... восхищения. Какой язык, а! Какое виртуозное владение! Восхищает до боли. Например, как он в рассказе "Памяти Л.И. Шигаева" обращается с многоточиями. Эту сбивчивую, запинающуюся речь ты слышишь - великолепно!
... восторга! А какие у него композиционные решения - это просто что-то немыслимо прекрасное! Например, рассказ "Круг" - пейзаж-натюрморт в овальной рамке, в которой прерывистые пятна света на скатерти, лето, смех, усадьба, - и всё это выплескивается на тебя зелёным водопадом.
... зависти. А как он иногда пробирает, а? До потрошков-с! Сарказм в терминальной стадии, но как сделано!
... боли. Но всё вышесказанное не отменяет того, что Набоков - живодёр. Размягчит тебя, расслабит, разнежит - и по живому. Например, "Облако, озеро, башня" - "... больше не может, сил больше нет быть человеком".
Хорош, до чего, хорош, Набоков, сука, сил моих нет!
Narcissus Poeticus
Вот всё же классно, а. Цитировать бы тебя, цитировать, до хрипа, срывая голос, переписывать маркером на салфетках, водить пальцем по стеклу, читать перед сном, молясь о том чудесном мире, который ты чувствовал, который ты познал текстом. Который ты переплавил ради меня в слова. И, задыхаясь:
Зеркало насыщено июльским днем. Лиственная тень играет по белой с голубыми мельницами печке. Влетевший шмель, как шар на резинке, ударяется во все лепные углы потолка и удачно отскакивает обратно в окно. Всё так, как должно быть, ничто никогда не изменится, никто никогда не умрет.
И ты влечешь гелиевый шарик моего сердца из своего беззаботного детства в сказочное отрочество, оттуда - в легкомысленную юность, и - дальше, дальше - в жизнь, написанную так, как жил, прожитую так, как писал. О, как изящен ты, Владимир, как тонок, как поэтичен! Как ты безупречен - ни точки, ни троеточия всуе. Как ловко эпитеты, метафоры, аллюзии и чёрт-знает-что-ещё-за-алхимические-штучки заменили тебе глаза, уши и кончики пальцев.
Ведь ты же прекрасен, Владимир! Да знаю я, знаю, как ты хорош, да, рассыпаюсь же в комплиментах, упиваясь страницами. Да, смакую, смакую "Другие берега" и - любые другие твои берега. Но не обязательно мне напоминать на каждой странице, как превосходны твои степени.
Интересно, кто заметит, что этот параграф построен на интонациях Флобера.
Ведь шикарно же, пока без высокомерного подстрочника, пока не про "азмъ есмь Набоков", а про мир. Пока отражение Нарцисса не затмило блеск камней на дне ручья. И, пожалуй, снобизм всё это и неуместное самолюбование. Но шарик снова летит по страницам - туда, где
Всё тихо, всё околдовано светлым диском над русской пустыней моего прошлого. Снег - настоящий на ощупь; и когда наклоняюсь, чтобы набрать его в горсть, полвека жизни рассыпается морозной пылью у меня промеж пальцев.
И вот я опять хочу быть твоим маленьким глупым читателем. Смирившимся с гранитной автобиографичностью ради воздушного замка Того Самого Детства.
Шестая книга, прочитанная в рамках Флэшмоба 2011. За рекомендацию спасибо anna_angerona.
Заглушая шепот вдохновенных суеверий, здравый смысл говорит нам, что жизнь - только щель слабого света между двумя идеально черными вечностями. Разницы в их черноте нет никакой, но в бездну преджизненную нам свойственно вглядываться с меньшим смятением, чем в ту, к которой летим со скоростью четырех тысяч пятисот ударов сердца в час.
Владимир Владимирович Набоков за последний год стал для меня прям-таки родным и вошел в число любимейших авторов. "Машенька", "Защита Лужина", "Приглашение на казнь" стали для меня лучшими книгами, что я прочитала за последнее время. Вот дело дошло и до "Других берегов". Не смотря на то, что я не любитель мемуаров, автобиографий и биографий, эта книга оказалась совершенно на другой ступени. Чудесный язык, зачаровывающие обороты речи, текучее повествование. Создавалось полное ощущение того, что ты читаешь 100%-художественную литературу. Причем читать её хочется медленно, смакуя каждое предложение, перечитывая и хорошенько вдумываясь в прочитанное. Какой же чудесный язык у Владимира Владимировича!
Когда мне снятся умершие, они всегда молчаливы, озабочены, смутно подавлены чем-то, хотя в жизни именно улыбка была сутью их дорогих черт... Они сидят в сторонке, хмуро опустив глаза, как если бы смерть была темным пятном, постыдной семейной тайной.
А как красиво Набоков вспоминает о своей России, как тоскует по ней:
Моя тоска по родине лишь своеобразная гипертрофия тоски по утраченному детству
Слишком долго, праздно, слишком расточительно я об этом мечтал. Я промотал мечту. Разглядываньем мучительных миниатюр, мелким шрифтом, двойным светом, я безнадежно испортил себе внутреннее зрение.
В общем, не знаю, что еще сказать. Скажу только то, что для меня Владимир Владимирович Набоков - гений! Чистый талант слова, красноречия, философии! Я благодарна ему за то, что мне довелось познакомиться в жизни с литературой такого качества!
Самые поэтичные и самые музыкальные мемуары из всех, с какими я когда-либо сталкивалась. "Исповедь синэстета" по словам самого Набокова. Синестетическое восприятие как "водяные знаки" таланта Набокова, которые он пытался усмотреть в своей биографии, удостоверяют подлинник, становясь одновременно знаками качества.
"Я наделён в редкой мере так называемой audition coloree - цветным слухом. Тут я мог бы невероятными подробностями взбесить самого покладистого читателя..."
Кому как, а я с радостью заменила бы тему угловатых девочек на оное audition coloree. Впрочем, по аналогии с Ницше, которого я высоко оценила после "Рождения трагедии", приняв и то, что мне не по вкусу, "Другие берега" подвигли меня принять в Набокове талантливого писателя. (Впрочем, это не значит, что я не напишу критического отзыва на Владимир Набоков - Лаура и ее оригинал , более того - я до сих пор не читала "Лолиту"). К другим ценимым мною у Набокова книгам отношу Владимир Набоков - Дар , хотя эта книга тогда ещё не возымела на меня такого влияния, чтобы преодолеть преобладающее чувство отторжения к его творчеству. Кстати, роман "Дар" тут однажды упоминается (как и некоторые другие его произведения).
С другой стороны, людям, которых увлекают набоковские сюжеты, "Другие берега" как раз могут вовсе не прийтись по вкусу.
Книга доставляет истинное эстетическое наслаждение, наслаждение богатым русским языком, покуда вам не начнут досаждать перечисление всех больших и малых "звёзд" созвездия родословной Набокова и множество больших и мелких подробностей, извлекаемых из памяти по велению Мнемозины, прежде чем списать оные картины в утиль. Однако, автобиография - жанр коварный, с одной стороны, нет ничего проще как писать о себе, с другой - нет ничего сложнее, чем писать о себе так, чтобы читатель не потерял к повествованию интерес, учитывая, что жизненные сюжеты не заботятся о том, чтобы быть занимательными и динамичными, хоть тут линейность благоразумно и превращается в мозаичность. Именно поэтому автобиография Мастера обретает лицо не в уникальности жизненной истории, а в уникальности стиля, интерес же к подробностям поддерживается высокой мотивацией к знанию подробностей жизни этого притягательного для многих писателя, независимо от эмоций, которые вызывают в читателях его произведения.
Я серьёзно! Набокова с его прозой предлагаю считать эталоном язвы. Как изящно, как зло, как бесконечно остроумно он высмеивает всё вокруг. Блаженство на физиологическом уровне!
И вызывающее совершенство. Множество цветных картин: мать и грибы, мадмуазель, множество гувернеров, Тамару - юношескую любовь, авто, ждущее у входа, брата Гиппиус - учителя в училище, описания отца и матери, (мало брата-погодка, младших детей нет вообще), вакации на море, поезд, усадьбу в окрестностях Петербурга, дядю и его судьбу. Как Набоков владеет словом! Совершенно до боли!
И - магия. "Другие берега" - это заклинание с рифмованным началом и концом: мальчик, держащий руки родителей. А в середине: "Все так, как должно быть, ничто никогда не изменится, никто никогда не умрет."
Соглашаясь с тем, что книга "Другие берега" автобиографична, понимаю, что факты биографии Набокова занимают в ней минимальную часть. Наполнена она цветом (разноцветными буквами и нотами), светом и тенью, небом закатным, восходным, дождевым, тучами, резными облаками, сиреневыми сумерками, садами, аллеями, тропинками, шорохами, самыми разными бабочками... Выра, Рождествено, Большая Морская, 47... Да, где-то в этих местах может мелькнуть бант или разрезать темноту ночи карбидный велосипедный фонарь, но все люди размыты, смазаны, лишены четкости... И мне жаль, что я не владею цветным языком, ведь именно таким нужно писать эту рецензию. Если Набоков описывает поездку в поезде, то это будут прекрасные виды за окном, с опускающимися и поднимающимися проводами, с деревьями и лугами; движущиеся, дрожащие тени, оживляющие купе; даже неряшливость слуг, подающих обед, будет заполнять память, но кто ехал вместе с ним, маленьким Владимиром, - этого автор не припомнит. Главы, посвященные первой любви, живут летними красотами Выры, шорохом велосипедных шин, порханием безмятежных бабочек (бабочки, как и шахматы - это тоже любовь Набокова, которую он пронес через всю жизнь), нежными вечерами усадьбы Рождествено... Зимой - хрустящим снегом Петербурга... А сама девушка, скрывающаяся за вымышленным именем Тамара (автор уверяет, что оно окрашено в цветочные тона ее настоящего имени), более ярко нам является в повести "Машенька". Конечно, среди комнат и аллей, в череде часто меняющихся няней, бонн, гувернеров, по крупицам создается Набоков. Вот он в 6 лет, свободно читающий и пишущий на английском, но совершенно не умеющий писать русскими буквами (кроме единственного слова "какао"). Вот подросший, в школе (в Тенишевском Училище), обвиняемый в нежелании «приобщиться к среде», в надменном щегольстве фанцузскими и английскими выражениями, которые попадали в русские сочинения. Не стоит этому удивляться и сейчас, держа в руках "Другие берега". С Европой и уже взрослым Набоковым история повторяется: встреча с Цветаевой запомнилась сильным весенним ветром, а встреча с Куприным - дождем и желтыми листьями. В последних главах книги у Набокова появляется собеседник. Сначала удивляешься этому "ты помнишь", но потом понимаешь, что эта часть посвящена жене и сыну, и уже их тени мелькают на страницах, тропинках, террасах, ступенях...
Ох, Владимир Владимирович, что Вы делаете со мной. Однажды увиденное не может быть возвращено в хаос никогда. Чисто случайно попала ко мне в электронную книгу эта своеобразная автобиография, и я как любитель не только автобиографий, но и творчества Набокова, несомненно, сразу прочла. Может это произведение нужно читать в конце, как заключение знакомства с творчеством Набокова, может быть наоборот, в начале, чтобы познакомиться с писателем поближе. Я читала в середине моего знакомства, но разочарованной не осталась. И название такое завораживающее, разве нет? "Другие берега" - а ведь Набоков был вдалеке от родины, писал стихотворения о России, хотел вернуться. Читая Набокова, я погружаюсь в какой-то особенный мир, в другой мир, на другие берега. Необыкновенный, русский, красивый и мелодичный литературным языком, который редко сейчас где прочитаешь, и тем паче услышишь. Я прониклась в детство Набокова, быт, в его взаимоотношения, в воспоминания. "Другие берега" читаются вначале тяжело, особенно для человека, привыкшего к динамике повествования. Но к их медлительности как-то очень быстро привыкаешь, особенно если погружаешься в мир Владимира Набокова, сперва маленького мальчика, потом юноши. У Набокова ярчайшие и очень четкие зрительные образы, когда читаешь, нужно постоянно рисовать и обновлять эту картинку в воображении, со всеми подробностями. Гениально написано, но читать бывает трудно, от этого интересней. Набоков - уникальный писатель, рисующий реальность сквозь неповторимость восприятие человеческой личности. А так на досуге я всё больше убеждаюсь: люди, мечтающие плюнуть в Набокова, хватают с полки самое скандальное и раскрученное произведение "Лолиту", делают на основании этого какие-то доводы и помыслы, не желая ознакомиться с другими рассказами, стихотворениями и произведениями Набокова. И как можно судить, если ты знаком лишь с одним произведением из общего числа написанного Набоковым? Всем приятного чтения! Желаю каждому получить неимоверное наслаждение от автобиографии Набокова, такой разнообразной и насыщенной. И напоследок, одна из самых любимых строчек из "Других Берегов":
Спираль – одухотворение круга. В ней, разомкнувшись и раскрывшись, круг перестает быть порочным, он получает свободу.
На мой взгляд, автобиография, как жанровая форма, идеально подходит для Набокова. В его романах редко встретишь захватывающий сюжет, за редким исключением, «большую» идею, но именно ему удается самую незамысловатую историю превратить в захватывающее чтение, используя поэтические возможности своего языка.
В этом сборнике нет какой-либо полезной информации. Вы можете узнать кое-что о дореволюционной России, немного подробностей об увлечении шахматами, или кое-что об охоте на бабочек. Здесь нечего изучать, ни истории, ни подсказок о том, почему он написал "Лолиту" или что-то в этом роде. Он не дает хронологический отчет о жизни, и не анализирует свои произведения. Но то, что вы получаете - это великая (не побоюсь этого слова) проза XX века в её лучшем проявлении.
Рожденный в аристократической и богатой семье, с пятьюдесятью слугами, французскими и английскими гувернантками, русскими репетиторами, роскошными поместьями, Владимир Набоков провел детство, в комфорте. Его отец был либералом, который выступал против царя и, по сути, как иронично заметила его бабушка, работал над тем, чтобы изменить образ жизни, который в конечном итоге привел бы его к ссылке и оставил без гроша в кармане… Покинув Россию после революции, он хранит много воспоминаний о своем детстве – о мире, который давно исчез, он говорит с большой любовью.
Воссоздает места, портреты людей, образ жизни того времени. Вы почти можете почувствовать холод, проезжая в экипаже по снегу, или представить прогулки по сельской местности - настолько живы описания. Внимание к деталям, воспоминания о комнате, книгах на полке или о том, каково было просыпаться утром - вот что оживляет книгу. Здесь важно не то, что написано, а то, как это написано. Собственно именно за это я и люблю Набокова.
В пику своим героям, юный Набоков жил удивительной потаённой жизнью наблюдений и гармонии. Главная героиня книги, персональная муза Мнемозина, вынесенная в название английской версии, творит настоящие чудеса. И всё же одно оружие маэстро направлено против него самого. Я, привыкшая терпеть от него обманы и ловушки, не могу до конца поверить всем элегантным рефренам и совпадениям его жизни. Выходит, мол, что сама биография Набокова строилась по его же литературной логике. Что же это за апория такая? Или всё же чудо? Экстравертивный интроверт, открывающийся затворник, Владимир Владимирович может доставить своими галереями зеркал и миражным зрением самые восхитительные эстетические переживания, но поверить ему до конца... никогда не смогу. Все врут. Писатели врут больше других. Хорошие писатели врут больше всех. И у этой лжи нет отрицательного качественного оттенка.
Все пытаюсь получше познакомиться с Набоковым, чтобы понять, принять и/или полюбить автора и его произведения. Пока была на стадии того, что язык произведений его мне нравится, а содержание нет. Вот эта книга, посоветованная мне Julia_cherry (Юль, огромное спасибо), очень продвинула мне в знакомстве с автором. Мне кажется, что лично мне и знакомиться надо было начинать именно с нее. Продвинула в том плане, что я больше поняла автора и его личность, поняла, что полюбить автора я уже не смогу никогда, а вот с произведениями все-таки буду пока знакомиться дальше. Дело в том, что книга автобиографична. Фактически это воспоминания Набокова о детстве. И вот тут для меня книга очень неровная. Некоторые места меня увлекали, некоторые были скучны и очень многие малость раздражали. Дело в том, что автор абсолютно хорошо относится только к своим самым близким людям, причем являющимися ровней ему. Обо всех остальных, даже о которых вроде бы он отзывается хорошо, пишет, что они многое ему дали, все равно, пишет о них свысока, находит массу отрицательного, высмеивает это. Если раньше мне казалось, что он просто не любит людей, теперь я поняла четко, он просто ставит себя выше их. По праву рождения. По образованию. По богатству в конце концов. И сам с собой лукавит. Он пишет, что не любит большевиков не из-за того, что у них отняли деньги, а от того, что отняли страну детства. На самом деле его устроило бы только то положение вещей, в котором он находился: богатое детство. Вот после это книги еще больше хочу почитать Машеньку, потому что ее Набоков назвал слабым произведением. Подозреваю, что с моим плебейским вкусом, она мне понравится больше остальных его произведений. А язык, как и в остальных его произведениях хорош, от этого никуда не денешься.
«Другие берега» kitabının rəyləri, səhifə 3, 94 rəylər