Kitabı oxu: «Моя армейская жизнь»

Şrift:

ISBN 978-5-0062-0273-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Владимир Сумин

МОЯ АРМЕЙСКАЯ
ЖИЗНЬ

Премия им. Ф. М. Достоевского
2020

«Моя армейская жизнь» – очаровательная повесть, основанная на автобиографических событиях. Юный романтик, мечтающий о карьере артиста, внезапно оказывается на службе в армии. Не теряя надежды на то, что руководство переведет его из казармы в военный ансамбль, он постоянно попадает в смешные и забавные истории. Но сможет ли главный герой сделать правильный выбор, когда долгожданное счастье постучится в его армейскую жизнь?

ОГЛАВЛЕНИЕ
М О Я А Р М Е Й С К А Я Ж И З Н Ь. П О В Е С Т Ь,

Мое представление об армии…………………………………. 6
Несбывшиеся мечты…………………………………………… 7
Олимпиец………………………………………………………. 8
Школьные годы………………………………………………. … 9
Майор и муха…………………………………………………… 10
Дорожные впечатления………………………………………… 12
Человек в скверике…………………………………………….. 14
Прибытие………………………………………………………. 15
Распределение………………………………………………….. 17
Первая ночь…………………………………………………….. 19
Первое задание…………………………………………………. 20
Вступление в профессию……………………………………… 23
Ремонтные дела………………………………………………… 26
Боевое крещение……………………………………………….. 28
Хлеборез………………………………………………………… 30
Сортир…………………………………………………………… 31
Яма………………………………………………………………. 33
Перевод…………………………………………………………. 36
Большая перемена……………………………………………… 37
Переезд………………………………………………………….. 39
Витя Пулечкин – механик-водитель………………………….. 40
Строевая подготовка. …………………………………………. 41
Встреча с Тищенко…………………………………………….. 43
Секретное сырье……………………………………………….. 44
Политзанятия…………………………………………………… 48
Присяга………………………………………………………… 51
Прополка……………………………………………………….. 53
У боевого знамени…………………………………………….. 56
Комариная диета……………………………………………….. 59
Строительство забора………………………………………….. 62
Фундамент……………………………………………………… 64
Перекур…………………………………………………………. 66
Полковой комсорг……………………………………………… 68
Ода политической подготовке………………………………… 69
Социалистическое соревнование……………………………… 70
Солдатский сон………………………………………………… 72
На утреннем разводе…………………………………………… 73
Беседа…………………………………………………………… 75

ТСТ……………………………………………………………… 77

Собрание……………………………………………………….. 79
Видение…………………………………………………………. 82
Плац……………………………………………………………… 84
Знакомство……………………………………………………… 86
Воронья тревога………………………………………………… 87
Запись…………………………………………………………… 89
Прапорщик Аникеев…………………………………………… 91
Визит Синковца………………………………………………… 93
Стрельба на полигоне…………………………………………. 94
Рыбалка………………………………………………………… 97
В секретной части……………………………………………… 101
Проверка………………………………………………………… 103
Увольнительная……………………………………………….. 105
Победа…………………………………………………………. 107
Учиться и трудится……………………………………………. 109
Изгнание из рая………………………………………………… 110
Неожиданный поворот………………………………………… 111
План…………………………………………………………….. 112
Ефрейторская лычка…………………………………………… 114
Сапожный мастер……………………………………………… 116
Ремонт…………………………………………………………… 119
Встреча с особистом…………………………………………… 121
У озера………………………………………………………….. 124
Выезд в район………………………………………………….. 128
Ротный………………………………………………………….. 131
Партизаны……………………………………………………… 133
Генеральский визит…………………………………………… 135
Новая должность………………………………………………. 138
Марш…………………………………………………………… 140

ЧП………………………………………………………………. 143

Смотр…………………………………………………………… 146
Возвращение…………………………………………………… 149
Последнее решение……………………………………………. 150

Р А С С К А З Ы

Выборщик……………………………………………………… 151
Диверсификаторы……………………………………………… 153
Фантазеры………………………………………………………. 155
Четвертый уровень……………………………………………… 157
За забором………………………………………………………. 160
Врач……………………………………………………………… 163
Предприниматели………………………………………………. 166
Суд………………………………………………………………. 167
В вагоне…………………………………………………………. 170
Дрессировщики………………………………………………… 172
Исход……………………………………………………………. 173
Доля……………………………………………………………… 175
Ученые………………………………………………………….. 178
Зрители………………………………………………………….. 180
Трубач…………………………………………………………… 183
Загадка…………………………………………………………… 185
Случайная встреча……………………………………………… 186
Грибники………………………………………………………… 189
Автомобильная жизнь………………………………………….. 191
Везунчик………………………………………………………… 194
Черный квадрат………………………………………………… 197
Преображение…………………………………………………. 199
Новые формы…………………………………………………… 201
Семечки из арбуза……………………………………………… 205

Мое представление об армии.

Когда я был маленьким и несмышленым, то считал, что все в армии голодают.

Командир что-то прикажет солдату, а тот вскидывает руку к козырьку и напоминает:

– Есть!

Мол, сначала покорми.

Став постарше, я понял, почему женщин не берут в армию.

Они будут любое задание выполнять так, чтобы получить наряды вне очереди. И не готовы отдавать каждому военному честь.

Несбывшиеся мечты.

Мама часто мне говорила:

– Ой, туго придется тебе в армии с твоим характером.

Она произносила это трагическим тоном, с полным неверием в меня и мои военные способности. Как будто армия была для меня высоченным барьером перед входом в райские кущи. И мне предстоят тяжелые, невероятные испытания по его преодолению.

Перемахну – и у меня будет все: слава, уважение, деньги. Меня сделают национальным героем или, на худой конец, президентом международного кооператива.

А может сразу отправят на заслуженную пенсию и превратят мою жизнь в вечный праздник. Я буду ездить по стране и рассказывать пионерам саги о своей жизни.

Так считала моя мама.

Сам я армии не боялся нисколечко. Я был уверен, что там не пропаду. И даже больше – я вовсе и не собирался туда попасть.

Я мечтал быть артистом. И не просто мечтал, а имел некоторые способности. И даже, если хотите, талант.

У меня был голос. И какой!.. Я спокойно мог копировать голоса других людей. И даже птиц и зверей. Поэтому я был абсолютно уверен, что мое будущее никоим образом не будет связано с армией.

Увы!

Настало время, когда я убедился, как далеки бывают наши возвышенные мечтания от грубой земной реальности.

В одном учебном заведении объявили:

– В этом году актерского набора нет!

В других был конкурс: все население земного шара на одно место. И, когда я принес сдавать документы, весь народ топтался возле входа.

Олимпиец.

После провала папа устроил меня к своим друзьям в институт. За небольшую плату я готовил для научных сотрудников чай и занимал для них очереди в магазинах.

Должность моя называлась – лаборант. Правда, при приеме на работу я показал удостоверение токаря первого разряда – удивительную профессию, которую я освоил в школе, – и мне решили не портить рабочую карьеру.

В трудовой книжке записали специальность «токарь» и даже присвоили почетный второй разряд.

Больше того, кому-то в голову пришло повысить его аж до третьего. Но я решил, что это чересчур.

Конечно, я мог бы отличить суппорт от рапорта, но должны же быть какие-то границы наглости и нахальства.

Еще я приобрел вторую специальность – строитель коммунизма и высокое звание – ударник коммунистического труда.

Разумеется я не таскал кирпичи, не месил раствор, и у меня не было никаких ударных инструментов. Зато я твердо усвоил, что такое труд.

Коммунистический труд – это как участие в олимпийских играх, где важен не результат, а сам процесс.

Мне нужно было вовремя приходить на работу, вовремя уходить с нее, обедать в обеденный перерыв, не прогуливать, не пьянствовать, и не портить ни с кем отношений.

И за это, а не за какие-то конкретные и осязаемые результаты я получал зарплату.

Словом, движение – все, а конечная цель – ничто.

Но большим открытием это для меня не стало. Потому что в школе я уже прошел хорошую подготовку, которая называлась воспитанием навыков к труду.

Школьные годы.

Школа у меня была особая, с рабочим уклоном. Регулярно, два раза в неделю у нас проводились уроки труда. На них нас обучали токарному делу.

Это было скучное, монотонное занятие с увлекательной концовкой. Мы вставляли в зажим, который назывался тиски, металлическую болванку и напильником вытачивали из нее молоток.

У некоторых получалось похоже. Учитель труда, он же мастер производственного обучения, прикладывал уголок к граням изделия и давал ему соответствующую оценку.

А то, что не было похоже на молоток, оценивалось остальными. И, чем меньше оно походило на то, что было задумано, тем интереснее, веселее и смешнее было находить похожесть на что-то иное, отличное от молотка.

В углу мастерской стоял настоящий токарный станок. Нас к нему не подпускали. То ли он работал как-то не так, то ли вообще не работал.

Впрочем, это не мешало нашему наставнику регулярно, как заклинание, повторять главное правило токарного дела:

– Не оставляй ключ в патроне!

Это было таинственно и загадочно. По отдельности – про ключ и патрон – я знал. Но как это совместить?..

В какое место патрона можно вставить ключ, что бы он там остался? Как это сделать? И, если ключ удалось бы всунуть в патрон, зачем его непременно нужно оттуда забирать?

Однажды я не выдержал и спросил о возможных последствиях нарушения этого токарного закона.

В ответ педель долго и пристально смотрел на меня большими глазами с расширенными зрачками. Видимо, определял степень моей заинтересованности: дурак или действительно хочет знать?

– Это же техника безопасности! – объявил он.

– Ну и что? – не понял я.

Он выразительно постучал себе указательным пальцем по лбу и мрачно поведал:

– Потому что может попасть в голову!

Понятнее от его слов не стало. Но с тех пор я стал относиться к трудовику с большим уважением.

Возможно, и даже вполне вероятно, что он сам стал жертвой ключа и патрона, что и подвигло его в лоно воспитательного процесса.

Примерно с тай же частотой и трагичностью в голосе он сообщал правильное на его взгляд, название сплава, который мы, мальчишки, называли алюминием.

Он произносил его по слогам:

– Ду-ра-лю-мин!

И этим он еще раз подтверждал мои догадки и предположения.

Майор и муха.

Наше будущее – в наших руках. Надо верить в себя до конца и никогда не терять надежды.

Именно с таким настроением я вступил в военкоматовский кабинет.

– Можно?

– Зайди!

Майор, удобно расположившийся в кресле за столом, отмахивался от кружившей вокруг него мухи.

– Ну, где ты хотел бы служить? – спросил он, проглядывая мою анкету.

Я понял, что все зависит от меня. И, если мое будущее действительно в моих руках, надо сделать так, чтобы они стали продолжением рук майора с короткими толстыми пальцами и мясистой ладонью. И от этого зависит станет ли моя армейская жизнь ярким праздником или протянется чередой тусклых, безликих дней.

Я ринулся в атаку.

– Хотел бы служить в армейском ансамбле!

– Танцуешь? – поинтересовался он, отгоняя от лица муху.

– У меня голос.

Он воткнулся в анкету.

– Здесь этого нет.

– Понимаете, я умею подражать разным голосам. Как артист Винокур. Я мог бы вести конферанс.

– В Советской Армии игры в карты не допускаются, товарищ Стаканов! – строго заметил майор.

– Семенов!

– Это неважно. – Он сделал предупреждающий жест. – Подожди!

Докучливо вьющаяся вокруг майора муха села на краешек стола. Он сложил ладонь ковшиком и осторожно повел на нее. А потом резко дернул рукой вперед.

Муха взлетела и закружилась над ним.

– Ах, ты! – досадливо воскликнул военный.

Судьба, определенно, давала мне шанс. Это был именно тот самый случай.

Я стремительным движением схватил муху, слегка сжал ее в ладони и помятую, но живую выложил перед майором на стол.

Он свернул мою анкету трубочкой и пошевелил ею муху.

– У, тварюга!

Немного поиграв, он казнил анкетой насекомое и брезгливо смахнул ее на пол.

– Есть! – удовлетворенно заметил он. – Так что ты хотел?

– В ансамбль. Развивать способность.

– А по анкете ты – токарь!

– Я же говорил: голос…

– Что ты тут пургу несешь? – рассердился он. – Какой еще голос?

Он ткнул пальцем в злополучную бумагу.

– Токарь!

И тут я сорвался.

– Встать! Смирно! Равнение на середину! – взревел я голосом, который не раз слышал по телевизору во время парадов.

Майор, доселе вальяжно располагавшийся в кресле, вскочил, вскочил, распрямился и окаменел, выпучив глаза.

– Вольно! – разрешил я.

Майор опал и стек в кресло. Он платком вытер пот со лба, и лицо его стало медленно приобретать жесткие очертания. Не прост, ох, не прост был этот военный распорядитель судеб!..

– Значит, в ансамбль захотел? – зловеще спросил он.

– Ага.

– И голос у тебя?

– Угу.

– Сейчас мы тебя, певуна определим…

Он порылся в маленьком блокноте, предварительно загородив его от меня рукой и аккуратно вписал туда что-то.

…в ансамбль!

Вот так прервалась моя гражданская жизнь.

Дорожные впечатления.

Когда заплаканное мамино лицо в последний раз мелькнуло и исчезло, я впервые осознал, что это всерьез и надолго. И я вступаю в новую, неизведанную жизнь.

Нас на машине отвезли на вокзал. На перроне я впервые огляделся по сторонам и увидел, что попал в довольно странную компанию.

Рядом со мной оказались молодые люди, наголо остриженные, в обносках одежды, старенькой обуви и рюкзачками-сидорками за спинами.

Сопровождал нас лейтенант и двое бойцов с автоматами.

– По вагонам! – скомандовал лейтенант.

Все двинулись в вагон. Я заволновался, что попал не с теми и не туда.

Вообще-то убежать было можно. Но никто не бежал. И я решил навести справки.

– Тебя на сколько? – как бы невзначай спросил я у соседа.

– На два года. Как всех. А ты чего?

– Я, кореш, ничего.

Он посмотрел на меня расширенными глазами и отступил в сторону.

Я спросил другого.

– А кто в законе, знаешь?

– Чего, чего?

– Если что не так – пахан устроит. Смотри!

Он, поскуливая, спрятался за спину соседа.

– Пайка скоро? – шепнул я в ухо третьему.

– Не знаю.

– А ты по первой ходке?

– Ой! – заспешил тот в вагон.

Больше спрашивать было не у кого. Вокруг меня образовалось пустое пространство. И, стоило мне к кому-нибудь приблизиться, как тот испуганно шарахался в сторону.

– А может рванем, а? – предложил я в вагоне. – Сделаем ксиву. Возьмем хату. Засядем на малине. Заживем кучеряво!.. А, братан! – я хлопнул по плечу ближайшего ко мне.

– Мама! – жалобно позвал он.

Мое окружение уже в вагоне о чем-то шушукалось, старательно пряча глаза от меня. И я счел нужным предупредить:

– Если что – перо в бок! Концы – в воду! Вода – в реку! Река – в море! А там глубоко!..

Примерно через полчаса двое бойцов с автоматами сопровождали меня в купе лейтенанта.

– Сидел? Срок тянул? – строго спросил меня тот.

– Никак нет!

– Как попал сюда?

– Через военкомат.

– Так что ж ты здесь в корешей и паханов играешь?

– Так они ж преступники, товарищ лейтенант.

– Кто преступники?

– Ну эти, стриженные, в вагоне.

– Ха! Ха! Ха! – рассмеялся лейтенант. – Это, брат, армия, а не зона. Там твои коллеги – будущие воины.

– А прикид?

– Так проводили. Иди назад и больше не мути воду, – напутствовал меня лейтенант. – А ты бойкий хлопец. За пять минут столько человек на уши поставил. Гражданская специальность-то есть?

– Токарь. Второй разряд.

– Отлично! – обрадовался тот. – Тогда я, пожалуй, тебя к себе возьму.

– Это куда?

– К танкистам. В ремроту. А что ты еще умеешь?

– Могу подражать разным голосам. Мог бы выступать в армейском ансамбле.

Я продемонстрировал свое умение. Правда, помня недавний урок, человеческие голоса я копировать не стал. Зато пролаял, проблеял и прокукарекал.

– Да ты настоящий артист! – удивился лейтенант. – А петухом вообще здорово получилось. Но в армии это тебе не пригодится. Иди!..

И я отправился на свое место.

Когда раздавали ужин, мои будущие коллеги преподнесли мне мятую шоколадку и початую бутылку водки.

Водку я вылил прямо в окно.

– Мы теперь боевая часть, – объявил я, – а не какие-то гражданские разложенцы!

Все обреченно промолчали. Шоколадку я съел один.

– Надо бы делиться, – заметил я. – Но она маленькая. Поэтому я поделюсь своими ощущениями.

В ответ послышался общий вздох.

Человек в скверике.

В привокзальном скверике нас встречал Ленин, отлитый в бронзе на высоком постаменте.

Он стоял в традиционной позе: вполоборота, раздвинув мощные, позеленевшие от времени ноги, чуть подавшись вперед. На нем было распахнутое настежь пальто, костюм с жилеткой и галстуком. Он был простоволос. В одной руке он держал смятую рабочую кепку, другую вытянул вперед.

Во всем его облике подчеркивалась мысль о его прямой связи со всеми слоями советского народа.

Кепчонка указывала на его принадлежность к пролетариату. По костюму-тройке и галстуку он определялся как представитель трудовой интеллигенции. А постамент-опора под ним как бы олицетворял матушку-землю, то есть отражал его родство и единение с еще одной важной силой общества – крестьянством или колхозниками.

В его фигуре чувствовались готовность и желание к произнесению страстной, убедительной речи.

Но если поза его выглядела разумной и объяснимой, то позиция выглядела довольно странной: он стоял спиной к вокзалу.

Выходило, что прибывшие его не интересовали. Приехали и приехали. Никуда не денутся. А свою энергию, пафос, мощь своего темперамента он готов был обрушить на отъезжающих.

Получалось, он как бы призывал их никуда не ехать, а остаться и именно здесь и сейчас построить город его мечты.

Гиблое, видимо, это было место…

Впрочем, порассуждать на эту тему мне не удалось. Нас загрузили в машины и повезли в часть.

Прибытие.

Наше появление в части не стало событием.

Не было пышной торжественной встречи, оркестра, флагов и транспарантов. Не было праздника. Нас будто и не ждали.

Перед проходной лежали кучи песка и щебенки с брошенными рядом носилками. В глаза бросился угрюмый покосившийся забор в ошметках облупившейся краски.

В стороне производились какие-то работы. Грузоподъемный кран снял с автомобильного прицепа бетонный блок и занес его над болотом. Солдаты с мостков шестом направляли его. Один махнул рукой.

– Майна!

Блок стал опускаться вниз и мягко проваливаться в болото. Солдаты шестом сбили стропы с крюков. Блок с противным чавкающим звуком скрылся в черной жиже, как будто болото не просто проглотило строительный элемент, но и пережевало его.

– Восьмой за сегодня, – сообщил кто-то из бойцов.

На поверхности, на черном прямоугольнике болотной жижи, оконтуренной зеленой ряской, остались лопающиеся пузыри, будто вода кипела.

– Это ничего! – успокоил руководивший работами невысокий полненький капитан. – Ядро земли крепкое. Мы до него доберемся.

– А нельзя обойти? – поинтересовался я у одного из бойцов.

– Нельзя, – твердо ответил тот. – Будут отклонения от прямой линии. А приказано вести прямо.

Мне сразу почему-то вспомнился наш замечательный школьный наставник Дуралюмин.

И, как оказалось, это было еще только начало…

Сразу за проходной шла короткая асфальтовая дорога, которая заканчивалась широкой прямоугольной площадкой – плацем.

Слева и справа от плаца вытянулись одноэтажные казармы, перед которыми лежал аккуратно подстриженный газон. На нем росли высокие березы.

Впереди виднелся фасад еще одного здания, колоннами похожий на помещичий дом. Это была столовая, как я узнал позже.

Плац убирали и мыли. Несколько бойцов по очереди выплескивали воду из ведер. Шеренга солдат плотно сдвинутыми швабрами гнали эту воду перед собой.

На влажно блестевшей поверхности асфальта проступали белые пятна от вороньих испражнений, будто весь плац был болен человеческой болезнью витилиго.

С берез за процессом следили вороны. Время от времени они что-то прокаркивали и перелетали на другие ветки.

По узенькому бордюру между газоном и асфальтом метался сержант – сверхсрочник в большой офицерской фуражке.

– Надо, ребята! Надо сделать! Вы же комсомольцы!

Коричневая офицерская сумка билась у него на боку.

Распределение.

Сразу по приезду нас отвели в баню и выдали солдатское обмундирование.

Форма преобразила нас. Все ходили возбужденные. Брали под козырек и докладывали друг другу.

– Так точно! Слушаюсь! Бу сделано!

Наконец предбанник покинул последний. Руководивший помывкой прапорщик скомандовал:

– В колонну по три становись!

Это у него вылетело легко и свободно, как бы само собой. Он, видимо, ничуть не сомневался, что его команда будет так же просто и красиво выполнена. И отвернулся.

Я от избытка чувств подошел к нему военным шагом и выкрикнул:

– Есть!

Он внимательно оглядел меня сверху донизу.

– Стройся! Ты сюда прибыл служить, а не жрать!

И снова отвернулся.

Все завозились и затоптались. Увы! Та уверенность и убежденность, что звучали в словах прапорщика, никак не воплощались в действие. Все сбились в кучу и растерянно смотрели друг на друга.

И тогда я решил взять инициативу на себя.

– Беритесь за руки по трое! И прижимайтесь теснее!

– Что ты изобретаешь? – повернулся прапорщик.

– Строю колонну, что бы она была крепкой, – пояснил я. – Один прутик может сломать каждый, а если свести все прутики в один веник…

– Понятно, – прервал меня прапорщик. – Городской?

– Ага.

– Тусовка? Фарцовка? – он изобразил непристойные движения бедрами.

– Как вы угадали?

– Ничего, – успокоил меня младший командир. – Здесь тебя сделают настоящим бойцом.

Само распределение происходило в актовом зале. Офицеры с маленькими звездами на погонах выкрикивали фамилии и уводили новичков.

Меня долго не вызывали, и я уже начал подумывать об ошибке моего призыва.

– А что ты здесь сидишь? – удивился привезший меня лейтенант.

– Жду.

– Так ты уже определен ко мне в роту.

– А где это?

– Здесь. В воинской части двенадцать семьсот шесть.

– Не знал.

– Между прочим, гвардейская танковая часть.

– И что – я тоже буду гвардейцем?

– Непременно.

Я ошалело покрутил головой. Во как! Не успел я надеть военную форму, как тут же стал гвардейцем. У меня еще гражданские батоны в зубах застряли, а я уже вступил в когорту привилегированных воинов.

Гвардейцы всегда одерживают победы. А после их красочно отмечают. Мне представились поющие и танцующие цыгане, пенистое шампанское в бокалах и ночные вакханалии с юными одалисками.

– Да-а-а!..

Впрочем, я, наверно, перепутал гвардейцев с гусарами. Да и обстановка вокруг не предполагала подобных забав.

– Тищенко! – позвал лейтенант.

– Слушаю, товарищ лейтенант.

К ним подошел тот самый прапорщик, с которым мы вместе строили колонну. Выражение лица у него сделалось кислое и обиженное. Он что-то пробурчал под нос. Я уловил лишь одно слово:

– Чмо!

– Токарь второго разряда! – представил меня лейтенант. – Основа есть. Остальному – научим. Забирай бойца.

Первая ночь.

Ремонтная рота, в которую я попал, была кадрированной. По мирному времени в ней числился десяток бойцов, из которых в наличии было всего двое: узбек Алик Утеев и таджик Эдик Рахманов.

Рядовой состав нашего скромного ремонтного табунка располагался в казарме танкового батальона, куда поместили и меня, вместе с танкистами, которые были в полку главными.

Свою первую армейскую ночь я провел отвратительно. Досаждали комары, чужой храп и пуканье. Я долго не мог заснуть.

А потом вдруг провалился в сон и сразу вернулся в гражданскую жизнь…

В отделе намечался день здоровья с выездом за город. По этому поводу среди сотрудников распределяли обязанности.

– Семенов! За тобой спиртное, – объявил мне наш профорг Тюкин.

– Ладно, – согласился я. – А что надо делать?

– Купить водку. Петрович, сколько будем брать? – обратился Тюкин к ветерану отдела Сарапаеву.

– По бутылке на нос. Итого двадцать. – пробасил тот.

– Нас же в отделе восемнадцать. И есть женщины.

– У нас женщины и мужчины равны, – вмешалась в разговор младший научный сотрудник Лариса, посверливая меня глазами.

– Верно, – поддержал ее Сарапаев. – И запас всегда нужен. Если не доберем – куда в лесу бежать?

Мне вручили деньги и отправили в магазин.

Очередь в магазин тянулась с улицы. Я протиснулся в двери, чтобы справиться о наличии водки. На меня заорали и стали толкать…

Я проснулся.

От неясного гула голосов, топота ног по деревянному полу дрожали стенки в казарме. В рассветной полутьме метались фигуры полуодетых людей.

– Что это? – спросил я у соседа Алика Утеева.

– Это у танкистов. Тревога, – он сладко зевнул. – Это не нас, спи!

Первое задание.

Несмотря ни на что, утром я встал в превосходном настроении.

Гвардеец, военный человек – новая жизнь манила и интриговала меня. Мне немедленно захотелось совершить какой-нибудь подвиг.

Например, закрыть грудью вражеский пулемет. Но только чтобы его в этот момент заклинило. Или кончились патроны.

Или поднять людей в атаку с криком:

– Ура!

Но что бы враг испугался и побежал. А не стал отстреливаться.

Или ползти по-пластунски, на животе, чтобы передать важный пакет. Или взорвать мост. Или зажать зубами оборванный телефонный провод и восстановить порушенную связь. Но чтобы гаишники обязательно перекрывали движение, когда буду пересекать дорогу, чтобы меня не раздавили как бесполезную гусеницу.

Словом, хотелось выполнить трудную боевую задачу, остаться живым и скромно ждать в уголке награду и славу.

А с понедельника я решил готовить себя. Заниматься зарядкой, обливаться холодной водой, дважды в день чистить зубы. И обязательно отдыхать после обеда в мертвый час. Если, конечно, он будет – как в пионерлагере.

И меня совсем не напрягло, когда прапорщик Тищенко прямо с утра взял меня в оборот.

– Солдат должен уметь все! – объявил он.

– Так точно! – молодцевато вытянувшись, подтвердил я.

– Голосистый! – заметил он. – А пилить и колоть дрова умеешь?

– Так точно!

– Вот сегодня этим и займешься!

– Это боевая задача? – спросил я.

– Самая боевая! – подтвердил прапорщик.

– В рамках конверсии? – уточнил я.

– Именно. В этих рамках. А можно на козлах. Это удобнее.

– Есть! Разрешите выполнять?

– Ладно, – размягчился прапорщик, – пойдешь с Утеевым и Рахмановым.

– Разрешите быть старшим группы?

– Командовать хочешь?

– Так точно! Есть! Слушаюсь!

– Вот и слушайся… А старшим у вас будет Утеев. Утеев, помнишь, куда идти?

– Ага.

– Что такое ага? – возмутился прапорщик.

– Есть!

– Ну, идите.

– Так надо пилить и колоть дрова? – переспросил я.

– Ну да! – подтвердил Тищенко, вглядываясь в мое лицо.

– Слышали? – повернулся я к своим напарникам.

– Да.

Я задержался возле прапорщика.

– Зря вы не сделали меня старшим. Что-то я в них сомневаюсь.

Тищенко пробуравил меня взглядом. Но не заметил в моих чистых голубых глазах ничего кроме горячего желания добросовестно выполнять приказ.

– Ты не сомневайся, – напутствовал он меня. – Ты действуй.

Мы подошли к сараю. Как сказал Утеев, это был сарай нашего прапорщика. Прямо посередине сарая стоял желтенький «Запорожец». Внутри него вдоль стен были сложены аккуратные поленницы дров. Снаружи у стены валялись толстые суковатые бревна.

– Пиляй! – предложил мне Утеев, протягивая пилу.

– Я лучше каляй.

– Что, что?

– Ну это – рубай! – я сделал движения руками сверху вниз.

– А-а!..

Он потянул бревно к козлам. Я его остановил.

– Что ты собираешься делать?

– Пилять с ним, – он указал на Рахманова.

– Балда! – завопил я, хватаясь за голову. – Ты понимаешь русский язык?

– Понимаешь.

– Что тебе велел напилить и наколоть прапорщик?

– Дров.

– Дрова! А что собираешься пилить ты?

– Эта! – Он указал пальцем.

– Бревна! А такого тебе никто не приказывал.

Он призадумался. А я продолжил атаку.

– Приказ командира – закон для подчиненных. Ты хочешь его нарушить. В военное время тебя бы отправили под трибунал.

– Дрова надо жечь, – возразил бедный Алик.

– Правильно! Чем больше чурка, тем выше пламя. Чем выше пламя, тем больше жар.

– А это? – Он ткнул пальцем в бревна.

– Это он приготовил для строительства бани. Сруб. Пятистенок. – Я развел руки в разные стороны. – Нужно быть полным идиотом, чтобы портить столь ценную древесину.

– Пойду к прапорщику, – не сдавался Утеев.

– Напрасно, – сказал я. – Ты покажешь себя глупым и бестолковым человеком. Опорочишь нацию, которая славна своими выдающимися мыслителями.

Я был многословен, красноречив и убедителен.

Мы честно выполнили приказ. Мы напилили дрова. Сколько успели. Примерно половину поленницы.

Когда прапорщик увидел плоды нашего труда, он схватился за голову. И ничего удивительного: конверсия – процесс для военных болезненный.

А желания совершить подвиг у меня не поубавилось.

Вступление в профессию.

Лейтенант Изотов завел меня в мастерскую возле танковых боксов.

– Вот твое рабочее место, – поведал он, – верстачок, тисочки, точило.

Верстак стоял чистый. Тиски были аккуратно прикручены. А на точиле даже находился защитный пластиковый экран.

Лейтенант смахнул щеткой с верстака несуществующие пылинки.

– А это инструмент: рашпили, надфили, мечики, плашки, – повел он рукой.

Инструмент был аккуратно разложен по полочкам, подписан и пронумерован.

– Есть и токарный станок. Но – не работающий.

Все это великолепие могло произвести сильное впечатление на настоящего металлиста. И, по разумению лейтенанта, я должен был захлебнуться от восторга и подпрыгнуть до потолка.

Он совершенно не понимал моих планов. Он видел во мне будущего воина – ремонтника. А я мечтал как бы всего этого избежать.

Я знал про себя: все, что я делаю руками, у меня выходит плохо и коряво. Я знал, но не комплексовал.

Я верил в теорию компенсации. Если у человека один орган работает слабо, то другой – трудится с избыточной силой. И, если у меня непригодные к работе руки, то зато умная, полная мыслей и идей, голова.

Так я считал. Это меня грело.

Лейтенант об этом даже не догадывался, поэтому с энтузиазмом продолжил:

– Сейчас мы изготавливаем каркасы из арматуры.

– И как это производится? – поинтересовался я.

– Просто. Берем арматуру, режем ее на куски: четыре – по полтора метра и пять – по восемьдесят сантиметров.

– Я, пожалуй, запишу.

– Можешь записать. Но это легко запомнить: четыре – по полтора, пять – по восемьдесят.

– Да, это незатейливая работа, – согласился я.

– Это еще не все, – предупредил лейтенант. – Короткие куски гнем в квадрат со стороной двадцать сантиметров. Длинные прутья – это вертикальные стойки, а квадраты – это стягивающие и удерживающие конструкции. Стойки крепим проволокой по углам квадратов. И все! Каркас готов!

– Здорово придумано! – одобрил я. – А кто все это делает?

– Что?

– Ну это: режет, гнет, привязывает?

Лейтенант согнал с лица выражение доброжелательности.

– Все это делаешь ты! Режешь ножовкой по металлу, сгибаешь в тисках. Привязываешь произвольно – лишь бы вся конструкция держалась.

– Я все понял, – сообщил я.

– Вот и отлично! Это не совсем токарная работа, – извинительно заметил лейтенант, – но это – холодная обработка металла, в которой ты числишь себя специалистом.

– Верно, – подтвердил я.

– Тогда – вперед! – одобрил он мои будущие действия.

Арматура – длинные ржавые прутья – кучей лежали на улице возле мастерской. Бойцы пилили ее прямо на месте, сидя на корточках и положив под место реза деревянную чурку.

Признаюсь, меня не вдохновило ни само действо, ни будущий результат.