Kitabı oxu: «Русские на чужбине. Неизвестные страницы истории жизни русских людей за пределами Отечества X–XX вв.», səhifə 3

От греха подальше

Жизнь князя А.М. Курбского в эмиграции сложилась вполне благополучно. Он быстро освоился, успешно приумножил свои земельные владения, уверенно и напористо вел ожесточенные имущественные тяжбы и даже вступал в вооруженные конфликты с местными панами. В 1571 году Курбский женился на богатой вдове и, видно, извлек хорошую выгоду из этого брака. Восемь лет спустя он развелся, чтобы создать новую семью. Умер князь в 1583 году, вряд ли представляя, какие острые споры по его поводу вспыхнут позднее в России.

Пример Курбского не единичен. То же самое проделали князья Дмитрий Вишневецкий, Алексей и Гаврила Черкасские, боярин Т. Пухов-Тетерин, дворянин Б. Хлызнев-Колычев.

В период опричнины побеги за рубеж настолько учащаются, что становятся если не нормой, то вполне обычным явлением. Причем за границу устремляются не только знатные и богатые, но и бояре и дворяне с весьма скромной родословной и прибытками. Ни казни, ни расправы с оставшимися родственниками не могли остановить отток русских за рубеж. Число опальных, ссыльных, по той или иной причине попавших в немилость к великому государю, неуклонно росло, и те, кто получил черную метку, предпочитали не искушать судьбу, а поскорее уносить ноги от греха подальше.

Известны и случаи, когда Иван Грозный не прибегал к расправе над схваченными при попытке перейти границу перебежчиками. Так, он простил за измену не только своего родственника князя В.М. Глинского, но и князя И.В. Шереметева, князя В. Фуникова и некоторых других.

Князь Курбский. П. Рыженко

Интересно, что сам царь, ввиду неудач в Ливонской войне и дестабилизации внутреннего положения в стране, допускал возможность потерять не только трон, но и в результате заговора против себя лишиться жизни. В этих условиях он усиленно, но тщетно ищет союза с Англией, военный флот которой намеревается использовать на Балтике. Одновременно Иван Грозный пытается свататься к английской королеве Елизавете. Получив отказ, он тут же переключается на ее родственницу, девицу Марию Гастингс. Бракосочетание с этой особой, к огорчению русского монарха, тоже не состоялось. А ведь он серьезно рассчитывал жениться на ней, поскольку строил планы в случае осложнения ситуации в России бежать в Англию и найти там убежище.

За границей хорошо устраивались лишь немногие. Большинство беглецов плохо приспосабливались к новым условиям, мыкались и влачили жалкое существование, заканчивая свои дни в полной безвестности. Иным же везло. Им удавалось сделать карьеру. Но таких были единицы. Среди них, например, известен новгородец Петр Розладин. В начале 1570-х годов он бежал в Швецию, поскольку кто-то из его родни был казнен, кто-то подвергся насилию и гонениям. Понимая, что вот-вот настанет и его черед, Петр решил действовать на опережение, сумел улучить подходящий момент, чтобы беспрепятственно пересечь границу, а далее добровольно вступил в шведское войско и дослужился до подполковника. На новой родине он завел семью, и его сын Фриц, по-видимому крещенный в лютеранской вере, со временем получил дворянский титул.

Не по своей воле

Иные причины заставили уехать из Московии церковного человека Ивана Федорова, знаменитого тем, что он одним из первых начал в России книгопечатание.

В середине XVI века переписка книг была надежным ремеслом, которым кормились немало людей. Ничего больше они делать не умели и не хотели, и в типографии, которую при поддержке самого царя Ивана IV наладил в Москве Федоров, увидели прямую угрозу своим интересам и привычной прибыли.

Чтобы не дать опасному конкуренту развернуться, переписчики книг принялись клеветать на печатника. Сочинять про него всякие небылицы, обвинять в колдовстве, сношениях с сатаной, отходе от православной веры, распространении ересей – религиозных лжеучений. Само типографское дело молва объявила затеей дьявола, и невежественная толпа охотно подхватила эти дикие слухи.

Фронтиспис и заглавная страница Апостола. 1563–1564 гг. Иван Федоров и Петр Мстиславец. Экземпляр из Государственной публичной научно-технической библиотеки Сибирского отделения Российской академии наук

Печатный станок не случайно появился в России на столетие позже, чем в Западной Европе. Это объяснялось тем, что в высших церковных кругах Московии великое изобретение Иоганна Гутенберга считали вредным и не давали ему ходу. Вообще почти всякая техническая новинка, исходящая из латинско-католического запада обычно расценивалась как что-то отрицательное, чуть ли не бесовское и оттого пагубное и заведомо непригодное для России. Ведь отношения католического и православного мира носили напряженный характер и нередко выливались в противостояние, скрытую, а то и открытую конфронтацию, за которой стояла борьба за приоритет во всей христианской Европе.

Отсюда понятно, почему так легко и быстро общественное мнение москвичей удалось настроить против Ивана Федорова и его типографии – мастерской сатаны.

Вместе с помощником Петром Мстиславцем печатник был вынужден спешно и не по своей воле покинуть Россию и бежать в Литву. Если бы он промедлил и решил остаться, то, скорее всего, пал бы жертвой расправы разъяренной черни. Вряд ли его оставили бы в живых, тем более что типография Федорова, по некоторым сведениям, подверглась полному разгрому и как гнездо еретичества была предана огню.

А что же царь? Ведь самодержец покровительствовал печатнику. Неужели он не в силах был ему помочь? В этом вопросе нет ясности, но очень велика вероятность того, что как раз от самого Ивана Г розного в первую очередь и спасались книжники, ибо тот резко переменил к ним отношение, что было для него в порядке вещей. В Литве Федорова и Мстиславца приняли охотно и радушно, предоставив возможность свободно заниматься книгопечатанием. На родину они так и не вернулись.

Из корыстных побуждений

Со времен Ивана Грозного суровые меры пресечения свободного выезда за рубеж в целом ряде случаев имели под собой основания и были оправданны. В этом смысле показательна история подьячего Посольского приказа Григория Котошихина.

Посольский приказ – правительственное учреждение, выполнявшее в Московском государстве функции министерства иностранных дел. Подьячий – чиновник среднего ранга, представитель тогдашней царской администрации.

В царствование Алексея Михайловича в 1656–1658 годах Россия вела войну со Швецией. Принимая участие в переговорах с дипломатами неприятельской стороны по поводу заключения мира, Котошихин, по-видимому, дал согласие на сотрудничество и шпионаж в пользу противника. Пять лет спустя он за деньги предоставил шведскому комиссару Эберсу копии секретных инструкций. Оказывал ли он из корыстных побуждений подобные услуги раньше и позже, неизвестно. Как бы то ни было, в 1664 году он сбежал в Польшу, боясь разоблачения в тайных контактах с врагом и получении мзды за информацию.

Впрочем, им самим была придумана вот какая легенда: его будто бы заставляли написать ложный донос на невиновного, но он, чтобы не брать грех на душу, предпочел скрыться за границу. В благородство и порядочность Котошихина как-то не очень верится. Конечно, он опасался, что правда всплывет, и только и ждал удобного случая для побега. Россия ему была не мила. Он затаил обиду и на царя, и на его сановников, потому что по их воле дважды пострадал, причем один раз совершенно невинно. Его отца оклеветали соседи, заявив, что тот якобы их обокрал. Не разобравшись в том, так это или нет, Котошихина лишили дома, конфисковали имущество, выгнали на улицу его жену. В том же году (1660) за ошибку в написании царского титула подьячий был подвергнут мучительному наказанию: битью батогами – длинными, толщиной с палец, палками.

У Котошихина были основания считать себя оскорбленным и незаслуженно обиженным, тем более что, ведя за границей посольские дела, он убедился, что на Западе нет таких порядков, как в Россиии, и человек там избавлен от унижений, ущемления чувства собственного достоинства и беззакония, возведенного в закон. Таким образом его побег нужно расценивать и как личный протест против примененных к нему жестких санкций.

Возможно, у Котошихина изначально был прицел добраться до Швеции, но уже в Польше ему удалось занять мелкую казенную должность в штате великого канцлера. Далее под новым именем Ивана-Александра Селицкого он перемещается в Силезию, потом в Пруссию и наконец оказывается в принадлежавшем тогда Швеции городе-крепости Нарве. Оттуда, выяснив, кто он и каковы его намерения, бывшего подьячего препровождают в Стокгольм. Там, судя по всему, его приняли хорошо и определили на службу в королевский архив. В ответ на запрос из Москвы выдать «государева изменника» Швеция ответила отказом.

Вскоре Котошихин получил заказ подготовить подробную, с освещением всех сторон жизни, книгу о Московии. Так появилось сочинение «О России в царствование Алексея Михайловича», где уделялось внимание текущим историческим событиям, политической ситуации в стране, царю, его семье, придворным церемониям, царским чиновным и служилым (военным) людям, сношениям московских царей с иностранными государями. Обстоятельно останавливается Котошихин на организации административного аппарата, управлении городами, состоянии войска, торговли, сельского хозяйства, сообщает много сведений о высших (бояре, дворяне) и низших (купцы, мастеровые, крестьяне) слоях населения России. Не обходит автор молчанием быт и нравы московитов. В страноведческом отношении его рукопись была необычайно полезна и познавательна.

В 1667 году Котошихин был казнен. Ему прилюдно отрубили голову по приговору суда за убийство в пьяной драке хозяина дома, в котором он жил. Оказалось, что квартирант постоянно доставлял беспокойство, ему все время не хватало денег и он не вылезал из долгов, но в тратах себя не ограничивал да еще и в нетрезвом виде скандалил, дебоширил, что не помешало ему добиться благосклонности хозяйской жены.

Сочинение Котошихина пережило его автора. Оно было предназначено для служебного пользования и стало настоящей настольной книгой для заинтересованных лиц, которым требовалось исчерпывающая информация о России.

Возвращение блудного сына

Старинная поговорка гласит: «Где родился, там и пригодился». Однако русский человек вовсе не был привязан к одному месту. Он странствовал, путешествовал, скитался, пускался в дальний путь на богомолье, шел поклониться святыням, искал новую землицу. Такие перемещения были в порядке вещей. Но если кто-то по доброй воле отправлялся в другую страну и менял отечество, это воспринималось совсем иначе: с неприязнью и порицанием.

Тем не менее менялись времена, менялись и нравы. Уже в царствование Бориса Годунова (1598–1605) известна практика командирования детей дворян в Западную Европу для обучения полезным наукам, профессиям и иностранным языкам. Предполагалось, что молодые россияне за границей ума-разума наберутся и на мир поглядят.

При Алексее Михайловиче (1645–1676) точка зрения на латинский Запад как рассадник зла господствует не безраздельно, и в близких царю придворных кругах складывается влиятельная группировка бояр, убежденных в необходимости обращаться к западноевропейскому опыту и шире его перенимать и использовать.

Ближний боярин и воевода Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин. Неизвестный художник

Инцидент с Котошихиным тоже неверно было бы рассматривать лишь как проявление банальной меркантильности и измены из выгоды. Этот приказной человек, безусловно, относился к так называемым русским европейцам – людям, которые уже в XVII веке ориентировались на европейские ценности и культуру, но, в отличие от Котошихина, отнюдь не собирались торговать военными секретами, продавать родину и становиться шпионами. Среди них были такие крупные политические деятели того времени как A.Л. Ордин-Нащокин, М.Ф. Ртищев, А.С. Матвеев, B.В. Голицын. Они не пафосными заявлениями, а на деле доказали свой патриотизм и то, что можно быть русским европейцем, или, иначе говоря, западником, при этом горячо любить Россию, верой и правдой служить ей.

Они не собирались слепо копировать Запад и переносить оттуда все подряд на русскую почву. Не прельщала их перспектива жить вне России, в одной из западноевропейских стран.

Однако критическое отношение ко многим отечественным реалиям не прошло бесследно и передалось от отцов младшему поколению уже в качественно ином виде. Так, сын могущественного государственного и военного деятеля А.Л. Ордина-Нащокина по имени Воин с юных лет преклонялся перед иностранным и с возрастом все больше тяготился тем, что рожден в России. Дельный, умный, наделенный разносторонними способностями, владевший латынью, французским и немецким языками, Нащокин-младший обещал стать не менее блистательным дипломатом и политиком, чем его отец. Он рано начал ему помогать, успешно замещал его во время отсутствия, хорошо справлялся с порученными ему разными делами. Стараясь дать сыну современное образование, Нащокин-старший привлек с этой целью в качестве учителей пленных поляков, и в результате юноша стал смотреть на Россию их глазами, находя в родном отечестве сплошные недостатки и пребывая в твердой убежденности, что в других странах все обстоит иначе и живется гораздо лучше. Наверно, польские наставники и заронили Воину мысль бежать на Запад. Первые заграничные впечатления способствовали тому, что решение как можно быстрее вырваться из нелюбимой отчизны оформилось окончательно, и он осуществил свое намерение, хотя знал, какой удар наносит этим отцу. Ведь Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин, которого иностранцы уважительно называли русским Ришелье, был любимцем царя Алексея Михайловича, и измена Воина, сбежавшего в Польшу, а оттуда отправившегося во Францию, неизбежно бросала тень на отца, выставляла его человеком, не оправдавшим особую к нему милость великого государя.

К счастью для обоих Нащокиных, Алексей Михайлович не отличался жестокостью и свирепостью Ивана Грозного. Сначала он, правда, сильно осерчал, но потом вошел в положение отца и сына и к первому отнесся с дружеским сочувствием, а ко второму – с великодушным пониманием. Царь написал своему фавориту, не знавшему, куда деваться от позора, теплое письмо, в котором оправдывал поступок-проступок Воина его молодостью, любознательностью, неискушенностью.

Великодушие Алексея Михайловича проявилось и в том, что он не препятствовал возвращению блудного сына А.Л. Нащокина. Ни в Польше, ни во Франции, ни в Дании, ни в Голландии юноша так и не нашел себе достойного места, применения своим знаниям и способностям. Его пытались использовать в политической игре против России, но шантажировать отца сыном не удалось: царский любимец был тверд и непреклонен. Он скорее пожертвовал бы своим дитятею, чем предал великого государя, верным слугой которого не без оснований себя считал.

Когда в 1665 году, пять лет прожив на чужбине, Воин, отчаянно затосковав, повинился, покаялся и стал умолять, чтобы ему было дозволено вернуться на родину, царь не стал чинить препятствий и простил его. По возвращении Воина приняли сдержанно, однако не подвергли каким-либо наказаниям. Правда, не найдя себе настоящего дела на Западе, не нашел он его и в своем отечестве. То ли ему больше не доверяли, то ли обширный запас знаний и заграничный опыт Воина Нащокина оказались не нужны.

Во саду ли, в огороде

До начала XVII века посольства из Москвы выезжали за границу по мере надобности и на ограниченное время. Постоянных дипломатических представительств у России не было. Обычно посольства снаряжались для заключения мира с той или иной страной, установления торговых связей, участия в торжественных церемониях вроде коронации и т. д.

Мнение о русских послах при европейских иностранных дворах долгое время было отрицательное, в силу чего нередко складывалось невыгодное впечатление и о Московском государстве в целом.

В России в порядке вещей была следующая дипломатическая практика: за рубеж во главе миссии посылали человека, во-первых, знатного рода, во-вторых, доказавшего свою личную преданность великому государю. То, как он разбирался в хитросплетениях внешней политики, в международных делах, знал страну, куда отправлялся, и ее обычаи и как был образован и сведущ в принятых за границей нормах обхождения, общения и приличиях, во внимание особо не принималось. Главное, что требовалось от посла, это стоять на своем, крепко держаться за царские наказы, ни в чем не уступать и на все предложения, которые предварительно не были оговорены и одобрены в Москве, отвечать решительным отказом.

Несговорчивость российских послов приводила иностранных дипломатов в отчаяние. Обсуждать с московитами серьезные международные вопросы и то, как строить взаимоотношения, реально было только в России, в непосредственной близости от царя и его советников. За рубежом же от послов слышали выученные наизусть от и до царские слова и не более. Все остальное, на что были они способны, это придираться ко всяким мелочам, по многу дней, а то и недель оспаривать формальности, настаивать на непременном соблюдении таких процедурных моментов как порядок следования русского посла и его большой свиты на прием во дворец или обязательное вставание иностранного монарха при упоминании царского имени.

Портрет Григория Федоровича Долгорукого. Неизвестный художник. Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург

По тому, как обставлялась внешняя сторона церемонии, принимались или отвергались выдвигаемые условия, шло согласование требований, в Москве потом судили о том, насколько преуспел посол, хорошо ли позаботился за границей о высоком престиже России.

Порой из-за этого случались всякие казусы, нелепости и недоразумения. Например, выполняя поручение при английском дворе, московский посол вдруг резко прервал свой визит и вернулся ни с чем. Оказалось, что он обиделся из-за того, что королева принимала его не во дворце, а где-то «на огороде, среди грядок лука и чеснока». На самом деле это не было ни пренебрежением, ни оскорблением. Напротив, королева дала русскому гостю аудиенцию в своем саду в знак особого расположения. В столь неформальной обстановке она встречалась только с самыми приближенными людьми или в расчете на доверительную беседу.

Нестерпимым и унизительным для послов из России было, когда их сажали за стол во время деловых переговоров или за обедом не на почетное первое, а на второе место, которое, по их разумению и оценке, не соответствовало их статусу, занижало его. В этом усматривалось неуважение. Ведь в Московии в XV–XVII столетиях придавали огромное значение почестям по знатности рода и занимаемому человеком положению. С той же меркой и с теми же требованиями посланцы царя подходили к правилам этикета за рубежом.

Со временем, конечно, сформировался круг хорошо подготовленных русских дипломатов, которые достойно и высокопрофессионально представляли Россию за рубежом и блестяще защищали и отстаивали ее интересы.