Kitabı oxu: «Туанетт. Том 1»

Şrift:

Художник обложки Александра Уханёва

* * *

Посвящаю свой роман моей доброй помощнице, дорогой внучке Еве Стальновой

Из жизни Татьяны Ёргольской и её питомцев

Жизнь Татьяны Александровны Ёргольской, этой удивительной женщины, не изобилует какими-либо подвигами. Пройдя немало испытаний и предательств, человек светлой души, она всю жизнь стремилась любить близких, излучая доброту своего сердца. До четырнадцати лет она жила в родительском доме. Внезапно умирает маменька, и отец отправляет её в чужую семью. Она оказывается в доме графов Толстых, которые воспитывают её наравне со своими детьми. В Татьяну влюбляется Николай Толстой, и она отвечает взаимностью, но его маменька запрещает сыну жениться на воспитаннице. Ей делают предложения другие мужчины, но она верна своему избраннику. Именно Татьяна Александровна становится истинным наставником Льва Николаевича Толстого.

Часть первая
Граф Николай Толстой

Изгнание из дома

Несчастье и горе обрушиваются на человека, как внезапная буря, и поражают его в самое сердце, оставляя в душе глубокую зарубину на всю жизнь.

Александр Семёнович Ёргольский, помещик средней руки пятидесяти двух лет от роду, жил как Бог на душу положит. Дослужившись до поручика и выйдя в отставку, обзавёлся семьёй, заимел детей, и немало, к которым особой тяги не испытывал, предпочитая большую часть времени проводить на охоте или у своих друзей. Хозяйством руководить, как он выражался, ему было несподручно, поручил управляющему, который его нещадно обкрадывал. Все имения его были заложены. Иногда Ёргольский словно просыпался, замечал, как жена Анна Николаевна, воспитывая шестерых детей, бьётся словно рыба об лёд, сводя концы с концами. Тогда хозяин дома снимал свой любимый халат или охотничий костюм и, облачась во фрак, ехал в заёмный банк или к богатым родственникам, чтобы в очередной раз занять денег, убеждая, что скоро получит причитающиеся ему проценты и всё вернёт сполна. Внешностью он обладал импозантной: стройный, высокого роста; в чёрных, с вороным отливом, волосах не было ни одной седой пряди. Был обаятельным и насмешливым, но стоило кому-либо съязвить в его адрес, как его оливковые глаза пронзали обидчика, и он становился неуправляемым.

Беда обрушивается внезапно. Его жена часто испытывала недомогание, но внимание этому не уделяла, да и муж не хотел замечать её хворей, называя это блаженными нежностями. И когда она вдруг слегла, просто уехал на охоту. Прискакавший через два дня камердинер сообщил барину, что его жена Анна Николаевна волей Божьей помре.

– Чего мелешь, дурак! – вскричал ошеломлённый Ёргольский.

– Истинный крест, барин, – повторил мужик. – Наш батюшка, отец Иоанн, отходную читает.

Уразумев, вскочил на коня и понёсся вскачь. Старшая дочь Елизавета увидала в окно из спальни матери, как к дому подскакал отец, в лице которого не заметила ни грана переживаний. Оно было равнодушно. Войдя в спальню и увидев сгрудившихся у ложа матери детей, картинно припал на колено и хотел всплакнуть.

– Папаша, прекратите балаган, вы не на ярмарке, – сурово взглянув на него, властно произнесла старшая дочь Елизавета.

Вскочив словно ужаленный и пронзив её испепеляющим взглядом, выскочил из спальни. Встретив сестру Татьяну Семёновну, бросил, словно отрезал:

– Девок – забирай, особенно Лизку, много себе позволяет!

– Остынь, Александр, пойми её состояние.

– А почему никто не желает понять меня? Разве мне сейчас легко?

– Ты, Александр, опять о себе, а каково детям остаться без матери!

– Я и говорю, с ребятами уживусь, а девок забирай, очень самостоятельные.

– Я, Александр, тоже не так богата, чтобы воспитывать двух девочек!

– Обратитесь к родне, к тебе прислушаются больше, чем ко мне. Да и два имения у меня забирают с молотка!

– Слышала.

– Вероятно, не сегодня завтра по миру пойду!

– Суму-то себе приготовил?

– Ты опять шутишь!

– Я не шучу. Всё у тебя, Александр, не так. А впрочем, кто кого может переделать? – И сама же себе ответила: – Никто! Ладно, брат, напишу двоюродной сестре – графине Пелагее Николаевне Толстой. Ежели она откажется взять твою дочь, тогда прости и думай сам, как быть.

– Спасибо, Татьяна, – тихо произнёс брат и, опустив голову, ушёл к себе.

Получив письмо от двоюродной сестры Татьяны Семёновны Скуратовой с сообщением о смерти жены брата Александра, у которого на руках осталось шесть детей, и с просьбой взять на воспитание одну из его дочерей, Толстые серьёзно отнеслись к её просьбе и решили взять в семью одну из девочек.

Приехали они в имение к Ёргольскому на сороковой день, к поминкам его жены. Отстояли службу в церкви. Александр Семёнович был тих и грустен. Дочери, зная о предстоящей разлуке с отцом и братьями, посидели за общим столом, а затем ушли в свою комнату. Вещи были собраны, и только комната кричала о том, что они навеки расстаются с родным домом. Елизавета, по-старшинству, крепилась как могла, а Татьяна сидела как потерянная, думая о своей горькой судьбе, поглаживая подушку, на которую пролила немало слёз. А родная тётушка Татьяна Семёновна вместе с Пелагеей Николаевной Толстой свернули билетики, на которых были написаны имена девочек, положили под образа и, помолившись, вынули. Лиза уезжала к родной тётушке Татьяне, а маленькая Татьяна – к Толстым.

Впоследствии Татьяна Александровна Ёргольская вспоминала: «Я уезжала в совершенно незнакомую мне семью и, как там сложится моя жизнь, не ведала. Пропасть разверзлась предо мною, я знала, что папенька решения своего не изменит, и я положилась на свои силы и на волю Всевышнего. Всё во мне будто окаменело. Я не помню, как прощалась с родными и уходила из дома, не оглядываясь, где всё для меня было дорого и свято. Мир в эту минуту представлялся мне таким зыбким и страшным, и казалось, смерть была бы лучшим избавлением. Но солнце светило по-прежнему! В карете Толстых я забилась в угол и сидела не шевелясь. Моё состояние понял граф Илья Андреевич. Он сел со мной рядом, прислонил мою голову к своей груди и всю дорогу так и продержал, поглаживая меня по голове. На моё счастье, дети Толстых встретили меня по-родственному, с восторгом. Узнав, что меня зовут Татьяной, старший мальчик Николенька, закружив меня по комнате, воскликнул: – Вот и не Таня, а Туанетт!

Правда, звучит красиво и романтично, и я согласилась с ним. Теперь меня все так называли! И началась моя жизнь в новой семье».

Первая охота

В Москве, в Кривом переулке, у прихода Николая в Гнездниках, в большом доме широко жил граф Илья Андреевич Толстой со своей семьёй. Не первый день здесь шло торжество по случаю приезда к нему героя Шёнграбенского сражения 1805 года генерала Петра Ивановича Багратиона. На следующее утро был намечен выезд на охоту, и впервые со старшими граф Толстой брал своего одиннадцатилетнего сына Николеньку.

Проснувшись среди ночи, отрок так больше и не смог заснуть. Стоило закрыть глаза, как ему начинало казаться, что он проспал и на охоту уехали без него. Он знал, что папа заказал для него настоящую охотничью курточку, которую он ещё вчера примерил и даже немного походил в ней по комнате. Весь вечер с доезжачим Петром готовил лошадь.

«Мне скоро двенадцать лет, а мама переживает и порой меняется в лице от страха, когда видит меня верхом на лошади. Она, видимо, вспоминает брата Илью, которого прошлым летом сбросил с себя конь. После этого у него вырос горб и ходить он стал как-то боком. Но я не малолетка, да и верхом на коня не в первый раз сажусь. Хорошо, что папа меня понимает!» – с радостью подумал он и, соскочив на пол, подбежал к окну.

Забрезжил рассвет, с каждой минутой яркая полоска света стала увеличиваться. Николенька заметил, что ночью мороз прихватил воду и на карнизе повисли разной величины сосульки. Он засмотрелся на воробьёв, которые прыгали с крыши на белоснежную улицу, а иные гонялись друг за другом, задевая снежные хлопья, купались и весело чирикали, встречая зарождающийся день.

«Что же это я!» – встрепенувшись, спросил он сам себя и стал с поспешностью одеваться, отрешённо подумав, что все уже уехали. Выскочив во двор, увидел форейтора, стоящего с лошадьми. К нему подвели коня, на которого Николенька без содрогания стал садиться, про себя уговаривая его стоять спокойно, и только усевшись и взяв поводья, почувствовал себя несколько уверенней. Следом вышел папа с гостями. К ним подвели лошадей, и Николенька залюбовался статной фигурой Багратиона. Не успел он и глазом моргнуть, как Пётр Иванович оказался в седле, и конь не шелохнувшись стоял под ним.

– А брызги-то уже как будто начались, – то ли утверждая, то ли спрашивая, произнёс Илья Андреевич.

– Рано ещё, недели через две-три, сразу же после Дарьина дня, – ответил ехавший с ним кузен, князь Горчаков.

– Значит, собаки в разъезд не попадут?

– Не должны. Большой оттепели ещё не было.

Николенька старался ехать вровень с Багратионом, продолжая с восторгом рассматривать его. Настоящий грузин, большой, с горбинкой нос, брови дугой; когда улыбается, сама доброта, но не дай бог разозлить – разорвёт на месте. Князь Пётр думал о чём-то своём. Казалось, дремлет, и у Николеньки замерло всё внутри, когда его конь оказался перед большой ямой, и ему подумалось, что князь может сломать себе шею. Но он легонько тронул коня шпорами, и тот, взметнувшись, легко перенёс его.

«Какой же он бесстрашный! – с восторгом подумал отрок. – Именно он, Багратион, сумел провести русскую колонну и целый день отбивал вдвое сильнейшего французского неприятеля под Шёнграбеном в 1805 году. Ему даже Наполеон не страшен. Обязательно буду военным», – твёрдо решил Николенька.

– Князь Пётр, а вы видели Бонапарте?

– Пока что – в подзорную трубу, но вскоре надеюсь разбить его, и тогда увижу воочию.

– Но он же, говорят, непобедим?

– Вздор! Так считают только истинные трусы, а русский солдат его обязательно победит! И мы это уже доказали. Так что подрастайте, молодой человек, и мы ещё повоюем.

Доезжачие остановились внизу, около опушки, поджидая охотников. Выслушав указания графа Толстого, они разомкнули собак и сели на лошадей.

– Го, го, го! – разнеслось по полю.

Гончие с радостным визгом живо рассыпались, а самые молодые были уже далеко впереди, на бугре. Доезжачий трубил в рог. Николенька даже привстал на стременах, с наслаждением прислушиваясь к новым звукам, от которых сладко замирало сердце. Вдруг он увидел резво вскочившего русака, со всей прыти летевшего в дубняк. Было огромное желание догнать самому, но он сознавал, что конь утонет в снегу.

«Ох, князь Багратион его не видит? Прозевает ведь!» – с замиранием сердца подумал юный граф, глядя на стоящего неподвижно князя Петра. Но Багратион мгновенно вскинул ружьё и выстрелил. Собака принесла первую добычу стремянному, который передал её князю Петру.

– С полем, сударь! – поздравил стремянной, снимая перед ним шапку.

– Спасибо, дружок, – ответил он и поднял русака, показывая его всем и нежно приглаживая шерсть на спинке.

– Смотрите, смотрите! – вскрикнул Николенька, увидев, как из-под самых гончих вновь выскочили зайцы.

Гончие понеслись за ними. Дёрнув резко за поводья, Николенька поскакал за русаками и не заметил очередного рва. Конь резко встал, и молодой граф, не удержавшись в седле, перелетел через голову лошади и оказался в яме. Очнувшись, тут же вскочил, испугавшись, что его больше не возьмут на охоту: «Что обо мне подумает князь Пётр?» Илья Андреевич, соскочив с лошади, подбежал к упавшему сыну и спросил:

– Как ты, мой мальчик, что болит?

– Всё хорошо, папа!

– Надо быть осмотрительным, здесь много коварных оврагов.

В это время гончая Милка уже чуть не схватила русака, но он отсел, повернул и свалился в овраг. И опять Милка чуть его куснула, но он вывернулся и, перескочив через ручей, снова побежал. Князья Пётр и Андрей встретили их дружным огнём, и с зайцами было покончено.

Плечо у Николеньки болело, но вида он не подавал, боясь показаться маленьким и смешным. «Ещё подумают, что я струсил, – подумал отрок. – И не только на охоту не возьмут, но и в армии не окажусь!»

– Зря вы, Илья Андреевич, так переживаете! Когда же ему учиться, как не здесь! Если мы своих детей будем растить недорослями, то и офицерами они будут никчёмными. Вспомните князя Горчакова или себя молодым. Мы же в этом возрасте уже сидели в седле! Только так вырабатывается характер! Разве мы с генералом Горчаковым сумели бы преодолеть весь ужас швейцарского похода, не закалив себя с детства? И я верю, что ваш сын Николай будет настоящим воином, – с улыбкой произнёс Багратион.

– Спасибо вам, князь, на добром слове.

«Им хорошо рассуждать, – подумал граф Толстой, – когда своих детей нет. А у меня в доме один калека, а за второго душа не просто болит, а трепещет!»

На следующем поле удача отвернулась от охотников.

– Ничего удивительного, господа, в брызги редко удаётся взять несколько полей. Мороз был только с утра, и вот-вот всё поплывёт! Право, друзья, пора по домам, – потирая чуть одеревеневшие ноги, отвыкшие от верховой езды, заметил Илья Андреевич.

Когда возвращались домой, Николеньке казалось, что он опозорился перед всеми, и, хотя вида не подавал, в груди давило от случившегося конфуза. Князь Багратион, заметив грусть в его глазах, подъехал и потрепал Николеньку по руке.

– Плечо-то побаливает? – с участием спросил Багратион.

– Чуть-чуть, – прошептал юный охотник.

– Это не считается, до свадьбы всё заживёт!

Юный граф зарделся от похвалы и в порыве радости так дёрнул своего коня, что чуть было снова не вылетел из седла.

Впервые сидя после охоты за общим столом, между Багратионом и Горчаковым, Николенька ещё больше утвердился в желании обязательно стать военным, именно гусаром. Только военное дело – и ничего другого. Он решил пока не говорить об этом с папа, так как знал, что родители против его военной карьеры, тем более что он был уже зачислен на гражданскую службу с чином губернского регистратора в архиве.

В новой семье

Узнав о безобразном поступке отца Татьяны, который, по сути дела, выгнал родную дочь из дома, Николенька был вне себя и допытывался у папеньки, почему он не вызвал Ёргольского на дуэль.

– Во-первых, дружок, он меня не оскорблял и вёл себя очень благопристойно, а во-вторых, одному при скудных доходах содержать такую большую семью трудно. Другое дело, что по отношению к дочерям он повёл себя не по-мужски, а предательски. Нужно было по-человечески всё объяснить им и не захлопывать перед ними двери навсегда. Главное, и ты, и сёстры относитесь к ней как к родному человеку, и всё будет хорошо!

– Я понял, папенька.

Несмотря на то что Татьяна оказалась в незнакомой семье, она стремилась как можно скорее войти в ритм семейной жизни, а главное, никому не показывала своего уныния. Больше всех к ней благоволил Николенька. Именно он знакомил её со своими близкими и дальними родственниками, водил и показывал Москву, и вскоре они стали неразлучными друзьями. Графине Пелагее Николаевне не нравилась эта дружба, которая, по её предсказанию, скоро перешла в пылкую любовь. Как-то даже она в сердцах сказала мужу Илье, что, как бы сын крепко ни любил Татьяну, жениться на ней ему она ни за что не позволит. Илья Андреевич не разделял её мнения, но возражать жене по этому поводу не решился.

Однажды, во время чтения истории про Муция Сцеволу, сестра Полина поинтересовалась:

– А Сцевола – это его фамилия?

– Нет, – ответил Николенька, – звали его Гай Муций, а Сцевола – это «левша».

– Так что, у него правой руки не было? – продолжала допытываться сестра.

– Всё у него было, – продолжал брат. – В древнем мире образовалась Римская республика. Её решили завоевать этруски, у которых было громадное войско. Римляне понимали, что устоять против такой силы не смогут. Тогда римский юноша Гай Муций вызвался пробраться во вражеский лагерь и убить этрусского царя. Переодевшись этрусским воином, он проник в их лагерь. В это время воины получали жалованье, и Гай Муций сумел смешаться с толпой. Он стал высматривать царя, которого в лицо не знал. Приняв за царя человека в пышных одеждах, проводившего раздачу вознаграждения, юноша выхватил меч и нанёс ему смертельный удар. Схваченный и обезоруженный, он понял, что убил не царя. На допросе этрусский царь Порсена пригрозил Гаю Муцию пыткой, а тот, чтобы доказать своё бесстрашие, опустил правую руку в горевший в плошке огонь. Потрясённый несгибаемостью юного римлянина, царь вернул ему меч, который тот принял левой рукой, и отпустил на свободу. С тех пор Гай Муций получил прозвище Сцевола, что значит «левша».

Полина во время чтения этой истории заявила, что никто не решится сделать подобного.

– Я сделаю, – ответила Ёргольская.

– Не сделаешь, – с гадкой усмешкой произнесла Полина и стала разжигать на огне линейку, так что она обуглилась и вся дымилась. – Вот, приложи её к руке!

Ёргольская вытянула белую руку, и Полина прислонила к ней обугленную линейку. Таня нахмурилась, но не отдёрнула руку. Застонала она, только когда линейка вместе с кожей отодралась от руки. На вопрос Николеньки: «Зачем ты это сделала?» – Татьяна сказала, что хотела испытать то, что пережил Муций Сцевола. Присутствующие были потрясены её поступком, а Николенька теперь не отходил от неё ни на шаг.

Коллежский регистратор

Николай с неописуемым восторгом всегда глядел на военных, стремясь рассмотреть ордена или прикоснуться к шпаге. А если кто-нибудь из близких людей разрешал походить со шпагой, то радости его не было предела. А каким восторженным блеском сияли его глаза, когда он присутствовал на параде, где тысячный строй чётко и красиво исполнял различные экзерциции. Громада лошадей и красавцев уланов, на пиках которых крепились маленькие флажки с двумя косицами полковых и эскадронных цветов, то двигалась, то замирала. Подрагивая, звенят орудия, и змеёй ползёт с тяжёлым и упругим звуком артиллерия. Развеваются красивыми полотнищами орлы знамён. Нет людей, а только артиллерия, пехота и конница. И Николай жалел о том, что ещё не дорос, чтобы определиться в полк, но дал себе слово, что обязательно будет офицером.

Сестра Николая, Полина, услышав, что маменька категорически против того, чтобы он ушёл в армию, поинтересовалась у неё, почему она так против этого.

– Как вы, дочь моя, не поймёте? Мы недавно похоронили Илью, и Николенька у меня как свет в окошке!

– А я с Алиной не в счёт?

– Что вы, Полина, чушь говорите?

– Ничего, маменька, не чушь. Вам бы скорей от нас избавиться и замуж выпихнуть!

– Будет вам, Полинушка, – со слезами на глазах произнесла графиня. – Не выдумывайте, вы все мне дороги. Илюшенька, душа моя, послушай, что наша Полинушка придумала: будто бы мы с тобой только Николеньку любим, а их – нет!

– Вздор какой-то! – разволновавшись, вскрикнул старый граф, обнял Полину и жену и, прижав их к себе, стоял словно остолбеневший.

– Но маменька не желает отпускать Николеньку в армию.

– Да ему ещё рано туда определяться, – с твёрдостью произнёс Илья Андреевич. – Он ещё отрок, пусть поучится в архитектурном училище.

А там преподавал Карл Иванович Росси, и вскоре Николай Толстой стал его учеником.

Основная задача Кремлёвской экспедиции заключалась в том, чтобы поддерживать в надлежащем порядке находящиеся на территории Кремля постройки. В 1808 году экспедицией были намечены ремонт Потешного дворца и кремлёвских стен и башен, перестройка Вознесенского кремлёвского монастыря. Для подготовки необходимых специалистов было создано архитектурное училище. В нём изучались черчение, перспектива, рисование, пейзажная живопись, орнамент, фехтование и другие дисциплины.

Толстого приняли в это училище, и он с успехом в нём стал заниматься. Он познавал азы пейзажной живописи и рисунка. И если пейзажи у него получались неплохо, то портреты он осваивал с трудом. Ко дню именин сестры Полины¹ он решил создать её карандашный портрет. Несколько дней упорно работал над ним, но заметного сходства с моделью добиться не удавалось.

– Ваша ошибка, граф, – заметил учитель Карл Иванович Росси, – в том, что вы не учли: у всякой головы уровень глаз находится приблизительно посередине, разделяя форму головы пополам. А у вас эта пропорция нарушена.

Взяв карандаш, он поднял глаза чуть выше, и Николай заметил, что Полина на портрете стала чуть похожа на себя. Обучаясь в училище, Толстой начал осознавать: для того чтобы стать полноценным архитектором или художником, надо много учиться. Он видел, с каким старанием и упорством трудится архитектор Росси. Помимо преподавания работает над проектированием Екатерининской церкви в Кремле, создавая проект большого храма для Ниловой пустыни, проект деревянного театра у Арбатских ворот.

Вскоре театр был построен и получился очень красивым. Публика полюбила театр. Пьесы, разыгрываемые там, шли постоянно с аншлагом. По окончании обучения в училище граф Толстой за работы по стенам и башням Китай-города был представлен к повышению в чине и стал секретарём. Но желание стать военным его не оставляло, и он снова просил отца по хлопотать о зачислении в армию.

1.У Николая Толстого две сестры: Александра, уменьшительно-ласковое Алина, Александрин, и Пелагея (Полина).