Kitabı oxu: «Ценой в жизнь»

Эпиграф

«Спасибо всем, кто верил, что меня можно спасти».

<Из сохранившихся записок>

1 (начало)

03.05.2010

Сегодня мне исполнилось 19 лет. Озорная юность. Молодость, при которой нет невозможного, а сил, кажется, хватит, чтобы покорить планету. В этом возрасте жизнь представляется в особом свете, со временем проходит, но об этом не задумываешься. Кажется, словно все, что ощущаешь сейчас, будет таким же спустя годы, а то и десятки лет.

Из себя я представлял обычного парня, такого, как все, нормального, без особых успехов и достижений, без талантов и даже без стремления. В школе учился средне, потому что так было надо не мне, а моим родителям. Ну как это бывает: волнуются, трясутся над каждым шагом, боятся выпустить из-под своего покровительственного крылышка, а по итогу своей помощью делают только хуже. Дают заботу и любовь, отнимая самостоятельность и хватку к жизни. Ребенок взрослеет и выходит в реальный мир неподготовленным.

Родители помогали мне учиться в школе, потом платили за институт и даже иногда делали за меня курсовые работы. Одним словом, катался, будто сыр в масле. Все на блюдечке. Хочешь, Женя, одно? На, держи. Хочешь другое? Вот, пожалуйста.

«Почему я не отказываюсь от их помощи?» – спрашивал я себя.

«Потому что это удобно. Отказываться глупо», – отвечал я себе, шагая с учебы в сторону дома.

Однако была во мне черта, которая усложняла жизнь и одновременно делала ее интересней, без нее не было бы ни действий, ни последствий. Это решительность. Сколько себя помню, собраться с духом и совершить поступок – проблемой для меня никогда не было, несмотря на то, что я был очень застенчивый.

Друзей у меня было мало, виделся с ними редко и практически все свободное время проводил в диалогах с самим собой. Мне с собой не бывало скучно, всегда находились интересные идеи для размышлений. Но даже если подумать было не о чем, то и молчать наедине с собой мне было не в тягость. Так проходили дни один за другим. Серость, серость, серость. Смена одних серых кадров моей жизненной кинопленки на другие, на ровно такие же невзрачные и тусклые.

Шаркая кедами по опавшей листве городской аллеи, я приближался к дому. В голове шел диалог:

– А что я жалуюсь, сам же выбирал.

– Да нет, не выбирал, у меня все было с самого начала.

– Принять, что дали – тоже выбор.

Я задумался, остановившись посреди аллеи. Стеснительный и скромный, чуточку медлительный от природы я удивился, насколько быстро, в одно мгновение, вектор сменился в моей голове. В один миг я стал другим. В то самое мгновение, как пролетела мысль в моей голове, я поменялся. Шел один человек – остановился другой. А ведь правду говорил мой дорогой дедушка: «Есть только миг, чтобы стать человеком». Тогда я не понимал этих слов, но теперь… Но сейчас… Я понял. Словно молнией сверкнув, пришла ясность, озаряя все прошлые промахи и ошибки, меняя нынешние взгляды, зажигая огонек жизненной силы, наполняя желанием изменить себя и весь мир. Сердце забилось быстрее, и я почувствовал энергию, при которой желаемое обретает облик возможного.

«Надо менять свою жизнь, и менять чем раньше, тем лучше», – сказал я себе.

– Да, это крутая идея! – воскликнул я уже в голос, так громко, что несколько прохожих обернулись на меня, окинув недоуменным взглядами.

Прохожие обходили меня стороной, косо посматривая, наверное, рассуждали, что я придурок, потому что разговариваю сам с собой.

«Да и плевать на все, смотрите, сколько хотите. Страна свободная», – продолжал я думать, засовывая на ходу руки в карманы. Однако сам не заметил, как немного сгорбился.

На оставшемся пути я размышлял о том, что же изменить в моей жизни. На тот момент я был уверен в себе на все сто процентов и не исключал никаких вариантов, в том числе самых сложных и даже заведомо невыполнимых.

– Чего же ты хочешь? – спросил я у себя.

– Не знаю.

– Ок, чего же ты НЕ хочешь? – решил я зайти с другой стороны. – Ты хоть это-то знаешь?

– Нуу… Это знаю.

– И что же это?

– Я не хочу прежней жизни.

– Класс, эдак ты далеко уйдешь, – подумал я.

– Я хочу заниматься писательством.

Данная мысль показалась мне интересной.

– Точно, творчество.

Это то, что мне нужно, то, чем я хотел всю жизнь заниматься, только боялся себе признаться. Но я уже признался. Сказал вслух, и страх ушел.

Порешав с собой столь сложный жизненный вопрос в кратчайшие сроки, я переступил порог дома в превосходном настроении. На кухне суетилась мама, она готовила что-то вкусное. На весь дом пахло едой. Кажется, так пахнет картошка с луком. Этот запах я пронес через всю свою жизнь. Запах теплоты, добра, и перемен.

Присев за стол, я поведал маме все, о чем думал по пути домой. Рассказывал с таким воодушевлением, что она прониклась моей идеей. Все, что я говорил, она увидела моими глазами, а они тогда находились в крайнем возбуждении, в состоянии здоровой эйфории. Тот азарт, подающий большие надежды, и огонь в глазах невозможно было не оценить.

Мама рассказала отцу, и тот обещал прийти со службы пораньше для разговора. Вечером мы собрались за ужином: я и мама сидели за столом, ждали отца. Он должен появиться с минуты на минуту. Меня переполняло волнение, все-таки слово отца значит много, вернее, только оно вес и имело, так уж в нашей семье было заведено. Он полицейский, на данный момент служит в звании майора, готовится стать подполковником. Всю жизнь беззаветно трудится, полностью отдает себя профессии. И не удивительно, что вокруг этого события столько ажиотажа. Плохо, что во мне он видит своего приемника и хочет, чтобы я тоже стал полицейским. Он настоял, чтобы я поступал в МВД, и обещал обеспечить мне успешную карьеру. Вот только мне все это чуждо, и где уж серость и есть – так это там.

Раздался звонок входной двери, мама пошла открывать. Сняв китель и переодевшись, отец присел за стол, заполнив собой недостающий элемент нашей семьи. Форма выглядит на нем превосходно. Когда он ее надевает, то магическим образом преображается из порядочного доброго семьянина в строгого и холодного слугу закона, что придает ему особую важность. Даже большой пивной животик становится не таким уж большим и не таким уж пивным. А вообще, батя полный, немного плотнее обычного телосложения, среднего роста, разве что в весе поднабрал в последнее время. Как он сам объясняет в шутку: «Надо расти». Как я уже и говорил, все это связано с его планируемым повышением.

– Жень, мать сказала, что ты решил становиться писателем.

– Да, пап, я долго думал и решил, что это то, чем я хотел бы заниматься.

Он сурово смотрел мне в глаза, эта идея ему явно не нравилась.

– Не поздновато ты очухался?

– Лучше поздно, чем никогда.

– И давно ты решил?

– Давно. Наверно, месяц уже. Просто тебе не хотел сообщать, чтобы зря воду не баламутить.

Здесь, конечно же, я наврал. Мысль пришла днем, и я сразу рассказал маме. Ложь была необходима для одобрения отцом идеи.

– Пап, я хочу перевестись в филологический институт. Это возможно?

– Возможно все, сынок. Я просто не хочу, чтобы ты принимал поспешные решения.

– Это взвешенное решение.

– Ты в этом уверен?

– Да.

– Не переменишь своего решения?

– Нет.

– Если ты даешь слово, что это окончательное решение, то я готов тебе помочь.

– Спасибо, пап, слово я даю.

Отец очень серьезно относился к обещаниям, всегда выполнял сказанное и ни разу не было такого, чтобы он забыл или не сделал. Никогда у него не было отговорок или оправданий, что он что-то не выполнил. Это достойно уважения. Коллеги на работе его за это уважают. Так и полагает быть мужчине. Его отец требовал этого от него, а он от меня. Когда я был маленьким, он как-то сказал: «Запомни, сынок, мужчина стоит ровно столько, сколько стоит его слово». Эту фразу я прекрасно запомнил, и когда дело доходило до обещаний, выполняемых мной, она всплывала в моем подсознании и крутилась в голове, пока обещание не было выполнено.

Решили на том, что я съеду из дома и начну жить самостоятельно. Конечно же, родители мне финансово помогут: будут оплачивать съемную квартиру, учебу, питание и кое-какие карманные расходы. В то время как я обещал, со своей стороны, стараться учиться на отлично, если смогу, и в свободное от учебы время отдавать всего себя писательскому делу.

2 (счастливая жизнь)

22.10.2010

Учился хорошо, не отлично, конечно, но немного лучше, чем раньше. Литературная работа тоже двигалась. Начало было положено превосходное. Все способствовало моему успеху: характер и усидчивость плюс некоторые врожденные способности. Жизнь двигалась своим чередом.

На съемной квартире мы жили с девушкой, ее звали Марина. Встречались на тот момент мы около 3 лет. Хороша собой, умная и из порядочной семьи. Она стала моей первой и единственной любовью. Мы друг у друга – первые, и для отношений это многое значило.

Помню, как увидел ее в первый раз, тогда мне было 14 лет, а ей 15. Наша семья только-только переехала в Воронеж, так как отца перевели сюда по службе. Жили мы недалеко друг от друга и учились в одной школе, ездили от дома до учебы одним и тем же маршрутом и поэтому часто встречались в одном автобусе. По утрам общественный транспорт так набит людьми, словно консервная банка шпротами – не продохнуть. Пассажиры толкались и пихались, пытаясь протиснуться на место поудобнее, чтобы перестать упираться лицом в потную подмышку гражданина повыше. Я надевал наушники и постепенно пробирался на заднюю площадку автобуса, где, как мне казалось, было свободнее. Там я в первый раз увидел Марину. Она сидела у окна. Когда я на нее посмотрел, то почувствовал не влюбленность, как ее называют «с первого взгляда», а спокойное чувство, что это «мой человек». Она еще даже не повернулась. Лицо я ее видел только в профиль, да и не во внешности дело, сколько красивых профилей встречается, а анфас отталкивает. Я смотрел на нее и удивлялся, почему сердце так спокойно, а внутренний голос вовсю кричал, что это мое, то самое – родное. «Не упусти, не упусти!» – кричал внутренний голос.

Автобус мчался на предельной скорости, которую позволял его дохлый двигатель, не превышая установленных режимов. Люди покачивались на поворотах, случайно задевали кого-то из соседей локтями, извинялись, снова задевали, снова извинялись, мешали друг другу сумками и пакетами, проявляя восхитительные способности к толерантности, стараясь не придушить близ стоящего этими же пакетами, подпрыгивали все разом на кочках и приседали на ямах «первоклассных» Воронежских дорог. Люди сменяли друг друга на остановках, но все продолжалось точно в таком же режиме всю оставшуюся поездку. А дальше я за людьми не следил. Собственно, по сторонам я особо не смотрел, разве что одним глазом. А другим видел ее. Она продолжала смотреть в окно, слушая музыку и не обращая ни малейшего внимания на весь балаган, происходящий на расстоянии метра. Сначала я смотрел прямо на нее, потом, боясь, что она неожиданно повернется, застав меня врасплох, смотрел в окно, но боковым зрением все же продолжал смотреть на нее. Чувство для меня было новое и необычное, в 14 лет вообще-то все чувства новые и, соответственно, необычные, но я все же ощущал разницу между симпатией, влюбленностью и тем, что испытывал сейчас. Когда она повернулась, и я увидел ее лицо, то особенных чувств у меня не возникло, просто отметил, что она симпатичная, даже более, чем симпатичная – красивая, но это не имело для меня значения. Однако это меня беспокоило, потому что такая красота означала, что Марина популярная, и ребята за ней ходят толпами, а за углом школы дерутся. Это меня не пугало, просто осложняло положение. Зачем это все, если я уже понял, что она мне нужна вне зависимости от ее красоты. Если бы она оказалась некрасивой или даже страшненькой, то мое настоятельное чувство, что это «мой человек», нисколько бы не изменилось.

Мы с ней вышли на одной остановке и прошли до самой школы. Мысль, что я ее увижу еще не раз, меня успокаивала. С тех пор мы постоянно виделись в автобусах. Она даже не подозревала о моем существовании, разве что мельком видела, не обращая никакого внимания. Наши частые встречи происходили благодаря моим усиленным стараниям, я знал о ее расписании занятий, в каком кабинете и когда проходили у нее уроки, и выписал все себе в блокнот. Все это получилось само собой, мной двигало желание ее увидеть и самому показаться перед ней. Каждый день я выходил на автобус в то время, в которое она могла появиться. Всегда делал это заранее, и если случайно садился в тот автобус, где ее еще не было, проехав несколько остановок и убедившись в ее отсутствии, возвращался на свою остановку и ждал следующий. Там встречал ее, незаметно слившись с общей массой, изредка посматривая, чтобы убедиться, что у нее все в порядке. Так мне было спокойно и комфортно, потому что в любой момент я был готов заступиться за нее, если бы что-то произошло, а она об этом даже не подозревала. Я стал для нее, так сказать, самозванный ангел-хранитель.

Один раз мы столкнулись с ней при выходе из автобуса. Двери открылись, она шагнула к выходу, я тоже, оба внезапно остановились, пропуская друг друга. Потом снова одновременно двинулись к выходу, столкнувшись плечами. Я остановился, отшагнул назад, обнял ее за талию и подтолкнул вперед, чтобы она прошла первая. Получилось это достаточно комично и мило, она мне улыбнулась, я ей тоже, и мы пошли по отдельности в школу. Она впереди, я за ней, не решаясь заговорить. Волнение хлестало через край, мысли растерялись, и если бы я начал говорить, то точно сморозил бы глупостей. Зато теперь она меня увидела. После как-то раз случайно с ней поздоровался, проходя мимо. Она ответила. С тех пор мы здоровались постоянно, но не разговаривали.

В это время стало модно знакомиться в интернете, там мы нашли общий язык, и на переменах в школе тоже потом могли перекинуться парой фраз. А после договорились ездить в школу вместе, и мне уже не приходилось вставать раньше, чем это было нужно. К тому времени я в нее влюбился окончательно, она – нет, вернее, мне казалось, что нет, но теплое отношение ко мне чувствовалось.

В то время я несколько лет занимался борьбой, отец считал, что мальчик моего возраста обязан заниматься спортом для здорового тела и духа, и он был совершенно прав. Как-то в школе одноклассник Марины, который за ней ухаживал, поставил ей подножку так, что она упала и поломала себе руку. Задиристый парень, который грыз постоянно ногти, нервничал без видимых причин и постоянно искал поводы для драки. Увидев, что она упала, я подошел ей помочь, усадил на стул возле кабинета. Спрашивал, что с ней случилось. Она не хотела говорить, но кое-как я из нее выпытал, что она упала не случайно, споткнувшись, а потому что ей поставил подножку тот парень. Не раздумывая, я пошел к нему.

– Ты зачем ей подножку поставил? – спросил я и, не дождавшись ответа, со всего маху ударил ему в лицо.

Тот от неожиданности упал, кровь хлынула из носа. В его глазах отобразился страх. Только он начал подниматься, чтобы задать мне хорошую трепку, прозвенел звонок для начала урока, и мой классный руководитель вышел из кабинета. А я гордо стоял, приготовившись к драке. Так я был спасен от публичного избиения. Марина на все это смотрела, и восхищение ее мной дотянулось до небес. После урока она подошла ко мне, упрашивала поехать домой вместе, чтобы я миновал повторной драки после учебы, ее отец иногда забирал из школы. Я отказался, потому что отец учил меня, что прятаться и скрываться – унизительно. Настоящий мужчина должен стоять до последнего, чего бы это ни стоило. Конечно же, когда я выходил после уроков, меня догнали ребята и предложили проследовать на пустырь за школой, где всегда проходили подобного рода разбирательства. В тот вечер меня очень сильно избили. На вопросы отца о разбитом лице я рассказал все как есть. Он промолчал, пару раз кивнул, но посмотрел на меня с глубоким уважением. Этот взгляд придал мне столько сил, что я уже ничего не боялся, потому что понял, что сделал все правильно. И пусть меня еще сто раз изобьют – моя линия поведения останется неизменной. Но после этого случая к Марине больше никто не приставал, а ситуация как-то сама собой рассосалась. С тех пор одноклассники меня стали уважать гораздо больше, хоть я и был новеньким. И даже ребята из класса Марины стали смотреть на меня по-другому. Они уважали меня за то, что я не стал прятаться от них тогда, а смело и с достоинством пошел драться, хотя очевидно было, что там будет просто избиение.

Через пару дней мы с Мариной начали встречаться, и теперь вот-вот нашим счастливым отношениям стукнет 3 года.

Мы повзрослели, сильно изменились, но, как и в самом начале, держимся друг за друга.

Вот мы уже не школьники, а студенты, интересы наши поменялись. Живем теперь не с родителями, а отдельно. Это новый этап, новые эмоции, и отношения наши растут, с легкостью справляясь со всеми бытовыми мелочами.

Мы долго искали подходящую квартиру, которая бы нам просто понравилась. Вот нашли. В ней нам нравилось все. Радовала своим уютом небольшая кухонная комната, в которой мы с Мариной проводили много времени, особенно поздними вечерами, когда солнце садилось за горизонт, умолкали птицы и гасли огни в некоторых квартирах дома напротив. Мебель во всей квартире стояла простая и дешевая, но всегда чистая и ухоженная, внешний вид кухни тоже не выделялся среди общей обстановки. Такие квартирки называли «хрущевки». Старенький стол с парой табуреток подле него, серый кухонный гарнитур с газовой плитой, советский холодильник марки «ЗИЛ», микроволновка и чугунная труба под пластиковым окном наполняли эту комнату.

«Дверь пошарпанная, но комната богатая», – подумал я. Да, дверь пошарпанная, ее давно пора менять, это правда, и богатства здесь не увидишь, оно скрыто от глаз, но открыто сердцу. Тот, кто в душе наполнен теплотой, сразу ощущает, что ему тут нравится. Иной же не видит ничего, кроме старого стола, стульев, нерабочей газовой плиты и дешевых столовых приборов. Комната наполнена добром, пониманием, тихим семейным счастьем, приправленным вспышками желания и страсти. Комната наполнена нами. Мы живые и счастливые, мы молодые, свободные от гнета материальных искушений. Все, что нам было нужно, мы имели и не желали большего. В нас не было лени или апатии. Также в нас не было того сумасшедшего, дурного желания разбогатеть, из-за которого так много совершается ошибок, и горы в миллионы поломанных судеб возвышаются над городами.

После тяжелого рабочего дня мы сидели на кухне, обсуждали картину, которую сегодня написала Марина. Она мечтает стать художницей: закончила с отличием школу рисования, а сейчас всю себя посвящает этому делу. Буквально болеет творчеством, возможно, сама того не замечая, заразила этим меня. Сегодня она рисовала 16 часов подряд, видимо, на нее снизошло озарение. За день перекусила пару раз и вот, когда закончила картину, смогла себе позволить отдохнуть и расслабиться. Я всегда искренне восхищался ее работами, а еще больше ее характером: хрупкая и женственная с виду, содержала в себе огромную силу воли. Она ее прятала и скрывала под капризами и противоречащими характеру шутками, но в любой момент, когда это было необходимо, проявляла сильнейшую выдержку и твердость своего характера. Она не могла не восхищать. Не говоря о высоком профессионализме, в ней было что-то такое, что нужно художнику. Свое определенное виденье красоты, которое завораживало, имело глубинный смысл и в то же время было таким простым и понятным.

Марина показала мне свое произведение. На нем изображен маленький мост, слева и справа играют дети небольшими раздельными группами. Но если присмотреться, то видно, что с одной стороны бедный район, с простыми детьми, а с другой – богатый. Обе стороны разительно отличаются. Когда я рассматривал картину, меня поразила та точность, с которой она была нарисована. Столько деталей, которые не замечаешь сначала, но потом, словно роза, раскрывается истинный смысл.

– Мелочи проявляют глубинную суть, – сказал я.

– Я назвала эту картину «Город контрастов». Как тебе?

– Отличное название, помогает понять смысл картины. Шикарная работа. Я правда тобой восхищаюсь.

– Спасибо, – ответила она, и щеки ее наполнились краской.

Марина включила бра и выключила люстру. Приглушенный свет созидал тени от кухонного гарнитура, стола, кружек, табуреток и от нас самих. Бра располагался на стене у меня за спиной, мягко кладя краски моего темного силуэта на ее тень, соединяя из двух отдельных частиц одно целое законченное произведение. Объединялись не только наши тени, но и души. В этот момент я вспомнил, как 3 года назад почувствовал в ней своего близкого человека, ради которого готов на все. В груди билось сердце. При каждом его сокращении по телу растекалась любовь, то необычное состояние, наполняющее всего меня безудержной щенячьей радостью и восторгом, который сдержать стоит неимоверных усилий.