Kitabı oxu: «Необойденный дом», səhifə 5
За ним и женщина кинулась старухе в ноги.
– Ты ли это, матушка? Уж где мы тебя ни искали! Все очи по тебе выплакали.
– Вы ли это, дети? – говорила старушка сквозь слезы. – Как вас Бог помиловал? Что с вами было?
– Как и рассказать, матушка, – отвечал светло-русый мужчина. – Как ты пошла на богомолье сюда в пустынь, мы пождали тебя день, другой, – видим, нет тебя, и пошли на поиск: и приходили в монастырь, и весь лес исходили, и голосом тебя кликали, и прохожих спрашивали – ниоткуда ни весточки. Прошёл год, прошёл и другой, прошло пять и десять; уж давно мы тебя, родную, за упокой поминали, горевали да плакали. Прошло ещё лет с десяток, меж тем за сестру присватался человек изрядный, и я нашёл себе по сердцу невесту, мы побрачились, родимая, прости, что без твоего благословения – мы тебя в живых не чаяли, – вот посмотри, и внучата твои…
Горько было нам без тебя, родимая, – часто поминали мы о тебе, – но во всём другом была нам несказанная благодать Божия. Все мы здоровы, дети нам утешение; что ни посеем, сторицею взойдёт; в торговлю пустим – нежданная прибыль; словом, что ни предпримем – как будто святой о нас старается, невесть откуда со всех сторон добро нам в дом идёт.
Старушка сотворила в глубине сердца благодарную молитву.
– А цел ли у тебя рушник, который я тебе шила? – спросила она, улыбаясь.
– Ах, родная, не прогневись; чудное дело свершилось. Давным-давно, лет тридцать, вижу я сон, будто хожу по лесу и ищу тебя и вот будто бы слышу твой голос, – иду, иду, вдруг вижу, как будто поляна передо мною, а на поляне дубовый дом с закрытыми ставнями, ворота на запоре, и вышли из дома незнакомые люди и стали звать меня к себе, я не пошёл – а они бросились на меня, ограбили, отняли твой рушник, меня изранили – и бросили в реку. Тут я проснулся; поутру смотрю – нет твоего рушника, уж где ни искали, никак найти не могли. Лет через десять потом сестре чудится такой же сон, видит она, как будто тебя ищет по лесу и голос твой слышит – вдруг перед ней поляна, на поляне такой же дубовый дом с закрытыми ставнями, ворота на запоре, – из дома выскочили незнакомые люди, ограбили её, отняли у ней ожерелье, её изувечили и бросили в реку – тут проснулась сестра, смотрит – нет на ней твоего ожерелья; уж не гневи себя на нас за эту потерю, родная, – мы к ней и ума приложить не умеем.
– Ничего, детушки, я так, из любопытства только спросила.
– Да где же ты была, родная?
– Не спрашивайте, была я по воле Божией; а теперь войдёмте лучше опять в церковь да отслужим молебен, – а потом покормите меня, родные, – у меня с утра крохи во рту не было… с утра! – повторила про себя старушка, качая головою. – Чудны дела твои, Господи!
Вся семья вошла в церковь; опять невидимый голос прошептал в ухо старушке: «Помолися о грешном рабе Фёдоре». В тёмном углу распростёртый лежал старик и лицом ударял себя о холодные камни.
Протекло лет тридцать с той поры. Однажды настоятель отдалённого монастыря на Белом море призвал к себе иеромонаха8:
– Отец Феоктист, – сказал он, – в ближнем селении умирает стадвадцатилетняя старица, просит исповеди; приходский владыко ушёл с требами9, – ты на очереди, но боюсь послать тебя хворого, измождённого постом и бдением, – не дойти тебе до селения…
– Господь пошлёт силу, – отвечал старец, – позволь сотворить послушанье.
Радость была в доме стадвадцатилетней старицы, когда узнали, что посетит её отец Феоктист; всем знаемо было благочестие престарелого инока. Во власянице, отягченный веригами10, едва дышащий подошёл старик к умирающей – вся многолюдная семья до земли поклонилась ему. Но как взглянул он на умирающую, так и заплакал горючей слезою.
– От тебя ли Бог привёл меня услышать греховную повесть? Узнаёшь ли ты меня, святая? Помнишь ли ты грешного раба Фёдора, спасённого тобою? Прошло много лет – Бог сподобил меня и принести покаяние, и понести казнь, и получить помилование, сподобил и чина ангельского, – но и теперь, как вспомню о былом, сердце живою кровью обливается, лишь постом и молитвою душу свою освежаю… мне ли, недостойному, принять грехи твои, безгрешная?
