Следы «Тигра». Фронтовые записки немецкого танкиста. 1944

Кто-то из этих мотопехотинцев крикнул мне, когда их бронетранспортер миновал наш танк:

– А кто это столкнул русского в тот ров, Фауст?

– Да я сам, – ответил я.

– Лихо! Ты, похоже, многому научился с тех пор, как твой папаша водил трамвай!

Я взял под козырек, а они отсалютовали мне в ответ, когда их бронетранспортер переваливал через гребень высотки. Да уж, думал я, глядя на измятую пряжку солдатского ремня, повисшего на переднем ведущем зубчатом колесе моего танка. Я научился многому, когда мой отец водил трамвай, а я сидел у него на коленях, слушая его рассказы о Первой мировой войне…

– Проснись, парень! – услышал я громкий голос Хелмана. – Ты сегодня отлично поработал. Так не засыпай же пока.

– Герр полковник…

Я повернулся и взглянул на Хелмана.

Более 190 см роста,^[22] с гладко выбритым лицом, в полковничьей фуражке, пошитой в Берлине, слегка сдвинутой на одно ухо. Железный крест на шее,^[23] широкая грудь обтянута черной полевой формой танкиста, на плече – пистолет-пулемет МР-40. От него исходил слабый аромат коньяка, были заметны тени под серыми глазами, напоминающими кошачьи.

– Наш батальон отлично повоевал сегодня, Фауст, – сказал он. – А ты просто первоклассный водитель.

– Благодарю вас, герр полковник.

Мне еще ни разу не приходилось выслушивать такие слова от него. Может быть, то, что он сегодня принял на себя командование, сделало его столь щедрым на слова, ведь командир нашей части тяжелых танков застрял где-то позади нас в степи.

И, словно прочитав мои мысли, Хелман тут же добавил:

– Командир непременно узнает об этом. Он будет здесь с минуты на минуту.

– Герр полковник, полагаю, он вместе с экипажем прибудет сюда в одном из бронетранспортеров.

– Да-да.

Взор серых глаз Хелмана обратился к широкой степи, на которой сегодня развернулось наше сражение. Подбитые Т-34 обороняющихся еще горели, дымились или медленно погружались в грязь, а с нашими подбитыми машинами уже работали эвакуационные команды, отчаянно стараясь как можно быстрее доставить их в полевые ремонтные мастерские, располагавшиеся западнее.

– Вот это подходит последний «Ханомаг», – произнес через несколько минут Хелман. – Уверен, шеф будет в нем.

Вместе с ним мы наблюдали, как последний «Ханомаг» осторожно пробирается по полю сражения, медленно лавируя между воронками и «лисьими норами», в которых русские поджидали подхода наших танков. Наши наводчик башенного орудия и заряжающий выбрались из корпуса танка, где они занимались тем, что выбрасывали стреляные снарядные гильзы и пополняли боекомплект 88-миллиметровых снарядов для башенного орудия и патронов к пулеметам МГ-34 из доставивших их транспортно-заряжающих тягачей, которые подошли вместе с бронетранспортерами.

Вильф, наш наводчик, был ироничным молчаливым снайпером, любившим жить прямо в танке. Богатую шевелюру своих волос он стриг под короткий ежик, чтобы они не лезли ему в глаза. Он немного говорил по-русски и по секрету поведал нам, что русские женщины обладают никогда им ранее не виданным аппетитом.

Штанг, заряжающий 88-миллиметрового орудия и пятый член нашего экипажа, страдал от раны в голову, полученной им год тому назад в сражении под Харьковом, и редко когда пускался в разговоры, предпочитая только исполнять отдаваемые ему приказы, но был тем не менее самым быстрым заряжающим во всем батальоне.

Наполовину высунувшись из люка в корпусе «Тигра», здесь же стоял и мой громадный неуклюжий товарищ Курт – даже не сняв наушников от радиостанции с головы, он тоже следил взглядом за приближающимся бронетранспортером.

Колесно-гусеничный бронетранспортер осторожно перебрался через ров по наведенному мосту, немного забуксовал в грязи на склоне, но все же перевалил через него и стал пробираться между обломками бетона и телами, разбросанными здесь повсюду. Скрежетнув гусеницами, он остановился рядом с нами, и его командир, молодой капитан, спрыгнув из открытого кузова, отдал честь Хелману.

– Мы привезли шефа, герр полковник, – негромко произнес он каким-то странным тоном.

– Да, и где он? Сзади, в десантном отделении? С ним все в порядке?

Капитан обогнул бронетранспортер, подошел к кормовой двери и распахнул ее створки. Мы заглянули внутрь десантного отделения.

Весь экипаж отставшего «Тигра» шефа был там – все пять человек лежали на стальном полу в грязи и снегу. Шеф был вместе со своими ребятами. Как и у всех у них, у шефа посреди лба виднелась аккуратная огнестрельная рана. Пуля, пройдя через весь череп, буквально вырвала затылочную кость, и подернутые сединой волосы шефа были теперь пропитаны кровью и мозговой тканью. Я обратил внимание на то, что его Железный крест отсутствует.

– Должно быть, русские захватили их, герр полковник, – произнес капитан. – Они, скорее всего, скрывались в замаскированных укрытиях. Видите? Наши были казнены, один за другим.

Да, это явно была казнь. Весь экипаж танка был построен и расстрелян, один за другим – это было совершенно ясно. Железный крест кто-то взял как сувенир. Как еще можно было объяснить все это?

Не в состоянии выносить это зрелище, я отвернулся, но краем глаза заметил, что Хелман по-прежнему всматривается в мертвые тела наших боевых товарищей, кивая головой в такт своим думам. Затем он с лязгом захлопнул дверь бронетранспортера и направился туда, где возле обломков дота стояла, сгрудившись, кучка пленных радистов. Подойдя к ним поближе, Хелман небрежно сдернул с плеча свой МП-40, передернул затвор и застрелил пятерых русских пленников, одного за другим. Пятеро оставшихся в живых принялись молить его о милосердии. Лишь рыжеволосая радистка, которую Хелман оставил в живых, молчала, не отводя взгляд от скорчившихся на земле трупов.

Хелман снова повесил автомат на плечо и закурил сигарету, глядя на расстрелянных им русских с таким же выражением на лице, с каким он только что смотрел на мертвые тела своих товарищей. Потом отвернулся от них и сказал Вильфу:

– Прикажи им очистить гусеницы моего танка. Я хочу, чтобы на них не было всего этого дерьма и чтобы гусеницы сияли как зеркало. Скажи им по-русски, чтобы начинали немедленно.

– Так точно, герр полковник.

* * *

Мы чувствовали, что что-то пошло не так, когда я вывел наш «Тигр» на самую верхнюю точку гребня и перед нами открылся вид на уходящую к югу равнину. Я достал гражданский бинокль, который всегда держал под рукой, и стал рассматривать в него лежащую под нами низменность, ощущая себя настоящим командиром танка.

– Ну что? – не утерпел Курт. – Где же наша боевая группа?

Мы оба сидели, высунув головы из люков, а толстый ствол нашего 88-миллиметрового орудия над ними уставился поверх наших голов в холодное русское небо. Хотя совсем недавно только перевалило за полдень, но лучи красного солнца совершенно нас не согревали.

Я молча протянул ему бинокль.

– Ее нигде не видно, – пробормотал он, озирая равнину. – Да там вообще ни черта нет.

– Может быть, где-то задержались? – предположил я.

– Задержались? – переспросил он. – Что ж, порой кое-что и в самом деле может задержаться. Трамваи могут задерживаться, Фауст, – ну да ты и сам это знаешь. Может задержаться Пасха. У меня когда-то была девчонка, которая сказала, что у нее двухмесячная задержка, когда ей захотелось обручиться со мной. Но чтобы целая штурмовая группа? Задержалась?

– Тогда зачем мы все это проделали? – сказал я. – Зачем пробивались сюда, потеряли столько наших и перестреляли и передавили всех этих проклятых русских?

Вдоль всего гребня, этого куска русской земли, купленного нами такой дорогой ценой, сидели в своих машинах экипажи оставшихся 15 (из начинавших атаку 20) «Тигров», да еще 10 бронетранспортеров «Ханомаг», полные мотопехотинцев, задавая себе, вне всякого сомнения, точно такие же вопросы, хотя и, быть может, несколько не в таких выражениях, что я сам.

Я слышал, как Хелман, по-прежнему исполнявший обязанности командира танкового батальона, раздраженно разговаривал по постоянно прерывавшейся радиосвязи с командованием дивизии.

– Что-о? – кричал он в микрофон. – Когда? Как скоро? Как далеко? Сколько?

Мы с Куртом только переглянулись.

Спустя три минуты наши только что вычищенные гусеницы снова покрылись толстым слоем жирной русской грязи, поскольку мы снова двинулись в путь, захватив с собой наших пленных, посаженных в бронетранспортеры. Однако на этот раз мы не наступали – мы отступали, повторяя уже было пройденный нами путь.

* * *

Когда я был ребенком, в 30-х годах XX века, мне нравилось слушать рассказы моего отца, после рабочей смены, проведенной в кабинке водителя трамвая, возвращавшегося с работы домой. Он ужинал, сидя у кухонного стола в нашей маленькой квартирке на Хофзештрассе, неподалеку от трамвайной линии. Обычно он рассказывал мне об армии в дни побед и отступлений – особенно отступлений.

Наполеон в России, проклятые британцы в Южной Африке и Ирландии и его собственная кайзеровская армия, отходящая из Франции в 1919 году, полностью сохранившая все вооружение и артиллерию. Тогда, в нашей маленькой кухоньке, мне представлялось, что отступление – это что-то вроде медленного отхода в полном порядке, строгий марш колонн и бесконечные извинения: «Только после вас, мой господин!», «Нет, я настаиваю, вы первый!».

Уже на воинской службе в вермахте, в возрасте 20 лет, я узнал, что отступление в России выглядит несколько иначе. Отступление в России больше всего напоминало наступление в той же России. Оно происходило с той же скоростью, в точно таком же беспорядке и с тем же числом русских, наседающих на вашу шею и вашу задницу в черных форменных штанах танкиста. Основное же отличие состояло в том, что теперь красные стреляли нам в спину, а не в лицо, из-за чего было невозможно одновременно смотреть на них и вести танк.

Но я не мог рассказать об этом отцу из-за того, что бомбардировщики союзников по антигитлеровской коалиции в 1942 году сровняли с землей нашу квартиру на Хофзештрассе и убили моих родителей и мою сестру.

– Фауст, что с тобой происходит?

Я только что, задумавшись, сделал грубейшую ошибку при вождении, пройдя слишком близко к воронке от бомбы, так что земля стала проседать под правой гусеницей танка. Мне пришлось быстро отклониться влево, и в результате я задел за смятую груду железа, останки старого танка русских. Несколько кусков рваного железа чиркнули по нашим гусеницам, и каждый из них, я знал это, был потенциально опасен разрывом соединительного звена между траками гусениц, что означало бы для нас остаться одним в чистом поле с поломкой накануне наступления ночи.

Я почувствовал пинок сапога Хелмана в мою спину, что вполне заслужил.

– Держи прямо, парень. Не заставляй меня спуститься к тебе вниз.

– Слушаюсь, герр полковник.

– Веди танк внимательно и прямо! – крикнул мне Курт через кожух трансмиссии. – Как трамвай в Мюнхене.

– Черт тебя возьми, Курт, – пробормотал я.

Я и так старался вести танк прямо, хотя и так, при общей скорости нашей колонны в 20 километров в час, с каждой минутой все увеличивалось расстояние между нами и контратакующими русскими танками, двигавшимися за нами. Мы шли обратно все по той же степи, тем самым путем, по которому мы и пришли сюда, а красный диск солнца русской зимы^[24] все ниже опускался к западному горизонту прямо перед нами.

Нам предстояло проделать долгий, долгий путь, много глубже нашего исходного района сосредоточения до захода солнца, в противном случае мы были во всех смыслах обречены.

Оказалось, что наша боевая группа не смогла выполнить порученное ей задание в районе к югу от нас. Вместо того чтобы прикрыть наш фланг и быть готовой отразить удар по центру, мы теперь остались одни в голой степи, глубоко в тылу у русских, если верить данным ранее Хелману сведениям об обстановке…

«Полк советской бронетехники, нового типа, танки серии ИС. Он наступает на нас с северо-запада, беря нас в клещи еще и с юго-востока. Наша боевая группа попала на минное поле и почти полностью уничтожена противотанковой артиллерией – данные нашей разведки оказались неверными. Ныне наша задача состоит в том, чтобы отступить к протекающей западнее реке, соединиться там с остатками штурмовой группы и удерживать восточный берег реки против наступающих сил красных. Если им удастся форсировать реку, они вырвутся на западную равнину. Вы представляете, что это означает».

Мы прекрасно представляли, что это означает.

На равнине западнее располагалось все тыловое хозяйство, на которое рассчитывала наша армия: наши полевые ремонтные мастерские, наши госпитали, наши базы снабжения, наши склады боеприпасов, раздаточные пункты снаряжения и продовольствия, станции разгрузки эшелонов, приходящих с запада, аэродромы, которые мы активно использовали. Помимо всего этого, жизненно необходимое горючее для техники, в подземных, облицованных сталью хранилищах. Если красные опрокинут нас и вырвутся на эту западную равнину… то никакого горючего, никаких боеприпасов, никакого снабжения для нас не будет. И даже границы самого рейха будут открыты для атак русских – совершенно непредставимая ранее ситуация. А наша маленькая колонна превратится в 15 гробов с очертаниями «Тигров», да еще в 10 катафалков с очертаниями «Ханомагов», и все это будет покоиться на далеком кладбище в русском тылу.

– Порой все идет наперекосяк, – пробормотал Курт. – Все как в любви.

– Что ты знаешь о любви?

– Очень многое. Каждый раз, когда получаю денежное довольствие.

Мы оба сидели на своих приподнятых сиденьях, высунув головы из люков корпуса, наша машина двигалась в центре нашей колонны бронетехники. Впереди двигались 5 «Тигров», за ними держались 10 «Ханомагов» с сидящей в них мотопехотой, в том числе там же были и пять русских пленников, которых мы хотели доставить в тыл для допроса. Замыкали колонну последние 10 «Тигров». Теперь мы не шли строем клина – тянулась длинная колонна перегревшихся машин, которые медленно дожигали последние остатки горючего.

Над нами, в вечернем небе, я увидел два наших прекрасных истребителя «Фокке-Вульф-190», прошедших над нашими головами на высоте примерно в 500 метров и тоже следующих на запад. На их крыльях в свете солнца четко просматривались черно-белые кресты рейха. За одним из них тянулся длинный шлейф белого дыма. Как только они исчезли из вида, над нами пронеслись еще два самолета, нижняя половина фюзеляжа которых была покрыта голубой краской, а на крыльях краснели большие звезды. В свой прибор наблюдения я различил, что они догоняют наши «Фокке-Вульфы» над равниной, а спустя примерно полминуты я увидел оранжевый шар вспышки в небе и многочисленные разрывы авиационных снарядов.

Некоторое время спустя воздушный бой над нами стал виден куда яснее.

Наша колонна покинула пространство степи и выбралась наконец на дорогу, проходившую по степи, – но не ту дорогу, что понимается под «дорогой» в Германии, но на более или менее ровную полосу, в качестве роскоши присыпанную сверху щебнем и имевшую кое-где канавы для стока воды. Когда мы двинулись дальше по этой дороге, я заметил тень, пронесшуюся по нашему «Тигру», темную тень крестообразной формы. Взглянув наверх, я увидел один из наших пикирующих бомбардировщиков Ю-87, называемый на всех фронтах солдатами «Штука». Он кружил над нами, переваливаясь с крыла на крыло, из-под обтекателя двигателя у него выбрасывались клубы черного дыма. Я обратил внимание на то, что это был самолет одной из самых последних версий этой модели – не просто пикирующий бомбардировщик, но охотник за танками, с подвешенными под его крыльями двумя пушечными гондолами, из которых высовывались длинные стволы авиационных пушек, снаряды которых пробивали броню моторных отсеков любых советских танков.^[25]

Этот самолет, имевший крылья с изломом типа «обратная чайка» и обтекатели колес неубираемого шасси, обращенными вниз подобно челюстям, снизился над нашей колонной, потом снова набрал высоту, несколько секунд планировал в воздухе, причем из его мотора валил все более плотный черный дым, а затем стал снижаться над степью, явно намереваясь совершить посадку. Я увидел, как он приземлился довольно далеко от дороги, слева по ходу от нас, причем во время посадки сломал хвостовое оперение и крылья – было заметно, как их куски отлетели в стороны. Пропеллер самолета, вращаясь, долетел до нашей колонны, пересек дорогу как раз перед нашим «Тигром» и, потеряв инерцию, свалился по другую сторону дороги.

Я не стал останавливать машину, но идущий перед нами «Ханомаг» остановился, и мне пришлось резко отвернуть, чтобы не столкнуться с ним. Со своего водительского места я мог видеть, что творится внутри бронетранспортера – русские пленные столпились у заднего борта «Ханомага» лицом к хмурым мотострелкам, направившим на них свои винтовки. Когда «Ханомаг» резко затормозил, одна из винтовок, направленных на пленников, дернулась от выстрела – и один из русских качнулся и безжизненно осел вниз. Я увидел, как задние дверцы «Ханомага» быстро открылись – и мертвый пленник был выброшен на дорогу. По моим прикидкам, следующий за нашим танк должен был наехать на этот труп, тогда как я смог, обходя «Ханомаг», вырулить на замерзшее русское поле, на котором слева от меня аварийно приземлившийся самолет остановился и вскоре загорелся.

– Вообще-то мы не транспорт для люфтваффе, – услышал я произнесенные Хелманом слова. – Но у этих летунов может быть важная для нас информация. Фауст, притормози-ка на минуту.

– Есть, герр полковник.

Я остановил «Тигр».

Слева от меня, вынырнув из дыма горящего Ю-87, к нам направлялся его пилот: летчик, по-прежнему облаченный в свой летный шлем и голубой комбинезон. Одной рукой он обнимал своего раненого товарища, спотыкавшегося на каждом шагу и порой волочившего ногу, явным образом сохраняя последние проблески сознания. За их спинами в горящей «Штуке» начали рваться снаряды авиационных пушек, разбрасывая белые искры, затем в воздух взлетел и поднялся на столбе горящего бензина сорванный взрывом фонарь пилотской кабины.

Пилот «Штуки», увидев остановившийся танк, понял, что мы его поджидаем, и наш «Тигр» предстал ему образом спасения, потому что, опустив на землю бесчувственного товарища, он бегом направился к нам. Остановившись у обочины дороги, он откозырял и крикнул высунувшемуся из башни Хелману:

– Возьмите меня на борт к себе, товарищи. Красные у вас за спиной в десяти километрах.

– Забирайся сюда и расскажи мне об обстановке! – крикнул ему в ответ Хелман. – Что с твоим товарищем?

– Он мертв, герр полковник.

Десять секунд спустя мы уже снова катили по дороге, а пилот Ю-87, скорчившись в башне танка вместе с Хелманом, наводчиком Вильфом и заряжающим Штангом, рассказывал нашему командиру все, что ему было известно о продвижении красных. Я опустился полностью в корпус танка и закрыл люк, чтобы слышать, о чем идет речь.

– За нами идут пятьдесят танков этой новой серии «Иосиф Сталин», – оживленно докладывал пилот люфтваффе. – Это просто стальные громады.^[26] Орудия «Штуки» способны поражать их в моторный отсек, но при попадании в башню не могут оставить даже вмятины. Я вел по ним огонь, пока не расстрелял все снаряды.

– У вас еще оставались снаряды, когда вы совершили только что аварийную посадку, – заметил ему Хелман. – Я видел, как они взрывались в огне. Но в каком направлении двигаются красные и какие еще с ними следуют силы?

– Они направляются к той реке, что течет к западу от нас, герр полковник. Держат направление точно на реку. Они пересекли эту дорогу, по моей оценке, примерно полчаса тому назад. У них есть самоходная артиллерия и пехота на грузовиках, около пятидесяти грузовиков с пехотой. Да, возможно, у меня могло остаться немного снарядов, – добавил он. – Но, видите ли, они почти неэффективны против этих «Сталинов».

– На каком аэродроме вы базируетесь?

– Пловенка (название вымышленное. – Ред.), это к западу от реки. Если русским танкам удастся захватить его, то в радиусе сотни километров наши войска лишатся прикрытия с воздуха.

При этих словах летчика Курт и я только усмехнулись друг другу поверх кожуха трансмиссии; неспособность люфтваффе обеспечить прикрытие с воздуха уже успела стать притчей во языцех среди танкистов, воюющих на Востоке.

Хелман задал летчику еще несколько вопросов, но тот, похоже, знал мало чего, что могло бы быть полезно для нас. Мы снова заняли свое место в нашей колонне, двигаясь сразу за «Ханомагом» с пленными русскими, и пересадили летчика именно в этот бронетранспортер. Пилоту, похоже, это не пришлось по вкусу – по-видимому, была унижена его гордость, но он тем не менее не протестовал.

Мы двигались к реке, которая протекала у линии горизонта к западу от нас. В составе нашей группы насчитывалось 15 «Тигров» и 10 колесно-гусеничных бронетранспортеров «Ханомаг», лучших в мире машин для решения подобных задач, но противник превосходил нас численностью.

* * *

Когда солнце едва коснулось линии западного горизонта, я увидел русских к югу от нас. Они выглядели как ряд темных силуэтов вдали в степи, окутанных клубами выхлопных газов и с фонтанами грязи, вылетающими из-под гусениц. Хелман увидел их чуть раньше меня, потому что он уже связался по радио с другими «Тиграми», приказав им развернуться и принять бой.

– Они не должны были появиться здесь так скоро, – сказал Курт, когда я развернул «Тигр» навстречу подступающим русским.

– Это только авангард, я совершенно уверен в этом, – сказал Хелман нам по ТПУ, когда я остановил танк в небольшом углублении между невысокими холмиками, поросшими травой, в стороне от дороги. – Это только образец того, что нам предстоит. Мы должны отогнать их огнем и затем продолжить движение.

Справа от нас занимали позиции и остальные «Тигры», выстраиваясь группами по два или по три танка на фронте в несколько километров. Позади них держались бронетранспортеры «Ханомаг», стараясь укрыться в неровностях почвы, поросших травой, прихваченной сейчас морозом. Им было выгоднее оставаться вместе с нами, нежели пытаться самостоятельно атаковать русских – это грозило им полным уничтожением.

Теперь я мог видеть русские боевые машины более четко: они шли широким фронтом, около дюжины танков на расстоянии нескольких десятков метров друг от друга, низкие и какие-то приземистые по виду, куда более широкие, чем Т-34.^[27] Точно, это были недавно появившиеся у русских танки серии ИС – «Иосиф Сталин», а в небе над ними, различимые сквозь испускаемые танками клубы выхлопов…

– Воздушное прикрытие, – произнес Хелман, выругавшись. – Самолеты красных. Штурмовики.

У меня от ужаса даже перехватило дыхание и сжалось горло. Это и в самом деле были русские штурмовики, обычно поддерживавшие своим огнем и бомбами наземные части, довольно медленные, но хорошо защищенные броней, особенно снизу, и их любимым делом было охотиться за германскими солдатами, используя свое вооружение. Я мог различить их в уголке моего прибора наблюдения, они представлялись в нем тремя небольшими темными точками на фоне краснеющего неба. Снижаясь, они оставляли за собой ясно видимый след.

– Сначала нас атакуют с воздуха, а потом подойдут и ударят «Сталины», – передал Хелман командирам остальных «Тигров». – Будьте готовы к такому бою.

Я обратил внимание на то, что «Ханомаг» с пленниками обосновался поблизости от нас, скрывшись за небольшим холмиком. Солдат, сидевший позади водителя, направил в небо свой пулемет МГ-42, очевидно готовясь работать по штурмовикам. Отличная штука – этот 42-й, выпускает около тысячи пуль в минуту, но что он может сделать против штурмовиков или ИС? Даже если у солдата за пулеметом имелись подобные сомнения, он не выказывал их – выпустил короткую очередь трассирующих путь для проверки, а затем, как и все остальные его боевые товарищи, принялся ждать снижающихся штурмовиков и наступающих русских танков.

Секунды тянулись медленно и болезненно. Во рту у меня пересохло, а сердце стучало в унисон с ритмом трансмиссии «Майбаха», когда я смотрел, как снижаются штурмовики, теперь подошедшие к нам куда ближе наступающих под ними ИС. Когда штурмовики оказались почти над нами и начали пикирование, пулеметчик в «Ханомаге» открыл по ним огонь.

На кромках крыльев штурмовиков заплясали огоньки пушечных выстрелов, и я увидел, как передок «Ханомага» разорвал взрыв, когда снаряды пробили его тонкую броню. Затем во все стороны разлетелись осколки стекол, после чего взрывы снарядов выбросили из «Ханомага» на землю части тела пулеметчика, от которого почти ничего не осталось. Кормовые двери «Ханомага» распахнулись, и рыжеволосая русская пленница выбросилась из них на землю. Рядом с ней приземлился и наш друг, летчик люфтваффе.