Kitabı oxu: «Рассказы и стихи»

© Оформление. ООО «Издательство «Перо», 2024

© Плёсов В. И., 2024

Рассказы

Михалыч

Нелегко со взрослыми детьми. Совсем нелегко.

– Чего тебе? – зашипела дочка, как только Георгий Михайлович открыл дверь в её комнату.

– Ничего. Газету ищу, – попытался как можно строже произнести отец. Но со стороны это выглядело как оправдание, Георгий Михайлович это понял сам.

– Нет тут газет. На кухне поищи.

– Сейчас поищу, – не торопился отец уходить, желая показать дочке, что он всё-таки в доме хозяин и волен входить в любую дверь. Но всё это было натянуто и неубедительно.

«Вырастил на свою шею, – подумал Михалыч. – Кобылица, быстрей бы замуж!» Он походил по комнате дочери туда-сюда, уже из упорства не желая уходить сразу, попытался тронуть какие-то бумаги на письменном столе – вдруг газета под ними, – но дочка вскипела: «Я же сказала, что нет здесь твоей газеты!»

– Она моя такая же, как твоя, – с упрёком выпалил отец и, не желая больше тратить нервы, вышел. Прошёл во вторую комнату, которая была его с женой, лёг на диван и включил телевизор. Астра, беленький пудель-девочка, тут же запрыгнула ему на живот и уставилась в глаза хозяину. Георгий Михайлович утопил пальцы в её курчавой шерсти и стал бессмысленно и не слушая диктора смотреть на экран.

Зазвонил телефон. Георгий Михайлович приподнялся аккуратно, чтобы не потревожить собаку, и потянулся к трубке:

– Да, слушаю.

Попросили к телефону дочку.

– Ольга! – крикнул он за стену. При этом собака вздрогнула, и Михалыч, извиняясь, накрыл ей голову ладонью и погладил.

На пороге комнаты появилась дочка.

– Тебя к телефону, – опять же строго сказал он, протягивая трубку, и снова лёг.

Дочь взяла трубку в одну руку, телефонный аппарат в другую и, путаясь в длинном шнуре, вышла в коридор.

Георгий Михайлович видел, да и вообще знал, что эта операция перетаскивания телефона раздражает дочь. Сколько раз она просила установить второй аппарат, но он этого не делал – из-за какого-то упрямства характера.

Он посмотрел сейчас ей вслед и даже на её спине прочитал злость, почти ненависть к нему и к «такой» жизни.

«Записалась бы в какую-нибудь секцию или пошла бы на улицу, погуляла, хотя бы вот с собакой; сидит всё дома, – думал сокрушённо Георгий Михайлович. – Одиннадцать лет в школе проучилась, на третьем курсе института, а никого во дворе не знает, даже в своём подъезде. И не здоровается ни с кем; сколько раз об этом бабульки говорили и мне, и Гальке. Нет, мы не такими были; играли всем двором в футбол, в волейбол, в этот – как его… штандер, в салочки, в казаки-разбойники… А они!.. По физкультуре в аттестате «четвёрка», а я бы ей и «тройку» не поставил. Ведь есть же у неё данные: стройная, высокая, и ноги длинные… Но зад рыхлый. Это оттого, что все дни сидит. Через десять лет обрюзгнет, как старуха… Э-хе-хех! Оля не такая была…» И Георгий Михайлович стал вспоминать Олю, свою одноклассницу и первую любовь, в честь которой и назвал дочку. Но это была его самая сокровенная тайна, о которой никто не знал, включая и близких. Когда родилась дочка, Михалыч даже обрадовался, что не сын, и сам предложил назвать её Ольгой, мотивируя, что Ольга Георгиевна – звучит, и жена, ничего не подозревая об истинных причинах мужа, согласилась. А та Оля, Оля Голикова, так и осталась в его жизни единственной настоящей любовью.

Входная дверь хлопнула. Георгий Михайлович очнулся от своих воспоминаний и услышал в коридоре женские голоса. Это пришла с работы жена и о чём-то разговаривала с дочкой.

– Пойдём погуляем, – сказал вслух Михалыч, обращаясь к собаке, и поднялся с дивана.

Жена, не заходя в комнату, прошла сразу на кухню, и оттуда уже раздавались звон посуды и шум льющейся из крана воды.

– Мы гулять пошли, – одеваясь в коридоре, крикнул Георгий Михайлович жене. Она выглянула в дверной проём и молча проводила его взглядом.

На улице, хотя не было ещё снега, но ощущался морозец, и Георгий Михайлович застегнул молнию на куртке почти до самого подбородка. Достал из кармана «Приму», закурил и пошёл в темноту, налево от подъезда, где сбоку дома росли старые каштаны, посаженные его отцом и другими мужиками, когда маленький Гоша ещё ходил в детский сад.

Через пятнадцать минут, выгуляв собаку, Михалыч вернулся к подъезду, сел на скамейку и закурил вторую сигарету. По тротуару кто-то шёл.

– Здорово, Михалыч! – весело приветствовал его подошедший мужчина. Это был Валерка Павлов, бывший одноклассник Георгия Михайловича, живший в этом же подъезде. От него сильно пахло спиртным.

– Здорово, – ответил Михалыч и протянул руку.

– Что-то сегодня похолодало, – сказал, передёрнув плечами, Павлов, чтобы начать разговор.

– Присядь, Валер, посиди, – предложил Михалыч и кивнул на свободное место возле себя.

Валерка присел. Хотя был он того же года рождения, как и Георгий Михайлович, но по отчеству его ещё никто не называл. Впрочем, и остальные их бывшие одноклассники, которые жили в этом же районе, тоже оставались для всех них Сашками и Андреями. Просто комплекция Георгия Михайловича – а весил он далеко за сотню – располагала к уважительному обращению.

– Где ты сейчас? – спросил Михалыч, имея в виду работу.

– Кровельщиком в кооперативе.

– По жёсткой кровле?

– Нет, по мягкой. – И Валерка принялся рассказывать про свою работу. Потом, хитро улыбнувшись, спросил сам: – А ты всё прорабом или уже начальником СМУ?..

Михалыч помялся и, предупредив, чтобы одноклассник никому из «наших» не рассказывал, сообщил, что четвёртый месяц сидит на инвалидности, на второй группе.

– И что с тобой? – нерешительно спросил Павлов. Хотя жили они рядом, но встречались только так, случайно, и друг о друге знали мало.

– Тромб у меня, – прямо ответил Михалыч.

– Где?..

Георгий Михайлович приподнял штанину на одной ноге и продемонстрировал довольно большой вертикальный рубец на икроножной мышце.

– Операцию делали, – пояснил он, – но поймать его не смогли. Только с места тронули. Теперь возле лёгкого застрял. – И Михалыч поводил рукой по грудной клетке.

– На себе не показывай, – предупредил Валерка, – примета плохая.

– А-а-а!.. – сплюнул Михалыч. – Может, завтра подохну… Вон, жена волком смотрит, и дочка огрызается.

– Да ладно, – стал ободрять его Павлов. – У дочки возраст такой, а мы пока не старые! Ещё с женским полом побалуемся, водочки попьём! Кстати, у меня сегодня день рождения, давай по пятьдесят грамм…

Михалыч заколебался: «Мне нельзя». Но всё же спросил: «А какая у тебя?»

– Не водка. Коньяк, Михалыч, восемь звёздочек!..

– Такого не бывает.

– Бывает. Это сколько лет выдержки: пять лет – пять звёздочек, восемь лет – восемь звёздочек. Ну, правда, восемь звёзд никто тебе рисовать не будет, но написано точно – из коньячного спирта восьмилетней выдержки. – И Валерка достал из полиэтиленового пакета, который поставил на асфальт между ног, чуть початую пол-литровую бутылку. При тусклом свете лампочки, висящей у подъезда, он, запинаясь, прочитал вслух надпись на этикетке, чтобы товарищ удостоверился.

– Ну, наливай тогда, – сказал Михалыч.

Валерка следом за бутылкой выудил пластмассовый стаканчик и плитку шоколада «Алёнушка».

– За тебя, за твой день рождения! – поднял Михалыч руку с налитым наполовину стаканом.

– Давай… – подбодрил его Валерка. Потом налил себе.

– Значит, тебе сорок четыре? – спросил Михалыч, закусывая шоколадом.

– Да, – ответил Павлов. – Столько же, сколько и тебе.

– Но у меня день рождения полгода назад был, весной, а у тебя сейчас. Как же мы тогда в один класс попали?

И мужчины стали анализировать этот нюанс и вспоминать школьные годы. Собачка Михалыча, Астра, покорно сидела возле скамейки и смотрела на хозяина.

За полчаса допили бутылку, и Валерка предложил «покрыть сверху лачком». Он наказал товарищу дожидаться его здесь, а сам отлучился до ближайших коммерческих палаток.

Через два часа, сильно покачиваясь и хлопая друг друга по плечам, бывшие одноклассники вошли в свой подъезд.

Всякий раз, когда перебирал, Валерка Павлов спал плохо. Вот и сейчас он проснулся в полной темноте, включил настольную лампу и посмотрел на часы. Было десять минут третьего. Болела голова и хотелось пить. Он встал и осторожно, чтобы не шуметь, прошёл на кухню. Жена спала за закрытой дверью, в зале. Она всегда ложилась отдельно, когда он был нетрезвый.

Валерка включил газ и поставил на плиту чайник. Сам сел на табурет и стал ждать. Когда чайник зашумел, навёл себе крепкого чаю без сахара и с кружкой подошёл к окну. Сердце неприятно кольнуло. У подъезда тихо, с выключенными фарами, стояла скорая помощь. На ум сразу пришла передача «В мире животных» и сцена, когда львы пируют на убитой туше, а грифы сидят в стороне и ждут своей очереди на добычу. «Тоже стервятники, – подумал Валерка. – И как тихо подъехали, ничего не было слышно!» Ещё раз посмотрев с неприязнью на белую «газель» с красной полосой и крестом на боку, Валерка отступил от окна, допил чай и пошёл спать.

Кончилась осень. Наступила зима. Возвращаясь однажды после работы, Павлов встретил Михалыча. Тот выходил из подъезда с собакой и выглядел ещё более грузным, чем в последний раз, когда они сидели здесь на скамеечке три месяца назад. Остановились.

– Что-то тебя не было видно давно? – спросил Валерка.

– В больнице лежал. Третий день всего дома.

Валерка сразу вспомнил свой день рождения и машину скорой помощи ночью, под окном.

– После того раза?.. – спросил он.

– Ага, – устало выдохнул Михалыч. Помолчал и сказал, обращаясь к своей собачке: – Пойдём, Астроч-ка, погуляем.

Валерка посмотрел вслед своему товарищу, на его совсем старческую походку, обвисшие плечи и вдруг до боли ясно осознал, как быстро, как невыносимо быстро прошла их жизнь.

Свинг

– Что-то я не напился, – сказал Костя и попросил таксиста остановить машину.

Серёга и Толик, сидевшие на заднем сиденье и знавшие своего приятеля, промолчали. А Костя Волгин вышел из такси и, не до конца прикрыв дверь, проваливаясь по щиколотку в снег, направился к ближнему киоску, стеклянный фасад которого украшали десятки сортов алкогольной продукции.

Приятели и таксист наблюдали, как Костя купил бутылку водки, тут же, у палатки, выпил её залпом из горлышка и, нисколько не покачиваясь, пошёл обратно к машине, закусывая на ходу чипсами из пакетика.

– Вот теперь можно ехать дальше, – удовлетворённо сказал Костя, садясь опять на своё место рядом с шефом.

– Первый раз вижу такое!.. – с восхищением и даже с завистью произнёс тот. Серёга, и особенно Толик, видели это не один раз и поэтому опять промолчали.

Костя повеселел, язык у него, обычно неразговорчивого, развязался, и он принялся рассуждать с водителем обо всём подряд: о водке, о работе, о машинах, о президентских выборах, о сотрудниках ГАИ…

– А машину ты вести сейчас сможешь? – спросил шофёр.

– Спокойно смогу, – ответил Костя.

– Сколько же тебе надо, чтобы упасть? – не унимался шеф.

– Ведро, – с заднего сиденья ответил за Костю Толик, проработавший с ним уже семь лет и знающий его лучше Серёги, который был самый молодой из них – и по годам, и по работе в бригаде.

– Ну, не ведро, – поправил Волгин приятеля, – а трёхлитровую банку на спор выпивал.

– Водки?! – изумился водитель.

– Самогонки.

– Спортсмен, что ли?.. – оценивающе посмотрел водитель на пассажира.

– С чего ты решил?

– Да видно, что не слабый. – И через паузу добавил: – Брат у меня, двоюродный, спортсмен был. Борец, мастер спорта. Четыре бутылки подряд выпивал…

– И что с ним?

– Спился. Два года как умер… – грустно констатировал шофёр.

Недолго помолчали. Машина с Ленинского проспекта въезжала на Калужскую площадь.

– На Полянку вас или на Ордынку? – спросил водитель. – Что-то я забыл.

– На Полянку, – донеслось с заднего сиденья.

– Понятно. Там покажете, где остановить.

Машина поехала по Якиманке, свернула направо в один из переулков и через минуту была уже на нужной улице.

– А вот здесь давай у светофора нас и высади, – сказал Костя.

Когда расплачивались, шофёр, ещё раз посмотрев на квадратную фигуру Кости, не удержался и спросил:

– «Вольник» или «классик»?..

– Боксёр, – чуть улыбнувшись, ответил Волгин. – Бывший… Тоже мастер. – И вышел из машины.

– Серёга, беги очередь к «кормушке» занимай, – распорядился Толик. – Мы следом подойдём.

Серёга быстро, на красный свет перешёл улицу и стал спускаться вниз по ещё одному переулочку, спеша попасть в контору и занять место возле кассы. Сегодня был день получки.

Минут через сорок все трое выходили из небольшого двухэтажного здания строительного управления. Деньги лежали в карманах, и по этому поводу, перед тем как разъехаться по домам, необходимо было «добавить»… Пошли в ближайший магазин, взяли литр водки, закусить и стали искать место, где бы спокойно пристроиться, подальше от посторонних глаз.

– Я знаю местечко, – сказал Толик. – Там дом сносят, забором огородили, и ментов нет. Пошли!

По переулкам вышли к нужному дому. Вокруг него был дощатый забор, в котором виднелось пара дыр.

– Давай сюда! – уверенно командовал Толик, направляясь к одной из них.

Он первым и пролез в неё. Когда Костя собирался проделать то же самое, Сергей обратил его внимание на четырёх взрослых, тридцатилетних, примерно, ребят, которые, вроде бы, шли в их сторону.

– За нами идут, – сказал парень. – Я их ещё у магазина заметил.

Костя несколько секунд молча смотрел на незнакомцев и потом полез за забор.

– Вы чего тормозите? – нервно спросил Толик, когда его приятели оказались рядом с ним. – Не май месяц, да и темнеет уже…

– Ребята там какие-то подозрительные, – стал объяснять Серёга. – Десять минут уже за нами идут.

Толик глянул на самого молодого из их компании, потом на Костю и высунул голову в дыру. Когда он после этого опять посмотрел на Волгина, тот, окинув взглядом утоптанную снежную площадку, на которой они стояли, спокойно произнёс:

– Тут я их и буду класть…

– Ты что, правда боксёр? – даже как-то испуганно поинтересовался Серёга.

– Нет, инструктор по аэробике, – съязвил Толик. – По Союзу в десятку сильнейших полутяжев входил. Смотри, что сейчас будет! – И, обращаясь к Косте, заботливо, почти как доктор, спросил: – Плечо не болит?

– Побаливает, – дотронулся Волгин до плеча. – Вчера с сыновьями ещё повозился, потянул немного.

– Сколько им уже? – полюбопытствовал Толик. Он и Костя как будто забыли о тех четверых, что были сейчас по ту сторону забора, и непринуждённо разговаривали о семейных делах.

– Шестнадцать и семнадцать, – ответил Костя на последний вопрос. – Греблей занимаются. Здоровые, почти с меня. В последнее время, когда с ними борюсь, уже еле с двумя справляюсь. На той неделе…

За забором послышался скрип снега. Волгин слегка отстранил Толика в сторону и развернулся чуть боком к дыре, чтобы вложить в удар всю силу. В проёме показалась голова незнакомого парня, но, увидев Волгина, стоящего наизготовку, парень исчез. С той стороны послышались неразборчивые голоса и потом удаляющийся снежный скрип.

– Ушли, – сказал Сергей.

Толик высунулся в дыру и подтвердил: «Ушли». Костя, никак не отреагировав на это известие, открыл первую бутылку и стал разливать её содержимое по стаканчикам. Выпили за сегодняшний день, в который работали «не бесплатно…», и завязался обычный в таких случаях разговор, наподобие того, что был в такси.

Закончилась одна бутылка. Открыли вторую. К этому времени уже стемнело. Когда разливали по последнему разу, за забором опять послышался скрип снега под ногами.

– Вернулись… – констатировал Толик, намекая на тех самых ребят.

– Пусть все сюда залезут, – сказал Волгин, не оборачиваясь к забору и допивая свою дозу.

В дыре показался чей-то силуэт. Через несколько секунд человек был уже на этой стороне. Следом за ним пролез ещё один, и они оба шагнули к троице. Когда незнакомцы почти приблизились и один из них сказал, как показалось, с ехидной издёвкой: «Добрый вечер!» – Костя резко повернулся, и его правый крюк достиг цели; при этом он даже, как давным-давно, в спортивной школе, развернул пятку наружу. Парень отлетел к забору, чуть не проломив дыру по соседству с уже имеющейся, и осел на снег. Второй хотел что-то сказать, но не успел и тоже лёг рядом со своим товарищем.

Костя растирал костяшки сжатых в кулак пальцев.

– Вот это хук справа!.. – восхищённо произнёс Толик.

– Свинг, – поправил Волгин.

– Чего? – не понял приятель.

– Свинг, – повторил Костя. – Удар так называется. Двадцать шесть нокаутов…

– Двадцать восемь… – поправил уже Толик. И серьёзно добавил: – Надо посмотреть, может, они того…

Он подошёл к лежащим на снегу.

– Матерь божья!!! – донеслось через секунду. – Делаем ноги! Это менты!..

Все трое замерли.

– Как менты?! – удивился Волгин и приблизился к неподвижным телам.

– Надо уходить, – опять сказал приятель. – Ты одного, кажется, совсем… – и кивнул на милиционера, который привалился к забору. Второй милиционер, постанывая, подавал признаки жизни.

Костя принялся приводить бесчувственного в сознание. Сначала похлопал его по щекам, потом стал растирать ладонями уши.

– Вроде оживает, – сказал Волгин, когда милиционер мотнул головой.

– Ну и хорошо, – обрадовался Толик. – Уходим!..

– Погоди, – остановил его Костя. – Пускай совсем очухается. Мало ли что. У него, кажется, сотрясение…

Ещё несколько минут ушло на хлопоты над милиционерами. Один из них более-менее пришёл в себя, поднялся с помощью Толика и Серёги, но говорить не мог, шатался, мычал и держался за скулу.

– Ты ему вроде челюсть сломал, – сказал Толик.

– Их в больницу надо, – определил Волгин.

– Здесь травмпункт недалеко, – вспомнил Толик. – Давай мы с Серёгой этого поведём, а ты того тащи, сам он вряд ли сможет.

Кое-как через дыру выволокли покалеченных милиционеров, которые оказались сержантами, подхватили их под руки и потащили к травмпункту, который, по словам Толика, был тут где-то рядом.

– Они с пистолетами!.. – удивился Серёга.

– Вот только пистолетов нам не хватало! – отозвался Толик. – За то, что ментов изувечили, лет восемь могут дать, да за оружие ещё…

– Три за побег, пять за детсад… – вспомнив известный фильм, пошутил Сергей.

– Будет нам скоро детсад, с решётками на окнах… В общем, так, мужики, оставляем их у входа и линяем, иначе нас возьмут за задницу и уже точно не отпустят.

Костя слушал приятеля, почти нёс на себе «своего» милиционера и молчал.

Закоулками, чтобы никого не встретить, вышли прямо к травмпункту. Он, правда, оказался довольно близко. У его входа висела светящаяся вывеска: «ДЕТСКИЙ ТРАВМПУНКТ». У дверей была прикреплена табличка: «ДЕТСКАЯ ГОРОДСКАЯ КЛИНИЧЕСКАЯ БОЛЬНИЦА № 20».

– Нам без разницы – детская или взрослая, – махнул рукой Толик. – Сдаём их в регистратуру и уходим.

– Нас могут запомнить… – сообразил Серёга.

– Это правильно, – согласился Толик. – Поэтому оставляем их прямо за дверью; кому надо, тот найдёт…

Так и сделали. Стонущих и не проронивших ни слова всю дорогу милиционеров завели за входную дверь. После этого трое приятелей быстро ретировались.

Когда отошли от травмпункта на несколько десятков метров, Толик предусмотрительно сказал:

– Лучше здесь больше не появляться.

– А как ты думаешь, они нас запомнили? – спросил Серёга, имея в виду милиционеров.

– Вряд ли, но бережёного Бог бережёт.

Ещё через два дома подошли к метро.

– Кто вниз? – спросил Толик.

– Я, – ответил Сергей.

– А ты, «Константин Дзю»?.. – пошутил приятель.

– Нет, я пройдусь до «Добрынинской». Там ещё чекушечку возьму. Что-то я не напился…

И, попрощавшись, Костя Волгин влился в толпу прохожих.

День рождения

Женьки на перроне не было. «Опаздывает, как всегда», – подумал, сердясь, Виктор, отошёл к одному из пилонов и стал ждать.

Прошло минут двадцать, и наконец среди толпы вышедших из поезда пассажиров Виктор разглядел товарища. Тот подошёл торопливым шагом и произнёс своё обычное: «Прости, пожалуйста…» – «Бог простит», – хотел ответить Виктор фразой Никиты Михалкова из фильма «Я шагаю по Москве», но утомлённость ожиданием не располагала к шуткам.

– С днём рождения тебя! – произнёс Женька оправдательным тоном и протянул товарищу большой полиэтиленовый пакет.

Виктор молча взял пакет за ручки и заглянул внутрь. Там была цветная высокая коробка явно чего-то алкогольного.

– Спасибо, не ожидал, – произнёс он, оттаивая, и улыбнулся. – Порадовал старика, – это он намекал на свой возраст, что в их группе он самый старый из «мальчиков». Но тут же вспомнил: – У меня же день рождения неделю назад был!..

– Ну и что! – ответил Женька. И потом, будто вспомнив: – Мы стоять будем или пойдём?

– Пошли, пошли, – опомнился и Виктор. И они направились к эскалатору.

На улице моросил дождь. Часы на Тверской показывали половину пятого.

– А не поздно? – засомневался Виктор. – В деканате, наверное, уже никого нет?

– Они до пяти или даже до шести работают, – успокоил его Женька. – Я туда час назад звонил. А если никого нет, то завтра приеду.

Под мелким дождиком, без зонтов, товарищи заспешили мимо «Макдональдса» и редких прохожих вниз по Большой Бронной.

При входе, в маленьком каменном домике охраны, никого не было, и они, не доставая студенческих билетов, вошли на территорию Литературного института. Здесь тоже было безлюдно. Видно, «дневники» уже закончили занятия и разошлись.

Оставив с левой стороны центральный корпус, направились к двухэтажному зданию заочного отделения. Открыли входную дверь и также не обнаружили охранника. Навстречу попались только двое мужчин, но это были не преподаватели и не студенты, а сотрудники какой-то фирмы, арендующей в институте одно из помещений.

Поднялись по лестнице на второй этаж и подошли к дверям деканата.

– Тихо-то как, – проговорил почти шёпотом Виктор. Его всегда завораживала вечерняя тишина учебных заведений – будь то школа или институт. В такое время казалось, что опустевшее помещение только твоё и ничьё больше, ты понимаешь его и оно тебя, и вы с ним старые-старые друзья.

– Сейчас мы его разбудим… – зловеще улыбнулся Женька и, не постучавшись, открыл дверь.

В первой комнате деканата они увидели сидящего за столом Александра Владимировича, заведующего учебной частью. Его молчаливого, сосредоточенного вида можно было и испугаться – так одиноко и зловеще он выглядел в замершем, почти уснувшем здании. «Как монах в келье, – подумал про него Виктор. – Нет, как летописец. Нестор-летописец…»

Поздоровались, и загадочность, таинственность ситуации была разрушена. Женька стал выяснять свои вопросы, связанные с зачёткой, не выданной ему методичкой, оплатой следующего семестра обучения, а Виктор стоял ближе к входной двери и ждал. Он вообще приехал за компанию – товарищ попросил.

Дверь вскоре открылась, и вошла преподаватель русского языка и практической грамматики. Виктор посмотрел на Женьку. Он знал, что его товарищ к ней неравнодушен, как, впрочем, ко всем дамам «бальзаковского возраста». Насчёт последнего как раз у них даже вышел однажды спор: Виктор утверждал, что «по оригиналу» это возраст женщины от тридцати до сорока, Женька сдвигал эти рамки на десять лет вперёд.

Но сейчас это не имело значения, потому что Она вошла, и Женька, «сделав стойку», глупо заулыбался и стал отпускать какие-то комплименты о «нашем любимом преподавателе». В общем, выглядел смешно, тем более, что Она, пусть и улыбалась всем этим намёкам, но была равнодушна к «школяру». И это чувствовалось.

Виктор хотел побыстрее уйти, но Женька, хотя и решил уже все свои вопросы, уходить теперь не собирался и с сияющим видом пожирал глазами свою «безответную любовь».

Наконец Она прошла в смежную комнату и стала там звонить по телефону. Виктор вздохнул. Можно и нужно было быстрее прощаться и уходить. Время и случай – самые подходящие.

Сказав Александру Владимировичу «до свидания» Виктор чуть ли не за рукав ветровки вытащил Женьку в коридор. Тот ещё продолжал светиться радостью встречи со своей «Дульсинеей». «Дон Кихот несчастный!..» – думал про него старший товарищ.

Спустились на первый этаж. Выглянули на улицу – дождь всё идёт и даже усилился.

– Слушай, – предложил Виктор, – раз такой случай, давай мой день рождения отметим. И выпить у нас есть…

– А ты разве домой не заберёшь коньяк? – спросил Женька.

– А это коньяк?.. Я даже не посмотрел.

– Да, коньяк, и очень хороший.

– Зачем же забирать?! – удивился Виктор. – Аудитории сейчас пустые, зайдём в одну и выпьем, чего нам куда-то ходить. Представляю я, сколько в этих стенах было за семьдесят лет выпито!..

Женька понимающе ухмыльнулся. У них на памяти был случай, когда прошедшей зимой, в феврале, в один из дней экзаменационной сессии, когда они сдавали литературоведение, в помещение заочного отделения пришёл бывший выпускник, окончивший институт десять лет назад. Пришёл пьяный, чуть ни подрался с одним из «ихних», рассказывал, сколько здесь предыдущими поколениями было «употреблено», и читал стихи. Стихи, посвящённые своей жене. Замечательные стихи…

Этот парень, уже мужчина, товарищам сейчас и припомнился, и они принялись искать открытую аудиторию.

На первом этаже оказалась открытой только тридцать первая, «Аудитория Платонова». Но, зайдя в неё и посмотрев на большой портрет Андрея Платоновича, висящий слева на стене, Женька вдруг заявил, что здесь он пить не будет: «Здесь пить грешно…»

Виктор отнёсся сочувственно к принципам товарища, но идти на второй этаж тем более нельзя, там деканат, и он ещё открыт.

– Пошли в читальный зал, – предложил Виктор. – Может, Генка ещё не ушёл.

Генка был из их группы и кроме учёбы работал также в читальном зале институтской библиотеки. В это время он должен ещё быть на рабочем месте.

Под дождём перебежали двор и ввалились в двери одноэтажного строения читального зала. Генка сидел за компьютером в первой направо комнатке. Но зал закрывался. Заведующая уже выключала свет и звенела ключами. Ничего не оставалось, как втроём вернуться в корпус заочного отделения.

– Придётся переступить через принципы… – сказал Виктор и открыл дверь «Аудитории Платонова».

Генка, не зная предыстории выражения, не комплексуя, заявил:

– Бог ты мой, да какие принципы! Заходим.

Зашли, но включили не весь свет, а только две пятирожковых люстры по одну сторону. Сели у стены вокруг второй парты, и Виктор наконец-то достал коробку с коньяком.

– «Наполеон»! – прочитал он и, обращаясь к Женьке, спросил: – Не жалко?..

– Нет, – ответил тот. – Это коньяк моего деда. Когда он умер, то после него запасы остались…

– И когда он умер? – полюбопытствовал Генка.

– Десять лет назад.

– Да у самого коньяка лет десять-пятнадцать выдержки!.. – присвистнул Виктор. – Никогда такого старого не пил…

– И дорогого… – добавил Генка.

– А из чего пить будем? – спросил Виктор. – Стаканов нет. И закуски, между прочим, тоже.

– Закуска есть, – обнадёжил Генка и извлёк из кармана куртки два квадратных печенья. – А вот стаканов нет, – развёл он руками. – Надо было сразу сказать, я бы захватил из читального зала.

– Ладно, ждите меня здесь, – заявил Виктор. – Я сбегаю к метро, куплю стаканчики в палатке и ещё пару шоколадок.

– И воды какой-нибудь, – наказал Генка.

Виктор захватил пустой пакет и быстро вышел за дверь.

Он отсутствовал недолго. Вернулся намокший и принёс укрытые от дождя в полиэтилен три пластмассовых стаканчика, вставленных один в один, и две плитки шоколада.

– А вода где? – возмутился Генка.

– Вода под краном, – ответил Виктор. – Коньяк запивать водой – грешно.

– И пить здесь «грешно»… – повторил свою мысль Женька, разворачивая одну шоколадку и разламывая её на дольки.

Виктор стал открывать бутылку. Но толстая металлическая фольга на ней, предохраняющая пробку, была какая-то «бронированная» и не поддавалась.

– Дай я!.. – сказал Генка, взял бутылку и, достав складной нож, вскрыл.

– Профессионал!.. – определил Женька.

Разливать взялся именинник и намерил всем граммов по пятьдесят.

– За что пьём? – спросил Генка.

– За мой день рождения, – ответил Виктор.

– А у тебя день рождения?.. – удивился Генка. Он до последнего момента так и не знал этого. – И сколько же вам, Виктор Иванович… стукнуло? – перешёл он шутливо на отчество.

– Столько же, сколько вам на двоих…

– А точнее?

– Точнее – сорок пять. «Баба ягодка опять…» Ладно, давайте выпьем.

Руки потянулись к налитым стаканам, но Женька, случайно задев рукавом, опрокинул два из них.

– Эх, да ты уже пьяный!.. – вырвалось с лёгким упрёком у Виктора.

– Да-а!.. – коротко прокомментировал это же самое Генка.

Отыскали возле доски тряпку, которой с неё стирают, и удалили лужу. Налили по второму разу.

– Берём по очереди и аккуратно, – скомандовал серьёзно Виктор и первым взял ближайший к нему стаканчик. За ним, как священнодействие, то же проделали два его товарища.

– Ну, второй раз, за день рождения! – объявил Виктор.

– Чтобы сбылись все ваши творческие начинания! – высокопарно и опять на «вы» добавил Генка.

– За тебя! – закончил Женя.

Осторожно и с опаской поднесли сминающиеся, хрупкие стаканчики к губам.

И тут погас свет.

– Это уже свинство!.. – возмутился Генка. – Эй, кто там балуется? – крикнул он в темноту, и все трое посмотрели в направлении входной двери, где были выключатели. Но дверь была по-прежнему закрыта, и, естественно, возле неё никто не прятался.

– Мистика… – заключил Виктор. – Месть классика. Видели, как Он смотрел на нас?! – произнёс он зловеще. – А всё из-за тебя, Жень, это ты «грешишь»…

Женька молчал. В темноте почти нельзя было разглядеть его выражения лица. Но через секунду он всё же произнёс трагически:

– Конец света… Прямо по Платонову…

– Нет, это Он шутит, – совсем невесело сказал Генка. Он электриком, кажется, в молодости работал, вот и отключил…

– Электротехником, – поправил Виктор. – А электриком я работал.

Он встал и подошёл к двери. Пощёлкал выключателем, свет не зажигался. Щёлкнул соседним, загорелся второй ряд из двух люстр.

– Перебираемся сюда, – позвал Виктор.

Осторожно, чтобы не разлить, перенесли стаканы и другие вещи на стол у противоположной стены. Расселись.

– Так за что будем пить?.. – спросил с иронией Виктор, глядя на дорогую бутылку и на янтарную влагу в стаканах.

– За твой день рождения, Виктор Иванович, уже точно не будем, – сказал Генка. – От него одни неприятности.

– Давайте за технический прогресс! – бодро провозгласил Женька.

– Опять «платоновщина»! – возмутился Виктор. – Это он самозабвенно верил в науку, в технику…

– Они все тогда верили, – вмешался Генка. – Вспомни Герберта Уэллса, Ленина того же…

– Ладно, ладно, – сдался Виктор. – Итак, за науку! За её свет!

– Не к ночи будет сказано… – с сомнением добавил Генка.

– Типун тебе на язык! – упрекнул его Виктор. – Берём осторожненько стаканы, а то уже полчаса прошло, а я ещё ни в одном глазу…