Kitabı oxu: «Хроники Бальтазара», səhifə 4

Теперь было видно, что у монстра на кончике хвоста, где чешуя была багряного оттенка, также раскрывалось что-то перепончатое, напоминавшее небольшой веер, которым тварь яростно колотила по земле, поднимая песчаную пыль. А создаваемая быстрым бегом Бальтазара вибрация передавалась пластинам на брюхе Тескатлетона. Так что змей теперь без труда мог определить местоположение жертвы. Правда, прицелиться было непросто, ведь та стремительно к нему приближалась, и необходимо было предугадать момент.

И он был угадан верно. Четыре крупных клыка одновременно пронзили тело некроманта, схватив крепкими челюстями, меж которых к мундиру тут же высунулись покрытые крючковатыми зубцами щупальца. От серьёзных ран и охватившей тело инфернальной агонии молодой чернокнижник едва не выпустил свой клинок, но всё же крепко сжал кулаки, в одном из которых находилась ребристая обсидиановая рукоять.

Казалось, ещё мгновение, и яд пожрёт его целиком. Или же целиком проглотит это чудище, утянув в свою зловонную гадкую глотку, растворяя и переваривая в едкой желудочной кислоте, как всех принесённых в дар ему до этого. Чудовищу-то было всё равно: сожрать толстого старика или молодого воина, а лучше было бы даже обоих, кто знает, когда эту скользкую, извивающуюся волнами, громадину кормили в последний раз.

Изодранный плащ колыхался в воздухе, крепко держась на вороньих металлических застёжках. Наряд много где уже был прокушен, и от частых движений разрезы и дыры лишь растягивались, терзая дорогие ткани, с шумом рвущиеся под натиском прямоугольных челюстей.

Что было сил Бальтазар начал пронзать мечом крупную уродливую морду в щели между большими чешуйками. Куда на деле довольно легко входило плоское наточенное лезвие узорчатого клэйбэга. Клинок погружался и вновь взмывал в воздух, открывая хлещущие синей кровью широкие раны. Нередко удары шли в одно и то же место, доставляя змею всё больше мучений. А сам некромант собственную боль старался превозмогать, давая выход воплям гнева и погружаясь в неистовый раж, когда пыл битвы вновь замещал ту животную страсть, которой он упивался в Яротруске.

Несмотря на то, что визит в городок прошёл совсем не так, как некромант планировал, такое сражение с неистовой бестией устраивало его чуть более, чем полностью. Такой противник был не просто достойным. Он был превосходящим. Змей определённо сильнее и тяжелее, мог сломать все косточки человеку в любое мгновение, ударить о землю, задушить кольцами. Монстр был также хитрее, не обладая зрением, но вычислив с роковой точностью перемещение Бальтазара, схватив вот так смертоносным укусом.

Кровь и слюна хлестали наружу из исполинской пасти на перекошенного гримасой ненависти Бальтазара, когда лезвие неподводящего меча играючи перерубало все копошащиеся в воздухе хоботы-щупальца мерзкого уродливого языка, пронзало розоватое склизкое нёбо бестии раз за разом. А изнутри по его сосудам стремительно двигались новые дозы отравы, заставляющие действовать всё быстрее, пока силы не покинули вооружённого чернокнижника.

Прямо в пульсирующий центр хлюпающего языкового обрубка Бальтазар всунул свою левую руку, морщась от отвращения, и что было сил сосредоточился на смертоносном сине-чёрном луче. Тот, через время своего сплетения, наконец, вырвался вперёд и пронзил насквозь тушу твари, косым столпом сияния выходя где-то там сзади из спины чешуйчатой громадной бестии.

Челюсти хлюпающей громадины мгновенно разжались, и с криком от неожиданного падения некромант рухнул с большой высоты на левый бок, сломав и руку, и парочку рёбер, разбив рот, так что привкус крови во рту ощущался и своей, и чужой. А вокруг сбегались змеелюди, окружая его почём зря. Ведь окончательно издохшая, трепыхавшаяся в последних предсмертных конвульсиях громадина рухнула. Да так, что погребла под собой добрую половину стражников с правой стороны от Бальтазара, забрызгав остальных их кровью под бесовский аккомпанемент хрустнувших и лопающихся костей.

Он был ещё жив, завалившись на спину и поглядев на жрецов, столь одинаковых и похожих друг на друга, как капли воды. Отличать их по некой разнице рисунка, помятостей и ровности одетого клафта было бы в разы проще, чем анатомически по чешуйкам на мордах или же лицах – Бальтазар не слишком понимал, как следует называть это у зверолюдей, чьим расам не особо-то доверял и откровенно недолюбливал.

– Тес-с-скатлетон… мёртв? – раздался шипящий голос кого-то из людозмей, будто не готовых признать очевидное.

Уже не было ни утреннего тумана, ни колдовской дымки, только истерзанная туша уродливого змея-исполина, кровоточащего лазурной жижей в ярких лучах утреннего солнца, бездыханно лежавшая мертвее некуда в голубоватой луже от собственных опрометчивых почитателей. Остатки племени глазели на труп и умирающего рядом Бальтазара, сузив свои вертикальные зрачки огромных жёлтых, как у рептилий, очей.

– Невозмож-ш-ш-жно! Бога нельз-с-с-зя убить! Кто ты такой, что унич-чтожил ц-с-целое бож-ш-жество?! – пали они перед ним на колени.

У Бальтазара же внутри и снаружи столь адски болело всё тело, где травмы от ран перемешивались с повреждениями органов от действия яда, что он даже не мог им ничего ответить, только плеваться собственной кровью. Почти не слышал, но до последнего сохранял себя в сознании, по крайней мере, старался, потому что знал, если царица-тьма укроет его в мягкий сумрак своими крыльями, то не отпустит из глубин той бездны уже никогда.

– Жалко его, – подошёл выпущенный змеелюдьми дворф-музыкант, поглядывая на умирающего чернокнижника. – Хорошо бился… Эх… Пал смертью храбрых! Я напишу балладу о безымянном герое, отдавшем жизнь в сражении с чудовищным богом-червём, – бурчал низкий голос, и он со вздохом отошёл, держа на наплечном ремне за спиной свой крупный ситар.

– Теперь-то хоть можно меня развязать! Вы! Рептилоиды! – вертелся пухлым червяком бородатый старик, которому ещё и плечо серьёзно обожгло одним из поленьев на берегу, на которое он имел несчастье накатиться за это время.

– Вы мерз-с-зкие нетерпимые с-с-сущ-щества! – повернулись к нему змеемордые. – Ваш-ши лазутчики, страж-ш-жники, раз-с-зные горожане только и делали, что уничтожали наш-ш-ши гнёзда, раз-с-зрывали наш-ши кладки и разбивали скорлупу, губя ещ-щё нерождённых детей! – шевелились в воздухе раздвоенные их языки.

– Вы отравили наши колодцы! Варите тут всякую дрянь, выливая на наши яблони! – свирепо ворчал городничий.

– Не припис-сывай нам с-собственные грехи, человек. Тес-с-скатлетон велел нам принос-сить ему жертвы, иначе бы пожрал нас-с-с. А пос-скольку наш-ши кладки уничтож-ш-жены, нам приш-шлось отлавливать людей из ваш-ших с-селений! Иначе мы бы прос-сто ис-счезли с-сами, как рас-с-са! Вы, злобная, завис-стливая, розовощ-щ-щёкая нечис-сть! Вам мало того, что и так з-с-загнали нас аж за холмы? Презирающ-щие нас-с-с лишь за то, как мы от вас-с отличаемс-ся, вы пош-шли против с-своих, отравляя город, лиш-шь бы обвинить в этом нас-с! – шипели недовольные серпенты.

– Вы же отсталые в развитии дикари! Пляшите у тотемов, приносите своих в жертвы, кормите каких-то чудовищ! – пыхтел старикашка. – Вас надо убрать из этого мира! Мешаете человеческому виду развиваться! Не зря вас всех истребляют церковники! Вы здесь нечисть! Во имя господа нашего! – молился он слёзно, глядя на небо.

– Меш-ш-шаем вам быть ц-с-царями природы, коими вы не являетес-сь, но очень хотите, – шумно пыхтели недовольством змеелюди своими ноздрями. – Год за годом, Тадеуш-ш, вы лиш-шали насс-с потомс-ства. Никогда не оказывали помощ-щи, не делилис-сь знаниями, рес-сурс-с-сами, не желали быть мирными с-сос-с-седями! Наш-ши кладки разорены, наш-ше новое поколение ничтожно. Вы убили даже наш-шего бога! И теперь нас-с ничто не держит на этой земле. Заберите с-себе этот клочок, жалкие бес-с-сердечные чудовища, – разошлись они с таким видом, что ещё не потерявшему сознание Бальтазару показалось в их необычной мимике змеиных морд определённая грусть, разочарование и отчаяние.

Но то, что зверолюди способны, как и род человеческий с их ближайшими соседями, испытывать настоящие эмоции, что они никак не были связаны с проблемами Яротруска, было последним откровением в потоке мыслей перед накрывшей весь разум некроманта абсолютнейшей густой чернотой. На этот раз лишь истинный мрак и тишина. Ни мерцающих звёзд, ни переливов далёкого неведомого космоса, ни источника света, ни лучика надежды, ни мерцающего огонька потусторонней реальности. Не было даже шёпота царицы-тьмы, к которому он уже был готов, чтобы услышать очередные нотации.

VI

Бальтазар ждал снова видений с призраками прошлого. Отрывки из воспоминаний, которые могли быть неточными, фальшивыми, искажёнными спустя столько времени. Готов был встретить поток лиц и эфемерных, таящих гримасами остервенелого уродства, масок. Сцены дружбы и предательства, утраты близких, конфликты с наставниками. Но ничего не было. Словно вся жизнь была пуста.

Не было даже ощущения этого некромантического мира, что должен существовать где-то на той стороне, с его тленным смрадом и дыханием смерти в каждом порыве и дуновении потусторонних ветров, царящих среди ушедших душ. Никаких лабиринтов сознаний, сокрытых потаённых чудовищ, загробной жизни и пристанища мертвецов. Лишь безбрежный густой океан плотной первородной тьмы, такой, как ещё до пришествия в этот мир хаоса. Пустота, в которой можно было бесцельно плыть, парить, тонуть и не нужно было даже дышать.

А ему казалось, что он всё ещё делал вдох. Вопреки всему. Назло этому миру. Всем инфернальным чертям, порождениям тьмы и вопящим душам умерших врагов. И этим людоящерам, которые, как выяснилось, не желали городу ничего плохого, и деревенскому старосте, который точно руку приложил к отравлению колодцев. Бальтазар был в непроглядном мраке, не чувствуя даже собственного тела, но почему-то ощущал каждый медленный вдох и каждый ещё более томный выдох.

После того, что было в Касторе, когда он предпочёл покинуть живописный край и заняться чёрной магией в Кните, он, казалось, именно этого и искал, придя сюда семь лет спустя, став талантливым некромантом. Славной битвы, быть может, даже гибели в достойном сражении. С Казиром этих эмоций ему не хватило, всё было слишком просто. А сейчас он нехотя признавал себе, что, вероятно, недооценил мощь ядовитого соперника. И всё же вышел победителем, что давало полное умиротворение перед тем, как полностью раствориться в небытие.

Обычный человеческий страх смерти подал загробный голосок, словно забитая мышь в гулком тоннеле, но тут же развеялся вспышкой змеящегося огонька и исчезающего дыма. Бальтазар ставил себе слишком глобальные цели, чтобы о чём-то сейчас сожалеть. Родственники – мертвы. Учителя – позади. Первая любовь – оставлена в прошлом, где ей будет лучше, чем с ним.

Зачерствев в упражнениях некромантии, не ведая морали и заботясь лишь о самом себе, он был вполне доволен короткой, но насыщенной жизнью, полной потрясений и путешествий. Запомнят ли его? Конечно, нет. Тот, кому было предначертано быть принесённым в жертву ещё в детстве… Как он вообще дожил до нынешних лет? Молодой мужчина и сам, по большому счёту, не понимал. Сила духа? Смекалка? Везение? Быть может, всё вместе. А, возможно, и нечто совсем другое…

И, как отрицающий всякие религии, он не ждал среди всей этой черноты никакого света с вратами в иной мир. Лучший или худший, было не важно, ведь он не верил ни в один. Как никто другой, он знал то, что будет за порогом смерти. Был готов уйти, раствориться, исчезнуть… Быть может, стать одной из мириад мерцающих на небе звёзд, чтобы с интересом наблюдать, что же происходит по всему Иггдрасилю…

И затем вновь погребальные колокола пронзили спокойствие и умиротворение. Казалось бы, вот она – вечность. То самое спокойное забвение, где уже ничто не будет его отныне тревожить… Протяни руку и коснёшься этой вязкой, как смола, сладкой, как мёд, и чёрной, как дёготь, окутавшей и осязаемой темноты. Растворишься в ней, падая в небытие, в бесконечный полёт средь бескрайних глубин мироздания… А уши резало до боли знакомым голосом.

Отнюдь не тем, который так хотелось бы услышать. Этот, прежде всего, был мужским. Немного гранита, немного духовых инструментов Таскарии, нотки гнусавости, скрип старой двери, и вот уже сам собой вырисовывается образ, словно готовое зелье из верно подобранных ингредиентов.

– Долго же проспал. Ну, ты и соня! – проговорил Ильдар где-то совсем близко, покуривая подаренную махорку в длинной трубке из дерева вишни, как у того торговца, видимо им же и подаренной.

Веки нехотя открылись, впуская в жизнь Бальтазара опять этот отталкивающий бренный мир, преисполненный в первую очередь разливающейся по телу болью с покалыванием, будто затекли абсолютно все конечности и сейчас ими дружно пировали несколько сотен клыкастых пауков.

Чем сильнее болело тело, тем лучше он его ощущал. Шевелил пальцами ног, отозвавшимися болью в колене и левом бедре. Сжимал кисти, отчего заныли недавно сросшиеся рёбра. Некромант чуть ли не слышал весь собственный кровоток по венам и артериям, приходя в себя столь медленно и постепенно, что никак не реагировал на всё то, что пытался спросить у него рядом сидящий волшебник.

– Эй, эй! Ты вообще меня слушаешь? – склонился тот к нему ещё ближе, выдохнув ароматный дым махорки.

Бальтазар обнаружил себя в лунном свете на берегу озера, с деревянными поленьями под головой в качестве подушки, её приподнимавшей, раздетым по пояс, да ещё и без обуви. Пальцы рук медленно сжали песок с целью тут же бросить его в бородатое лицо пучеглазому чародею. Он едва удержался, чтобы сделать это сразу, и нехотя повернулся к настырному типу.

– Чего тебе ещё? Я же убил змея? – не дожидаясь ответа, он повернулся в другую сторону, где застал эту разлагающуюся тошнотворными ароматами громадину. – Наконец-то хоть выспался! – потянулся он, вдыхая полной грудью. – Уй, – и скорчился от боли в рёбрах от каждого вдоха и движения в верхней части туловища.

– Ещё как! Яротруск весь хвост растащил, супов наварили, в бочках засолили. Даже кислотные железы забрали, пальцы сожгли, но пристроили в хозяйстве, – с усмешкой рассказывал Ильдар. – Остальное вот уже гнить начало, девать некуда. Скоро всякая нечисть пожалует, а это уже по твоей части, – всё улыбался бородач, посасывая дым сквозь широкий и плоский загубник мундштука резной трубки.

– Так какого ж чёрта ты, Хитрый Лис, вообще здесь делаешь? – опять поглядел на него некромант.

– Ну, ты ж мой янтарь поливал всякой гадостью, обзывал, как только мог, а я говорю, лекарь-то из меня неплохой будет! – ухмыльнулся городской маг. – Чародейство да камушки агата с ядом боролись не менее отчаянно, чем ты с этой тварью. Как видишь, справились. Не хуже тебя будут, хе-хе. Плечо вправили, лопатку склеили, рёбра на место вернули, что-то ещё с ногой у тебя было, мышцы все разорваны при падении, – припоминал он.

– Избавь от анатомических подробностей, – прокряхтел Бальтазар на такую заботу. – В этом мире главное, чтобы член был цел и стоял, как надо. Остальное вторично. Материальных удовольствий слишком мало, чтобы размениваться по мелочам.

– Вот уж чего не проверял, того не проверял! – обижено отвернулся чародей, пока тот пытался приподняться на руках, но рухнул на спину также, как та обессиленная куртизанка в борделе, только ещё и затылком об остатки костра ударился.

– Уй-йа! – скривился некромант и занёс кое-как к затылку правую руку, – А гадости вам подливал ваш бородатый председатель, – смутно припоминал он, чем всё дело кончилось перед вязким забвением. – Вы, главное, череп змея сохраните на память, всем будете показывать потом, – повелел он, морщась. – Пригодится…

Конечности потихоньку приходили в себя. Иглоукалывание по всему кровотоку постепенно отступало, хотя каждый вдох ещё отдавался болью в грудине, особенно в рёбрах с левой стороны. Было даже опасение, что они от этого недоучки как-то там не так срослись, с него станется. Черноуст велел никогда не доверять слабым магам с янтарными посохами.

– Шуму ты, конечно, наделал, это да… – всё ещё не поворачиваясь, поглядывая вдаль, на горизонт, произнёс волшебник, левой рукой придерживая дымящуюся ароматную трубку.

– Тем, что червячка заморил этого? Видали мы и покрепче бронтозавров, знаешь ли, – всё-таки принял, наконец, не без труда, сидячее положение Бальтазар, отряхивая кожу от песка.

– Тем, что на чистую воду старосту вывел. Избавил этих чешуйчатых дикарей от их, так сказать, «бога». Змеелюди и явились в деревню, приволокли Тадеуша, поставили его на ноги, связанного по щиколоткам и запястьям, и пинали раскалённой головешкой по заднице, гоняя по городу, пока он скакал, как сайгак степной, да не рассказал всем, что лично готовил яд да лил в колодец. Ну, и всё такое прочее, – ленился погружаться в подробности чародей.

– Так что там? Мир, дружба, лакрица? – вздохнул Бальтазар.

– Как сказать. Ящеры… тьфу ты, змеи! Всё время ж их путаю, рептилии эти, боже! В общем, серпенты обыскали хижину, запросили всяких ингредиентов недостающих, наварили зелий. Что-то мы носили вёдрами к яблоням, что-то в колодцы городские, в общем, очистили нам воду, сады, да ушли восвояси со всеми пожитками, – сообщал тот. – Даже еды в дорогу не взяли, ни платы никакой. Сказали, мы, люди, мол, добро быстро забываем. Если останутся они жить рядом с нами, то уже через пару поколений снова пакостить начнём им да войной пойдём. Мол, сколько раз такое было. Они нас лечат, мы их калечим. А у нас даже поверий и легенд никаких нет о чешуйчатых спасителях и помощниках. Ничего в памяти народа не осталось, ей богу.

– И даже репоголовый бард их в песне вряд ли упомянет, – пробубнил себе под нос некромант. – А ты ж у нас, вроде, не за церковников был, – припомнил уже погромче некромант от таких выражений собеседника.

– Ну, так я и не уточнял, какому именно богу, – хохотнул тот. – Пока тебя лечил, то богу врачевания молился, например. А дабы ты проснулся, то богини ночи, чтобы выпустила тебя из своих когтей к нам обратно.

– Да на кой? Я пришёл тебя убить и город уничтожить. А ты меня спасать удумал, старый дуралей… – фыркнул мужчина.

– Да я знаю, что от добра добра не ищут. Кстати, на лице у тебя какие-то синяки ещё остались, сам долечивай, – говорил чародей о следах от ударов древками копья. – Я б и не пошёл, вообще, зачем ты мне сдался, – вновь отвернулся он к луне, продолжая изображать обиженку. – Это она всё потянула…

– Кто? – аж вздрогнул и протёр глаза Бальтазар.

А из-за плеча полосатой мантии чародея робко выглядывал невинный кареглазый лик в оформлении жемчужных, переливающихся в серебристом небесном сиянии, девичьих волос. Тихо сидевшая за старым волшебником Люси с лямками сарафана на голы плечи всё это время даже не встревала в их разговор, скрываясь от взора аметистовых глаз пробудившегося некроманта.

– Нет! – удивлённо выдохнул и чуть попятился он ползком. – Я ж тебя заклинал, гипнозом подчинил, держись подальше, не смей влюбляться, – определённо был он крайне не рад молчаливой гостье, прятавшейся за чародеем.

– Да я, может, и не влюблялась вовсе! Потому и не подействовало, – порозовели молоденькие щёки, а вид тоже стал слегка обиженным, как и у Ильдара. – Просто волновалась, как вы тут. Проснулась, а вас нет. А эти две ещё дрыхнут. Скучно стало, я фрукты доела, сарафан накинула, да и вышла во двор воздухом подышать. А там наш волшебник рассказывает кузнецу, что скоро нас кое-кто пришлый ото всех бед вмиг избавит, я и удивилась! Думала, вы и лекаря нашего убили, и ещё там пол городка себе в зомби или в вампиров превратите. Чем вы там обычно занимаетесь…

– Некроманты-то? – выдвинул вперёд нижнюю челюсть и дунул на лезущие в глаза волосы Бальтазар. – Ну, судя по всему, как видишь, скромные городки от нашествия гигантских змей выручаем…

– Никто даже не знает, что это вы! Это так несправедливо! – на эмоциях ударила она кулаком прямо по плечу чародея. – Ой, простите…

– Ты без выкрутасов давай это, – отсел тот подальше, кашлянув дымом махорки. – Я и так лечил господина барона, сколько сил потратил! Мне покой и отдых нужен, я уже не молод!

– Одетта делает отличный массаж, зайдите к ней, – посоветовала девушка.

– Чего прячешься-то там за чужой спиной, малявка? – ругался на неё молодой чернокнижник.

– Вы же сказали, не говорить с вами без разрешения, я и сижу, помалкиваю, – фыркнула та, кокетливо повернувшись в профиль и запуская тонкие пальчики с длинноватыми, прямоугольно обстриженными, ноготками в свои длинные перламутровые волосы, косясь на него: смотрит ли.

– Что теперь? Будешь вместо покойного лекаря людей Яротруска исцелять? – полюбопытствовал чернокнижник.

– Нет уж, на тебя одного столько сил ушло, теперь без сил в лихорадке валяться ещё предстоит незнамо сколько. Найдём в город травника неглупого, надеюсь. Не хорошо такому городу без врачевателя быть, – с серьёзным видом отвечал ему Ильдар.

– Что со старым хрычом-то? Простили и снова на трон посадили? – поинтересовался тогда некромант.

– Ха! Скажешь тоже! Это Яротруск, это тебе не Бон Мешаль, где власти сидят, свергаются, потом снова сидят, снова свергаются, опять возвращаются и всякий раз одни и те же. Весь совет старейшин, которые никак богам души не отдадут, уж полвека как правят, если не больше… – ворчал чародей.

– Да не отвлекайся ты, брюзга старый, – нашёл на ощупь среди песка чернокнижник маленький гладкий камушек и бросил им в мага.

– Сожгли его на костре сегодня ночью, – повернулся тот. – Зрелище было, ты бы видел! Вопил похлеще любой ведьмы! На кол через задний проход посадили, воздвигнув голого среди башни хвороста повыше, что б все видели, пока он тушкой своей жирненькой по пике сползал, да подожгли всё вокруг. Плясали, словно сами дремучими дикарями сделались! Ух, безудержное веселье! Захаб столько денег урвал на ставках, от чего хрыч сдохнет: от пронзённых органов или от огня. Все пари выиграл. Так что ты о его несостоявшейся выручке за меч не переживай, кстати, вон он лежит возле одежды.

– Я постаралась заштопать все порванные места, – скромно и тихо произнесла Люси, – где их прокусили мелкие или крупные эти… существа…

– М-да уж, толку теперь к вам идти ужасы наводить, сами без меня прекрасно справляетесь с людскими мучениями, – хмыкнул некромант на слова Ильдара, а сам поглядел на бережно сложенный девушкой мундир, лежавший поверх тканей новый клинок, изрядно помогший в бою, и стоявшие неподалёку начищенные сапоги.

– Зато вода свежая и фрукты не отравлены, – заявила девушка. – Но обидно, что героями стали ящеры.

– Змеи, – поправил Ильдар.

– Да какая уже разница?! – не понравилось ей, как он встрял с поучениями, едва ли не подтверждая их слова о людях. – Они про вас даже слова не сказали! – глядела она с сожалением на Бальтазара. – Стали героями, будто они сами разоблачили старика Тадеуша. Потом, под конец, уже уходя, заявили, мол у озера туша змея… Теска… Туска… Текта… Да не важно. Там уж вас-то и нашли, все думают, вы умерли. Погибли в бою с этой штукой. Так про вас дворф какой-то пел, уехал уже.

– Может, так даже лучше, – потягивался и неспешно разминал мышцы сквозь боль и кряхтение молодой некромант. – Ещё не хватало перед завоеванием соседней деревушки прослыть каким-нибудь местным героем, – скривился он. – Потом отбоя не будет от всех этих «Моих детей похитили, помогите», «Моя кошка залезла на дерево», «У меня в подвале завелись крысы»… – изображал он тоненьким писклявым голоском потенциальные просьбы. – Сжечь всех, и дело с концом! Никаких проблем сразу! – гаркнул он, занизив голос.

– В общем, – поднялся чародей, – нового старосту не избирали, я теперь в Яротруске за главного. Если что, обращайся. Они не помнят, я-то помню! – поглядел он на некроманта.

– Вот уж не хватало ещё когда-нибудь в жизни просить помощи у мага с янтарным посохом, – покачал головой сидевший на песке Бальтазар.

– И не благодари за меч. Смотрю, он тебе уже сослужил добрую службу. Пусть будет благословлён на новые подвиги! – напоследок стукнул этим своим посохом Ильдар.

– На завоевание остального человечества, ага, – усмехнулся лишь на это всё чернокнижник.

– Оставлю вас, телесные раны залечены, душевными пусть девка распутная занимается, – побрёл неспешно чародей от озера.

– Да ну тебя, это ж не серьёзно! Какие душевные раны, да она ж едва созрела, маленькая ещё совсем! – вскидывал белёсые брови домиком некромант, глядя ему вслед, пока та уже уселась ему на бёдра, вызвав очередные приступы боли и попытки её оттуда стащить да скинуть на песок.

– Да?! – возмущённо пищала она от щекотки, сопротивляясь его пальцам на порывы себя сбросить, – А маленькие умеют делать так? – юркнула она рукой под тёмную дорогую ткань его кашемировых брюк, доступных лишь в одноимённой дальней провинции, и принялась нескромно поглаживать, при этом ловкими пальчиками другой руки ловко расстёгивая пояс, чтобы было куда удобнее.

– Ты! Ну, ты! – ёрзал он, а она щёлкнула одной из пуговичек лямок сарафана и начала из него вылезать, пока тот спадал, оголяя её молоденькое тело.

– А что? Ты сам сказал, что для тебя в жизни это главное! Я же всё слышала! – заявляла она, слегка краснея, что было заметно даже ночью в бледноглазом лунном сиянии, двигая рукой и чувствуя его сильное возбуждение, а затем страстно повалила Бальтазара на песок, навалившись и прижимаясь округлой девичьей грудью так, что он снова стукнулся головой об обугленные деревяшки.

– Ай! Маленькая негодница! Накажу ведь! Совсем не думаешь, что творишь! – раздавался его голос, скорее в шутку, нежели с реальной угрозой.

Естественно, она могла быть сверху, лишь пока он слабо сопротивлялся или сам этого хотел. Столь лёгкая для него, она быстро сама оказалась голой спиной на песке. Ёрзала и извивалась под ним, словно змейка, знойно и игриво вылезая из своего сарафана, как из прежней кожи. Будто перерождалась в небесных серебристых переливах, и поглядывала таким взором, в котором похоть и невинность грациозно танцевали друг с другом вихрями бесконечного гипнотического вальса, тесно обнявшись, на тонком лезвии наточенного клинка.

И клинок этот был уже в её власти. Пыл битвы вновь готовился смениться сладострастием плотских утех, губы их соприкоснулись, мужские пальцы в мелких песчинках нагло вонзились в разбросанную жемчужную причёску, и хрупкая девчушка ощутила себя целиком в жгучей власти крепких объятий своего спасителя, безрассудно ласкавшего и пронзавшего её всегда там, где ей и хотелось.

Она не ждала, что теперь её жизнь изменится. Совершенно не надеялась, что он возьмёт её куда-то с собой, увезёт прочь, что они стали бы близки и у них всерьёз могло бы хоть что-то реально получиться. Молоденькая куртизанка и высокомерный повелитель нечисти. Они были слишком разные и никогда не должны были встретиться в одной постели. Да и унесись они вместе на белом коне, уже днём позже он мог бы вот так умереть уже взаправду от сражения с кем-то ещё… Сколько может продлиться подобный союз? И сколь счастливым он вообще может быть? Скорее всего, уже поутру он исчезнет или она сама сбежит в городок, оставив его дремать на пляже у озера, сколько тому вздумается. И всё будет, как раньше. Может, чуточку лучше.

Но сейчас, под любопытным взором полнолуния с чёрно-фиолетового ночного неба, усеянного россыпью подмигивающих им и хитро улыбающихся жемчужин-звёзд, они вновь могли поиграть в то чудесное театральное представление, где были друг для друга самыми-самыми. Самыми желанными, самыми единственными, самыми счастливыми в этом мире. И у них впереди была вся ночь на чувственные прикосновения, сочные ласки и поцелуи, тесные объятия, жаркие стоны и нескончаемые всплески ни с чем несравнимого наслаждения, переплетаясь нагими телами и сливаясь вместе будто бы в одно целое в стремительном пылком полёте бурлящего экстаза.

Никому из них неважно было прошлое друг друга, как и несовместимое грядущее будущее, что каждого понесёт по руслу собственного извилистого, как кованный фламберг или туша убитого бога-червя, пути. Не требовалось даже слов. Тела и несдерживаемые звуки высшего блаженства всё говорили сами за себя. И пока они живы, этим, безусловно, надо было пользоваться снова и снова… Опять растворяясь яркими светлячками в вязкой тишине медовой околдовывающей бездны, в затмевающей разум и взор темноте удовольствий, но уже вдвоём. И наплевать, что об этом подумает и что скажет на это царица-тьма. Всё, что потом – то, право, не важно. Волшебство творилось здесь и сейчас.