на поэтическую экскурсию (как можно было законно предположить, судя по моим предыдущим книгам), а на прозаическую. Решил развернуться вам навстречу широким экраном души со всеми его дюймами уважения, раз уж меня успели заблаговременно предупредить знающие старшие товарищи.
Поведать-то я вам, конечно, поведаю, однако возникает у нас некий казус: экскурсия бесплатная для тех, кто читает эти строки, а если кто-то читает, значит, потратился на билет в виде данного путеводителя с наушниками для глаз. Вы же, в конце концов, читаете мои буковки, а не слушаете на ночь мой птичье-шелестящий монотонно-убаюкивающий голос леса, дождя или моря. А как иначе? Иначе никак не получается. Я же вас предупреждал, что я никакой не иллюзионист и не артист разговорного жанра, так – немного «щелкопёр, бумагомарака» 6, но с деловым и вежливым предложением посетить анонсированное мероприятие узкой направленности. Да и чего рядиться-то вам, не расходитесь пылко мелочностью и возмущением, книжечка эта почти ничего не стоит по нынешним ценам вокруг. На эти деньги почти ничего и не купишь толкового. Или вы на них собираетесь в первые десять рядов партера самого Большого театра для удобно-престижного прослушивания четырёх актов трагической «Богемы» Джакомо Пуччини? Я не против, собственно, там, действительно, все поголовно с золочёными сертификатами и сплошь красными дипломами (Большой – он ведь и в Африке Большой, как-никак, он же в ней, Африке, весит не фунт изюма и даже не полтора, как говорится), там настоящие профессионалы, но только ничего у вас не получится – вот что я вам скажу, и это не злорадство: сэкономленных на моей тифозной писульке средств вам хватит только для того, чтобы добраться из спального района до окошечка в театральной билетной кассе, в которое протягивать будет уже почти нечего по прибытии. Да что там престижные партер, бенуар, амфитеатр и всякие прочие пролетарские бельэтажи с нижними балконами и райками к ним в придачу, на них даже, увы, нормально, то есть без шика, пообедать один-единственный разок не удастся в субсидированной корпоративной столовой на работе, не говоря уж о том, чтобы поесть ужасно голодным в городском кафе, пусть даже с ускоренным модульным питанием. Так, настойчивого червячка бутербродиком каким-нибудь заморить на часок-второй, никак не больше.
Если этих денег не хватит, чтобы хотя бы временно справиться с одним-единственным зарвавшимся от прожорливости червяком в умеренном желудке, то что говорить о целой их многочисленной диаспоре разного происхождения, каждый из которых тоже основательно возбуждён отсутствием должного обслуживания и настоятельно требует своего традиционного специализированного рациона. Мы с вами, как ни прискорбно это признавать, их общежитие, коммуна, да-да, они заняли все имеющиеся внутри командные помещения: сердце, душу, печень, они плавают у нас по венам и артериям гондолами хозяев или плантаторов, а мы, наивные, думаем, что это кровь в нас пульсирует как-то не так, как следует, греша на несчастную погоду, вспышки на солнце или магнитную бурю, давление приборчиками передовыми мерим, медицинскими страховочками запасаемся добровольно, разные, недешёвые кстати, таблеточки и порошочки, поморщившись, глотаем. «Что, сынку, помогли тебе твои ляхи?» 7 Это я, к слову, не в прямом смысле, естественно, а о медикаментозных препаратах. Юмористничую так весело. На самом же деле, хоть упейтесь своими аптекарского приготовления микстурами, да хоть закордонными, да хоть инновационными, да хоть по два литра в день, да хоть по два килограмма суспензий, ничего не поможет. Проверять не надо, зря не терзайте организм, не рискуйте, героизм всегда излишен там, где и так известно, что мин нет и быть не может. Это черви не простые, их не разминируешь, потому что они и не мины совсем, а «пьяные туманом» 8 и даже, страх, «(гнойная живая) сыпь» на душе. Им медицина, что какому-нибудь уже совсем мёртвому смачные припарки, абсолютно параллельна согласно евклидовой геометрии и тому же Александру Фомичу. Они вообще не болезненного происхождения, они суть наших чувств, наших эмоций, наших настроений, нашего воспитания и нашего происхождения, наконец. Вы пробовали аспирином лечить зависть? Нет? Так и не надо пробовать. Дело чрезмерно напрасное изначально. А парацетамолом ревность? Тоже нет? Так тоже не пробуйте. 9Результат будет аналогичный первому. А какой препарат поможет вам от злобы, жадности, вредности, упрямства, лени, обиды, равнодушия, страха смерти? Список можно долго продолжать, но у нас это не карточный пасьянс и не детская игра в слова из слова. У нас червяки, и любой из них требует своего фирменного блюда от опытного личного шеф-повара. Например, чтобы накормить червя с манией величия, потребуется запечённая в духовке с яблоками чья-то тупость. А червю всезнайства придётся заказывать наваристый с гренками суп из постного куска дилетантизма в горшочке. Чтобы насытить эту прорву, вам одного похода на обед в какую-нибудь захудалую забегаловку не хватит, им подавай целый ресторан, да и одного мало будет, лучше сразу несколько с вкусной и здоровой пищей от разных мировых кухонь. Представляете, сколько нам для этого потребуется денег в кармане или на счету. Стоимостью книжонки не обойтись, не откупиться баш на баш.
Хорошо, если вам вдруг оставила наследство троюродная тётя вашего двоюродного дяди (при условии, что они существуют в реальности и почему-то должны помнить о вас перед смертью в завещании), материализованное в двухэтажный особняк с мозаичными витражами работы Огюста Лабуре где-нибудь в «волшебно-голубом весеннем» 10Биаррице, на мысе Святого Мартина, на самом берегу океана. Казалось бы, всё, счастье привалило полные штаны, подол, пригоршню, пазуху, все проблемы решены, езжай и пользуйся, бросай червей и айда к новой жизни. Только одно маленькое такое, еле приметное на ярко-пятнистом фоне подлинных картин французских импрессионистов в залах вашего нагрянувшего наследства но – не забудьте приобрести авиабилет именно с установленным правилами багажом (получится дороже, но никуда не денешься), поскольку червей, comprenez vous , придётся непременно брать с собой. Нет, это не я вам ехидно пророчу под руку от зависти желчного пузыря, это чуть раньше меня, всего 11каких-то чуть больше двух с половиной тысячелетий назад, мудрец Биант из Приены нас всех, человечество, пригвоздил к своему изречению, оставшемуся в истории в латинской формулировке «Omnia mea mecum porto» 12. Ехать в доставшийся неожиданно задарма дворец с двумя бассейнами (летним и зимним, или с пресной и морской водой) и девятью спальнями (можете представить одиннадцать) придётся с полными вёдрами собственных червей и там их таскать повсюду за собой, как трофей предыдущего нашествия в себя. Тоска (не То́ска, которая Флория) зелёная, каторга рудниковых штреков бегать с ними по бесконечным анфиладам, некультурно расталкивая двери ногами туда-сюда по случаю незначительной надобности, скажем – за расчёской, очками или книгой моей, забытой случайно в дальней комнате у камина перед подъёмом на сон, что этажом выше. Полнотелый такой, жирно-бесформенный ужас. Будете, с ними, вёдрами, спускаться потом со второго этажа в шёлковой пижаме и махровом халате (или, может, наоборот – кто, в конце концов, вас, богатых наследников, толком разберёт?) по мраморной лестнице и так, скажем, на тринадцатой ступеньке, если считать снизу, от фойе, спотыкнётесь, потеряете равновесие и плюхнетесь со своими вёдрами, гремя ими, к основанию. Ваши черви да по всему первому этажу – да как расползутся, ей-богу, заколеблетесь потом собирать обратно. Нет, лучше – если падать, то в нашей малогабаритной, в ней уж всё рядом: два шага и у цели. Дворцы нам не помогут, пусть другие по полам там ползают, корячатся, собирают свои душевные качества, тягают их с этажа на этаж, если так уж невтерпёж хочется пожить в роскоши тамошней.
Вижу, как вы хитро улыбаетесь, предвкушая в подобном случае идею продажи этой коварной недвижимости за баснословную цену, – этих денег уж точно, надеетесь вы, хватит, чтобы прокормить весь свой благоприобретённый или врождённый выводок. Так-то оно так, конечно, ежели помечтать, однако совсем и не так, если опять же попробовать. Маловато будет ваших миллионов даже в твёрдой валюте, даже если последние трусы семейные продадите до кучи, всё равно маловато будет. Ну добавите ещё пять копеек, больше-то никто не даст. Что? Не расслышал. А, понял, трусы у вас хорошие, шёлковые. Хорошо, пусть будет им рыночная цена, хоть на аукционе, пять рублей. Ничего не изменится. Много миллионов, целая вереница миллионов, самосвалы под завязку и с верхом плюс пять рублей на дачной тачке. Всё равно жиденько, на всю жизнь не хватит, потому что черви эти, заразы такие, как глисты, прожорливые, будто целые голодающие народы целых нескольких континентов. У них не полный пансион, не трёхразовое питание, они едят не по часам – они, как ни прискорбно, едят само время, и причём ежесекундно, со скоростью тикающих курантов: тик-так, тик-так, тик сюда – нет миллиона, так туда – нет ещё одного миллиона. Надолго хватит наследства вашей троюродной, впрочем, ваше генеалогическое дерево я вам уже показывал, вы в курсе, кто там кому приходится? И этих миллионов, да что там, миллиардов не хватит на довольствие ваших червей. Всю жизнь они будут настойчиво требовать еды и грызть вас изнутри, а вы отодвинете себя от стола собственных желаний и планов и будете бросать в их пищеварительную топку всё, что заработаете или получите ненароком бесплатно по наследству.
Осмелюсь вежливо поинтересоваться, а когда жить-то тогда начнёте, когда можно будет уже выкроить лоскуточек для себя и сходить в этот пресловутый Большой усладить слух «Богемой» или даже, не побоюсь этого слова, «То́ской», которая уже Флория? Или вам потом удобнее будет жалобно признать всю свою-не-свою проскользнувшую жизнь трагической (вместо так и не услышанных несчастных героинь опер) ошибкой и ждать булькающего сострадания от пустеющего белыми стопариками холодного сосуда?
Жил-был совсем недавно в далёкой заокеанской стране Уругвае такой, мягко сказать, оригинальный среди всех президентов президент (не засыпайте, это не начало сказки на ночь, это быль!). Ещё раз по слогам, кто не понял, не разобрал моего вспотевшего произношения: пре-зи-дент – между прочим, глава в президентской (!) республике, – который считал, что, покупая любую вещь, человек расплачивается не жалкими деньгами, не бумажками с придуманными номиналами, а частями своей жизни и чем, следовательно, дороже эта самая вещь, тем толще ломоть мы отрезаем от своей собственной жизни, сокращая её. Звали этого чудака Хосе Мухика. Чудак, наверное, потому, что в своей жизни сделал всего одну дорогую покупку, эта его самая дорогая вещь стоила около двух или трёх тысяч американских долларов – подержанный и эксплуатировавшийся до него почти четверть века Volkswagen Käfer («Жук»), на котором он ездил на работу к себе в президентский дворец и обратно домой, в обычную деревню, на ферму. Ничего дорогого он больше не приобретал. В резиденции не жил, президентскую зарплату (12 500 долларов США) считал излишеством в связи с тем, что многие его сограждане испытывали нужду, и поэтому почти всю её (90 %) возвращал в казну, а сам жил за счёт небольшого хозяйства, на котором выращивал вместе с женой овощи и цветы, продавая их на местном рынке. Он, конечно, чудак, а кто же он, если не по-президентски ходил в сандалиях на босу ногу и просидел в тюрьме четырнадцать лет за свои левые взгляды, из них, по-моему, два года вообще в земляной яме, но далеко не безумец. Видно, не требовалось ему прокармливать червей, которых, судя по всему, он в той яме и выпустил из себя на свободу, раз они ему не досаждали постоянным ноющим напоминанием о себе впоследствии. Да и, к слову, опять же про чудака, за пять лет его правления (2010–2015) экономика страны осуществила небывалый скачок, люди почувствовали себя людьми, что крайне необычно для южноамериканского континента, он победил гиперинфляцию и избавил страну от присутствия наркобаронов, ни с кем при этом ни дня не воюя. Вот чудак же, право! Не вымирали бы подольше подобные уникумы вокруг нас на планете. С другой стороны, им бы по-хорошему вообще гвардейской когортой бессмертных стать.
Окружим себя сказочной роскошью, приобретём целые музейные ансамбли всякой всячины для ублажения своих ненасытных червей, значит, нет и уже не будет у нас собственной жизни: мы принесли её в жертву чему-то крайне хлюпкому, штормовому (слава, зависть, удовольствие, хотение), на осмеяние судьбы и памяти. Отныне жизнь принадлежит нашим вещам, экспонатам под оглушительно-пугающей сигнализацией с тыкающимся в самый наш нос предупреждением: «Руками не трогать», а мы лишь музейные работники, служки, крепостные, им прислуживающие. Придётся признать, как ни выкручивайся оправданиями:
В итоге в нашем постройневшем от ненасытности кошельке останется совсем немного месячной в лучшем случае или дневной в худшем случае мелочи нашей жизни, на которую уже и купить для себя нечего – все значимые купюры лет давно потрачены, а новые, как известно из уроков биологии, не зарабатываются при всём нашем желании обогатиться. Мошна наша уже практически пуста, наши годики спели нам красивым тенором или сопрано старинные прощальные романсы или баритоном с меццо-сопрано обидные современные частушечные куплеты. Выбирайте сами, воля ваша, кого именно прослушать, ориентируясь строго по своим музыкальным пристрастиям: певцов или куплетистов.
Вот в этот момент из-за угла и появляюсь я, красивый такой, с подзаголовочком под мышкой, да ещё и собственной персоной, здравствуйте, в жёлтом халате, но в белой папахе и на белом коне, честь имею, как когда-то в степях Монголии из-за сопки бесстрашный и весь из себя мистико-харизматический обрусевший барон Роман Фёдорович фон Унгерн-Штернберг, и предлагаю экскурсию за обесцененную мелочь из вашего быстро (но не по моей вине, заметьте) худеющего кошелька жизни, которую не жалко в связи с её мизерным количеством, но которая, возможно, окупится огромными процентами осознания собственной сущности. Я проведу вас по тёмной подворотне собственной жизни, через свой проходной двор выведу, возможно, вас к вашему. Порой кажется, что собственный двор мы знаем как свои пять пальцев, но жизнь нам, на удивление, показывает совершенно обратное. Некоторые из нас, особо самоуверенные и образованные, даже иногда путаются с подсчётом собственных пальцев.
«Неотразимая» Аделаида Каземировна, тихий (с единственным изданным при жизни сборником, ибо часто писала в стол) поэт Серебряного века и мать двоих детей, была арестована представителями новой власти в 1921 году и провела три недели в тюремном подвале крымского Судака, где наглядно смогла увидеть в неадекватных условиях иные, потаённые ракурсы человеческой сущности, что навело её на следующую мысль: 14«Жизнь, как прожектор, бросает свет то на одну, то на другую грань души человеческой, то неожиданным светом озаряя, то затемняя её собой» 15.
Я не предлагаю вам в подвал для просветления – я рекомендую вам в подворотню; я не ратую за поучительный арест, а ратую за экскурсию. Я для вас изображу из себя тюрьму, чтобы вы смогли посмотреть на мои «затемнения» и попробовать их обойти в себе. Замечали, как нам всегда хочется идти кратчайшей дорогой через двор, и мы, не задумываясь, по привычке, в любую погоду, срезаем путь, ступая по узким дощечкам, положенным прямо на землю в плохо освещённом месте на случай дождя, мы, как эквилибристы на проволоке под высоким куполом цирка, балансируем на них, чтобы не свалиться в грязь. Нам и в голову не приходит, что если взять чуть правее или левее (в каждом дворе по-своему, не угадаешь), то попадём домой по мощёной и освещённой дорожке. Пойдёмте по подготовленному пути, не будем возюкаться в грязи, не будем служить червям их домом, не порадуем их дармовой жилплощадью, да ещё с пансионом.
Даст Бог, получится так, что во время нашей общей прогулки вы через меня насквозь, словно я стеклянно-прозрачный какой, отчётливо увидите собственных червей со стороны в своих подворотнях и безбоязненно признаете открывшуюся вам несмазанную калитку запорошённого одичалостью понимания:
А затем, погодя несколько, после обдумывания и умозаключений, смею надеяться, вам, пусть и неожиданно для себя, захочется, как уже далеко продвинутым в информационном сугробе и достоверно убедившимся в его существовании, ни секунды не промедлив, найти в отношении них, червей, пресловутый, но спасительный для вас в данных обстоятельствах casus belli 17. Никогда не поздно объявить им (главное, в нужный момент не испугаться, не полениться это всё-таки сделать для себя самих, в конце-то концов) справедливую, священную, телоосвободительную, антиколониальную, антипаразитическую, антиглистовую войну!
А как иначе ваше сердце сможет наполнить с верхом себя стучащимся в него счастьем, ради которого вы, как и все мы, люди (кто себя таковыми ещё, по крайней мере, иногда признаёт), в общем-то, и рождены? Это открытие, кстати, сродни фундаментально-великому, сделал, между прочим, мимоходом, попутно Владимир Галактионович. Видимо наблюдая за птицами, он пришёл к простому и очевидному выводу, что «человек создан для счастья, как птица для полёта». Но чтобы взлететь, нужны крылья 18– они у пернатых есть, вопросов нет, у человека их нет, он не летает, ему это и не надо, ему не крылья потребны, а счастье, которое может существовать исключительно только внутри нас самих, ибо это ощущение сложного сердца, а не примитивной скорлупы, поэтому, чтобы его впустить, нужно освободить для него место, которое полностью оккупировано узурпирующими червями. Счастье с червями в одном жилом помещении категорически не уживается, как богатая буржуазия с люмпен-пролетариатом в рамках одной страны, как солёный огурец с парным молоком в рамках одного пищеварения, они законченные антагонисты. Проверено.
Хотите счастья – так в чём же дело: гоните тогда всех своих червей в шею, да ещё и поганой метлой, как говорится, не стесняйтесь расширять личную зону обитания, свободную от паразитирующего элемента. Освободим захваченную территорию от склизких агрессоров! Ничто не должно помешать (а что, например, может?) вам благополучно избавляться от всяких гадов, которые нагло и с видимым удовольствием претят счастью вашему бесконечному. А чтобы не причитать потом, как правило, по ночам в отношении так и не посетившего вас на огонёк (может, огонька-то внутри и не было?) земного счастья (есть ли оно вообще-то другое, отдельное, только внеземное?) слёзно и безответно четырём стенам в непривычно примолкшей от пахучего сострадания вам спальне откровенными строками удивительно самобытного русского поэта:
Его у вас, конечно же, и не будет никогда, а как вы хотели-то, если за него решительно и героически не вступиться. Черви не любят, когда их видят все, кому не лень всматриваться в эту скверность, они не переносят публичности, считая себя вашим подлинным глубинным ego, они ненавидят свет и всегда заползают в глухую темноту: углы, щели, трещины души. Я же взбаламучу эту муть, ярко всеми наличными огнями своего сердца освещу вам собственную подворотню, чтобы засветилась ваша, и оттуда уже ваши бросились наутёк врассыпную. Мои черви побегут наперегонки в дружной компании с вашими. И пусть себе бегут, бегут быстро-быстро от старта подальше, не стоит переживать за их спурт, не велика потеря, выдайте им на бегу свой бессрочный carte blanche 21 на самоудаление, и пусть ваша охота счастья крикнет им призыв-напутствие не останавливаться на трассе, выманивая на белый свет:
Главное, следите, чтобы не произошёл фальстарт (начнёте на эмоциях от освещённой экскурсии истошно кричать, не подготовив одновременно сердце встречать счастье), а то все они либо вернутся на исходные позиции, к стартовой линии, либо даже будут дисквалифицированы красной карточкой и отправлены обратно на родину готовиться к новым забегам в будущем, то есть непосредственно глубоко в вас самих; по-любому тогда: на колу мочало – начинай сначала. Пословица пословицей, но отрадное время-то будет упущено, может уже и навсегда, и потенциальных стартов не случится. Вместе с тем, если сейчас всё организовать по уму, с должной охотой, наша жизнь с их резкого схода с колодок отныне достанется только нам всецело и единолично. Наша высосанная червями до дистрофического состояния жизнь быстренько откормится в сытном профилактории, получит тогда приятную на ощупь полноту счастья, и мы станем настолько чистосердечными и цельными в правдивости своей, что со знанием дела, словно опытные экскурсоводы, опровергнем окончательно давно устоявшееся и известное своей нелицеприятностью мнение:
Я вам всё подробно покажу без купюр, без запретных для посещения комнат (я же не страшный la Barbe bleue 24, посмотрите на фотографию, я вообще гладковыбритый, а седые усы не считаются синей бородой), совлеку фиговый покров сокровенной тьмы. Разбирайте фонарики, надевайте наушники для глаз, открывайте гида и следуйте за мной кучнее, не отставая, а то я освещу, как обещал, а вы эту вспышку пропустите и червей своих не увидите, – вот они-то будут рады и безмерно благодарны. Да они вам за это потом если не бронзово-медный памятник на гранитном пьедестале на главной площади или в центральном парке вашего самолюбия, то уж по крайней мере пол-литра желудку поставить обязаны. Не меньше, думаю. Надеюсь, вы не соблазнитесь дармовым угощением и не обменяете своё счастье на ничтожную бутылку без закуски в подворотне. Бутылка – это ж не цистерна, да и без червей её можно себе позволить, поди ж не золотая, будь она неладна. Лучше экскурсия на несколько страничных часов, чтобы потом, отчётливо увидев ненужное и второстепенное в себе, жизнь попытаться сделать жизнью, встретиться именно с ней, квинтэссенцией красоты, экстрактом важности, раз и навсегда, как с любимым человеком, чем наоборот, когда тратишь её на заполнение себя бессмысленностью, которая превращает всю твою жизнь в экскурсию, в её экспресс-осмотр испробованным методом «галопом по Европам»:25
Так что давайте, повнимательнее, сосредоточьтесь на моих словах, превращённых разными сочетаниями в мысли. Сделайте милость, пожалейте экскурсовода. Попробуйте меня великодушно услышать без истории сверхъестественной с моей стороны, без того, чтобы мне вещать, взойдя на пресловутую Голгофу, и подтверждать их, мысли, смертью своею на кресте убедительности. «27Strive and thrive!» Это в ваших, наконец, интересах. Наша экскурсия начинается…28
