Kitabı oxu: «Умереть, чтобы выжить. Фронтовые истории, наше время»

Şrift:

Автор благодарен изданию «Царьград», где впервые увидели свет многие истории, вошедшие в эту книгу

Мысли о Родине

Предисловие

Эта книга о войне на Украине написана без оглядки на министерства и ведомства, общественное мнение или общепринятые суждения. Но с оглядкой на Господа Бога, оставившего в судьбе каждого из ее героев – на том, как он выжил или погиб – свой отчетливый знак.

Кто-то из героев для книги открыл свое имя, а кто-то предпочел указать лишь позывной, кто-то предоставил фото, а кто-то решил не светить лицом. Большинство из них не имеют высоких наград. Но эта книга о войне настоящей. О войне, не придуманной на ток-шоу, а пропущенной через судьбы людей и рассказанной ими самими или, в редких случаях, их близкими.

Война – лучшее место для встречи с Богом.

Война – лучшее место для встречи человека с самим собой.

Война – это история не про смерть и несчастья, а про то, как на их фоне проявляется сила духа и сила любви.

Часть 1
Воины

Спас Нерукотворный для Штрафбата

Невероятные спасения командира первой группы питерских добровольцев, уехавших в Донбасс, который на БМП принял бой с двумя танками

Сергей Зинченко – настоящий украинец. В лучшем смысле этого слова. Он родом из Запорожья. Его предки – запорожские казаки. Сергей и сам похож на героя картины «Запорожцы пишут письмо турецкому султану»: крепкий, дерзкий, веселый. Вся его родня живет в тех краях. Исключение – дед и отец. Дед во время Великой Отечественной войны был снайпером, раненый попал в плен, дважды бежал из немецкого концлагеря.

Фото предоставлено Сергеем Зинченко

Потом «искупал вину» в штрафбате, после войны три года работал на поселении в Мурманской области. И конечно, подумать не мог, что внук возьмет себе позывной Штрафбат и тоже пойдет на войну с фашистами, будет переживать примерно то же, что пережил он. Но только проделает обратный путь с Севера на Украину, и воевать ему придется против тех, чьи предки сидели с его дедом в одних окопах.

Тушитель огня

В отличие от деда отец Сергея сам добровольно поехал на Север, в Усинск, зарабатывать на «Жигули» и там остался, потом перевез семью.

– Раньше ж нормальная страна была: куда ни приедешь – тебе везде рады, – говорит Сергей Зинченко. Он в России – с 5-го класса. Хотя срочную службу все равно проходил на Украине, которая тогда уже стала независимым государством.

После армии трудился сталеваром в мартеновском цехе на заводе «Запорожсталь».

– Работа – будь здоров. Я перед входом в наш цех написал: «Добро пожаловать в ад!» И мы, натурально как черти, бегали между котлами.

Вернувшись на Север, стал работать пожарным спасателем. Сергей считал, что почти породнился с огнем. Но не думал, что настоящий огненный ад у него еще впереди…

В 2012 году случился крупный пожар. Горели и взрывались огромные резервуары с горючим. Зинченко, который пытался охлаждать один из них, взрывом отбросило далеко в сторону. Его пожарная машина сгорела. Сергей попал в больницу.

Пока два месяца лежал на больничной койке, подсел на разные группы в соцсетях и в итоге создал свою «Уполномочен заявить».

– В группе пишу, что хочу, – говорит Зинченко. – А поскольку я правдоруб, люди стали ко мне приходить. Группа начала разрастаться.

После выхода из больницы Сергей вынужден был из пожарных уволиться. Нужно было начинать новую жизнь. Он давно мечтал о Петербурге. Даже не о том, чтобы там жить, а просто съездить. Сдал свою однокомнатную квартиру в Усинске, снял жилье в Петербурге и устроился там на работу. Но пожить «новой жизнью» не удалось.

Сергей – боец пожарного спецназа.

Фото предоставлено Сергеем Зинченко

Он приехал в Питер в конце ноября 2013-го. Как раз в это время на Украине случился майдан. Сергей не мог оторваться от новостей с исторической родины. 13 апреля 2014-го показали видеосюжет из его родного Запорожья. Примерно 300 антимайдановцев (которых потом часто сравнивали с 300 спартанцами) несколько часов стояли на Аллее Славы недалеко от горсовета, окруженные многотысячной толпой, которая закидывала их камнями, яйцами, пакетами с мукой. От них требовали петь гимн Украины и снять георгиевские ленточки, а они пели «Вставай, страна огромная!».

Его семья раньше жила недалеко от этого места. В детстве, каждый год в День Победы, прямо под его окнами шли парады и демонстрации, и Сергей, сидя на подоконнике, смотрел на ряды ветеранов-орденоносцев и толпы радостных земляков с флажками и воздушными шариками. А теперь на Украине начались марши под бандеровскими и фашистскими знаменами. Когда перепостил в своей группе фото с этих шествий, некоторые подписчики написали, что это фотомонтаж. Тогда Сергей решил сам поехать на Украину, чтобы увидеть все своими глазами, попытаться понять суть происходящего и рассказать об этом другим. И хоть тогда Украина уже ввела запрет на въезд для российских мужчин от 16 до 60 лет, купил билет. Его предсказуемо сняли с поезда на украинско-белорусской границе. Но все же правдами и неправдами он смог въехать на бывшую родину. Первым делом отправился в «логово» украинского национализма – в Ивано-Франковскую область, потом в Киев – прямиком на майдан.

Активисты-майдановцы так и не убедили его в своей правоте. Наоборот. Во время пребывания Сергея на Украине в Доме профсоюзов в Одессе были сожжены заживо полсотни человек.

В конце мая он вернулся в Петербург и сразу же начал искать способы поехать в Донбасс добровольцем. Тогда еще с этим было непросто. Наконец сумел выйти на нужных людей. Неделю на полигоне на окраине Петербурга их обучал инструктор из «Альфы».

Сергей отправился в Донбасс в самой первой группе питерских добровольцев. А поскольку у него были какая-никакая армейская подготовка и опыт работы спасателем, его сделали старшим.

Добровольцев отправили в Семеновку – самую на тот момент горячую точку. Боевое крещение приняли в психбольнице. Это не шутка. Машина остановилась у ворот пустующей лечебницы – как вскоре выяснилось, на прямой наводке украинского танка.

– Ребята стали выгружать вещи, а я пошел в расположение ополченцев доложить о прибытии. И тут раздался взрыв. Я закричал: «В укрытие!» Но двое – Матвей (позывной Дождь) и Володя (Самурай) – замешкались. Мы везли с собой много серьезной гуманитарки: рации, бинокли, дорогостоящие медикаменты. Они схватили пакет с обезболивающими – тот треснул у них в руках. Ребята стали собирать рассыпавшиеся по земле лекарства. И в этот момент их накрыло вторым снарядом. Ни минуты не успели повоевать. У Матвея в Питере было все: работа программиста, хорошая зарплата, красавица-жена. А в тот день, когда он погиб, родилась его третья дочь…

Приезд добровольцев в Славянск. На фото Матвей (позывной Дождь). Через 40 минут, когда группа въедет в Семеновку, он погибнет

Ополченцы часто сравнивали Семеновку со Сталинградом.

– Как ни крути, против нас была армия. Ты сидишь с карабином, а там у них авиация, артиллерия. И они нормально так долбят. Почти все, кто там был, имеют контузии, – вспоминает Сергей. – Но зато мы стянули на себя все их серьезные силы, дали время Донецку и Луганску выстроить хоть какую-то оборону.

После того, как 3 июля 2014 года ВСУ предприняли полномасштабное наступление на город с разных сторон и взяли Николаевку, ополченцы оказались в кольце.

– Славянск еще можно было удерживать, но у нас заканчивались боеприпасы. Их оставалось на пару дней серьезного боя, – рассказывает Сергей.

Группа Штрафбата из 15 человек удерживала участок в полкилометра. Примерно такая же плотность обороняющихся была по всей линии соприкосновения.

Атаку ВСУ сорвал упреждающий удар. По приказу Игоря Стрелкова, который уже знал, что в ночь на 5 июля ополченцы пойдут на прорыв, были собраны все оставшиеся боеприпасы и открыт плотный минометный огонь по украинской пехоте и бронетехнике, изготовившейся к решающему штурму Семеновки. И противник не выдержал. На участке Штрафбата он начал отступать из села Маньки в лес, допустив при этом серьезную ошибку – выпустил дымовую завесу. Но этой завесой, наоборот, только сам себя обозначил. А потом еще минометы ополченцев били по лесу, над которым взвились клубы черного дыма – верный признак попаданий в бронетехнику.

На видеокадрах Штрафбат с товарищами ликуют, не подозревая, что минометчики на всех направлениях расходуют последний боезапас и что через несколько часов вечером им придется покинуть Славянск.

– Мы не знали, что отступаем. Думали – это с нашей стороны какой-то хитрый маневр. Готовящийся прорыв скрывали не только от противника, но и от своих. У всех даже отобрали мобильники. Потому что, если б люди узнали об отступлении, многие бы взбунтовались, не подчинились приказу и остались в Славянске.

Группа Штрафбата на позициях у Семеновки напротив села Маньки. Фото предоставлено Сергеем Зинченко

В смятых боевых порядках ВСУ правее Маньков образовалась брешь, через которую ополченцы и пошли на прорыв.

– А выходили мы так. Всю ночь противник запускал из минометов «светлячков» – световые мины на парашютах, которые очень медленно опускаются, освещая окрестности. Поэтому двигались мы перебежками. В те промежутки, когда одна мина уже долетела до земли, а следующую еще только запускали, успевали пробежать метров пятьдесят и снова ложились. Причем, странное дело, раньше враг так не светил минами. Только в эту ночь. Будто знал, что мы должны пойти на прорыв.

При отступлении из Славянска ополченцы потеряли свою бронегруппу: два танка, три бронетранспортера и две боевые машины десанта. Ее бросили на один из ключевых блокпостов, и она два часа отвлекала на себя украинскую артиллерию, сосредоточенную на господствующей высоте – горе Карачун.

Штрафбат рассказывает, что в этой бронегруппе чудом остался жив боец с позывным Мастер. Украинцы приняли его за убитого, скинули вместе с трупами с БМП. У него рука на жилах висела. А жилы перекрутило, поэтому кровь из них не вытекла и он не умер от кровопотери.

Прощай, Славянск…

Фото предоставлено Сергеем Зинченко

Узнав, что результатом ночного маневра стало отступление из Славянска, ополченцы пребывали в подавленном настроении. Но оно резко улучшилось, когда входили в Донецк.

– Мы входили строем – грязные, оборванные. Чуть ли не дымились. Многие в старой форме, в советских пилотках, с противотанковыми ружьями времен Великой Отечественной войны. Надо было видеть восторг в глазах у нормальных людей: «Спасены! Наши пришли!» Они несли нам продукты. И надо было видеть перекошенные лица разных мажоров и спекулянтов, которые уже на следующий день стали покидать город. Отступление из Славянска спасло Донецк. Кто бы его защищал, если бы не пришли эти 3600 человек?

Апофеоз войны

Штрафбат и многие его товарищи пробыли в Донецке только два дня. После этого их бросили прорубать выход к границе с Россией, уже блокированной украинской армией. Ситуация ухудшалась стремительно. ВСУ оставалось лишь взять Шахтерск, и тогда Донецк оказался бы в тактическом окружении, участь ДНР и ЛНР была бы предрешена.

И тут произошло событие, о котором нельзя не сказать. У Игоря Стрелкова была «личная гвардия». Человек десять – все очень набожные. И как раз в дни пребывания в Донецке им привезли два десятка флагов с образом Спаса Нерукотворного, освященных не где-нибудь, а на Афоне, на специально устроенной для этого службе.

И вскоре начались самые важные бои.

– С Божьей помощью мы пошли в наступление. Почти никто не сомневался, что нас раздавят, – рассказывает Штрафбат. – ВСУ все-таки взяли Шахтерск – фактически пригород Донецка. Но мы его обратно у них откусали! Это было что-то немыслимое. Сделали засаду на колонну их БТР. Пацаны такое творили: бегали с бензопилой и пилили перед ними на дорогу деревья, а потом бежали обратно и валили деревья уже сзади колонны, чтобы захлопнуть капкан. Захарченко в одиночку с одним пистолетом догонял БТР, запрыгивал на него и брал в плен экипаж! Потом мы пошли дальше на Дмитровку, Степановку, Саур-Могилу…

Два дня в Донецке. С Мотороллой

Штрафбат говорит, что об этих подвигах и о большинстве героев уже позабыли.

Ему достались два из тех флагов. Он продолжал войну водителем БМП – соответствующий опыт у него имелся еще с времен службы в армии и войны в Карабахе (была в его жизни и такая страница).

Те самые флаги с Афона. Фото сделано Сергеем Зинченко

Один из флагов Сергей установил на свою боевую машину, а второй хранил в сумке.

Апофеозом войны для него стали бои за Кожевню. Это село находится меньше чем в километре от российской границы. Его удерживали две украинские аэромобильные бригады численностью порядка 600 человек. Со стороны ополченцев было от силы 150. Выбить противника смогли только на шестой раз. Штрафбат до сих пор не может понять, как это получилось.

– Наверное, у них духу не хватило. А мы просто лезли, грызли их. Потеряли больше половины личного состава.

Для штурма ополченцы собрали всю свою технику: два танка, два БТР, две БМП и две «зушки» (зенитные установки на грузовиках).

У Кожевни Сергей на своей БМП под флагом с ликом Христа принял бой с двумя танками. Рассказ об этом лучше читать в прямой речи:

– 22 июля наша пехота дошла до середины Кожевни и не смогла дальше продвинуться. Противник начал ее выдавливать. Но ребятам удалось закрепиться на самом краю села. Они кричат по рации, что у них 70 процентов раненых. Самурай, который командовал штурмом, подбегает к нам: «Делай что хочешь, но их надо вывозить». А мы – в Дмитровке. До Кожевни – несколько километров по открытому полю. Объясняю, что это самоубийство: если ехать напрямую, мы будем как кабаны в тире. Наши танки к тому моменту уже подбили. К тому же у нашей «бэхи» после утреннего боя заклинило башню – она не вращалась. Решили объехать село по «зеленке», зайти с тыла и дальше промчаться на всех парах по улице до окраины, где еще держались ребята. Помимо моей БМП была еще одна и два БТР. И мы понеслись.

В машине были стрелок-радист Петрович из Горловки, наводчик-оператор Лось из Подмосковья и пехотинец Сюрприз, который напросился с нами таскать раненых. По дороге наша колонна заблудилась. То на одну позицию вэсэушников выскочим, то на другую. И все это, считай, в их тылу. Они, перепуганные, лупят по нам из чего только можно, пули с искрами отлетают от брони: вокруг моей «бэхи» – настоящий фейерверк. Наконец въехали в какую-то ложбинку. Остановились. Один местный, вроде как проводник, вместе с командиром другой БМП (позывной Матрос) вылезли и пошли осмотреться. Вернулся только местный – Матроса снял снайпер. Такая вот жопа! Что делать? Поехали наудачу по грунтовке между полями. Я шел последним. В клубах пыли через триплексы ничего не видать. Поэтому шел по-походному с открытым люком. Высунусь из него, посмотрю, правильно ли еду за колонной, и опять ныряю, потому что по нам ведут огонь и по броне долбят осколки. Ну и прозевал поворот. Вылезаю в очередной раз из люка – передо мной уже нет никого. Наша колонна под прямым углом направо ушла, а я проскочил, и впереди – два украинских танка. Так быстро я никогда в жизни не соображал. Думаю, если я сейчас начну разворачиваться, танки даже стрелять по мне не станут – сначала перещелкают нашу колонну, а когда уже я к ней подъеду, накроют и меня.

И тогда я решил поступить нестандартно – прямо на них попер. А там, в танках, живые же люди, не знают, что у меня в голове. Над моей БМП развевается Спас Нерукотворный. Может, я смертник, религиозный фанатик, и машина моя начинена взрывчаткой? Танкисты весь огонь перенесли на меня. Тут уже непонятно было, кто на кого нападал. Расстояние между нами сокращалось. Они «бегом» перезаряжали орудия и, поскольку, видимо, тоже были на нервах, не очень тщательно целились. Ну и так получилось, что благодаря этому моему маневру наша колонна спаслась. Я маневрировал, крутился, как мог. После каждого выстрела танка отсчитывал в уме секунды, которые должны были у танкистов уйти на перезарядку, и сворачивал. А когда метров 300 до них оставалось, решил применить один прием. Им сейчас водители БМП редко пользуются, а многие про него, может, и не знают. У этой машины есть такая штука, как ручной тормоз. Он действует только на одну правую гусеницу, и, если ты дернешь его на большой скорости, машину резко развернет вправо. Поймав нужное тебе направление, ты жмешь уже на педаль тормоза, добавляешь газ – БМП, задрав нос кверху, как моторная лодка, мчится дальше. Таким маневром я не столько хотел от танков уйти, сколько подставить под выстрел зад своей «бэхи». Если бы танк попал мне снарядом в лоб, никаких шансов на спасение не было бы, а так они появлялись. И еще я молил Бога, чтобы снаряд оказался кумулятивным, а не фугасным. Если кумулятивный снаряд попадет внутрь бронемашины и там все закрыто, то образуется вакуум – человека так сжимает, что его внутренности выдавливаются через глаза, уши и другие отверстия. Но я, опытный водитель, ехал с открытыми люками, и кумулятивный снаряд не мог причинить мне большого урона. В отличие от фугасного, который, даже если бы просто рядом разорвался, нас бы осколками поразил… Но Бог спас. В нас попал кумулятивный снаряд. Он угодил в отсек десанта и, прошив мою «бэху» насквозь, вылетел с другого борта. Пехотинец Сюрприз находившийся в этом отсеке, погиб на месте. Я врезался лицом в штурвал. Оно было все залито кровью. «Ты был прекрасно ужасен», – сказал потом Петрович. Сам он спиной сломал стальную спинку сидения, въехал под башню – увидел вокруг нее огненный круг и ноги Лося, как из катапульты вылетающего наружу. Лось перекувырнулся по броне, на скорости рухнул на землю, умудрившись ничего себе не сломать, и побежал за «бэхой». Машина загорелась, но по инерции мы, преодолев еще 50 метров, смогли дотянуть до «зеленки» и въехать в нее. Забрались подальше в кустарник и залегли.

Начался минометный обстрел. Там был глубокий овраг, мы потихоньку сползли в него. На троих – только один автомат с двумя магазинами, две гранаты и штык-нож. Подошла пехота противника, стала прочесывать овраг, простреливать из автоматов. Они шли в открытую, разговаривали по-украински. Это было в их тылу. Они знали, что нас мало и мы не дернемся. А мы лежали в кустарнике и старались не дышать. И тут я вспомнил рассказ своего деда. Когда он убежал из концлагеря, вот так же лежал, прятался, а немцы искали его – шли, переговаривались. Я будто перенесся в прошлое и оказался на его месте, чувствовал то же самое, что когда-то чувствовал он. Это было очень сильное ощущение. Я хорошо знаю украинский язык, для меня он второй родной, но с 22 июля 2014 года я не могу его слышать.

«Зеленка» в овраге бал очень густой, и организовать нормальное прочесывание в ней было нельзя – сквозь кустарник было трудно продраться. К тому же смеркалось.

Дождавшись темноты, они выползли к полю подсолнухов. Но куда идти, не знали, потому что заблудились. Шли наугад.

Сгоревшая БМП Штрафбата.

Фото предоставлено Сергеем Зинченко

Лось вспомнил, что в один из предыдущих дней вел из БМП огонь по какой-то вышке. Сказал, что, если снова увидит ее, сможет сориентироваться. Отползли в поле под одиноко стоящее дерево, под ним ждали рассвета. И действительно, с первыми лучами солнца увидели эту вышку. Когда выходили к своим, Штрафбат чуть не напоролся на растяжку, поставленную ополченцами. Граната была приделана к проволоке между двумя палками, воткнутыми в зарослях кукурузы.

– Я не заметил ее, потому что уже плохо видел – глаза заплыли. Но увидели ребята, закричали: «Штраф, растяжка!» И в этот момент я ее сам почувствовал – прямо грудью на проволоку надавил. Отступил назад, мы пролезли под проволокой. Я шел, сжимая гранату в руке. Когда благополучно добрались до наших, еще долго не мог эту руку разжать.

И вот тут, когда самое страшное осталось уже позади, Штрафбату было явлено то, чего ни один атеист никогда не поймет.

Чудо всей жизни

Петрович рассказал, что в момент попадания в их БМП снаряда у него остановились ручные часы. Стрелки застыли ровно на 17 часах. А когда они пролезли под растяжкой, часы снова пошли.

Штрафбат не поверил своим ушам. Только сейчас до него дошло, что на самом деле случилось:

– 22 июля 2014 года меня подбили на БМП во второй раз. А впервые это произошло в 1992 году в районе Агдама (город в 26 километрах от столицы Карабаха). И тоже 22 июля в 17 часов! Почему я это знаю? Потому что тогда у одного человека в «бэхе» – адьютанта начальника штаба Гянджинского батальона – тоже остановились часы! Есть такой феномен, который на протяжении истории был замечен уже не раз, и о нем даже написано в учебниках по криминалистике: в момент смерти человека его механические часы останавливаются. Лично я часов никогда не ношу. Но в обоих случаях, когда меня подбивали, часы останавливались у тех, кто не погибал, а оставался жив. А в истории под Кожевней они у Петровича еще и пошли – сразу после того, как мы чудом не подорвались на растяжке. Мой вывод: мы должны были погибнуть, но снова начали жить.

Один из двадцати флагов с Афона, защитивших Донбасс, хранится теперь у Сергея.

Фото автора

Память о двух этих случаях отпечаталась у Сергея Зинченко на лице. На его лбу два шрама. Первый справа: когда 22 июля в 1992 году он выбрался из подбитой БМП, поблизости разорвалась минометная мина и один из осколков застрял в лобной кости. Второй шрам слева над бровью – от удара о штурвал 22 июля в 2014-м.

Штрафбат – крупный план.

Шрамы остались на память о чуде. Фото автора

Один флаг с ликом Спаса Нерукотворного сгорел вместе с «бэхой». А второй жив. Сергей хранит его как святыню.

На следующий день, 23 июля, ополченцы взяли Кожевню. Сергей с товарищами в том бою уже не участвовали – их отвезли в госпиталь. Но свой вклад в победу они внесли: их безумная отвлекающая атака помогла сохранить для решающего штурма два БТР и одну БМП. Другой техники у ополченцев на тот момент не было. А раненых, из-за которых был предпринят этот обреченный на неудачу рейд бронетехники, с темнотой спокойно доставили на машинах…

Потом, отыскав на карте место своего боя, Штрафбат сильно был удивлен. Оказывается, их «бэха» мчалась на два украинских танка прямо вдоль российской границы, вблизи от нее.

Отдых Штрафбата.

Фото предоставлено Сергеем Зинченко

Свидетелем их подвига стал военкор Сергей Кореченков из интернет-издания «Информационный корпус». Он находился в одной из машин той спасенной колонны, и 26 июля, разыскав Штрафбата с Лосем, по горячим следам взял у них интервью. А через 10 дней Кореченков погиб вместе с коллегами Сергеем Стениным и Андреем Вячало по пути в Дмитровку. Колонну беженцев, в которой они ехали, расстреляли танк и БМП 79-й аэромобильной бригады ВСУ. Для Кореченкова то интервью со Штрафбатом оказалось последним…

Бои за выход к российской границе открыли для ополчения сезон побед и «котлов». Собственно, первый котел (его еще называют «Южным») там на границе и случился. 438 украинских десантников, чтобы спастись, были вынуждены уйти на российскую территорию.

Потом в августе начались бои за Иловайск, обернувшиеся для вэсэушников вторым котлом. А в январе 2015-го случился и третий – дебальцевский. Враги сдавались целыми подразделениями.

За бой с танками у Кожевни Штрафбата обещали представить к Георгиевскому кресту. Но в суматохе об этом забыли, и в итоге он получил другой крест – «За спецоперацию», а Георгиевский ему вручили лишь через несколько лет. Всего у Штрафбата пять наград за эту войну.