Kitabı oxu: «Прошлое и пережитое»
Глава 1. Происхождение семьи
1.1. Мой отец
Мой отец [1, с. 262] – Николай Андреевич Иванов – родился в 1873 году в г. Ростове Ярославском в семье богатого купца. У них был двухэтажный вместительный каменный дом [2, с. 190] со службами, построенными по периметру двора.
Довольно большое одноэтажное помещение предназначалось для кондитерской мастерской. В летний период варили ягодное варенье, а когда сезон кончался – карамель. Была конюшня для двух лошадей, сарай для экипажей, сенной и дровяной сараи, баня и навес, под которым летом женщины выбирали ягоды. К дому примыкал сад с яблонями, ягодными кустами, цветочными клумбами и кустами сирени и акации. В глухой заросли сада стояла обязательная беседка. Цветы, которые я полюбил и с удовольствием сажаю на своем садовом участке: мыло, желтые лилии, башмачки, все многолетники.
Первый этаж дома предназначался для кухни, в которой готовился обед не только для гостей, но и для обслуживающего персонала. При кухне была большая комната со столом, по сторонам которого стояли скамьи. Мы мальчишками очень любили обедать с рабочими, особенно с удовольствием ели гречневую рассыпчатую кашу из общих мисок деревянными ложками. Каша была обильно помаслена льняным маслом, а еще полагалась кружка молока.
Ил. 1.1. Дом А. Д. Иванова. Старинная открытка изд. Д. А. Иванова. Начало XX века. Из архива семьи Ивановых
Ил. 1.2. Дмитрий Семенович Иванов. ГМЗРК. Живописный портрет подарен Н. С. Ивановой
Ил. 1.3. Андрей Саввич Кайдалов. ГМЗРК, портрет подарен музею Д. А. Ивановым
Ил. 1.4. Заседание Комитета Музея церковных Древностей. Фотография И. Ф. Барщевского. Слева направо И. А. Шляков, О. А. Израилев, Д. С. Иванов, второй слева В. Д. Левшин, Ярославский губернатор, первый председатель музея. Подлинник фотографии хранится в архиве семьи Ивановых
Другую половину первого этажа дома занимала для жилья обслуга: кухарка, дворник, конюх и «молодцы» – молодые рабочие и приказчики.
Отец был вторым сыном, образование получил в начальной школе, и, по обычаю тех лет, юношей был отправлен в Москву на кондитерскую фабрику фирмы «Сиу» для изучения кондитерского ремесла. Уже после Октябрьской Революции это ремесло ему пригодилось, и одно лето, по-видимому, 1918 года, он по договору для местного кооператива варил варенье, стоя сам у громадных тазов у жарко горящих очагов – жаровен. Варенье варилось на патоке и, хотя считалось суррогатом, было для нас, мальчишек, необычайно вкусным.
Ил. 1.5. Екатерина Сергеевна (1877–1936) и Николай Андреевич (1873–1922) Ивановы, мать и отец автора
Вернувшись после обучения в Москве, отец помогал в торговле и в производстве своему отцу, моему деду. Жил он в семье. Женился по сватовству в 1898 году на дочери ярославского торговца лесом Екатерине Сергеевне Будиловой. Женившись, они из семьи выделены не были, а жили вместе с родителями. Мама мне потом рассказывала, что братья отца ее очень любили и хорошо к ней относились. По-видимому, около 1908 года наконец отца выделили из семьи и из дела. Дед основал новый торговый дом под вывеской «Андрей Иванов, Николай Хомяков с сыновьями и компания» [3, с. 24–25]. Это было большое торговое предприятие с отделами: посуда, мебель, игрушки. Размещалось оно в только что выстроенных каменных торговых лавках по границе территории Успенского собора и на его земле. Дед был старостой собора, и говорили, что выстроили по его настоянию для увеличения доходов собора.
Однако это «дело» по каким-то причинам не дало большого эффекта и коммерчески оказалось убыточным. Через год после смерти деда кредиторы предъявили просроченные векселя, был наложен арест на товар, который распродали со значительной скидкой для покрытия долгов. Крах оказал большое влияние на всю дальнейшую судьбу нашей семьи.
Отец уехал на заработки в Москву, т. к. в Ростове он потерял в деловых кругах доверие. Чтобы как-то прокормить семью, на чужое имя открыли маленькую лавочку по торговле посудой. В ней стала торговать мать, уже оформленная как служащая, а ей по очереди помогали все старшие ребята.
Торговля шла довольно скудно. В 1914 году началась Империалистическая война. Требовалась в неограниченном количестве небьющаяся посуда: чайники, кружки, ложки, ножи. Весь этот товар покупали небольшими партиями в Ярославле у оптового торговца Коновалова. Ездили за ним поездом рано утром до Ярославля, поздно вечером – обратно в Ростов.
После того, как отец разорился, встала проблема квартиры. Наша семья жила в довольно дорогих, снятых в наем квартирах на главных улицах. Запомнился каменный одноэтажный дом на Московской (она же Покровская, а ныне Ленинская) улице, которая вела от Кремля к Яковлевскому монастырю.
Дом этот принадлежал вдове соборного протоиерея – Екатерине Автомоновне, не молодой, а пожалуй, уже старой женщине. Каково же было у всех ростовцев изумление, когда она вышла замуж за мужчину много моложе себя. Все сплетничали, что он женился на деньгах и на доме. По какой причине мы съехали с этой квартиры, я не знаю.
Ил. 1.6. Дом, в котором жила семья, современный адрес: улица Ленинская 17. Фотография Иванова Владимира Андреевича, апрель 2017 г.
Из ярких событий осталось в памяти несколько. Отец одновременно с торговлей был страховым агентом какой-то страховой компании. Он страховал имущество хуторян, которые жили довольно богато на хуторах вдоль Московской дороги на 6–12 километрах. Отец часто брал нас с собой. Каждое оформление страховых документов кончалось обедом и обильной выпивкой, к чему отец был привержен. Но к нему относились все его клиенты крайне доброжелательно. Уже после революции, когда все страховки были ликвидированы, отец по праздникам ходил к хуторянам в гости. В голодные годы это было для нас даже большим удовольствием, т. к. в эти дни хозяева нас сытно кормили, и уже пешочком, а не как раньше, в тарантасе на лошади с колокольчиком, отец, нагрузившись самогоночкой, и мы возвращались гурьбой на заходе солнца домой.
Запомнился, как яркое событие, приезд императора Николая II с семьей в мае месяце 1913 года в Ростов, где в 1609 г. митрополитом был его пра-пра-пра и прочее Филарет. Кортеж двигался мимо нашего дома в Яковлевский и обратно. Улицы были запружены народом, вдоль дороги стояли войска и полицейские. На террасе нашей квартиры был накрыт стол с выпивкой, закусками и чаем. Офицерские чины в течение дня свободно заходили выпить и закусить. Отец рассчитывал получить какую-то награду, но не получил. Над ним подшучивали, а он добродушно огрызался, уверяя, что выпивошная компания его вполне компенсировала и что медаль с дураком ему и вовсе не была нужна.
Ил. 1.7. Семья Н. А. Иванова на Московской улице: в центре сидит Екатерина Сергеевна, на коленях Лев, по часовой стрелке: Леонтий, Николай, Сергей, Анастасия, Владимир, Людмила. Екатерина и Андрей еще не родились
В праздники у нас собиралось много гостей. Родители были радушны и гостеприимны, нашу семью любили посещать и родные, и знакомые. В этом случае мужчины, конечно, играли в карты, в любимую и распространенную игру преферанс. Священник, садясь играть в карты, снимал наперстный крест. Однажды, заигравшись и поддав с закусочкой, так и ушел, забыв его на мамином комоде. На другой день рано утром прислуга переполошила весь дом, прибежав за крестом: без него священник не мог выйти на службу. Пока крест разыскали на комоде среди всяких безделушек, все проснулись, а потом этот пустяк служил предметом незлых шуток над священником.
Мы очень любили, когда летом начиналась большая стирка. Из магазина на помощь призывались «молодцы» – молодые продавцы. Они должны были приносить воду, помогать прислуге свозить белье для полоскания на озеро и оказывать другую помощь. Хотя строгий глаз старшей прислуги присматривал, молодежь находила время повеселиться с молодыми прачками и горничными. Визгу и суматохи было достаточно. Но самое главное происходило в тот день, когда белье было высушено и его вместо глажения утюгом катали на специальном деревянном громадном катке. Все гладкое белье – простыни, пододеяльники, полотенца, наволочки, салфетки, не помню, как было с рубашками, натягивали на круглые деревянные цилиндры, клали их на гладкий стол, сверх белья ящик нагружали валунами, в него же сажали и нас, визжащих ребят, и все это с грохотом каталось по цилиндрам по столу. Белье получалось совершенно гадким, изумительнее всего было льняное полотно, и аромат от него был совершенно незабываемый. Даже в деревнях, где (неразборчиво).
На Рождество в 1912 году, как всегда, была в самой большой комнате елка. Но, увы, детского праздника не состоялось. Родился брат Андрей. Елку молниеносно разобрали, и зала превратилась в родильную комнату. Родители никогда не скупились на праздники, они были многолюдные, с подарками, с играми и проказами. Клеили из бумаги разных цветов маскарадные костюмы, маски и все другие атрибуты, украшавшие стены зала и детской.
В один из теплых летних дней отец после обеда решил покататься на лодке. Отъехали к Яковлевскому монастырю, к Поречью. Рыбаки забрасывали сети.
Отец со свойственной ему широтой натуры предложил рыбакам какую-то сумму денег с тем, чтобы все, что будет вытянуто сетью, отдали ему. Не помню, о чем они говорили, поспорили рыбаки, а затем ударили по рукам. Сеть пошла и вытянула массу всякой рыбы. Мелочь сразу бросали обратно в воду, и крупной набралось несколько ведер. Что с ней потом сделали, не помню, наверное, раздаривали.
Эту квартиру на Московской семья оставила и перебралась в новую в только что отстроенном деревянном доме на Ярославской к Муравьевским. Сняли мы первый этаж, но прожили только лето и осень. Мама решила купить небольшой домик. Его подобрали на тихой улочке – Ильинке в просторечье, и Всехсвятской официально, по церкви Всех Святых, стоящей на площади перед улицей. Эту красивую церковь постройки начала XIX в. в 1930-х годах в порядке борьбы с религией уничтожили. В панораме города с озера получилась «дырка». Дом был старенький, требовал капитального ремонта. Нижние венцы подгнили, и он наклонился на бок. Покатыми были и полы, особенно в самой большой комнате, столовой. В доме было зимой холодно, хотя печи топили хорошо. Из-за начала Империалистической войны дом отремонтировать родители так и не смогли. В нем мы прожили до осени 1922 года, когда вскоре после смерти отца мать продала его, а мы переехали на казенную квартиру, выделенную старшему брату Сергею от Музея в Кремле, в бывшем доме семьи настоятеля собора.
Насколько могу вспомнить, отец в 1914 году уехал в Москву, где работал по найму. В августе 1917 года я со старшим братом Сергеем приехал к нему в гости. Он жил тогда в комнате на первом этаже большого дома во дворе в начале Шаболовки. В небольшой комнатке нам стелили на полу, в ней было довольно сумрачно от фасадов других домов. Как потом я, посетив этот дом, увидел, это был типичный доходный дом с двором-колодцем капиталистической Москвы.
Брат Сергей очень интересовался музеями, архитектурой Москвы, монастырями. В мои неполных 12 лет это скоро надоело, и я стал оставаться с отцом, проводя день в его магазине. Он тогда заведовал лавкой кабельного завода на Алексеевской улице. В магазине в основном торговали хлебобулочными изделиями, ассортимент был очень небольшой, из остальных продовольственных товаров я ничего не запомнил. Разменной монетой вместо металлической стали бумажные марки в 5,10,15 и 20 коп. небольшого размера, я иногда находил их на полу магазина, и это давало возможность купить яблок, винограда или груш, которыми бойко торговали с лотков.
Сильным впечатлением было посещение завода, особенно цеха протяжки проволоки для будущих кабелей. Огненные змеи металла в ловких и опытных руках рабочих бегали с удивительной быстротой, зачаровывали и удивляли.
Однажды, проспав, остался дома один, заскучал и решил сходить в Донской монастырь, который, по рассказам брата, был совсем недалеко. Шагал по Шаболовке, но, видимо, для моих шагов эта дорога была еще очень длинна. Боясь заблудиться, вернулся домой, поскучав, отправился опять пешком, т. к. денег у меня не было, на Таганку. Это было неблизкое и увлекательное путешествие. Я видел Москву, дребезжащие трамваи, грохочущих «ломовиков». Пересек мост через Яузу и мост через Москву-реку и растерялся, но свет не без добрых людей, какая-то сердобольная тетушка вывела меня к Алексеевской улице.
1.2. Из воспоминаний
Дети просят меня написать о нашей семье, ее быте, событиях и условиях жизни. Мой отец родился в довольно зажиточной семье – купца первой гильдии Андрея Дмитриевича Иванова. У него был лучший в городе магазин кондитерских, гастрономических и других мучных и, как тогда именовали, «колониальных» товаров.
Ил. 1.8. Андрей Дмитриевич Иванов. Фотография начала XX века. Из архива семьи Ивановых
Ил. 1.9. Магазин "Колониальные товары". Редкая открытка изд. Н. И. Финогеева из коллекции коллекционера из Ярославля Костюченко К. В.
Ассортимент товаров до столичного уровня был поднят после того, как в городе была расквартирована артиллерийская воинская часть и появились даже среди офицеров генералы, а также после открытия восьмиклассной гимназии и появления довольно большой и высококвалифицированной группы учителей. Однако расчёты деда на торговлю товарами, «колониальными» фруктами, закусочной гастрономией, дорогими винами не оправдались.
Надо сказать также, что дед вёл широкий образ жизни. Он щегольски одевался, курил сигары, держал выезд, участвовал во всяких благотворительных лотереях, принимая расходы на личный счёт, поддерживая материально общественные и т. п. расходы.
Ил. 1.10. Евфалия Яковлевна Иванова (в девичестве Пелёвина). Бабушка автора. Из архива Е. В. Вичутинской
Ил. 1.11. ГМЗРК. Отец Е. Я. Ивановой Я. А. Пелёвин, портрет подарен музею Д. А. Ивановым
Любил угостить, но сам алкоголь не употреблял. Когда дед в 1913 году глубокой осенью скончался, оказалось, что он был на грани банкротства. Бабушка передала торговлю сыну, Сергею Андреевичу, дом продала [4], расплатилась с долгами и уехала доживать в Петровск (24 км от Ростова) к старшей замужней дочери Анне Андреевне Беззубовой. Скончалась она в 1920 году зимой и похоронена рядом с дедом на кладбище Яковлевского монастыря. Могилы были утрачены, когда кладбище превратилось в огороды. Но ещё в предпоследний, в 1948 году, раз я был на могиле, на которой сохранился гранитный памятник. После памятник был украден, и, естественно, могил сейчас не найдёшь. А рядом с могилами дедушки и бабушки в 1922 году был похоронен мой отец Николай Андреевич и старший брат Сергей Николаевич, безвременно умерший от дизентерии в августе 1925 года. До 1906 года семья моего отца жила в родительском доме. Но затем отец был отделён. Недолго они снимали квартиру в доме Бутыриных на Ярославской улице (ныне Пролетарская). Я почти не помню этого периода. Вскоре, видимо, в 1907 году, отец снял квартиру на Московской (ныне Ленинской) улице. Это одноэтажный дом с мезонином примерно постройки 1880-х годов.
Было пять комнат, большая кухня, коридор, который делил дом на две половины. В его конце был тёмный чулан. У правой стороны дома – большая деревянная терраса, на ней летом пили чай, а дети в дождливые дни играли. Она же служила парадным входом в квартиру. Чёрный вход – каждодневный – был со двора через коридорчик, из которого был вход на кухню, на лестницу в мезонин, кладовку, а самая крайняя дверь в выгребную уборную. Большая детская, угловая, она выходила во двор; противоположная ей угловая комната, тоже большая, была столовой, другие комнаты занимали родители и старшие дети.
При доме был большой фруктовый сад, отделенный от общего двора высоким забором; вход в него нам был запрещен. Нам был предоставлен небольшой палисадник сбоку дома. В нём росли тополя, которые были клейкими и после дождя восхитительно пахли. Между фруктовым садом и домом находился хозяйственный двор, обстроенный деревянными дровяным сараем, амбаром и сараем для хозвещей, из которых запомнился каток для глаженья белья – это замечательное изобретение сейчас, конечно, вышло из нашего быта. Кроме того, был ледник, который каждую весну забивали льдом, вырубленным на озере. Последним сооружением близ выгребной ямы уборной был помойный довольно большой сруб, закрытый дощатой крышей.
В начале 1914 года родители сменили квартиру. Новая была на Ярославской [5] улице в только что построенном новом двухэтажном доме. Весь низ занимали мы. Топографическая ситуация была очень схожа с предыдущим домом: так же был сад, в который нам вход был запрещён, так же был отгороженный зелёный дворик с цветами и какой-то другой растительностью. Прожили мы так же лето. Поздней осенью родители купили собственный домик на Ильинке-Всехсвятской. Почему-то запомнил, что для того, чтобы расплатиться за него, мама продала свои «бижу», которые были даны ей в приданое. Из заветной шкатулки были вынуты все наиболее дорогие вещи: золотые с алмазами серьги, браслеты, кольца, броши, часы, цепи с крестами. Она оставила себе только любимый ею кулон, брошь из золота с мелкими алмазами на платине, смонтированными на переплетающихся ветках всех цветочков.
Домик деревянный, в три окна, но длинный внутри двора. По фасаду было две комнаты: столовая и спальня родителей. В этом же срубе была небольшая прихожая, в которую входили через небольшую террасу с чуланом, а из прихожей входили в столовую и маленькую комнату, где были две кровати для старших братьев, письменный стол и шкафчик. Второй сруб, примыкающий к этому срубу, вмещал большую комнату, в которой разместились все девочки, и коридор в кухню. Коридор большой; в нем размещался большой гардероб, сундук, на котором я любил спать в летнее время, и умывальник с мраморной доской, зеркалом, краном и фарфоровой раковиной, через которую вода стекала в ведро, скрытое в тумбочке. Из коридора была топка голландской печи с лежанкой – любимым местом всех ребят в зимнее время. На ней же размещали горшочки с луковицами, когда наступало время выгонки гиацинтов и тюльпанов.
Ил. 1.12. Семья А. Д. Иванова. Фотография 1898 г., копия из архива семьи Ивановых. Первый ряд (слева направо): Михаил, Мария Александровна (жена Дмитрия), Андрей Дмитриевич (отец, глава семейства), Евфалия, Евфалия Яковлевна (мать), Анна, Константин, Ольга; второй ряд: Яков, Андрей, Сергей, Дмитрий, Николай, Никита, Мария
Ничто, казалось, не предвещало серьёзных изменений в материальном положении нашей семьи. Однако смерть деда, собственная несостоятельность и фактическое отсутствие наследства заставили отца принять решение уехать на заработки в Москву. Выяснилось, что наша семья оказалась в крайне тяжёлом материальном положении. Ей выделили небольшую лавочку, оформили на имя хороших знакомых. Отец присылал какие-то деньги, но мы еле-еле сводили концы с концами. Мне часто приходилось сидеть продавцом в этой лавочке. Но торговля шла очень нешибко, и бывали дни, что не продавалось ни одного предмета.
Из событий первого периода жизни в доме дедушки и на квартире осталось очень немного сведений и воспоминаний.
Семья дедушки состояла из 12 детей. В Ростове жили только старшие. Дмитрий торговал писчебумажными товарами и книгами. Сергей был в деле и торговал в дедушкином магазине. Мой отец Николай торговал в большом посудном, мебельном и игрушечном магазине под вывеской «Торговый дом Андрей Иванов и Николай Хомяков». С этими семьями мы были близки и часто встречались. Другие дети – дочери: Анна была замужем за торговцем в Петровске; Мария – за торговцем и огородником Лисицыным в Москве; третья, Ольга, замужем за мировым судьёй в Ярославле; четвёртая, Евфалия, – за деятелем по народному образованию в Москве. С этими семьями мы встречались реже, но всё же родственные отношения поддерживались. В Ярославле я часто гостил у тёти Оли, её старший сын был мне ровесником. После революции у этой семьи сложилась трудная жизнь. Глава семьи был лишён службы. Семья переехала к сестре Анне в Петровск. Валерий Александрович заболел какой-то болезнью нервов и превратился в полного инвалида. Сын уехал на юг и пропал без вести. Дочери выучились на учительниц и работали в сельской школе. У остальных сестёр жизнь сложилась более благополучно. Я с ними встречался в Москве, когда был студентом. Братья отца работали: Никита, Яков, Андрей – бухгалтерами, кто в Курске, кто в Тамбове, и мы с ними связь потеряли. Только с Никитой встретился перед войной у сестры Насти в Москве, которую он знал и помнил с девочек. Жил он тогда в Загорске, работая бухгалтером в какой-то конторе. Михаил [6, с.50] был социал-демократом, приезжал в Ростов нелегально, он очень уважал мою мать. После революции работал в Киеве, а затем в Москве – кооператором и скончался бездетным в 1934 году. Самый младший, Константин, кончил Московский Университет, преподавал в институте Ростова-на-Дону, приезжал в Москву и обязательно заходил нас навестить. Единственный его сын погиб во время войны, а сам он во время оккупации Ростова эвакуировался на Кавказ и там скончался в 1955 году.
Воспоминания о нашей семье сохранились очень отрывочные. Но поскольку они характеризуют быт 1900-х годов и отчасти 1910 годов семьи с достатком, это, наверное, имеет и общественный интерес.
В семье существовал твёрдый порядок. Вставали обычно к 8 утра. Туалет был примитивный: мытьё рук, лица и шеи, чистка зубов. В воскресенье к утреннему чаю собирались все одновременно за большим столом в столовой. Огромный самовар выпускал пар, мама разливала. Полагалось какао, хлеб с маслом, каша досыта. К обеду собиралась также вся семья в 2 часа. Летом – салат, огурцы; зимой вместо них – винегрет, шинкованная капуста, селёдка. Суп или щи мясные, борщ. Очень любили суп со снетками (обычно постом) и суп грибной, конечно, из белых грибов. На второе – котлеты, мясо тушёное, курица; дичь бывала редко, по праздникам; гарнир – картофель, макароны, зелёный горошек и другое. Надо сказать, что готовка была очень разной, и пищу приготавливали вкусно. На третье – компот, кисель, по сезону ягоды и фрукты. Вечерний чай в 6 часов. Обычно с домашним печеньем и обязательно с вареньем, конфеты только по праздникам. Ужин в 8.30–9 часов. Детям молоко, каша, творожники. Закуски: колбасы, ветчины, горячекопчёные рыбы – бывали очень редко: когда были гости или по большим праздникам. Кусочков между общими трапезами не полагалось и даже преследовалось. Этот порядок, между прочим, сохранился у нас до настоящего времени; введённый с детства, он действовал безотказно и протестов ни у детей, ни у взрослых не вызывал.
Всё это нарушалось в праздничные дни. Это были папины именины – Николин день, в мае (9 ст. ст.), мамины именины – 24 ноября (ст. ст.), Рождество, Масленица, Пасха, Троицын день (июнь). Каждому из этих праздников были свойственны свои блюда. В Рождество обязательно запекали окорок (заднюю свиную ногу). Приготовленная дома в русской печи, это была вкуснейшая еда. Отваривался поросёнок, которого добела отмывали холодной водой из колодца. Покупались так называемые «крымские яблоки» продолговатой формы с румянцем, крохонькие, они прекрасно украшали ёлку. В Пасху пекли куличи, делали разнообразные творожные пасхи, красили яйца. Масленица – блины, конечно, с икрой, с грибами, с рыбой. В Троицу – пирог с зелёным луком и яйцами, покупались самые разнообразные закуски и даже выписывались из Москвы, например, ромовые бабы высотой почти в метр или заморские фрукты. В мои именины 15 (28) июля обязательно пекли пироги с черникой, и все ребята с весёлыми ужимками демонстрировали свои фиолетовые руки и рты. Весной пекли из теста булочки в виде птичек с изюминами вместо глаз – жаворонков, предвестников весны. На переломе Великого поста пекли кресты из теста и в перекрестье запекали символический сувенир: копейка – к богатству, крестик – к тяжёлому переживаниями году; и особенно не хотели взять крест с тряпочкой, что предвещало саван; в этом случае надо было произнести особое заклятье, слова которого, к сожалению, я забыл. В сочельник обязательно гадали (у нас обычно крещенский – в январе), что так поэтично воспел Пушкин.
В праздники собирались гости, много, родители были гостеприимными. Выпивали за ужином изрядно, было шумно. Составлялся обычно преферанс, для чего были специальные «ломберные» столики с зелёным сукном. Рассчитывались костяшками круглой, прямоугольной, треугольной формы, которые символически имели ценность 1 коп., 10 коп., 1 рубль, четырёх цветов (белый, красный, сиреневый, зелёный). Костяшки, выигранные каждым игроком, давали возможность рассчитываться после каждой сдачи и избавляли от мелков и возможности испортить костюмы.
Из праздников, имевших свою обрядность, хорошо запомнилась ёлка. У нас в доме ёлка всегда была великолепна. Высокая, до самого потолка, пушистая и душистая, она ставилась обычно накануне 25 декабря. Все ребята готовили из бумаги разных цветов, золотой и серебряной фольги самодельные игрушки и маскарадные костюмы. Электричества не было, поэтому к ветвям прикреплялись особые приспособления из разноцветных свечей. Когда мы, дети, уже спали, под ёлку родители клали подарки, которые, проснувшись, мы получали от имени Деда Мороза, который ночью посетил наш дом. К спинкам кроватей привязывали обязательно чулки, в которые тот же Дед Мороз опускал гостинцы. Вечером ёлка сверкала от зажжённых свечей. А в один вечер обязательно приезжали гости: двоюродные братья и сёстры, близкие друзья. Веселье стояло невероятное. Музыкальное оформление осуществлял граммофон с большой трубой, на котором всё время сменялись пластинки. В конце вечера родители устраивали «бенгальские огни»: небольшие порции порошка, от сжигания дававшего самую разнообразную цветовую окраску, а из специальных хлопушек летели искры и мелкие звёздочки; как только ни разу не случилось пожара, просто удивительно.
Очень приятным праздником была Масленица. Катались в покрытых коврами или мехом санях; лошади, украшенные лентами, вплетёнными в гривы и хвосты; массы одетых в лучшие одежды горожан прогуливались по главной улице. Были маски, пели песни.
Троица отличалась зеленью и цветами. И церкви, и дома наполнялись ароматом, основным был аромат берёзы. Берёзки стояли в углах комнат, ветки были заткнуты за иконы, за кровати, за шкафы. Цветы варьировались в зависимости от того, как протекала весна. Иногда только черёмуха заполняла вазы, в другие годы – сирень. Если была Троица тёплая, гулянье на улице, в городском саду – оркестр, танцы.
Были общегородские праздники. 15 (28 н. ст.) июля в день князя Владимира в городе был праздник пожарной дружины, которая существовала тогда частично на добровольных началах. Утром было богослужение; устраивался парад дружинников в медных, начищенных до золотого блеска касках. Ухоженные упряжки с бочками с водой и с ручными насосами торжественно проходили по площади, а затем демонстрировалось искусство управлять упряжками, развёртывать и свёртывать рукава и другие профессиональные навыки. После обеда празднование переносилось в городской сад, где мы глазели на шутки, игры, вроде того, кто быстрее пробежит с ногами, завязанными в мешке, или с завязанными глазами пройдёт между бочек, наполненных водой, или преодолеет препятствие ползком, на четвереньках и т. п. Победителям полагались комические призы. А в сумерки начинались танцы под оркестр. Было ещё общегородское развлечение – «Белая ромашка». Это благотворительный сбор пожертвований для больных туберкулёзом. Молодые дамы и девицы с лентами через плечо и металлической кружкой просили добровольно опустить в кружку любую монету. Жертвующий взамен получал искусственный цветочек ромашки на пиджак, рубашку или курточку. Не знаю, сколько собирали, но подавляющее большинство горожан в этот день ходили с ромашкой. Вечером в городском саду было гулянье.
Ежегодно также устраивалась благотворительная лотерея. Каждый горожанин мог пожертвовать для лотереи любую вещь из домашнего обихода, конечно, хорошей сохранности. Были чашки, тарелки, лампы, чайники, самовары, книги, безделушки, дамские украшения, мебель. И почему-то главным призом всегда была живая дойная корова. Не знаю, жертвовали ли её или покупали за счёт доходов от лотереи. Выигрыши выдавались после того, как были раскуплены все билеты. Народу всегда было много, шуток и прибауток можно было наслушаться на всю жизнь.
И, конечно, одним из главных общегородских событий был Крестный ход вокруг города духовенства всех церквей [7, с. 344–345]. А их было 24 и четыре монастыря. Я уж не знаю, по какому поводу устраивался этот Крестный ход. Во имя избавления от нашествий, от катастрофических болезней-эпидемий, но это, как теперь привыкли выражаться, мероприятие, собирало много народа. И, если день был летний, тёплый, безветренный, выглядело шествие внушительно. По сторонам дороги шли хоругвеносцы – по две хоругви каждой церкви. Они ярко блестели, металлические детали издавали мелодичный звон, матерчатые (неразборчиво) колыхались в такт идущим. По дороге шла процессия из четырёх человек – мужчин или женщин, – которая на носилках, поднятых на уровень плеч, несла храмовую икону. Каждая церковь встречала и провожала шествующую мимо неё процессию колокольным звоном. Духовенство замыкало шествие икон, являя собой весьма примечательную и яркую группу. Я всегда жалел священников: им, наверное, было очень нелегко это шествие в тяжёлых парчовых одеждах. Верующие, кто желал, конечно, опускались на колени перед иконой, она проплывала над коленопреклонённой и смиренной фигурой. В этом была вера в прощение прегрешений.
Детские воспоминания отрывочны. Но, как сейчас, помню выезды всей семьёй в Белогостицкий лес, на восток от города, сухой, хвойных пород. Ныне его уже нет, был сведён во время первых лет после Октября на топливо горожанами. В день выезда нас привозили к дедушке. Там запрягался конь Король, на телегу грузили самовар, корзину с едой и нас – кучу ребят, няньку. Ехали через весь город. Видимо, была уже знакомая очаровательная полянка, расстилались ковры, и пока готовили завтрак и чай, мы, предоставленные сами себе, искали ягоды, подбирали разноцветные мхи, играли в прятки и догонялки. К вечеру довольные и утомлённые, полные впечатлений возвращались домой и несколько дней делились впечатлениями и подвирали, рассказывая приятелям, что видели зайца, вдали пробежал волк и что-нибудь про птичьи гнёзда.
