Kitabı oxu: «Светлые дебри», səhifə 8
Его личная электронная почта иногда получала от какой-то, черт возьми, неизвестной исследовательской фирмы именно те научные материалы, что позволяли неопытному пока фармацевтическому разработчику структурировать свои изыскания в нужном направлении.
Материалы всегда оказывались как нельзя кстати.
Потом Роланд уже и сам включал мозги, выходило лучше ожидаемого, стал руководителем проекта, вошел в совет директоров ― и все благодаря своему покровителю: кто ж будет сомневаться, что это его рук дело?
Конечно его! А чьих же еще?
Но кто он? Никаких зацепок для ответа на этот вопрос.
Если он таинственный родственник, то давно уже объявил бы себя: зачем же такое скрывать?
Как ни бился молодой человек, но так и не мог найти эту черную кошку в темной комнате.
А ответ пришел, тем не менее.
Причем, исчерпывающий и объясняющий сразу всё: адвокат Гарри Миллер, поверенный недавно усопшего Джефферсона Брауна, американского миллионера, сообщал Роланду Брауну, что имяреку оставлено наследство в виде процветающей компании, производящей компоненты растительной фармацевтики, все необходимые сборы за оформление наследства, так и государственные налоги за оного наследника заблаговременно уплачены наследодателем, единственным и неоспоримым владельцем всего движимого, недвижимого имущества, включая ценные бумаги, оцениваемые к настоящему моменту в двести тридцать шесть миллионов долларов, равно и свободные денежные средства на банковском счете в размере пяти миллионов шестисот семидесяти семи тысяч ста сорока двух долларов и восьмидесяти трех центов объявляется Роланд Браун, каковой наследник может вступить во владение своим имуществом немедленно, при одном неустранимом условии, что переедет туда к постоянному месту жительства и станет управлять компанией следующие минимум двадцать лет с момента вступления в силу его прав собственности.
Если же упомянутый Роланд Браун откажется от переезда в Соединенные Штаты, конкретно в штат Луизиана, месторасположение штаб-квартиры компании, то указанный наследник лишается всех прав, имущество должно быть продано с торгов, а средства от продажи направлены на медицинские исследования проблем мужской бездетности в виде грантов ведущим научным организациям мира, занимающимися подобными научными изысканиями.
Все стало предельно ясно: это не выживший из ума дурак-миллионер, от безделья играющий судьбами юношей, а родственник. Какой-то там… многоюродный дядя. Не имевший наследников, однако хотевший их иметь.
Но как он собака все ловко устроил!
И ведь даже не намекнул о своем существовании! Название компании не содержало фамилии Браун, потому искать своего благодетеля в Америке невозможно.
Надо все же особо похвалить старого Джеффа, до последнего момента, не выдававшего денежный источник Роланда Брауна. И это весьма разумно: если молодой человек в начале пути узнал бы, что ему корячится гигантское наследство и убаюкивающее будущее, то разве есть смысл в университетской учебе, фармацевтических исследованиях, борьбой за место под солнцем, если все и так в шоколаде, стоит только маленько подождать?
Инерция движения в жизни имеет первостепенное значение, а если юношу заранее настроить на достижение успехов, несмотря ни на что, то инерция эта, возможно, и сохранится в дальнейшем, давая хорошие плоды. Все примерно так и произошло.
Жизнь сиротки внезапно стала прекрасной.
Ролли это напомнило анекдот, когда миллионера спросили о том, как он стал миллионером:
– Я всю жизнь работал! Тяжело и много, рано вставал, поздно ложился, судьба мне улыбалась, я был удачливым бизнесменом, экономил и все направлял в дело! А потом умер дядя-миллионер, оставил наследство, вот так я и стал миллионером!
Правда, в бумагах о наследстве прописано еще одно условие, пока что неизвестное. Как предуведомил поверенный адвокат Гарри Миллер, письмо с последним условием Роланд получит прямо к Рождеству, а именно двадцать четвертого декабря, ровно в полночь. И что упомянутый Гарри Миллер лично прочтет перед видеокамерой, а затем сожжет письмо в камине, что должно непременно отображено в видеозаписи, потом проследит исполнение изложенного в письме условия, оно будет несложным, но строго конфиденциальным, как присовокупил в телефонном разговоре адвокат.
Формальное и окончательное юридическое вступление в право собственности ценных бумаг усопшего Джеффа Брауна произойдет непосредственно после исполнения последнего условия.
До этого момента Роланд Браун может владеть и пользоваться имуществом, осуществлять руководство компанией так, как он сочтет нужным, но право распоряжения собственностью, то есть полное ее право наступает двадцать пятого декабря, в ноль часов по времени штата Луизиана.
Неисполнение сего условия означает безоговорочное лишение всех прав собственности указанного Роланда Брауна, продажа на торгах и передача средств на означенные выше благотворительные цели.
Сам процесс исполнения ни в коем случае не должен записываться на видеокамеру, о чем предписано озаботиться душеприказчику умершего мистера Брауна – всё тому же Гарри Миллеру.
Роланд не то что расстроился, но был слегка удручен:
«Что еще за хрень? Конфиденциальность… ровно в полночь…Чертовщиной попахивает… Опять блажь Джеффа? Последний сюрприз?»
Новый владелец прибыл в свое поместье прямо в канун Рождества, за два дня. Знакомство со всеми фигурантами его неожиданно привалившего счастья, с домом, с прислугой, с Гарри Миллером, с садовником и прочими устроителями размеренной жизни прежнего владельца усадьбы оказалось весьма хлопотным и утомительным: сразу столько впечатлений на одного человека!
В сочельник, примерно в четыре часа дня, в доме не оказалось никого: по старой традиции, вся прислуга получала в этот день отпуск, будучи обязанной проводить рождество вне стен усадьбы, каковой пункт прямо и жестко прописан в каждом контракте.
Между тем, в доме кто-то был.
Этим «кем-то» оказалась молодая, недавно прибывшая в Штаты мексиканка, принятая неделю назад на работу в качестве горничной. Она пока что плохо знала английский и не обратила внимания на непременный пункт ее рабочего договора. В смысле, чтобы духу ее не было в доме на рождественские праздники.
Девушка явно неголливудской внешности: толстовата, на плохом английском поздоровалась с хозяином, улыбнулась, сверкнув ямочками на щеках, ткнула пальцем между своими большими грудями:
– Кристина!
«Ага, ее зовут Кристина…» – догадался Роланд.
Кристина продолжала, показав пальцем на собеседника:
– Амо!
«Хозяин по-испански… Это я» – снова догадался молодой человек.
Улыбка служанки, между тем, показалась Роланду очаровательной. Глаза Кристины излучали мерцательную аритмию, и редкий молодой мужчина может устоять против магических женских чар. Разумеется, столь трепетно интересоваться прислугой – уже давно моветон в респектабельных семействах Нового Света, а пугающие общественные настроения, навеянные грозным тайфуном "Metoo", определяли ситуацию как крайне тухлую. Роланд пока что неуверенно вошел в роль распорядителя судеб, но куда девать возраст, даже если внезапная выработка соответствующих активных гормонов не вполне сочетается с социальными установлениями правильного и рассудительного социума? Хозяин все же усилием воли взял себя в руки, с силой извергнув из души фантазии.
Девушка показала жестами, что прибыла el correo, почта, в воздухе руками обрисовала нечто квадратное, большой пакет. Его Роланду следует получить и расписаться: показала рукой в воздухе расписку.
Удивленный амо вышел к почтовому автомобилю, но он оказался совсем не почтовым, а даже и наоборот, похожим на катафалк. Только небольшой синий знак почтовой связи США на крыше, явно съемный, и устанавливаемый по мере надобности, указывал на принадлежность к почтовому ведомству. Почтальон же удивил еще сильнее, да так, что похолодело внутри: одет в черное, в черных же замшевых перчатках, на голове цилиндр.
«Что за дурацкий маскарад?» – пронеслось в сознании владетеля свежеобретенного поместья.
– Примите пакет, сэр.
Из раскрытой уже задней двери катафалка выглядывал ящик удлиненной формы, полутора метров в длину и полметра в ширину.
«Черт возьми! И даже пакет похож на гроб» – еще больше удивился Роланд.
Странный почтальон в цилиндре и фраке с длинными фалдами, каковые обыкновенно носят дирижеры симфонических оркестров или музыкальных театров, взялся за один конец ящика, Роланд взялся за другой, вдвоем они еле стащили посылку, поставив на приготовленную заранее тележку.
Не перестающий удивлять почтальон снял цилиндр, прижал его к сердцу, поклонился учтиво, поздравил с наступающим праздником и был таков.
Хозяин ввез посылку на тележке в огромную прихожую, служанка суетилась вокруг, пытаясь помочь, но, кажется, производила еще более трудностей, чем если бы Роланд обошелся без помощи услужливой девицы.
«Вот бестолочь!» – потихоньку уже злился на девушку, путающуюся под ногами, создающую дополнительную суету.
От посылки пахло чем-то вкусным.
Торопливо сломал крепеж ящика, отворил крышку и тут ему внезапно перестало хватать воздуха, сердце бешено заколотилось, тело повело куда-то вправо, гигантским усилием воли выправил свое положение в пространстве, затрясся, выдавил из горла звук «кх-х-хр…», какой бывает, вероятно, при удушении:
В ящике лежал жареный негр, украшенный пучками петрушки, укропа, стеблей кориандра, запеченными яблоками и прочими гастрономическим прелестями.
Сзади на пол упало что-то тяжелое.
«Кристина шлепнулась» – меланхолически пронеслось в голове уже трясущегося владетеля старинной усадьбы, в изрядном отупении уставившегося на рождественский подарок.
«Интересно, а я грохнусь в обморок?» – мелькнула мысль и уже исчезающим сознанием услышал звук падающего тела.
Своего собственного.
ГАЛЛЮЦИНАЦИЯ
После сверкающего, хотя и слегка испуганного удивления, когда Сергей летел по трубе, всё уже не ощущалось новым и неожиданным, впечатления стали приобретать остроту любопытного подрагивания, каковое возникает, если открываешь долго мечтаемую антикварную книгу. Или как богатый алкоголик открывает бутылку коньяка двухсотлетней выдержки.
Сергей знал, конечно, что таких коньяков не бывает, точнее, они где-то есть, но это уже не коньяки, а спирт: ферменты благородного напитка, а они, собственно, и составляют восхитительную коньячную симфонию вкуса, за такое долгое время осаждаются в виде твердых частиц на дне бутылки.
Но как же любопытно было бы, черт возьми, попробовать бывший двухсотлетний коньяк: немножечко, совсем чуть-чуть пригубить из пузатого бокала, привычно поболтав под языком, смешивая со слюной, ждать сначала иголочек, колющих подъязычье, потом прихода того волшебного, что плохо укладывается в адекватные описания. Из-за чего коньяк и пьют: ради послевкусия.
Именно этого послевкусия сейчас и не хватало для полного счастья, хотелось завершения Великого Перехода тонким наслаждением, полноценной, жирной точкой. Эстетического удовлетворения, что возникает после хорошего фильма. Или физиологического, как после хорошего секса.
Местность была, впрочем, довольно хмурой, мужик в длинном балахоне, стоящий у ворот подозрительно походил на архангела Михаила, виденного на картинке в глубоком детстве.
«Вот блин! – чуть улыбнулся новоприбывший, – я думал архангел Михаил – еврейская народная сказка. Но тогда уж хорошо, что не Гавриил меня встречает!»
Связка ключей мелодично, как в детском мультфильме звякала, привязанная к поясу мужика в балахоне.
«Конечно же, это моя зрительная фантазия», Сергей почему-то опасался называть это галлюцинацией, крутил головой, осматривая великолепные ливанские кедры вперемешку с дрожащими листиками каких-то банальных осинок, окружавших вход в Эдем.
«Ничего этого нет. И мужика нет. Это мое угасающее сознание вспыхивает как последний язычок пламени на остывающей головешке костра»
– Мир тебе!
Приятный баритон, исходящий от мужика, похожего на архангела Михаила, обволакивал, казалось, он звучит со всех четырех сторон, даже со спины. Гость вежливо ответил:
– Здравствуйте…
– В целом ты прав, странник, ищущий последнего удовольствия, все это можно счесть фантазией, галлюцинацией…
Тут он коротко хохотнул.
Сергей вздрогнул: «Он что, мысли читает? Или совпадение?»
– Впрочем, в этом мире всё сущее, в каком-то смысле – фантазия…
Мужик с ключами опять усмехнулся:
– Возражу лишь относительно последнего: я есть. Или аз есмь, если так тебе будет приятней и понятней. Впрочем, какая разница, плотское – еще не означает, что оно существует на самом деле. Ты никогда не задумывался над этим, о странник? Равно как и наоборот, сущее…
Мужик в балахоне сделал глубокую, выразительную паузу:
– … то есть, настоящее, может быть и воображаемым! Или как у вас нонче говорят? Виртуальным, хе-хе? Музыка, которую ты слушаешь и которой восхищаешься… разве ее можно пощупать? Не инструменты или звуки, а именно мелодические созвучия, обыкновенно именуемые музыкой? Созвучия божественного Моцарта самая что ни на есть музыка, уверяю тебя! Она есть и ты не можешь с этим спорить! А вот звуки, исходящие от какого-то рэпера практически невозможно назвать музыкой. Или, например, послевкусие от коньяка!
Балахонщик подмигнул:
– Блаженство вкусовых бугорков никаким прибором не измерить! Его…
Разглагольствующий архангел сделал паузу, двумя руками энергически помахал в воздухе, отчего связка ключей на поясе опять зазвякала:
– …чувственного блаженства – как бы не существует, но оно есть!
Архангел уже слегка трясся в беззвучном смехе, впрочем, вероятно, чему-то своему, отголоску дискуссий с только ему известным собеседником.
– Ну.... Заходи. Надеюсь, тебе понравится.
Казалось, с лица мужика в дурацкой хламиде не сходит смешливая улыбка:
– У нас тут нет никаких условностей, располагайся где хочешь, пей что хочешь, выбор тут гигантский.
Осклабился, заговорщически понизив голос:
– Есть коньяки гораздо старше двух веков и очень! Очень приличного качества, ни на йоту не растерявшего своих ферментов! Прошу!
Дверь перед новичком отворилась сама собой, оказавшись и не дверью вовсе, а каким-то рисунком в воздухе, она растаяла, полностью подтвердив допущение мужика в хламиде: всё, что мы видим еще не означает материальности.
ЭТЮД БЕЗ НАЗВАНИЯ
Он возился на кухне, делал кофе в эспрессо-машине.
Она сидела у приоткрытого окна спальни, надев его пижаму, подперев спину подушкой, вытянув ноги. Курила, выдувая дым в оконную щель.
Вообще-то она предпочитала кофе, сваренный в турке, но друг сердешный обыкновенно не желал возиться с турками, пропуская мимо ушей ее просьбы. Поставил чашку с кофе на прикроватный столик:
– Пей. Курить после секса вредно.
– Почему?
– Потому что курить вообще вредно!
– Да ну тебя!
– Тем более, что кофе монтируется только с сигарой. С хорошей, толстой, кубинской сигарой.
– А ты откуда знаешь? Ты же не куришь?
– Курил когда-то.
– Ты описал эту сигару так… сексуально!
Слегка недоуменно воздел глаза к потолку:
– Да?! Ну… наверное. Я не думал об этом. Женские аллюзии вообще отличаются от мужских!
– Чем же?
– Свежестью! Оригинальностью. Неожиданными параллелями.
– Ну уж! Прямо-таки неожиданными?! Кокетничаешь?
Он не ответил, только захихикал тихонько.
– Милый, подай мне чашку.
– Я же поставил. Вон она.
Улыбнулась:
– Почему ты за мной не ухаживаешь?
Получила в ответ улыбку:
– Ухаживаю. Вот, кофе тебе сделал! Постоянно подаю руку, при выходе из авто.
Картинно скривилась:
– Не юродствуй. Я говорю в глубинном смысле.
Заулыбался лукаво:
– Мне неизвестен глубинный смысл ухаживания.
– Я женщина. Всегда думала, что мужчина должен быть более внимателен к той, с кем спит.
– Дык! Я внимателен! Знаешь, как внимателен, когда чувствую тебя телом!
– Я серьезно.
Мужчина вздохнул, начал жестким тоном:
– Детка, мне кажется, ты сильно ошибаешься.
– В каком смысле?
– Во всех. Тебе тридцать девять лет. Мне пятьдесят шесть. разница в семнадцать лет.
– И что?
– И всё!
– Не поняла!
– Что конкретно тебе непонятно?
– Причем тут возраст?
– Это основа отношений.
Улыбнулась:
– Гонишь. Гонщик! Это чепуха, основа отношений… внимание.
– То, что тебе кажется чепухой, может ею и не быть.
– Не занудствуй.
– Ну… не я начал этот разговор.
– Хорошо. Объясни.
– Объясняю… Есть основополагающий алгоритм жизни… Юнцы в двадцатилетнем возрасте не думают ни о чем, главное найти ту, которая раздвинет ноги. То есть, именно у девушек гигантский выбор. Но девушки выбирают себе не половых партнеров.
– Ха! Сюрприз!
– Девушка выбирает себе отца будущего ребенка.
– Говоришь так уверенно, будто ты женщина!
– Ты дослушай, раз уж спросила.
– Слушаю.
– Когда мужчине переваливает за полтинник, ситуация меняется с точностью до наоборот: женщине нужен мужчина гораздо больше, чем она ему.
С ехидцей:
– То есть, тебе уже не нужна женщина?
Ответил раздраженно:
– Я этого не говорил!
Улыбаясь, с вызовом:
– Ну, извини!
– Ладно… раз уж пошла такая пьянка, слушай до конца. Ты вступила в опасный, очень опасный возраст, секс тебе нужен как воздух. Ты не можешь без него. В отличие от юности.
– Откуда ты знаешь, как у меня было в юности?
– Конечно, не знаю. Только догадываюсь. Твоя дочь замужем и не интересуется мамой. Но сейчас тебе не надо ничего, кроме секса. Он, своего рода, компенсация. А вот мужчина в этом возрасте относится к сексу уже спокойно: просто так природа устроена.
Сделал паузу, чуть значительно:
– Роли поменялись.
– Ну допустим. И что из этого следует?
– А то следует, дорогая моя, что ты в свои сорок лет подходишь ко мне с мерками восемнадцатилетней девушки.
– А как я еще могу подходить?!
– С мерками сорокалетней, как минимум…
– Мда… тебе надо бы в психотерапевты…
– Возможно. Хотя и поздно. Но… давай ка я тебя лучше…поцелую!
Сделал лицо бабы-яги, скрипучим голосом:
– Не-е-ежно! Я-ягодка!
Чуть подражая улыбке Моники Витти, прикрыла глаза:
– Я буду холодна как мрамор…
РОЖДЕНИЕ ДУНКАНА МАКЛАУДА, БЕССМЕРТНОГО
(подлинная, невыдуманная история о матери Дункана Маклауда, о рождении бессмертного горца, записанная публикатором сего повествования со слов Давины Макдланда в порыве ее откровенности и желании донести до любезного внимания почтенной публики правду о сыне.
Публикатор со своей стороны со всем возможным тщанием и искренностью гарантирует непременную точность записанного, хотя и повествовательно обработанного, предлагая почтенной публике эту историю от третьего лица, впрочем, надеясь на снисхождение читателей, если нечто покажется им необычным и противоречивым, ибо изложенное есть токмо как можно более точная фиксация произнесенного госпожой Давиной Макланда)
У Давины Макланда не было проблем с беременностью.
Будто и нет никакого плода: перед самыми родами легко ходила с большим животом, как толстая молодая баба несет свое толстое брюхо, уткой переваливаясь с боку на бок. До последнего выгоняла на выпас стадо, будучи при этом улыбчивой.
Только вот улыбка эта как-то… зловеще змеилась по ее челу. Никто не становился веселее, когда Давина улыбалась, а даже наоборот: каждый ежился, сутулился и думал: "Лучше бы ты не лыбилась, сучка…"
Пастушка Давина Макланда пасла овец своего хозяина – Сида Маклауда из клана Маклаудов.
Оставшись круглой сиротой, выжила чудом, не иначе как Провидение спасло ее. Еще младенцем осталась на этом свете одна: шайка убийц "Безлунного Керка" не оставляла в живых никого. Они всегда приходили с темнотой, всегда в безлунную ночь, когда небо в тучах. Или когда новолуние. Убивали всех, кого можно убить и забирали все, что можно увезти с собой верхом на лошадях.
Отец Давины Дуглас Макланда служил рыцарем в войске графа Моррея, Джеймса Стюарта, так рассказывал ее опекун Коннор Маклауд.
Коннор Маклауд и Дуглас Макланда не только друзья, но и дальние родственники. Вместе воевали против католиков Марии Стюарт под знаменами будущего короля Якова Шестого. Защищая юного короля, отец Давины получил тяжелое ранение и потом уже никогда не мог вернуться на службу шотландского королевского дома: правая рука отсохла окончательно.
Спустя два месяца после рождения Давины произошла роковая трагедия. Та ночь подвела жирную черту под родом Макланда: Безлунный Керк вырезал не только всю семью, но всех слуг, всех детей, даже собак.
И хоть Безлунный Керк не оставлял на этом свете никого и никогда, тут у него промашка вышла: маленькая Давина непонятным образом осталась жива: ее прокололи кинжалом, но лезвие попало в золотое сечение, не задев ни одного жизненно важного органа младенца, а кровь как-то быстро запеклась на ране и не вытекала.
По крайней мере, именно так потом излагал девочке преподобный Джозеф Пристли, пресвитер их церкви. За неделю перед ужасной трагедией той безлунной ночью пастор записал новорожденную Давину Макланда в своей церковной книге.
На причастии преподобный Джозеф со слезами на глазах, в деталях рассказывал юной Давине как сам господь заступился за нее. Приводил параллели – библейские тексты про избиение младенцев и счастливое спасение одного из них. Трогал место под левым плечом девочки, пытаясь нащупать шрам от кинжала, но шрам чудесным образом отсутствовал. Рана затянулась так, что не осталось следа.
Давина не придавала значения рассказам старого пастора, мало ли чего не на фантазирует этот трясущийся, выживший из ума похотливый слизняк? Девочки ее возраста рассказывали, что он их тоже щупал.
Но про раны больше никому не рассказывал, только Давине.
А вообще Давину Макланда считали злой дурочкой, ибо она никогда не говорила того, что хотят от нее услышать. Девочка чуть-чуть, самую малость косила глазами, отчего дразнил каждый, кто ее не знал, называя косоглазой дурочкой.
Когда узнавал получше, дразнить тотчас же переставал. Если кто-то из детей пытался ее оскорбить или ударить, Давина молнией бросалась на обидчика, а это не всегда были мальчики или парни. Девочки тоже. Не издавая ни звука, впивалась когтями в лицо, и перепуганный обидчик быстро ретировался, выпучивая глаза от страха.
Коннор Маклауд сначала воспитывал Давину вместе со своими детьми, но после того как сиротка едва не придушила его старшего сына, счел за благо удалить девочку из дому, послав на ферму младшего брата пасти овец.
Друм, будучи старше Давины на четыре года, пытался установить свою власть над неразговорчивой дурочкой.
Однажды подросток, будучи в шаловливом настроении смеялся, называл ее приживалкой и выродком. Со стороны казалось, что она даже не слушает. Молчала и уходила. Но Друм не отставал, преследовал Давину.
Все более уверяясь в своем превосходстве, проказник схватил семилетнюю девочку за волосы, желая поставить ее на колени перед ним, но маленький беззвучный зверек ловко вырвался, оставив в руке Друма порядочный клок своих волос.
Потом случилось нечто невообразимо странное: на расстоянии двух вытянутых рук Давина резко дернула головой в сторону подростка, а тот мгновенно рухнул на пол.
Худосочная девочка так же беззвучно прыгнула на обидчика сверху и принялась душить. В этот момент, услышав крики ужаса, вбежала в комнату Лиана, мать Друма, с большим трудом оторвала Давину.
К удивлению всех домочадцев, у девочки оказались железные пальцы, синяки потом долго не сходили с горла Друма, на шее остались два небольших шрама от ногтей. Всю жизнь потом Друм иногда, когда нервничал, странно вытягивал голову вправо и вверх, будто старался поставить на место какие-то жилы в его шейных мускулах. Вероятно, девочка все же повредила что-то у проказника.
Лиана в слезах потребовала от мужа убрать из дома это страшное чудовище, что Коннор, скрепя сердце, потом и сделал.
Очень не хотел.
Очень. Но есть одна древняя мужская проблема: женские истерики часто убеждают мужчин сильнее, чем все мечи мира, вместе взятые.
Что правда, то правда: Давина обладала каким-то гипнотическим взглядом, у мужчин иногда холодело внутри и дыхание останавливалось. Ужас перед маленькой тигрицей, способной мановением пальца остановить даже пса, становился серьезной проблемой для каждого, кто с ней соприкасался. Собаки и правда ее боялись, причем все в округе, исключение – ее колли Патч, с которым пасла овец. Патч – веселый и бесшабашный, беспрекословно подчинялся хозяйке. Понимал ее даже не с полуслова, с полувзгляда. Временами казалось, что Патч не собака, а человек. Но человек – только с Давиной.
Впрочем, скорее наоборот: иные поговаривали, что Давина Макланда не столько девица, сколько волчица.
Самая большая в округе и самая страшная собака, громадный волкодав Коннора Маклауда Грэй виновато поджимал хвост, когда усматривал худую и бледную девочку, с хлыстом бредущую по каменистой дороге. Патч же при виде грозного Грэя моментально прижимался к ногам хозяйки, поминутно заглядывая в глаза девочки, как бы ища защиты, но Давина только улыбалась и трепала своего верного пса по холке.
Глупый и грубый Грег Азинс однажды пьяным шел домой и повстречал пастушку Давину. Грег работал на их ферме стригуном, стриг овечью шерсть.
Пьяные мужчины часто умножают свою глупость.
Грег в силу изначально скудных умственных даров, отпущенных природой, никогда не думал о последствиях своих поступков.
Облапал Давину, хохоча беспричинно, бормотал что-то про удовольствие, которое она получит от большой сладкой "косточки" Грега, но вдруг вылупил очи и вытянулся вверх!
Будто бы вздохнул чего-то такого, что полностью прекратило доступ воздуха в его легкие. С раскрытым ртом, запрокинув голову назад, с выпученными глазами, с напряженным до последнего мускула телом стоял и дрожал крупной дрожью.
Его мужское достоинство оказалось в пастушьей ручке, которую та засунула ему под килт, сжимала своими железными пальчиками содержимое до тех пор, пока бедный Грег не рухнул на дорогу без чувств.
Говорили потом, что Грег в тот вечер остался без тестикул и это похоже на правду: спустя совсем малое время голос стригуна приобрел высокие, чистые ноты, так не свойственные его прежним, грубым мужским обертонам.
Пастор Пристли весьма обрадовался новому певчему их церкви: ставший поразительно христолюбивым прихожанином, Грег благостней всех пел псалмы деве Марии. Певчий уже совсем не пил спиртного, а только благодарил небеса за то, что остался жить на этом свете. Обитатели местного паба часто потом смеялись над ним, утверждая, что благочестие и ум приходит к мужчине именно тогда, когда уходят его два основных мужских друга, которые всегда и всему мешают.
Впрочем, при некотором философском размышлении эта жестокая шутка не выглядит такой уж сильно преувеличенной.
Вот только Грег приобрел кроме божьего страха еще и вполне земной ужас: перед маленькой пастушкой. Завидев Давину даже издали, поворачивался и убегал прочь.
Никто даже не спрашивал беременную Давину – кто отец ее ребенка, все и так знали. Рассказы о том вечере обросли страшными и нелепыми подробностями, утратив всякое правдоподобие. Хотя это и понятно: каждый рассказчик старается прибавить что-то свое.
Но с одним соглашались все очевидцы.
Однажды майским вечером семнадцатилетняя Давина надела на себя длинное полупрозрачное шелковое платье, неизвестно откуда взявшееся у бедной пастушки, сквозь дивные кружева проглядывали девичьи прелести с нахально торчащими вверх сосцами, с тем темным под животом средоточием, от которого так легко теряется мужской рассудок. Через полчаса к ней в хижину вошел тот самый Друм Маклауд, из-за которого девочку вытурили из дома всесильного Коннора Маклауда.
Сказать, что Друм был странен тем вечером – ничего не сказать: более чем странен.
Хотя смотрел весело, улыбался, только как-то неестественно улыбался. Некоторые очевидцы утверждали, что Друм выглядел сомнамбулически, другие еще более усиливали эффект рассказа, уверяя, что Друм – лунатик.
Давина встретила юношу у дверей хижины в своем завлекательном одеянии, так же загадочно улыбалась.
Примерно через час Друм вышел от Давины и, поглядывая куда-то в небо, поплелся к своей лошади, привязанной к цветущей, источающей одуряющие медовые ароматы, раскидистой липе. Медленно забрался в седло, так же медленно, шагом, двинулся в сторону своего дома. Как только он отъехал от старой, громадной липы, раздался страшный треск: самая крупная ветка липы хряснула и шлепнулась на землю, ломая под собой другие, мелкие сучья.
Но ничего этого Друм не слышал, он так же безмятежно улыбался чему-то своему, из уголка рта стекала тонкая струйка слюны.
Больше его с Давиной не видел никто.
Потом, чуть позже, Друма часто расспрашивали о его вечернем визите к пастушке, тот же в ответ недоуменно кричал, что его пытаются разыграть. Сделать из него него дурака. И что этого не могло быть: по собственной воле он никогда не пришел бы к этой чертовке.
Получалась как-то совсем скверно. Многие видели Друма у хижины Давины, но никто не мог понять: как такое возможно, чтобы молодой мужчина, будучи трезвым, ничего не помнил именно в этот час. А помнил детально что было до того и после того.
Качали головами, пугливо ежились. Бормотали про дьявольское отродье. Только никто не мог сказать что-то наверняка. Некоторые, особо впечатлительные, шептали в спину Давины страшное слово "ведьма". Впрочем, другие возражали, говоря, что это преувеличение: если Давина была бы ведьмой, то страдали животные и посевы на полях, это ведь всем известно!
Ведьмы любят уничтожать растения на полях, посредством вызова града, а также морить домашний скот! Но лошади с коровами, овцы, равно как и куры в округе выглядели веселыми, здоровыми и довольными. Из людей тоже никто не болел, кроме стариков. Местное общество, посовещавшись у пресвитера, решило, что Давина не ведьма.
По крайней мере, пока не ведьма. Договорились, что вернутся к этому вопросу только тогда, если град побьет посевы или общину настигнет засуха. Или что-то в этом неприятном роде.
Известие о том, что Лиана Маклауд скоро станет бабушкой, сразило ее наповал.
Когда Лиана узнала об этом, сначала не поверила. Получив подробные описания от многих, страшно затряслась, выпучила глаза от ненависти.
Весть эта – самая дурная из всех возможных: мерзкая тварь, ужасная и злобная маленькая сучка с легким ведьминским косоглазием, которое как раз и отличает дьявольских служанок от добрых христолюбивых прихожанок,– станет матерью ее внука! Или внучки. Утешало Лиану только то, что колдовские способности детям не передаются – так утверждал с амвона преподобный Джозеф Пристли.
Такое не могла представить госпожа Маклауд.
Немудрено, что Лиана возненавидела пастушку более всех существ на свете.
В те трудные времена ее муж, Коннор Маклауд собрал своих рыцарей и отправился на помощь королю. Яков Шотландский, еще не ставший Яковом Шестым Стюартом, королем Англии, очень нуждался в помощи верных вассалов.
