Kitabı oxu: «Тормозной путь»

Şrift:

1976

Шёл июнь 1976 года. Стояла ясная безоблачная ночь. Плюс ко всему было полнолуние, и в лунном свете ясно просматривалась красота природы средней полосы России, когда вся растительность набирает скорость к достижению июльского функционального апогея. Достоинство летней ночи в то время можно было ощущать в стоящей тишине, немного нарушаемой шелестом листвы да доносящимся сверху мирным гулом пассажирских самолётов, доставляющих людей в пункты назначения.

Один из таких самолётов Ан-24 выполнял рейс из существовавшего в то время московского аэропорта Быково в один из областных центров к юго-востоку от Москвы. Начиналась пора летних отпусков, и для лучшего распределения возросшего пассажиропотока к дневным рейсам добавлялись ночные, позволяющие хоть как-то снизить очереди в аэропортах. Несмотря на ночное время все места в самолёте были заполнены. Пассажиры, утомлённые дневными хлопотами, мирно дремали в своих креслах, компенсируя естественную потребность в ночном сне. Стюардесса – она тоже человек, ей также хотелось спать, но рабочая обстановка такого не позволяла; периодически она проходила по салону, оглядывая спящих пассажиров. Все спали, кроме одного пассажира, сидящего у иллюминатора по левому борту. После взлёта этот пассажир, так же как все, пытался уснуть, даже казалось, прилагал к этому усилия, но у него ничего не вышло, и теперь он спокойно сидел, иногда переводя блуждающий взгляд на детали интерьера салона и на неё саму, что в какой-то мере её раздражало. Она привыкла к различного рода мужским взглядам, прежде всего восхитительного толка, но здесь взгляд этого пассажира не содержал никакой восхитительности, скорее было что-то изучающее, когда человек наблюдает за работой какого-то сложного механизма и ищет целенаправленное решение. Когда она перемещалась по проходу между кресел вперёд, то чувствовала в затылке давление его взгляда. Когда шла обратно – он не давил её встречным взглядом, а просто смотрел в пространство салона, но ей казалось, что он видит её не как женщину, а как предмет изучения, и это её ещё сильнее раздражало.

Было пройдено более трёх четвертей пути, и командир экипажа по согласованию с диспетчером принимающего аэропорта приступил к постепенному снижению высоты полёта. На передней стене салона зажглись надписи «No smoking», «Fasten Belts» с дублирующим русским текстом: «Не курить», «Пристегнуть ремни». Самолёт вошёл в расчётную глиссаду, на требуемой высоте были приведены в действие закрылки и включена система выпуска шасси. Члены экипажа были настроены на штатное прохождение посадки. Почувствовался эффект воздушного торможения от выпуска шасси, на приборной панели зажглись и по мере срабатывания узлов стали гаснуть лампы сигнализаторов срабатывания фиксаторов передней и правой стоек, но почему-то лампа фиксатора левой стойки продолжала гореть. Командир собрался дать команду убрать колёса для повторного выпуска, но в этот момент зажглась лампа сигнализатора аварийного давления масла в гидросистеме шасси. Стрелка указателя давления масла медленно поползла к нулевой отметке. О возникшей неисправности тут же было доложено диспетчеру, который после консультации со своим начальством и запроса о запасе топлива на борту выдал рекомендацию перейти в режим горизонтального барражирования вокруг аэропорта с небольшим смещением от взлётно-посадочной полосы, чтобы не мешать движению других самолётов. Запас топлива позволял им находиться в воздухе ещё около полутора часов. Бортмеханик проверил все электрические цепи и не нашёл в них никакой неисправности. Электропитание и привод масляного насоса гидросистемы шасси были исправны. Оставалось только подозревать нарушение герметичности масляного трубопровода гидроцилиндра левой стойки, что устранить в ходе полёта было совершенно невозможно. Обо всей возникшей ситуации командир экипажа доложил диспетчеру и приступил к режиму барражирующего полёта, позволяющего постепенно до минимально возможной величины выжечь запас топлива, чтобы в случае жёсткой посадки уменьшить вероятность его возгорания.

В аэропорту в срочном порядке были приведены в действие все службы, обеспечивающие минимизацию ущерба от возможной жёсткой посадки воздушного судна. Из ворот боксов вспомогательных служб выехали и замерли в позициях полной готовности пожарный автомобиль и машина скорой помощи. Диспетчерская перешла в режим отслеживания полёта аварийного борта.

При известии о случившемся стюардесса лишилась состояния полусонного спокойствия. В режиме нервного напряжения она несколько раз наклонялась к иллюминаторам, чтобы разглядеть, в каком состоянии находится левая стойка; просмотрела, кто из пассажиров не был пристёгнут, но будить спящих не стала, чтобы не вызывать лишних вопросов и, хуже того, паники. Внешне по состоянию левой стойки ничего не было заметно, так как сила сопротивления встречного воздуха стремилась отвести её в нужное положение. Здесь оставалось только благодарить умное конструкторское решение. Но сигнальная лампа фиксатора этой стойки продолжала светиться. Оставалась надежда ещё на то, что в момент касания колёсами стойки опорной поверхности взлётно-посадочной полосы возникнет тормозная сила, способная отвести стойку назад, и её фиксатор может сработать.

Кое-кто из пассажиров просыпался с вопросами о причине такой длительности полёта, но стюардесса их успокаивала, ссылаясь на напряжённую работу аэропорта, и заставляла пристегнуться. Один только, ранее раздражавший её пассажир, наблюдал за всем происходящим, и казалось, насколько мог, ей сочувствовал. Тем не менее её состояние выдавала дрожь рук, да и всего тела тоже.

За иллюминаторами было видно, что уже наступил рассвет, и где-то на горизонте показался солнечный диск. Затянувшийся полёт надо было подводить к завершению. Стрелки указателей уровня топлива в баках равномерно приближались к соответствующим нулевым отметкам. Командир экипажа доложил диспетчеру о необходимости идти на посадку. Диспетчер попросил выполнить ещё один круг, чтобы аэропорт смог принять другой борт, идущий по расписанию. Командир экипажа подчинился, поскольку топливо на его борту ещё было, хотя и не так много.

После того как борт, следовавший по расписанию, совершил посадку, диспетчер разрешил посадку их борту. Самолёт зашёл на линию взлётно-посадочной полосы и по требуемой глиссаде начал приближаться к её началу. На стоящих возле боксов вспомогательных служб пожарном автомобиле и машине скорой помощи засверкали проблесковые маячки. Люди аэродромных служб напряжённо наблюдали за посадкой аварийного борта, результат которой зависел теперь только от мастерства экипажа и воли случая.

Командир экипажа по возможности плавно подводил самолёт к началу полосы с небольшим креном влево, чтобы прежде обеспечить касание колёсами левой стойки в надежде, что её фиксатор сработает от действия встречной тормозной силы. Так и получилось – после контакта колёс левой стойки лампа сигнализатора погасла. Можно было садиться в штатном режиме, но самолёт уже пробежал по полосе достаточное расстояние. Диспетчер выдал рекомендацию снова взлететь и уйти на второй круг, но командир экипажа ответил, что на второй круг может не хватить топлива, что он принимает решение садиться. Как только все колёса шасси коснулись полосы, обе турбины были переведены в режим максимальной реверсной тяги. Раздался натужный рёв, и самолёт стал ощутимо сбавлять скорость. Члены экипажа облегчённо вздохнули, но через несколько секунд заглохла правая турбина – кончилось топливо в питающем её баке. Самолёт начало разворачивать. Командир экипажа дал команду снизить тягу в левой турбине и тормозить только колёсными тормозными механизмами. А они, как известно, менее эффективны. Самолёт продолжал тормозиться, но все члены экипажа пытались ответить только на один последний вопрос – хватит ли им тормозного пути? Скорость самолёта постепенно снижалась, и наконец вышел благополучный финал – тормозного пути хватило. Самолёт остановился в нескольких метрах от конца взлётно-посадочной полосы. Можно было облегчённо вздохнуть.

Раздирая воздух сиреной, по аэродрому пронёсся автомобиль руководителя полётов и остановился возле севшего самолёта. После разбора ситуации последовала команда на буксировку. К самолёту подъехал тягач, и после зацепления дышла с передней стойкой шасси началось его перемещение к отдельной площадке, где предстояло работать экспертной комиссии по разбору полёта. На пожарном автомобиле и машине скорой помощи погасли проблесковые маячки, и они постепенно заехали назад в свои боксы, поскольку беда миновала, и нужды в их помощи не требовалось.

Тягач отбуксировал самолёт в нужное место и после установки под колёса противооткатных упоров и отцепления дышла уехал. К самолёту был подан аэродромный автопоезд в составе седельного тягача ЗИЛ-130В1 и пассажирского полуприцепа. Стюардесса пригласила пассажиров к выходу. Приметный ей пассажир вышел последним. Проходя мимо неё, он произнёс:

– Вы мужественная женщина, вами можно только восхищаться.

Она ещё не отошла от навалившегося на неё стресса и только тихо произнесла:

– Спасибо.

Как-то случайно она коснулась своей рукой его руки. Они оба почувствовали, что её рука была необыкновенно холодна и немного дрожала, а его рука, как ей показалось, была почти горячей. За какие-то секунды он передал ей долю тепла, но ему надо было идти дальше. Сходя с трапа, он ей сказал:

– Всё будет хорошо. Сожалею только, что мы вряд ли когда ещё увидимся.

Она попыталась ему что-то ответить, но он быстро сошёл с трапа и шагнул в пространство полуприцепа. Из пространства самолёта она помахала ему рукой. Он ответил ей так же. Водитель автопоезда закрыл двери салона полуприцепа и повёз пассажиров к зданию аэровокзала.

Согласно действующим инструкциям экипаж в данной ситуации должен был оставаться на борту до получения разрешения на выход от руководителя полётов. Стюардесса была единственным членом экипажа, которому не надо было писать никаких объяснений. Командиру предстояло отвечать на главный вопрос – почему не запросил разрешения на посадку раньше, когда на борту был больший запас топлива. Диспетчеру аэропорта предстоял ответ на вопрос, почему задержал посадку аварийного борта вместо борта, следовавшего по расписанию.

Автопоезд доставил пассажиров к входу в зал прилёта. Кого-то там ждали встречающие, кто-то спешно пошёл к остановке транспорта. Приметный стюардессе пассажир, в руках которого был небольшой чемоданчик, прошёл в главный зал аэропорта, рассмотрел схему проезда в город, глянул на стенды с описаниями местных достопримечательностей, зашёл в буфет, где немного позавтракал стаканом кофе и парой бутербродов, после чего вышел на площадь перед аэровокзалом. Здесь он сразу ощутил, что то, где он находится, есть далеко не Москва с хорошо налаженной сетью транспорта. Его взору предстал автобус ЛАЗ-695, забитый людьми сверх всякой возможной вместимости. Как там могло поместиться столько человек – трудно было представить. Обе двери автобуса невозможно было закрыть. Шофёр вышел со своего места и поочерёдно запихнул внутрь последних пассажиров, позволяя дверям закрыться. Автобус тронулся с неимоверно просевшей подвеской и ощутимым креном на правую сторону. Для московского взгляда такое могло казаться не совсем стандартным, хотя и отчасти понимаемым. Из располагавшегося на остановке расписания можно было прочитать, что следующий рейс до города будет не раньше, чем через час с несколькими минутами. Ничего не оставалось делать, как расположиться на стоящей рядом скамейке и ждать. Доехать до города на такси в его планы не входило, да и таксомоторных автомобилей на обозреваемой площади не было видно.

В нескольких метрах от скамейки на площади остановился большой чёрный ЗИМ, машина, для того времени уже начинающая приобретать статус раритета. Из этой машины вышел человек делового вида с толстым портфелем и направился к зданию аэропорта. Шофёр несколько минут постоял, рассматривая какие-то бумаги, затем убрал их и тронул автомобиль. Проезжая мимо автобусной остановки, он притормозил и сквозь открытое окно правой передней двери обратился к сидящему на скамейке человеку:

– Вам в город? Садитесь, поедем, автобус нескоро будет, да и сесть в него вам без труда не придётся.

Приехавший человек нерешительно подошёл к машине. Шофёр продолжил:

– Садитесь, я вижу, вы из Москвы, не очень привыкли к нашим особенностям.

– Спасибо.

Он сел рядом с водителем, и они поехали. Чувствовалось, что шофёру не по душе находиться в режиме одиночества и долгого молчания. Он продолжил дальше свои рассуждения:

– Вы сюда из Москвы в командировку, я так говорю?

– Да, что-то вроде того.

– А куда именно?

– В автоуправление.

– В автоуправление? Так это же к нам, я только что нашего главного инженера к московскому самолёту отвёз. А вы к кому именно? К начальнику?

– Наверное.

– Понятно. Митрофан Владимирович сейчас у себя. В лучшем виде вас довезу и ему представлю. Вас как зовут, можно полюбопытствовать?

– Виктор.

– А по отчеству?

– Константинович, но можно просто Виктор.

– А я Иван Павлович. В гараже меня просто Палычем кличут.

Через открытое окно правой двери дуло холодным ветром. Виктор спросил:

– Можно стекло поднять? На улице холодновато.

– Конечно, там ручка немного сзади, не так, как в современных машинах.

Виктор поднял стекло, поток холодного воздуха прекратился. Иван Павлович продолжил:

– Что за лето в этом году, июнь месяц идёт, а тепла всё нет. До сих пор в плащах или в куртках ходим. Сколько живу – не помню, чтобы такое холодное лето было.

– Високосный год, наверное, своё дело делает.

– Похоже на то, у нас в этом году на дорогах столько аварий происходит, раньше такого не было. Да и в авиации передают, как месяц пройдёт – новое происшествие. Вы как долетели?

– Была какая-то неисправность, но сели благополучно.

– Вот-вот, високосный год, чем-то мы прогневили Господа. Есть он всё-таки, как бы эти парторги нам мозги ни пудрили.

– Смело говорите.

– А чего мне терять? Мне скоро на пенсию, отслужил своё. Жаль только с этим ЗИМом расставаться. Он тоже как бы своё отслужил – миллион километража разменял, а ходит отлично. Он больше двадцати лет в ходу. Когда новый был, ездил в гараже обкома, потом его передали в гараж совнархоза, а как совнархозы после Хрущёва закрыли, передали его в наш гараж. Я с ним уже больше десятка лет служу. Не знаю, как будем расставаться, если его в утиль сдадут. Как хорошо при капитализме – подносилась машина, можно продать её частнику, и никаких проблем. У нас же при социализме нельзя. Надо выполнять план по металлолому. Я как представлю, как такую машину в утиль сдавать – сердце кровью исходит. Я бы за неё любые деньги отдал, только её в целости сохранить.

– Есть некоторые варианты. Например, можно договориться с вашим руководством, что в утилизационный пункт этот автомобиль доставите лично вы, но фактически в утиль доставите аналогичное количество металла; сейчас найти металлолом не проблема, а автомобиль уберёте куда-нибудь в укромное место. Ездить на нём, конечно, без документов не придётся, но глаза радовать вам он сможет.

– Я уже думал над этим, но ведь люди кругом сволочные, продадут.

– Есть другой вариант. Какой-нибудь музей может попросить ваше руководство передать ему этот автомобиль как памятный экспонат эпохи прошлых лет. Здесь можно партком подключить. Автомобиль, конечно, будет не у вас, но в какой-то сохранности.

– Какие у нас музеи – только краеведческий где-то есть, на что ему такая машина. Да и парторгу это не в выгоду. Он только смотрит, как бы из закрытых распределителей чего для себя ухватить.

– Можно чтобы руководство какого-нибудь техникума или автошколы попросило бы ваше начальство передать им после списания этот автомобиль в качестве учебного экспоната.

– Есть у меня знакомые в автошколах, надо подумать.

– Если у вас есть друзья в колхозной среде, то можно организовать продажу этого автомобиля в колхоз. А дальше – как при капитализме. После выхода на пенсию вы вступаете в этот колхоз и выкупаете у них этот автомобиль с регистрацией на себя, так что на нём можно будет ездить. И здесь всё законно.

– Заманчивая идея. Давайте, как приедем, вы ещё раз мне такое продиктуете, а я всё запишу. А то сразу всё в памяти плохо укладывается.

– Без проблем.

Снаружи через систему вентиляции поддувало потоком холодного воздуха. Иван Павлович перевёл ручку управления вентиляцией в положение подачи подогретого воздуха. В салоне стало заметно теплее.

– Когда бы я в июне отопление в машине включал? Что за лето в этом году.

Словоохотливый Иван Павлович говорил что-то ещё, рассказывая собеседнику обо всех существующих проблемах. Виктора это понемногу начло утомлять. Он машинально старался ему поддакивать, но тёплый воздух в салоне и бессонная ночь в самолёте начали склонять его ко сну. Он сидел с закрытыми глазами, периодически открывая их, чтобы что-то ответить собеседнику, и немного поглядывал вперёд. Там вдали он заметил стоящие на обочине две фигуры, видимо, ожидающие автобуса. По мере приближения к ним рассмотрел, что это были парень и девушка, и снова закрыл глаза.

Через мгновение Виктор внезапно проснулся от резкого торможения автомобиля, сопровождаемого визгом шин. Открыв глаза, он только уловил мелькнувший перед капотом силуэт девушки и услышал слабый глухой стук со стороны переднего бампера. Иван Павлович как-то тихо произнёс:

– Ох, дочка, что ты, себя погубить хочешь и меня на тот свет отправить?

Он прижал руку к грудной клетке, тихо застонал и прислонился лицом к рулю. Виктор вышел из машины и пошёл к передней её части. Прежде ему приходилось наблюдать результаты многих аварий, но он никак не мог привыкнуть в виду крови на асфальте. Ему крайне не хотелось лицезреть ничего подобного, но, подойдя ближе, понял, что человеко-машинный комплекс, в области системы изучения которого он работал раньше, сработал чётко. Никакой особой беды не произошло. Та самая девушка лежала под передним бампером, но до колёс автомобиля оставалось ещё сантиметров двадцать. Может, она была травмирована ударом о бампер, но её жизни ничего не угрожало. Только её ноги и руки немного дрожали – видимо, от испуга. Виктор поспешил успокоить водителя:

– Иван Павлович, вы хорошо затормозили, она только о бампер чуть стукнулась. Жива, здорова, сейчас я в чувство её приведу.

– Виктор, худо мне, в сердце боль сильная. Не могу дальше ехать. Сядь за руль, если сможешь, отвези меня в скорую.

– Хорошо, сейчас сделаю, что смогу.

Он подошёл к лежащей девушке и стал вытаскивать её из-под бампера. Она вся дрожала, но пыталась сопротивляться. Наконец вырвала руки и замахнулась на Виктора:

– Не лапай меня! Я не твоя!

Виктор резко перехватил её движения, завёл её руки ей за спину и прижал грудью к капоту машины:

– Ты, красавица, что хочешь доказать? Если своей жизнью не дорожишь, то зачем другим людям проблемы создавать? Ты о шофёре подумала? Ему из-за тебя плохо.

Виктор только заметил стоящего паренька.

– А ты что стоишь? Из-за тебя она всё это вытворяет?

Тот стоял в каком-то оцепенении и сквозь силу произнёс:

– Зоя, ну зачем ты так? Перестань, мы же договорились.

За спиной Виктор услышал звук мотоциклетного мотора.

Обернувшись, увидел подъехавший мотоцикл ГАИ с находящимся за рулём лейтенантом и сидящим в коляске курсантом МВД, видимо, проходящим практику. Лейтенант сошёл с мотоцикла и подошёл к ним с вопросом:

– Что здесь происходит?

Виктор ответил:

– Я пассажир этого автомобиля. Мы с водителем мирно ехали, но вот эта красавица, видимо, решившая что-то доказать этому мальчику, бросилась под наш автомобиль. Шофёр успел затормозить, но, похоже, получил сердечный приступ. Его надо срочно доставить в больницу.

Он резко глянул на паренька и на девушку:

– Она забеременела, а ты не хочешь на ней жениться, я правильно говорю?

Паренёк молчал и отвёл взгляд в сторону. Виктор высвободил руки девушки, она закрыла ими своё лицо и, зарыдав, опустилась на асфальт перед автомобилем. Лейтенант подошёл к водителю:

– Что с вами?

– Плохо мне, не могу дальше ехать.

Из коляски мотоцикла вышел курсант и обратился к лейтенанту:

– Протокол надо составить.

– Составим, возьми из коляски рулетку и замерь тормозной путь.

Сзади автомобиля на дороге хорошо обозначился чёрный след торможения. Курсант, не особо спеша, подошёл к мотоциклу, достал рулетку, попросил лейтенанта наступить на конец ленты возле заднего колеса и пошёл к концу тормозного следа. Виктор заметил:

– Замер тормозного пути надо делать по передней оси, чтобы не вычитать длину колёсной базы.

Лейтенант согласился:

– Да, лучше так сделать.

И тут же прикрикнул на курсанта:

– Иди ко мне, дай сюда рулетку, возьми конец и приложи его к началу торможения. И побыстрее.

Курсант как-то нехотя выполнил команду. Лейтенант замерил тормозной путь и записал в блокнот:

– Двадцать семь метров. Надо думать, ваш водитель скорость не превышал. Так, теперь везём человека в больницу. И эту мадам тоже.

Втроём с курсантом они переложили Ивана Павловича на заднее сиденье. Он почти не мог двигаться и тихо стонал. Девушка также сидела на асфальте перед автомобилем с закрытым руками лицом. Лейтенант подошёл к ней:

– Садись в машину, тебе тоже в больницу надо.

Виктор разложил откидное сиденье, и она тихо на него опустилась. Лейтенант обратился к курсанту:

– Поведёшь эту машину?

– Нет, у меня прав на это дело нет, только на мотоцикл.

Наконец в разговор вмешался Виктор:

– Если некому вести машину, я могу это сделать. Вот мои документы. Только я не знаю улиц вашего города. Могу ехать только за вами следом.

Он показал лейтенанту своё водительское удостоверение, тот переписал оттуда все сведения в свой блокнот и сказал:

– Хорошо, вы садитесь за руль, а ты, – он обратился к курсанту, – на сиденье, рядом с этой «Анной Карениной». И смотри, чтобы она не убежала.

Стоящий рядом паренёк обратился к лейтенанту:

– А мне что делать?

– Иди к мамочке, своей или её лучше. Тебе сколько лет?

– Пятнадцать.

– А ей?

– Шестнадцать.

– У тебя отец есть?

– Нет, мать одна.

– А у неё?

– Тоже.

– Значит, иди к мамочкам, пусть они тебя вразумят.

Они сели в автомобиль, Виктор на всякий случай заблокировал задние двери. Лейтенант поехал вперёд, Виктор повёл автомобиль следом. Грузный ЗИМ быстро набрал скорость, без всякого напряга он катился по шоссе и в нужные моменты хорошо тормозился. Виктор испытывал приятное ощущение от управления этим автомобилем и в те минуты хорошо понимал тревогу Ивана Павловича, что такую машину сдавать в утиль никак нельзя допустить.

Мотоцикл лейтенанта петлял по городским улицам и наконец подъехал к приёмному отделению какого-то медицинского учреждения, как впоследствии было выяснено, областной больницы. Виктор остановил ЗИМ сзади него. Остановив мотоцикл, лейтенант быстрым шагом зашёл в здание и через пару минут вышел с двумя санитарами, везущими каталку, и идущими сзади них врачом и медсестрой. Иван Павлович тихо стонал и, казалось, с трудом понимает происходящее. Санитары переложили его на каталку, медсестра сделала ему внутривенный укол, после которого он притих. Санитары укатили каталку внутрь здания, лейтенант подошёл к сидевшим на откидном сиденье курсанту и девушке:

– Теперь ваша очередь, выходите.

Он взял девушку за руку и помог ей выйти. Курсант тоже хотел её поддержать, но она шлёпнула его по руке:

– Не лапай!

Лейтенант дал ему команду:

– Садись в коляску и жди, – далее обратился к Виктору: – Закройте машину и идёмте со мной. Надо оформлять их доставку, вы свидетель.

Втроём они зашли в здание, девушку оформили в психоневрологическое отделение с диагнозом «склонность к суициду». Она была в каком-то заторможенном состоянии и слабо реагировала на вопросы медицинского персонала. После того как её увели в отделение, дежурная медсестра переписала сведения из удостоверения лейтенанта и паспорта Виктора. Из больницы по городскому телефону лейтенант позвонил в своё отделение и доложил о случившемся. Выходя из здания больницы, он заметил:

– Теперь надо всё своему начальству письменно докладывать, – и тут же продолжил: – И ещё теперь мне надо знать, как вас найти, если нужно будет. Можно ещё раз ваш паспорт глянуть?

– Конечно.

Виктор протянул ему свой паспорт, лейтенант переписал его данные в свой блокнот и протянул обратно.

– Пожалуйста, Виктор Константинович. Я тоже Виктор, только Исаевич.

– Редкое у вас отчество.

– Отец из сибирских крестьян был, там старинные имена чаще встречаются.

Лейтенант убрал блокнот в милицейскую сумку, затем спросил:

– Если вы потребуетесь, вас можно будет найти по московскому адресу вашей прописки?

– Маловероятно, теперь моё место пребывания будет зависеть от результата общения с руководством автоуправления, куда я направляюсь.

– Понятно, буду, если придётся, тогда там вас искать.

– Теперь у меня последний вопрос – автомобиль надо отогнать в автоуправление, а я впервые в вашем городе, может, укажете, как туда доехать?

– Это решаемо, поедем, как прежде, – вы за мной. Здесь недалеко.

Лейтенант сел на мотоцикл и повёл Виктора по городским улицам. Через несколько минут они были на месте. Виктор поставил автомобиль на стоянку возле здания управления, достал свой чемоданчик, замкнул двери, попрощался с лейтенантом и вошёл в здание, на фасаде которого располагалась доска с надписью «Территориальное транспортное управление».

Кабинеты руководства располагались на втором этаже. В приёмной, находящейся между кабинетами начальника и главного инженера, за столом, стоящим сбоку от окна, сидела секретарь – молодая девушка делового вида с необыкновенно длинными ресницами и ощутимо укороченной юбкой. При появлении Виктора она встретила его проникающим взглядом. Он обратился к ней первым:

– Добрый день! Можно поговорить с вашим начальником?

Она смерила его изучающим взглядом, затем спросила:

– Откуда вы, как вас представить?

– Из Москвы, по линии Минвуза.

Она вышла из-за стола, подошла к двери кабинета начальника, чуть приоткрыла её, затем снова закрыла.

– У Митрофана Владимировича начальница отдела кадров, как она выйдет, я доложу ему о вас. Пока можете присесть.

– Спасибо.

Виктор ответил ей равнозначным взглядом с небольшой улыбкой и сел на один из располагавшихся вдоль стены стульев.

Через несколько минут из кабинета начальника вышла женщина – ещё не старушка, но близко к этому. Секретарша зашла в кабинет, через несколько секунд вышла и пригласила Виктора.

Сидящий за Т-образным столом начальник автоуправления возраста, близкого к пенсионному, встретил Виктора усталым взглядом и, ответив на его приветствие, жестом пригласил садиться. Виктор объяснил ему ситуацию, как его в аэропорту пригласил подвезти Иван Павлович, и всё, что дальше произошло, после чего передал ему ключи от автомобиля. Митрофан Владимирович вызвал секретаршу.

– Илона, вызови ко мне заведующего гаражом, затем свяжись с областной больницей, узнай, что с Иваном Павловичем.

В наступившей паузе Виктор продолжил:

– Теперь, если вы не возражаете, я изложу основной вопрос, по которому я к вам приехал, – он протянул Митрофану Владимировичу папку. – Это моё направление и все сопровождающие документы.

Митрофан Владимирович взял папку, открыл обложку, стал рассматривать находящиеся там бумаги. В этот момент зашла секретарша и сказала, что на проводе главврач областной больницы. Он взял трубку, всё выслушал и попросил сделать всё возможное, затем обратился к Илоне:

– Позвони жене Ивана Павловича, объясни ситуацию и узнай, какая помощь от нас потребуется. И ещё – позови ко мне Любовь Антоновну.

Митрофан Владимирович продолжил изучать документы Виктора, затем обратился к нему:

– Для меня обычное дело – принимать по распределению выпускников вузов, но ваш случай у меня впервые. Не понимаю, зачем вам, кандидату наук, идти к нам, а не в вуз на преподавательскую работу либо в какой-нибудь научный центр? В Москве их достаточно.

– Там своя специфика, узость коридора действий, мне хотелось бы места с большим числом командировок и достаточной свободы действий.

– Свободы и у нас не так много, да и зарплаты какие в нашей среде, знаете?

– Знаю. Меня это устраивает.

– Впервые слышу такое. Вам что, деньги не нужны? В институтах заработок доцента за триста рублей зашкаливает, да ещё по науке подработать можно. А у нас что? За учёную степень и звание никаких доплат нет. Выше ста двадцати рублей вам не светит. И в научном плане по нашей работе мало что наскрести можно. И тоже без оплаты.

– Надеюсь, по науке что-нибудь наскребу.

Митрофан Владимирович снова пролистал документы в папке, потом заметил:

– Неужели вы идёте на маленькую зарплату, чтобы меньше платить алиментов?

– В порядке эксперимента, да.

– Вот оно что. Теперь, как человек мужского пола, я начинаю вас понимать. И желание помочь вам у меня возникает. Женщины, конечно, вас не поймут. Видно, хорошую обиду вам оставила ваша бывшая возлюбленная. Или бывшая тёща?

– Есть малость, здесь в том числе суммарный гистерезис.

– В документах нет сведений о ваших родителях. Они у вас есть?

– Да, живут в Воронеже.

– Они работают?

– Отец профессор вуза, мать служащая.

– По какому направлению работает ваш отец?

– Он доктор сельскохозяйственных наук. Это далеко от моей специальности.

– А братья, сёстры есть?

– Нет, я у них один.

– Воронеж – это от нас не так далеко, будете их навещать?

– Естественно, по мере возможности.

В кабинет вошла начальница отдела кадров и расположилась за столом напротив Виктора. Митрофан Владимирович передал ей документы и продолжил:

– Любовь Антоновна, знакомьтесь. К нам по распределению из Минвуза прибыл молодой специалист – Бирюков Виктор Константинович, образование высшее, кандидат технических наук, член КПСС, уроженец Воронежской области, разведён, то есть свободный человек, имеет более тридцати научных публикаций, научная специальность – колёсные и гусеничные машины.

Любовь Антоновна надела очки и стала изучать документы.

– Митрофан Владимирович, я что-то ничего не пойму – мы же не научная организация. У нас есть вакансии для простых инженеров, но куда мы кандидата наук пристроим? В городских автохозяйствах практически все инженерные места укомплектованы. Да и с жильём в городе перспектив мало.

Виктор заметил:

– Я не стремлюсь обязательно в город. В области, может быть, даже лучше. Мне желательна должность с большим количеством командировок. Люблю поездки.