Незаконнорожденный. Посольство в преисподнюю

41. Некоторые итоги

Утро следующего дня застало Пели и Хутрапа сидящими в рабочем кабинете напротив друг друга. Пели был, как всегда, свеж и деятелен. Хутрап же был основательно помят и выглядел уставшим. Этой ночью прилечь ему не пришлось. И сейчас он докладывал Пели о ночном происшествии во дворце сына старого царя и о принятых в связи с этим мерах.

– Ну вот, – облегченно вздохнул Хутрап, – ситуация с Энпилуханом разрешилась сама собой. Теперь я представляю это дело так, что убийца шел, чтобы убить тебя. Но Энпилухан вступил с ним в бой, убил его, но сам был ранен его отравленным кинжалом.

– А как же его девушка?

– А разве там была какая-то девушка? – усмехнулся Хутрап, – кто тебе об этом сказал? В большой политике участвуют только большие люди. Отдельные маленькие людишки могут лишь в лучшем случае промелькнуть, но, как правило, они вообще не оставляют следа в истории. Так что не было никакой девушки, и быть не могло.

– А рабы и прислуга, те, что нашли трупы? Они могут разболтать все, если уже не разболтали…

– Перед тем, как напасть на Энпилухана, убийца, или его помощники, ночью напали на его слуг, чтобы они не смогли оказать помощь. И перебили их всех до одного. Никто не уцелел. Мы скорбим по безвинно погибшим… У убийцы нашли письмо, свидетельствующее о том, что его наняли жрецы богини Пиненкир. Его помощники разыскиваются.

– Но у него не было никакого письма, Хутрап!

– Его нашли позже, когда внимательно осмотрели одежду. Письмо является свидетельством предательства жрецов богини Пиненкир, и у тебя в отношении них теперь развязаны руки. Некоторые, самые крикливые из них, уже арестованы, и непременно дадут нужные показания о своей гнусной и подлой роли в этом деле. Ты можешь или уничтожить остальных, что не очень хорошо, ибо, как показывает практика, жрецы лучше всего доводят до народа решения царя и помогают держать его в узде, или припугнуть их, заставив червями ползать у тебя под ногами и во всем поддерживать твои начинания. Они думали, что они выше всех, и что только для них предназначены золотые кресла, а тебя удостоили только серебряным. Разве можно простить это? Уже подготовлен твой указ, согласно которому доля жрецов в налогах увеличивается вдвое. Это и будут недостающие нам сейчас деньги. Кроме того, на жрецов ты наложишь штраф – пятьсот тысяч мер золота.

– Когда ты успел придумать все это, Хутрап?

– Я хороший советник, понимающий, что и когда нужно сделать. И работаю для того, чтобы ты, великий царь, оставил след в истории. Я участвую в большой политике, но не оставлю след в истории. Она пишется руками царей, и только о царях будут помнить в будущем. Но царям нужны помощники, готовые взвалить на себя часть их ноши. Не замахиваясь на их будущую славу, а, наоборот, ведущие их к славе. Я и являюсь таким помощником.

– Ты первый, ближайший и самый умный помощник!

– У меня был самый лучший учитель, какого только можно пожелать. Я думаю, что похвала меня не испортит, и надеюсь остаться в таком же качестве и впредь, и к этому…

– Это уже я знаю, что тебе нужно к этому! Полтысячи золотых слитков уже ждут не дождутся, чтобы перекочевать в твои сундуки, умный Хутрап! Но кто же был твоим учителем?

– Еще недавно его звали Абиратташ, верховный жрец бога Мардука, а теперь зовут Дамик-илишу, царь Вавилона. Я многое почерпнул из общения с ним… Пусть слава остается царям, но золото – их благодарность – никогда не будет лишним для их помощников и закрепит славу про щедрость и мудрость царей…

42. Заключительная

Через луну после коронации страна уже чувствовала на пульсе твердую руку нового царя. Народ получил некоторые послабления, особенно те, кто занимался ремеслами. Это сулило существенное увеличение податей, поступающих в казну. Был наведен порядок во многих других государственных делах. Усилена армия, существенно увеличено содержание офицерского корпуса, сразу же и безоговорочно ставшего на сторону нового царя. А поддержка армии гарантировала ему выполнение всех далеко идущих планов.

И сам Пели был не промах, но в сочетании с преданным ему главным советником Хутрапом, показывающим себя исключительно умелым политиком и финансистом, он стал во сто крат сильней. Для выплаты армии и возврата долгов нужны были деньги, и Хутрап с помощью жрецов, «безвозмездно и добровольно» передавших в царскую казну огромную сумму, решил этот вопрос.

Все прошедшие после коронации Пели дни Хутрап был настолько чудовищно загружен государственными делами, что не мог выкроить ни мига, чтобы встретиться с сопровождающими его бывший караван людьми, все это время находившимися во дворце, принадлежащем Хутрапу, в котором он сам не появился ни разу. И только теперь впервые представилась возможность, вернее сказать, созрела необходимость встретиться.

Вечером скандинава и Набонасара пригласили пройти в резиденцию Пели. Рабы проводили их в рабочий кабинет царя. За круглым столиком на удобных табуретах с подлокотниками, что-то обсуждая и потягивая легкое вино, сидели Пели и Хутрап. Скандинав и Набонасар поклонились и остановились у порога. Завидев их, Хутрап встал с места и вышел навстречу. Схватив под руки, он потащил их к царю и усадил на стоявшие у столика другие два табурета. Пели, хотя и видел Скандинава и Набонасара раньше, но только один раз, когда они сопроводили Хутрапа к нему сразу после прибытия, и теперь с любопытством рассматривал их.

Потекла непринужденная беседа, в которой постепенно акценты сместились на пережитые дорожные приключения.

– Может, теперь посвятишь нас в эту непонятную историю с завещанием? – спросил скандинав.

Хутрап поудобнее устроился на мягком табурете. Пели же заулыбался.

– Видишь ли, – начал Хутрап, – эту историю придумали в свое время мы вдвоем, – он кивнул на Пели, – а помог нам Абиратташ, верховный жрец бога Мардука, в Вавилоне. Да и ты ко всему этому руку приложил… И Энпилухану, и жрецам богини Пиненкир, и аккадскому царю Нарамсину было известно, кто я такой и какую роль играю при достопочтенном Пели, являясь его первым советником. Поэтому именно я отправился за завещанием.

– Которое затем собственноручно отдал этой Энинрис, оказавшейся Иранной, – вклинился скандинав, – вот только как вы затем подменили его?

– Не перебивай, – остановил его Хутрап, – не все так просто. Дело в том, что мы не везли с собой завещание.

– Как это не везли? Что же мы тогда везли? – удивился уже Набонасар.

– Было заранее известно, что за завещанием будут охотиться все его противники, – Хутрап кивнул на Пели, – и постараются любыми способами раздобыть его. С этой целью они приставят ко мне своих людей, которые будут наблюдать за мной и искать, где я его прячу. Во всем большом караване я мог рассчитывать только на четырех человек. На вас двоих и молодых жрецов. Только про вас было точно известно, что вы не засланы ни аккадцами, ни кем бы то ни было еще. А под видом завещания мы везли одно из последних невскрытых обычных писем старого царя Элама. Именно за ним охотились все шпионы, не подозревая это.

– А как же истинное завещание?

– У меня достаточно преданных людей, – усмехнулся Пели, – его везли сначала по реке, затем присоединившись к большому каравану по морю двое моих слуг. Пришлось рискнуть, а что делать? Главное было то, что их никто не искал, все внимание было обращено на вас.

– Но ведь это было очень опасно для тебя! Ты ведь понимал это? – спросил скандинав, глядя на Хутрапа.

– Конечно! – ответил тот, – но это был единственный выход, и мы воспользовались им. Правда, надо сказать, что ты чуть не испортил нам дело, когда нашел, что шкатулка отличается от оригинала. Помнишь? Я не знал, что сказать, а сообразительный Абиратташ, извиняюсь, уже царь Вавилона Дамик-илишу, с трудом выкрутился из опасной ситуации. И как только ты заметил разницу? Ума не приложу… Конечно, это не была оригинальная шкатулка, а подделка, так же, как и поддельная печать на ней. А каждый удар палкой царскому ювелиру стоил Дамик-илишу не менее пяти золотых слитков, врученных затем ювелиру, когда мы ушли. Иначе было нельзя. У тебя должно было сложиться мнение, что все на месте, что это именно то, что ты видел. Мы не могли рисковать. И если заметил ты, мог заметить кто-то другой. По счастью, подмену никто, кроме тебя, так и не обнаружил. Шкатулка же должна была исчезнуть, оставив только свиток, уж больно была большой, да еще с поддельной печатью. А меч мне переделали, конечно, специально, сделав в рукоятке укрытие. И камень для рукоятки пришлось специально готовить – печать оказалась слишком большой, в ней не помещалась. Но вы все это сами видели. И Энинрис быстро узнала, что в шкатулке ничего нет. Но все равно была уверена, что завещание здесь, ведь это была именно та шкатулка. Поэтому и шла с нами до конца, пытаясь узнать, где я его прячу. Убить меня она не могла, ведь в этом случае завещание просто пропало бы, по крайней мере, для нее, что было недопустимо. Убить кого-то из вас она тоже не могла – вы оба, если вспомните свое поведение, практически ни разу не становились к ней спиной, когда оставались с ней один на один, когда бы она знала наверняка, что она будет вне подозрений в убийстве. А убийство для нее – не самоцель, а только необходимость для достижения цели. Вы же не особенно мешали ей.

– Скажи, ведь ты знал, кто есть на самом деле Энинрис, разве не так? – спросил скандинав, – ведь ты смеялся, когда отдал ей завещание. Я тогда не понял, почему, думал, ты с ума сходишь…

– Нет, – засмеялся Хутрап, – до того момента я не знал, что она и Иранна – одно и то же. Но что она не та, которая за себя выдает, уже знал. Я окончательно понял это в Сусане, сопоставив все, что мне про нее известно. Первые подозрения появились практически сразу же по ее появлении у нас, когда она не узнала коврик, на котором я постоянно сидел, подарок ее отца. Она должна была знать, что изготовлено у нее дома и что несут в качестве подарка. Но она не раз говорила, что у нее ничего не осталось как память из дома. Но коврик был здесь все время! Я почти поверил ей, когда она так искусно переживала за родных. Это рассеяло все сомнения. Но и она не сумела до конца передать гамму чувств. Ведь она спрятала лицо, когда отражала переживания по поводу их гибели.

– Но мы ведь этого не заметили. Значит, ей все удалось.

– Очевидно, ее хорошо обучили этому. То, что она сообщила о водовороте, свидетельствовало о том, что она знала о нем заранее и только ожидала его появления. Знала, что он будет где-то здесь, и если вовремя обнаружить или сам водоворот, или колдуна на берегу, то есть все шансы, что плот, на котором она сама находилась, успеет отвернуть. А сама она, к тому же, получит благодарность за спасение тех, кому посчастливится уцелеть кроме нее, что ей снова вполне удалось… А солдата, сопровождающего колдуна, при переправе через второй рукав Евфрата она убила специально, чтобы он ничего не мог рассказать. А вдруг он знает про нее? Также и проводника и позже старшину аккадских купцов, чтобы они ее не выдали. Она под предлогом того, что заболела голова, не пошла на прием к правителям Ларака и Сусана, которые раньше видели ее в другом обличье. И она же стравила молодых жрецов между собой, исподволь поощряя и подталкивая их к сражению, что привело к их гибели. Ведь они мешали ей обыскивать шатер в своих целях. Но это не были явные следы, указывающие на то, что она замаскированный ловкий враг. Это стало ясно только в Сусане, когда при ремонте шатра те, кто его ремонтировал, нашли искусно замаскированный выход из ее отделения наружу. Помните? Она спала за загородкой. После того, как при пересечении ирака шатер был поврежден, она лично, никого не подпуская, ремонтировала его, хотя я и хотел оставить шатер, уж больно он был поврежден. Она за полдня починила его, но при этом окончательно замаскировала тайный выход, который сделала, очевидно, уже в самом начале своего появлении здесь, прорезам стену шатра у самого низа. Достаточно было потянуть за веревку, как вроде бы зашитая прорезь раскрывалась и закрывалась снова. Она ночами, когда все спали, обыскивала шатер и поклажу в поисках завещания и убивала тех, кто мог быть ей опасен, затем через лаз возвращаясь назад… Внимание же преследователей все время должно было быть приковано только к нам. Поэтому мы двигались не спеша, чтобы они считали, что держат нас на коротком поводке. Но из Сусана мы вылетели так стремительно, что могли бы убежать так, что нас до Аншана не догнали бы вообще. Ты гнал уж очень быстро.

– Я действительно стремился уйти подальше от преследователей, – признал скандинав.

– И я вынужден был притвориться, что заболел, – продолжил рассказ Хутрап, – иначе бы нас никогда не настигли у переправы через Карун. Конечно, я рисковал, но так было надо. А там лжезавещание уже должно было попасть в их руки. У них тогда просто не было бы времени, чтобы детально рассматривать или тайно вскрывать его. Что и случилось.

– Ты много раз рисковал нашей жизнью, – в упор глядя на Хутрапа, сказал скандинав, – ты не боишься, что кто-нибудь когда-нибудь обидится на тебя, когда ты с ним поступишь так же?

– Здесь была завязана большая политика, – ответил Пели вместо Хутрапа, внимательно, не вмешиваясь, слушавший разговор – а в ней выбирать средства не приходится. В ней все хорошо, что приводит к конечной цели. Ты думаешь, что вокруг тебя вертится весь мир? А на поверку выходит, что ты простая тряпичная кукла, которую направившие тебя дергают за нитки.

– Однако, и у тряпичной куклы есть шанс – оборвать нитки и стать самостоятельной фигурой, – заметил скандинав.

– Это уж как ей повезет и кто будет стоять за ней, – заметил Пели, – у одиночки практически нет шансов на это…

– Здесь то, что тебе должны за работу, ровно сто золотых слитков, – Хутрап поднял откуда-то снизу тяжелый мешочек и положил его на стол перед скандинавом, – судя по всему, сейчас ты хотел бы вернуться назад, в Вавилон.

Скандинав утвердительно кивнул головой.

– Поэтому тебе есть работа, – продолжил Хутрап, – конечно, оплачиваемая. Она совпадает с твоим желанием вернуться. Готовится выехать в Вавилон новый посол Элама. Для заключения договора с Вавилонским царем Дамик-илишу о мирном и военном сотрудничестве. Тебя же я предложил нанять начальником его охраны. Я знаю твои возможности.

– Но я дорого беру.

– Сколько ты хочешь иметь?

– Семьдесят золотых слитков.

– Сорок.

– Шестьдесят.

– Ладно, пятьдесят и по рукам.

– Согласен, по рукам.

– А ты пойдешь ему в помощники? – спросил развеселенный произошедшим на его глазах торгом Пели, обращаясь к Набонасару, – правда, у меня есть для тебя и другое предложение, касающееся важного поста в эламской армии.

– Я подумаю над предложением и сообщу завтра утром, – пообещал тот.

Однако поздним вечером этого дня, уже почти в темноте, произошла драка на берегу реки. Стражники застали только конец ее, когда пятеро крепких бородатых мужчин сбросили в воду шестого. Завидев стражников, они скрылись в переулке. На месте драки обнаружили разорванный окровавленный халат, принадлежавший отправившемуся прогуляться Набонасару, и некоторые его вещи – поясной кошель, его кинжал, которым он, судя по всему, воспользоваться не успел. Сам он исчез, и его тело нигде не смогли найти. Было высказано предположение, что его убили сторонники Энпилухана в отместку за проводку каравана, а труп сбросили в реку…

А через две луны в далекой Алум Ашшур при дворе ишшиаккума Тиглатпаласара появился новый чиновник с должностью «Верховный главнокомандующий армии Алум Ашшур», удивительно похожий на Набонасара, начальника охраны каравана из Вавилона в резиденцию царей Элама Аншан, но с каким-то другим с трудом произносимым ассирийским именем. Ишшиаккум Тиглатпаласар сделал первый шаг по созданию регулярной армии, основы могущества будущей великой Ассирии, которая должна была прийти на смену Алум Ашшур. До этой желанной цели времени оставалось всего ничего – каких-то две тысячи лет…