Kitabı oxu: «Импульс любви. Избранная любовная лирика»

Şrift:

ISBN 978-5-4485-3329-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мы бросились друг другу, в руки

Мы бросились друг другу, в руки
Как – будто бы, после войны,
За подвиг верности в разлуке —
друг другом
в ночь – награждены.

Все наши помыслы и планы —
любви одной подчинены:
галактики, столицы, страны…
не важно, как удалены.

Мы, в апогеи – эгоизма:
ни с кем, ни что, не разделив,
в одну сливаем наши жизни
и кровь, и поцелуи – слив.

И в тонкой, сказочной реторте,
где бродит страсти реактив —
мы были счастливы!
Не спорьте.
Ну, если только, разлюбив.

Толковый словарь Ушакова
РЕТО́РТА, (лат. retorta, букв. повернутая назад) Сосуд с длинным отогнутым горлом, употребляемый для перегонки

Драцена

Драцена, зацвела у нас!
Драцена —
пятнадцать лет молчала и —
цветёт,
как будто время подошло: – На сцену!
Сова, что стерегла её, зовёт.
Так ночью мы увидели воочию,
сквозь занавес прозрачный из стеблей,
свои цветки пахучие ворочая,
тёк в белой пене молодой ручей.
Ни днём для пчёл, шмелей,
а только ночью,
когда никто к тычинкам не прильнёт,
цветы раскрывшись, трепетно и сочно
заваривают свой душистый мёд.
Смола с ветвей вдогонку ароматам,
прозрачна как роса, как кипяток,
стекает вглубь соцветий,
бриллианты,
закалывая в каждый лепесток.
Не в шуме суеты, где фальшь и блёстки,
Притворной страсти и духов полёт.
В расплавленном луной полночном воске
ночная гостья чудо создаёт.

Девочка с персиками

В России персики не зреют,
здесь мало солнца, чтобы зреть.
К Серову, вытянувши шеи,
идём на персики глядеть.
Но, завладев передним планом,
они не украшали стол:
ОНА!
Подсвеченная рамой
глядела девочка в упор.
От розового одеянья,
банта с горошками на нём,
от блика на щеке – сиянье
соподчиняло всё кругом.
Парижской школы – обаянье,
восторга в горле твёрдый ком.
Застыв в парящем развороте
она, держала сжатым ртом,
все взгляды зрителей напротив,
разверзнутых перед холстом.
Пять стульев находились рядом
в картине разместясь с трудом.
Кто должен был прейти из сада
и больше не вернулся в дом?
И каждый юный посетитель,
ища для приглашенья шанс,
встречал взгляд девочки: Простите!
Я жду не Вас, Я жду не Вас.

Импульс любви

Твои глаза рассматривал,
Как камешки в реке,
Как – будто Лувра атриум —
В хрустальном колпаке.
Зрачки переливались,
Светились изнутри,
Смущаясь: Мы – попались.
Шептала: Не смотри.
В трубе калейдоскопа,
Когда я был дитя,
Ты пряталась за стекла,
Мозаикой слепя.
Как на Бродвей – омнибус,
Заполненный людьми,
К нам приближался импульс
Проснувшейся любви.

Любовь

Из Джойса. Улисс. Часть 2. Эпизод 8

Укрылись под магнолией, на мысе.
Качает небо дремлющий залив,
в нём зарослей струящиеся выси
тёмно-лиловый, на волне, отлив.
Нет никого. И – щекоча, ни звука,
жучки, из вереска, сползают по руке.
– Ты, всё мне изомнёшь! – Сказала сухо
и губки вытянув, к моей прильнув щеке.
– Какое чудо! И печенье с тмином,
которое жевала, ко мне в рот,
подсунула и массою противной,
я наслаждался, полный идиот.
И губы с нежной клейкостью лукума,
меня ласкали, волю дав, моим.
Лишь камешкам, осыпавшимся с шумом,
всё слышно было, что мы говорим.
– Возьми меня! – глаза полны желания,
её душистая, прохладная рука
меня касалась и озноб касания —
по всем спинным прошёлся позвонкам.
Лёжа на ней, неистово и пылко,
я целовал, как нежные цветки:
и шею, где, вздымаясь, билась жилка,
и груди полные и твёрдые соски.
Поддавшись вся, мне волосы ероша,
она не шевелилась. Тишина.
Коза в рододендронах
С млечной ношей.
Вдали от хутора.
Заблудшая. Одна.

Стихия

Стихия. Коктейль подавали горячим —
пылала земля и торфяников приторный дым
окутал Москву. Месяц, крошками звезд перепачкан,
как долька лимона в бокале со льдом голубым.
Стихия… Тебя в моей жизни не будет.
Поймем это позже, увидев – космический взрыв
разводит планеты, обнявшись, прощаются люди,
в надежде терзая молитвенный речитатив.
Стихия…
На этом сошлись и расстались.
Стихия, судьба – нам по жизни тащить этот скарб.
Те камни, что с моря привез, и которыми мы любовались —
фонят до безумия, счетчик-дозиметр слаб.
Кто создал магниты в двуполом, двухполюсном царстве,
нас тянет друг к другу,
нас в разные стороны рвет.
Всю жизнь, проведя в бесконечных долгах и мытарстве,
блажен, кто успеет, и счастье свое обретет.
Плохое – забудем, пока еще живы, забудем,
Запомним – хорошее, силы дававшее жить,
но в прошлом – язычники,
как магнетически любим
все то, что стихией имеет намеренье быть.

Весенние сны

Так бывает весною, под утро,
как из сумки, шурша, почтальон,
ночь, подует в коробочку с пудрой,
извлекая клубящийся сон.

Там, друзья, никогда не предавшие
и возлюбленных женщин глаза,
без намёка какой-либо фальши
и винить никого нельзя.

Там, обнимемся и заплачем,
снова искренни и легки,
а неловкостей —
теннисный мячик,
не оттянет, в подаче, руки.

И глаза открывать
страшновато:
расставаясь с собой молодым,
в лессировках тончайших сфумато,
исчезающим, словно дым.

Вакуум

В душе появился вакуум?
Врачи твердят о своём:
Лечитесь – цветением маков,
черёмуховым дождём,
весенним реки разливом,
живым родниковым ключом.
Почувствуйте скрытые силы.
– Почувствовали?
– Течём!
К росинкам прильните —
примите.
А утром – в овсы,
босиком…
Как с ложки микстуру,
сглотните —
увиденное кругом.
Достаньте из тины озёрной
кувшинку, корягу, леща:
вот так, впечатлений зёрнами —
засеивается душа.
Без – зависти, злобы, цинизма,
всего, от чего душа,
иных, покидая при жизни,
от вакуума —
ушла.

Сгорело солнце

(«СТИКЛИ» Стихотворный клип)
https://www.youtube.com/watch?v=NMz3QZtjetI

Сгорело солнце – угли разгребаю.
В Москве пиратский абордаж теней.
Я в памяти все дни перебираю,
как четки из пылающих углей.

Сейчас состав из привокзальной ночи
рванет на сцепке человечий вой,
в котором скрыты, словно в многоточье,
«любимая моя», «любимый мой».

И, кажется, в кругу чередований
не изменим светил небесных ход,
но солнце, очумев от расставаний,
однажды и на западе взойдет.

Поминки по зиме

В конце зимы —
Земли и Солнца встреча:
проталин плачи, оторопь стеблей,
ручьёв, едва лишь слышимые речи,
и уток клёкот, танцы лебедей.
Чем солнце выше, обнажённей плечи
бесстыдно выступающих холмов,
а снег всё ниже и прикрыться нечем
под иллюзорным платьем облаков.
Сползают с крыш слежавшиеся груды
спрессованных,
легко скользящих льдин,
с таким же, как лавины, сходят
гулом —
один в один.
И голоса у птиц на ноту выше
и попрошайство корма за окном,
чтобы хозяин выглянул, услышал:
нам голодно,
мы прилетели,
ждём.
Как жили мы без солнечного света,
без ярких бликов цвета на стене,
без ожиданья приближенья лета?
Всё – кончено!
Поминки по зиме!

Непорочное зачатие

(«СТИКЛИ» Стихотворный клип)
http://www.youtube.com/watch?v=v1IHtzuGZWo&feature=youtu.be

В моей руке желания тепло,
твоя рука в тазу водой плескала-
пожмём же руки, чтоб тепло, лаская
с моей руки в твою перетекло.

В друг друга вжаты, вдавлены, вот так-
совокупляясь на людях при свете
зачатью непорочному дан знак.
В порочности не виноваты дети-
какой с детей невинных, сладких спрос?
– Да, Магдалина? Да, дитя Христос?

Совокупленье рук?
Немыслимо…
А вдруг?

Бересклет

Куст обретает цвет внезапно
карминным полыхнув огнём,
горящей в ореоле залпа
листвой, рассыпанной на нём.

На пальцах рубцевидных веток —
небрежно колотый рубин.
Не перепутать бересклета —
свечение,
с любым другим.

Его огня
везде хватило:
и, засияло во весь рост,
осенних рощ паникадило —
свечами восковых берёз.

Кружа над голыми кустами
серёжек ядовитых плод,
с каймой обвитыми краями,
весной малиновка склюёт.

В другой ищу твои черты

(романс)

https://www.youtube.com/watch?v=HRXC8c8xIio

В другой ищу твои черты.

Они легки, неуловимы.

Достаточно назвать любимой,

чтобы понять, она не ты.

Могу до полночи бродить

и сном волшебным забываться,

но стоит лишь поцеловаться,

чтоб можно было… позабыть.

Иль память стала подводить?

Вот снова кто-то в дом стучится.

Достаточно нам обручиться,

чтоб никогда уж не любить.

Замок

Посвящается Алле Демидовой

«Я и сейчас скажу. Мной выстроенный, рухнул замок»
Алла Демидова.
(передача: «ВЕЧЕРНИЙ УРГАНТ», на 1 канале ТВ)

«Мной,
выстроенный»,
(скорбно),
«Рухнул замок!»
Остался только от ворот замок,
И холодок из виртуальных залов,
И маленький для чтений – флигелёк.

В руинах стен, ампирного размаха,
Корпускул, ниспадающих, песок,
И страусы в саду на цепких лапах,
И плитами заваленный восток.

Мой флигелёк, я убрала цветами,
Они на стеблях
с лепестками строк.
«Как хорошо, что я больна не Вами»,
Разрушенный мой – замок.
Мой – острог.

В Лувре

На широкой кушетке Лувра
возлегла, приглашая рукой:
ты – художник, а я – натура,
сделай что-нибудь, милый, со мной.
Для любви никогда не надо
выбирать подходящих мест.
Мы одни посредине сада
в пирамиде хрустальных небес.
Пусть шедевры чуть-чуть оттают,
вековую почувствовав связь —
как когда-то, сейчас страдают, —
как когда-то, любят сейчас.
Пусть ворвется в тишайшие залы
выкрик, предвосхитивший шедевр,
когда женщина губы разжала
и дрожит, и тревожит, как нерв.
– Поднимись, – я смеюсь, – опомнись…
Сумасшедшая! Перестань!
– Пусть герои с картин без комплексов
на меня поглядят с холста.
– Поднимайся, – взял за руки, – хватит
повергать залы Лувра в транс.

Уходя, мы отметим:
с симпатией
провожали картины нас.

Интернат

Суровый отчим —
интернат?
От губ не отлипавший – голод,
Отчаянный девичий мат,
И лапавший под юбкой холод,
И банок выскобленных дно
С домашним маминым вареньем,
Уже доеденным давно,
С подругами по воскресеньям.
Наивный бзик, продать вольфрам
Из выкрученных ламп в подъездах,
Не прилипать к чужим рукам,
В их предложениях скабрезных.
И ждать весь день до тошноты,
Когда, придя с работы ночью —
Подруга, принесёт еды,
И курицу жевать с ней молча.
Её – настойчиво: Учись!
Моё – насытившись, я – знаю,
Сквозь слёзы, что ещё лились —
Прошли рефреном через жизнь,
Ни в чём, меня не предавая».

В метро

Когда жизнь отнимает красоту
и сушит кожу, нарушает грацию,
и смельчаки в саду не подожгут,
ломая спички, желтую акацию.

Кто в утешенье освежит гортань
волшебным сном осенних поцелуев?
Все тоньше нить, но все плотнее ткань,
в которую себя я пиленую.

Как – будто плоть
кувшином расколов,
я вылилась, омыв любимых руки…
Как хорошо, безудержно лилось
и, как теперь, протянутые – сухи.

Углей усильем воли не разжечь,
обвитых пеплом, словно сединою.
Одно желанье: обувь снять и лечь —
пусть жизнь, что хочет делает со мною.

Состав летел потемками метро.
«Не прислоняйтесь» – на вагонной двери.
Никто не прислонился к ней – никто, —
пустой, нелепой надписи поверив.

В Писанье душа в сорок дней улетает

Памяти Севе Никитина

В Писанье
душа в сорок дней улетает,
но кто это видел?
И кто это знает?
Порядку привычному
в противовес —
Душа, улетая,
останется здесь:
здесь дверцу под сердцем
слегка приоткрыв, —
– Прислушайтесь,
голос:
«Не верьте,
я – жив!
Из уст моих
дышит
в морозы
парок.
Я – каждый,
посаженный Таней, цветок,
в сынах и Антоне
есть мне уголок,
в друзьях и родных
буду я, как завет.
А смерти не верьте!
Её просто нет!»

Письма

Перечитывал твои письма:
Жар саван, сквозь житейскую стынь.
«Ты не спас меня». – Ныне и присно.
«И любви не признал», – Аминь.
«Мы теперь по разные стороны
Категорий добра и зла». —
Ты болела, строка со стоном
Вся в испарине, полегла.
«По-над Рузой дожди повиснув,
Заслонили лечебную синь.
Ты не спас меня». – Ныне и присно.
«И любви не принял». Аминь.
«Как ты нужен был мне в тот вечер,
А ты, даже не позвонил».
Жар пройдёт, тебе станет легче,
Утром встанешь полная сил.
Но останутся эти строки,
Чтобы я никогда не забыл,
Мной не выученные уроки,
Той, которую я любил.

Все звёзды потеряем

Когда, вдруг спохватившись, начинаем,
сбиваясь,
звёзды на небе считать,
растерянно как отрок,
понимаем:
где раньше было десять, будет – пять.
Вернись звезда из чёрных дыр вселенной,
из световых, неисчислимых лет!
Но космос расширяется презренный,
к любой мольбе, как будто её нет.
Настанет миг.
все звёзды потеряем.
Погаснет солнце.
В тёмном забытьи,
счастливые
в своём непонимании
что нас теперь в пространстве не найти.

Муравей

О. Мандельштаму

Я спал.

Во сне – большая яма.

Карьер.

По осыпи камней,

ползёт фигурка Мандельштама —

спасающийся муравей.

Арест.

Конвой приходит рано,

как зверь за жертвою своей.

Мелькнёт фигурка Мандельштама

из ям карьерных лагерей.

Тревожнее кардиограммы,

строки – судебная скамья:

испепелила Мандельштама,

но не достала муравья.

Он буковкой бежит по строфам,

то здесь за почерком, то – там,

знакомый, огибая профиль

на белом фоне: Мандельштам.

Я виноват

Я – виноват, как лес после дождя.
Как не сутулься и себя не комкай,
С деревьев сыплются за воротник, дрожа,
В листве пригревшись, молнии осколки.

Я – виноват, растерян и незряч,
Гортензией раскидистой, на даче,
Что я, не подал отношений мяч,
Не требовавшей мастерства, подачи,

Что я поверил другу – подлецу
И собственному сердцу – непослушен,
Вёл наши отношения к концу
И отношенья становились – суше.

Ты в этот час, могла меня встряхнуть,
Как на батуте, на обычном слове,
А не искать сторонний, лёгкий путь,
Где хорошо и не каких условий.

Какой бы нас не сёк бытийный град,
Какие б не ласкали упованья,
Я перед нашим прошлым виноват,
А не виновны лишь воспоминанья.