Kitabı oxu: «Путешествие в окружающие миры животных и людей. Теория значения»

Şrift:

* * *

Герменевтика живых существ Якоба фон Икскюля

В настоящем издании представлены переводы двух ключевых текстов Якоба фон Икскюля (1864–1944) – биолога, натурфилософа и признанного основателя зоо- и биосемиотики. «Путешествие в окружающие миры животных и людей» (1934) – одна из самых известных и блестящих научно-популярных его работ. «Теория значения» (1940) – систематическое изложение биологической теории Икскюля и ее основных концептов, которое резюмирует его предшествующие работы по теоретической биологии¹.

Сколько-нибудь заметных следов рецепции идей Икскюля в России мы не смогли отыскать – за редкими исключениями². Его труды и идеи не входят в научный канон современной научной биологии, кроме одного направления – биосемиотики. Не претендуя на какую-то полноту, настоящее предисловие имеет целью поставить некоторые основные идеи немецкого биолога в релевантный исторический и систематический контекст, прежде всего – философского характера, а также дать отсылки к современной литературе, связанной с главными аспектами его наследия, которое несколько раз заново открыто в последние десятилетия.

Икскюль родился на территории Российской империи в аристократической семье балтийских немцев. С 1884 года в течение четырех лет он изучал зоологию в Дерптском университете, а в 1888 году перебрался в Гейдельберг, где занялся физиологическими исследованиями в институте Вильгельма Кюне. Много путешествовал с научными целями, в частности работал на старейшей морской зоологической станции в Неаполе. В 1907 году получил звание почетного доктора Гейдельбергского медицинского факультета за экспериментальные исследования нервов и мышц. После русской революции 1917 года и последовавшей земельной реформы потерял свое состояние в Эстонии, хотя и продолжал затем приезжать на побережье в летний дом. В 1924 году получил приглашение на место научного сотрудника и заведующего аквариумом в Гамбургском университете, где с 1925 по 1940 год возглавлял Институт исследований окружающей среды. В 1940 году переехал на Капри, где и скончался в 1944 году³.

Нельзя не упомянуть, что Икскюль разделял антисемитские взгляды⁴ и до конца своей научной карьеры был сторонником национал-социализма, постепенно, впрочем, отходя от активного в нем участия. Подписал, как и большинство биологов-холистов того времени, «Заявление профессоров немецких университетов и вузов о поддержке Адольфа Гитлера и национал-социалистического государства» (1933). Поддерживал отношения с теоретиком расизма Хьюстоном Чемберленом. Последние исследования показывают, что он, видимо, играл даже более активную роль в Комитете по немецкому праву Академии немецкого права, чем также приглашенные туда в 1934 году Мартин Хайдеггер⁵ и Карл Шмитт. В настоящее время связь теоретических идей и политических воззрений Икскюля привлекает пристальное внимание, помимо прочего, в силу того что к его наследию обращаются представители так называемой «консервативной экологии», идентитаризма и в целом «новых правых». Эти изыскания, помимо безусловной исторической ценности, обнаруживают, впрочем, обескураживающую наивность современных политически-ангажированных историков, поскольку для них удивительным образом открывается, например, следующее: «Холистическое мышление не обязательно фашистское – но оно имеет тенденцию и процветает в соответствующей политической среде лучше, чем где-либо еще. Для того чтобы занять свое место в поле современных практик апроприации экологического мышления, важно серьезно отнестись к аргументу, что экология как таковая на самом деле не является левой»⁶. Ниже мы еще затронем вопрос о сопряжении теоретических и практических взглядов в теориях холистского и органицистского типа, к которым можно с некоторыми оговорками отнести и учение Икскюля.

К несомненным теоретическим инновациям Икскюля, прочно вошедшим в современную биологию, экологию, а также теорию систем или кибернетику (так что даже их источник часто забыт), можно отнести следующие.

Понятие «окружающего мира» (умвельта, нем. Umwelt)⁷, введенное Икскюлем в 1909 году в работе «Окружающий и внутренний мир животных», плюрализирует представление о мирах живых существ. Они обитают не в едином мире, а в рамках собственных миров, каждый из которых формируется набором воспринимаемых признаков (Merkmal), релевантных для данного животного, реагирующего на их появление определенными действиями (Wirkmal). Всякое живое существо является «субъектом», вокруг которого формируется его собственный окружающий мир; организм и его среда образуют единое целое. Существа редуцируют сложность мира, чтобы обитать в нем с какой-то определенностью⁸. Чем проще животное, тем проще, но также и надежней его окружающий мир, однако «по мере возрастания количества действий, которые способно выполнить животное, возрастает и количество предметов в его окружающем мире»⁹. Речь идет не только о каких-то отдельных чувственных качествах или воздействиях. По отношению к субъекту релятивизируется также само пространство и время, возникает мир «мыльных пузырей», – так Икскюль поясняет пространственный эффект формирования окружающего мира. Мир дан живому существу лишь в избирательном аспекте его окружающего мира, в своей полноте он остается непознаваемой вещью самой по себе. По отношению к миру в целом мы все подобны обитателям того лесного дуба, о котором Икскюль пишет: он является «надежной опорой для всех окружающих миров, субъекты которых не знают и никогда не узнают о его существовании». Индивидуация окружающего мира по отношению к характеристикам его вида происходит благодаря опыту каждого существа.

Разумеется, речь идет о воспроизводстве в новом масштабе «коперниканского поворота» Канта, осуществленного в «Критике чистого разума»: «До сих пор считали, что всякие наши знания должны сообразоваться с предметами. При этом, однако, кончались неудачей все попытки через понятия что-то априорно установить относительно предметов, что расширяло бы наше знание о них. Поэтому следовало бы попытаться выяснить, не разрешим ли мы задачи метафизики более успешно, если будем исходить из предположения, что предметы должны сообразоваться с нашим познанием…» (в XVI). Впрочем, в теории окружающего мира Икскюля можно также найти некоторые отголоски монадологии Лейбница¹⁰.

К началу XX века сформировались две основные линии интерпретации Кантовой теории субъективности. Одна из них (первоначально Якоб Фриз, затем Альберт Ланге и раннее неокантианство) трактует эту теорию психофизиологически: мир субъекта определяется его конкретной физиологической и психологической конституцией. В этом же русле находится также теория окружающего мира Икскюля, распространившего идею Канта, а заодно и понятие субъекта на весь органический мир: каждое живое существо конституирует мир своего собственного опыта. Отличие заключается в том, что психофизическая интерпретация оперирует поначалу родовым антропологическим понятием (человек как таковой) и лишь позднее возникают разного рода культурные и/или лингвистические варианты фрагментации и релятивизации (по типу, например, гипотезы Сепира – Уорфа). В этом же направлении продолжает развиваться и современная социальная теория, а следовательно – можно допустить – также и реальность, которую она стремится описывать: субъективация по отношению к прежним социальным классам или другим крупным группам – именно так можно резюмировать современные теории Рональда Инглхарта, Герхарда Шульце, Андреаса Реквица, Жиля Липовецки и др. Икскюль же сразу – и намного раньше – решительно распространяет субъектность и, следовательно, уникальность окружающих миров на всех живых индивидов: «всякий субъект живет в мире, где существуют лишь субъективные реалии, а сами окружающие миры представляют собой лишь субъективные действительности». Конечно, сегодня есть желание повторить подобный ход и распространить принцип субъектности также на неживые существа – искусственный интеллект и т. п. Современные биологи – последователи Икскюля используют в основном понятия «агентность» и «агент», иногда – понятие «самость» для обозначения момента субъективности живых существ. Но при этом продолжают проводить принципиальное различие между живыми и неживыми агентами. В своем всестороннем освещении биосемиотической теории и эволюционной истории агентности Алексей Шаров и Мортен Тённисен отмечают: «Одновременное использование термина „живой организм“ к искусственным системам было бы путаницей и вводило бы в заблуждение. Лучше и точнее использовать термин „агент“, который одинаково подходит и для живых организмов, и для созданных человеком автономных устройства»¹¹. Последователь Икскюля из области культурной антропологии Эдуардо Кон предпочитает использовать для своих субъектов понятие «самость»¹².

Что же, однако, со второй возможной интерпретацией теории субъективности Канта? Она имеет форму трансцендентальной, а не психологической интерпретации и была развита в позднем неокантианстве (Пауль Наторп) и в какой-то мере в феноменологии Эдмунда Гуссерля после его трансцендентального поворота. Если ее предельно упростить, то она заключается в том, что познающий субъект не является собственно биологическим существом. Любое существо, перед которым могла бы возникнуть проблема познания, пришло бы к формированию инструментов и элементов, родственных человеческой науке, используя логику, математику, эксперимент, модели пространства и времени и т. д. У Гуссерля близкая идея выражена иным образом: восприятие и познание мира сущностно сходно для всякого сознания интенционального типа: так, Бог не имел бы никаких преимуществ перед человеком в познании вещей внешнего мира¹³. Применительно к работам Икскюля напрашивается в этом контексте следующий вопрос: не стоит ли предположить, что всё же существует возможность заглянуть за пределы своего «мыльного пузыря» и открыть перспективу окружающих миров других существ? Очевидно, что работы самого Икскюля открывают нам именно такую возможность: они дают нам объяснение (в «Путешествиях» часто сопровождаемое иллюстрацией), позволяющее до определенной степени понять поведение самых разнообразных существ – от клеща и астронома до девушки и коровы. Икскюль не может обойти этот вопрос и обращается к нему в финале обеих публикуемых здесь работ. В «Путешествии» его критический ответ на возможность расширения горизонта человеческих окружающих миров заключается в том, что у самих ученых, представителей разных дисциплин, они различны: «…роль, которую играет природа как объект в разных окружающих мирах естествоиспытателей, глубоко противоречива. Если мы попытаемся охарактеризовать ее объективные свойства, получится хаос». Это соображение является глубоко скептичным и может быть прочитано как выражение культурного кризиса научного миропонимания начала XX века, которое погружается в состояние всё большей дисциплинарной фрагментации и специализации, утрачивая роль интегрирующего мировоззрения, каким оно еще выступало в конце XIX столетия¹⁴. В заключении «Теории значения» Икскюль вновь возвращается к этому фундаментальному философскому вопросу, в той или иной форме пронизывающему все современные научные дисциплины и философские дискуссии¹⁵: «Хотя мы можем при помощи постоянно совершенствующихся аппаратов постигать все вещи, при этом мы не получаем нового органа чувств, и все свойства вещей, даже если мы разлагаем их на мельчайшие частицы – на атомы и электроны, – всегда остаются лишь воспринимаемыми признаками наших чувств и представлениями». Хотя это более оптимистичная позиция, Икскюль продолжает ограничивать возможности человеческого познания его сенсуалистической и психологической перспективой, оставляя нас в пределах человеческого «мыльного пузыря»¹⁶. В другом месте «Теории значения» он замечает в этой же связи: «Очевидно, что мы способны возвыситься над собой не посредством расширения пространства нашего окружающего мира на миллионы световых лет, но посредством знания того, что некий всеохватный план подразумевает существование вне нашего личного окружающего мира окружающих миров наших собратьев – животных и других людей». Это высказывание, с одной стороны, соответствует одной из ключевых идей Леопольда фон Ранке, выбранных Икскюлем, чтобы сформулировать свое отношение к теориям биологического прогресса («каждая эпоха стоит в непосредственном отношении к Богу»), с другой – вступает в перформативное противоречие с картиной окружающих миров других животных и людей, рисуемых самим его автором, равно как и с той теорией, которая за ней стоит. Чего стоит только вот эта прекрасная формулировка Икскюля в пользу этой теории: «Если мы попытаемся взглянуть на воздействия окружающего мира с точки зрения самого дуба, то вскоре обнаружим, что они подчинены общему природному правилу». Выразительные рисунки, сопровождающие текст работы о путешествиях в окружающие миры животных и людей, дают нам представление о еще одном ограничении нашей способности взглянуть на мир глазами других существ. Пытаясь описать метафорами и аналогиями картину восприятия морского ежа, автор в конце концов безнадежно резюмирует: «Изобразить это невозможно технически». Этот вывод Икскюля, как мне кажется, отложился в научной культуре биологов, несмотря на отсутствие его самого в научном горизонте львиной доли современных ученых. Когда в процессе подготовки этого текста я консультировался по поводу тонкостей его примеров с морскими ежами у одного из наших квалифицированных морских биологов, он почти буквально воспроизвел эту цитату, заметив: «Мы не представляем, как мыслит морской еж».

Как мы видим, Икскюль не совсем последователен в своей собственной позиции о возможности «перевода» различных окружающих миров, что ведет – даже если ограничиться кругом только миров человеческих – вглубь проблематики релятивизма во всех его многообразных исторических, культурных и политических изводах, в которую здесь не место вдаваться.

Тезис о том, что Икскюль в философско-теоретическом плане является последователем Канта, является общим местом в его интерпретации. Но стоит заметить, что это влияние всё же ограниченно в ключевом моменте: Икскюль не разделяет основной пункт представлений Канта о специфике живых организмов как систем, описываемых в терминах целей и средств¹⁷, хотя и согласен с ним в том, что живое создание нельзя объяснить посредством «механической» закономерности. Икскюль явно избегает даже употребления понятия «организм», оно не входит в число основных концептов его теории, что явно противопоставляет его традиции органицизма, берущей начало в немецкой классической философии. Его позиция последовательно антидарвинистская, но далее он, скорее, колеблется: в его работах присутствуют элементы и телеологии (без которой Кант считал невозможным регулятивное понимание природы организмов), и креационизма («композитор», стоящий за дизайном живых существ), и витализма в духе Ганса Дриша, признающего за жизнью наличие особого типа причинности (Eigengesetzlichkeit)¹⁸. В целом Икскюль находится в той традиции мысли, которая противостоит механистическому монизму и рассматривает жизнь как сферу, где действуют собственные закономерности, но всё же не ограничивается простым (можно сказать – слишком простым) постулированием особой «жизненной силы». Он стремится найти третий путь – между дарвинизмом и витализмом – с опорой на стандартные научно-экспериментальные методы.

Еще один момент, который представляется мне актуальным в работах Икскюля, связан с окружающими мирами, но придает ему новое измерение. Какие бы оговорки он ни делал по поводу ограниченности человеческой способности постигать другие миры, он сам приглашает к путешествию и прогулкам по ним. И это путешествие основано на внимательном эмпирическом наблюдении и остроумном экспериментировании, стремящемся понять причины поведения тех или иных существ. В этом Икскюль следует за «Энтомологическими воспоминаниями» Жана Анри Фабра (в России традиционно публикуются избранные тексты этого десятитомного издания – «Жизнь насекомых»), ряд кейсов которого являются для него излюбленными примерами. Экспериментируя и наблюдая в своем небольшом саду в Провансе на протяжении многих десятилетий, Фабр, писавший вполне доступным языком¹⁹, открыл читающей публике странный и сложный мир крохотных существ, от которых, за исключением разве что бабочек, люди привыкли лишь отмахиваться. Фабр по-домашнему вводит нас в жизнь своих насекомых, например описывая свое отношение к ним во время тяжелой болезни: «Когда из мрака бессознательности стали проступать моменты ясности, первой моей мыслью было желание проститься с моими перепончатокрылыми, давшими мне мои лучшие радости, и прежде всего с моим соседом галиктом»²⁰. С такой же теплотой и проницательностью Икскюль открывает перед читателями множество окружающих миров различных существ, для обозначения которых он выбирает метафору сада, наполненных для нас поначалу совершенно загадочными символами: «Если мы будем перебирать в нашем уме окружающие миры, то мы обнаружим в садах, расположенных окрест телесных домов, субъектов, самые причудливые создания, служащие носителями значений, понимание которых нередко представляет большие трудности. Из-за этого создается впечатление, что носители значения являют собой тайные знаки или символы, которые понятны только индивидам одного вида, оставаясь совершенно непонятными для представителей чужих видов». Тем не менее кропотливое наблюдение и изобретательный эксперимент позволяют разгадать эти тайные знаки и понять причины или мотивы действий существ (последнее, разумеется, возможно в случае тех, у кого они могут быть). Икскюль, не будучи теоретическим доктринером, не всегда последователен. Так, он борется с антропоморфным понятием «цель» в биологии, хотя и не отказывается вполне от элементов телеологии. Однако на основании приведенных описаний окружающего мира даже такого создания, как инфузория-туфелька – существа, не обладающего, видимо, восприятием пространства и времени в каком-то доступном для нас смысле, – мы всё же понимаем его жизненный «план» (термин, которым Икскюль, насколько я понимаю, полемически заменяет ключевое понятие Фабра «инстинкт»).

Икскюль, как и Фабр, предлагает не только некоторую теорию живого, но, как и многие писатели-натуралисты, обладавшие не меньшей наблюдательностью, полноценную герменевтику живых существ²¹. Классическая богословская и историко-филологическая герменевтика постепенно расширяла свои границы, отталкиваясь от отдельных видов текстов, пока не замкнула свой горизонт всей совокупностью созданных человеком артефактов²². Биологическая герменевтика Икскюля открывает для понимания необозримое множество новых миров – уже не человеческих. И при этом сохраняет родовую эпистемологическую черту герменевтического познания – его незавершенный характер, чем и можно объяснить скепсис Икскюля в отношении совершенства нашего перевода чужих окружающих миров. К этому добавляется еще один аспект – эстетический. Неведомый создатель жизни – «композитор», а сама жизнь основана на музыкальных контрапунктах, музыкальной композиции, мелодии и музыкальной гармонии²³. Но дело не ограничивается ключевой ролью музыкальной модели взаимодействия: «техника природы напоминает возникновение любого произведения искусства». Таким образом, два основных элемента «Критики способности суждения» Канта – эстетика и учение об организмах – приводятся Икскюлем в единство.

Это эстетическое отношение к живым существам, принимающее также форму удивления их функциональным совершенством, проявляется также в отрицании Икскюлем эволюции как формы прогресса живых существ. Он признает, что в прошлом живые существа были проще, но отказывается считать их несовершенными: «даже при изучении простейших животных мне никогда не встречалось и тени несовершенства». Взгляд натуралиста, соединяющий в себе эстетический аспект и оптику научного знания, открывает нам новый – совершенный и прекрасный – мир. Подобная способность видеть окружающий мир – как живой, так и неживой – изобретение модерной культуры, полностью оформившееся лишь в XIX веке. Ключевую роль здесь сыграл Александр фон Гумбольдт, исследования и экспедиции которого вдохновили множество современных естествоиспытателей²⁴, ему же мы обязаны закреплением за универсумом наименования «космос» (то есть гармонично упорядоченный). И надо сказать, что далеко не все мыслители того времени обладали подобным взглядом на мир. Тут можно вспомнить Гегеля, совершенно равнодушного к красоте природы. В особенности же наглядный антипод Икскюля в этом отношении – Владимир Соловьев. С одной стороны, Соловьеву принадлежит грандиозная и по сей день актуальная утопия эстетизации окружающего человека природного мира. С другой стороны, он смело ранжирует живые существа на объективно прекрасные и безобразные, причем больше всего в эстетическом порицании от него достается как раз излюбленным персонажам Икскюля – паразитам²⁵. Здесь, не вынося эту ремарку в примечания, поделюсь одной личной историей. При посещении Воронежского заповедника, который был создан в свое время для воссоздания в первую очередь популяции бобров, мы встретились с Борисом Ромашовым, изучающим паразитов бобров (а это лучший специалист по теме, возможно, в мире)²⁶. В своем кабинете он, конечно, раскрыл стеллажи с их заспиртованными образцами. Мягко говоря, я не проявил интереса. Но тогда он взял наугад препарат и положил под микроскоп. Заглянув в него, можно было увидеть волшебную симметрию не хуже, чем в калейдоскопе в детстве: эстетика в природе раскрывается не с первого взгляда.

Важнейший вклад Икскюля в биологию, а также затем в кибернетику состоит в формулировке принципа обратной связи между организмом и средой, который он называет «функциональным кругом» (Funktionskreis) – см. рисунок 3 в работе «Путешествия». Но если для кибернетического движения наследие Икскюля находится, насколько я могу судить, на периферии²⁷, то для биосемиотики он является несомненным классиком²⁸; также в ее развитие во второй половине XX века внес заметный вклад его старший сын Туре фон Икскюль²⁹. Важнейший принцип биосемиотики, сформулированный в теории значения (Bedeutung) Икскюля, заключается, по выражению Калеви Кула, в том, что организм рассматривается как коммуникативная структура. В связи с теорией значения и функциональным кругом возникает, однако, вопрос, насколько они потенциально соответствуют его собственному стремлению отделить живые организмы в особый регион, где не действуют «механические» закономерности. Вопрос возникает потому, что именно кибернетическая и информационно-семиотическая модель, существующая во множестве разновидностей, во второй половине XX века становится важнейшим претендентом на то, чтобы стереть границу между миром механизмов и организмов, то есть ликвидировать дуалистическую самостоятельность этих онтологических регионов. Причем это происходит путем формирования механизма более сложного типа. На мой взгляд, теория значения Икскюля также открывает подобную возможность, несмотря на его собственную уверенность в нередуцируемости органической жизни к каузальным механизмам неорганической природы. В стандартной классификации Чарльза Пирса, выделяющего знаки-символы, иконические³⁰ и индексальные знаки, биологическая семиотика Икскюля работает с одним типом знаков – индексальными³¹. Их особенность заключается в том, что они связаны со своим означаемым каузальным («механическим») образом: так, столбик термометра, являющийся для нас знаком температуры, движется в силу совершенно естественных причин. По емкому определению Гуссерля, который в своей классификации называет некоторые подобные знаки также вполне икскюлевским термином «метка» (Merkmal), знак и означаемое связаны здесь таким образом, что «некоторые вещи могли бы или должны существовать, так как даны другие вещи»³². И хотя Икскюль семиотизирует существование живых существ в их окружающем мире, однако это семиотизация индексального, то есть причинно-следственного, типа. Что и открывает возможность для монистической интеграции органического и неорганического в рамках последующих кибернетических моделей или своеобразных семиотических теорий эволюционного развития универсума³³. В этой особенности биосемиотики также обнаруживается определенная двойственность идей Икскюля, которая в любом случае является продуктивной для их дальнейшего развития.

Эта двойственность, проходящая через разные аспекты его научного наследия, проявляется и в политических аспектах его взглядов. Маттиас Юнг в предисловии к немецкому изданию работ Икскюля, аналогичному данному русскому изданию, не мог, разумеется, обойти вопрос о политических импликациях его теоретических взглядов³⁴. Не будем повторять подобное упражнение в расстановке политкорректных оценок, а попробуем пояснить механику действия научно-теоретических воззрений в концептуальной рамке Икскюля на следующие их них (если автор к этому склонен) политические воззрения. Не будем здесь повторять также то, что уже сказано в других публикациях по онтологическим, эпистемологическим и политическим аспектам герменевтики и органицизма – основного прототипа разных версий холизма³⁵. Максимально упрощая, можно резюмировать это так. Холизм, то есть стремление анализировать феномен в целом, а не в разрозненных его частях, имеет две основные разновидности – назовем их плюралистической и тоталитарной. Для первой «целое» – это способ сделать целью каждую его часть; такова теория организма и этика Канта, которую можно проследить, например, до идеала всеединства Соловьева, в этом же русле находится и историзм Леопольда фон Ранке, к теории которого также обращается Икскюль. Для второй «целое» – это то, что важнее всех его отдельных частей (опыты Дриша с препарированием морских ежей, которые легли в основу его витализма, являются аргументом в пользу именно этого тезиса). В эпистемологическом измерении это ведет к следующему вопросу: знаем ли мы в полной мере целое и, соответственно, его части? В рамках эпистемологического правила герменевтики мы никогда не можем ответить на этот вопрос положительно³⁶. И всё же может возникнуть искушение предположить, что целое и его части нам в фундаментальных чертах известны. В практическом (политическом) плане из этого следует, что для идеального функционирования этого целого необходимо лишь убрать мешающие, вмешивающиеся в его функционирование инородные «части». В теории Икскюля мы находим и ту и другую линию. Окружающие миры субъектов-организмов, представленные в образе телесно-индивидуализированных садов, – одна из лучших манифестаций холистического плюрализма, а метафора «парламента вещей» Бруно Латура, на мой взгляд, меркнет перед Икскюлевой метафорой морского ежа как «рефлекторной республики». Но это соседствует с его теоретической доктриной, в которой действует однозначно детерминированный «план» жизни любого живого существа, в котором всё однозначно определено рефлекторными дугами и функциональными кругами, где нет ничего избыточного и, выражаясь термином классического историзма и Юка Хуэя, контингентного. Икскюль часто не прочь нарисовать нам жесткий функциональный мир живого существа, в котором нет места ничему лишнему: «Абсолютно все объекты, попадающие в сферу окружающего мира, переиначиваются и преобразуются до тех пор, пока не превратятся в носитель полезного значения, в ином случае они совершенно не принимаются в расчет». Если перенести эту теоретическую рамку в сферу политики, где кто-то, как ему кажется, знает, как в целом и в частях устроен мир живого политического организма (например, государства), то возникает большой соблазн редуцировать все ненужные «значения» до оптимального состояния «плана» его жизни, что, собственно, и делал Икскюль в своих работах по «политической биологии». Всё это, разумеется, противоречит львиной доле логики его собственных работ об окружающих мирах животных и людей. С учетом понимания этой двойственности работ Икскюля их и стоит, мне кажется, прочитывать.

В заключение я хотел бы выразить признание Беломорской биологической станции МГУ за гостеприимство, возможность вновь окунуться в живую среду биологов и доступ к библиотеке ББС. Директору биостанции – Александру Борисовичу Цетлину – отдельное спасибо за обстоятельное обсуждение вопросов, связанных с идеями и тезисами Икскюля, и нюансов жизни морского ежа, а также за новейшую литературу по биосемиотике. Возможно, Икскюль поспорил бы с нами поначалу, но окружающие миры представителей разных наук всё еще проницаемы друг для друга.

Виталий Куренной

1.Наиболее полный до настоящего времени список публикаций и переводов Икскюля см.: Kull K. Jakob von Uexküll: An introduction // Semiotica. 2001. No. 134. P. 1–59; см. также: Kull K. Uexküll studies after 2001 // Sign Systems Studies. 2020. Vol. 48. No. 2/4. P. 483–509.

2.Прежде всего: Князева Е. Понятие «Umwelt» Якоба фон Икскюля и его значимость для современной эпистемологии // Вопросы философии. 2015. № 5. С. 30–43. Можно предположить, что семиотические идеи Икскюля могли быть каким-то образом восприняты в московско-тартуской семиотической школе, однако вопрос требует специального изучения. Первые публикации об Икскюле в «Трудах по знаковым системам» (Sign Systems Studies) начали появляться, впрочем, лишь в 2001 году (Kull K., Puumeister O. Fifty volumes of Sign Systems Studies // Sign Systems Studies. 2022. Vol. 50. No. 4. P. 546–598). В 2004 году выпущен тематический номер журнала, посвященный Икскюлю – прежде всего, разумеется, его биосемиотике. При этом в Тарту с 1993 года существует Центр Икскюля, основной целью которого является работа с его архивным наследием, но какого-то заметного электронного ресурса о его деятельности найти не удалось.

3.Подробный биографический очерк жизни Икскюля с особым акцентом на деятельность его института в Гамбурге см.: Rüting T. History and significance of Jakob von Uexküll and of his institute in Hamburg // Sign Systems Studies. 2004. Vol. 32. No. 1/2. P. 35–72.

4.Как часто бывает, идейный антисемитизм соприсутствовал у Икскюля с вполне уважительным отношением к евреям. Показателен здесь случай, когда он пытался, хотя и довольно своеобразно, защитить изгнанного из университета Гамбурга Эрнста Кассирера: Heusden Barend van. Jakob von Uexküll and Ernst Cassirer // Semiotica. 2001. Vol. 134. No. 1/4. P. 277.

5.Хайдеггер внимательно изучал некоторые работы Икскюля и, наряду с работами Г. Дриша, считал их наиболее значительными в современной биологии. В частности, Хайдеггер замечает: «Было бы глупо подсчитывать и высчитывать философские недостатки толкований, предложенных Икскюлем: лучше подумать о том, что разбирательство с его конкретными исследованиями – это самое плодотворное, что сегодня философия может усвоить из господствующей биологии» (Хайдеггер М. Основные понятия метафизики. Мир – конечность – одиночество. СПб.: Владимир Даль, 2013. С. 399 [§ 61, b]).

6.Schnödl G., Sprenger F. Uexkülls Umgebungen: Umweltlehre und rechtes Denken. Lüneburg: Meson Press, 2021. S. 233. Реферативно о связи «правой экологии» с наследием Икскюля в перспективе процитированного исследования см. также: Sprenger F. Rechte Ökologien. Jakob von Uexkülls konservative Umweltlehre erfährt eine Renaissance // Geschichte der Gegenwart. 07.09.2022 [URL: https://geschichtedergegenwart.ch/rechte-oekologien-jakob-von-uexkuells-konservative-umweltlehre-erfaehrt-eine-renaissance/]. Отмеченная наивность заключается в том, что интеллектуальные историки, похоже, не осведомлены, что правовая система охраны природы в Германии (равно как и охраны немецких ландшафтов) была создана именно в период национал-социализма. См., в частности: Piechocki R. Naturschutz im Nationalsozialismus // Konold W., Böcker R., Hampicke U. (Hrsg.): Handbuch Naturschutz und Landschaftspflege. Kap. II-4.3. Landsberg, 2006. S. 1–21; Piechocki R. Landschaft, Heimat, Wildnis. Schutz der Natur – aber welcher und warum? München: Beck, 2010. По поводу исследований истории охраны природы в Германии, предпринятых Райнхардом Пичоки в 2020 году, развернулась нешуточная полемика с идеологическими обвинениями; см. материалы дискуссии и ответ Пичоки на выдвинутые обвинения («Gegendarstellung») на сайте журнала Naturund Landschaft [URL: https://www.natur-und-landschaft.de/extras/leserbriefe].

7.Всесторонний анализ понятия «окружающий мир» Икскюля см.: Brentari C. Jakob von Uexküll. The Discovery of the Umwelt between Biosemiotics and Theoretical Biology. Springer, 2015.

8.Теория окружающего мира Икскюля в этой части является полным структурным аналогом современных социальных теорий, которые описывают появление социальных ролей и социальных институтов как редукцию чрезмерной комплексности и неопределенности возможных социальных взаимодействий между людьми (напр.: Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности: Трактат по социологии знания. М.: Academia-Центр, Медиум, 1995). Это обстоятельство лишний раз документирует крайне высокую концептуально-теоретическую зависимость современной социологии от биологических теорий.

9.Данный тезис Икскюля о простоте мира у простых существ несколько преувеличен и прямолинеен. У самых простых существ циклы жизни и размножения бывают крайне сложными, прекрасным примером чему является тот самый знаменитый клещ, с описания окружающего мира которого начинается «Путешествие в окружающие миры животных и людей». Если принять во внимание все фазы многолетней жизни клеща, механизм его размножения и его метаморфозы, то можно лишь удивляться тому, в каком крайне сложном и непредсказуемом мире он существует.

10.В «Опыте о человеке» Кассирер следующим образом комментирует теорию окружающего мира Икскюля: «Каждый организм есть как бы монада, у которой свой собственный мир, поскольку имеется свой собственный опыт» (Кассирер Э. Избранное. Опыт о человеке. М.: Гардарика, 1998. С. 469).

11.Sharov A., Tønnessen M. Semiotic Agency: Science beyond Mechanism. Springer, 2021. P. 184.

12.См.: Кон Э. Как мыслят леса. К антропологии по ту сторону человека. М.: Ад Маргинем Пресс, 2022. С. 114 и далее. Самого Икскюля Кон, впрочем, удостаивает, кажется, лишь единичным упоминанием.

13.Любая вещь внешнего мира принципиальным и неустранимым образом дается нам в каком-то аспекте, и число этих аспектов бесконечно. Познание «вещи самой по себе» во всей полноте и абсолютности невозможно: «…к неустранимой сущности корреляции „вещь и восприятие вещи“ принадлежит такое продолжающееся in infinitum несовершенство. <…> Ни один бог не способен что-либо переменить в этом – как и в том, что 1+2=3, или в том, что существует какая-либо иная сущностная истина» (Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Книга первая. М.: Академический Проект, 2009. С. 132–133 [§ 44]).

14.Эту интеграцию оно, впрочем, выполняло во всё более «вульгарной форме», если вспомнить эпитеты, которыми классики марксизма награждали Л. Бюхнера, К. Фохта или Я. Молешотта. Их популярность, сюда же можно добавить и Э. Геккеля, в свое время была столь же велика, как и у их современных мировоззренческих продолжателей, например, у Р. Докинза или С. Пинкера. Однако если в конце XIX – начале XX века она достигала размаха массовых идейно-мировоззренческих движений и ассоциаций, то сегодня выражается, кажется, только в тиражах книг соответствующих авторов.

15.В аналитической философии он, например, имеет форму проблемы переводимости (У. В. О. Куайн) или соизмеримости «концептуальных схем» (Р. Карнап, Д. Дэвидсон).

16.В философской семантике Г. Фреге («Смысл и значение», «Мысль») и затем Э. Гуссерля (первое «Логическое исследование») было ко времени написания этих работ Икскюля накоплено предостаточное число аргументов, опровергающих эту позицию: мы способны понимать и познавать те вещи, которые никак не опосредованы нашими чувствами и способностью к наглядному представлению. Мы, например, прекрасно понимаем, что 999-угольник по числу углов меньше 1000-угольника, хотя представить этого себе не можем.

17.«…Органический продукт природы – это продукт, в котором всё есть взаимно цель и средство. В нем нет ничего лишнего, бесцельного, ничего, что можно было бы приписать слепому механизму природы» (Кант И. Критика способности суждения // И. Кант. Соч. в 8 т. Т. 5. М.: Чоро, 1994. С. 217 [§ 66]).

18.Так, ссылаясь на физиолога И. П. Мюллера, Икскюль замечает: «…всякая живая ткань отличается от неживых механизмов тем, что, наряду с физической энергией, содержит „специфическую“ жизненную энергию», – это прямое выражение позиции витализма.

19.Фабр входит в число классических авторов, задавших стандарт письма о природе, который продолжил и обогатил Икскюль: их произведения открывают понимание действия ее механизмов не только ученому-специалисту, но простому любителю природы – натуралисту.

20.Фабр Ж. А. Жизнь насекомых. СПб.: Издание Вятского товарищества, 1911. С. 513.

21.Попытку рассмотреть Икскюля как представителя феноменологической герменевтики в контексте семантических теорий Г. Фреге и Э. Гуссерля см.: Chang Han-liang. Semiotician or hermeneutician? Jakob von Uexküll revisited // Sign Systems Studies. 2004. Vol. 32. No. 1/2. P. 115–138.

22.Наиболее артикулированно это замыкание герменевтики на всей совокупности человеческих артефактов – и при этом исключительно на них – происходит у Иоганна Густава Дройзена: «Только то, что сформировали дух и рука человека, что они вылепили, чего коснулись, только след человека вспыхивает и виден нам. Моделируя, формируя, упорядочивая, человек в любом проявлении выражает свою индивидуальную сущность, свое Я. Нам понятно лишь то, что из таких выражений и отображений еще как-либо, где-либо имеется у нас в наличии» (Дройзен И. Г. Очерк историки // И. Г. Дройзен. Историка. СПб.: Владимир Даль, 2004. С. 461 [§ 7]). О специфике герменевтики Дройзена и ее связи с «филологией вещей» Августа Бёка см.: Куренной В. Институциональная теория модерна: Иоганн Густав Дройзен // Логос. 2020. Т. 30. № 6. С. 41–96.

23.Музыкальная модель как форма функционирования живых организмов заимствуется Икскюлем у биолога Карла Эрнста фон Бэра, к которому он близок по многим позициям. См.: Kull K. Jakob von Uexküll: An introduction // Semiotica. 2001. No. 134. P. 6.

24.См., например: Вульф А. Открытие природы. Путешествия Александра фон Гумбольдта. М.: КоЛибри, 2019.

25.«…В царстве животном, где встречаются положительно безобразные творения, они или принадлежат к видам исчезнувшим (так называемым допотопным), то есть отброшенным природою за негодностью; или же они имеют паразитический характер (глиста, вши, клопы) и, следовательно, лишены самостоятельного значения, будучи только болезненно-оживленными экскрементами других организмов…» (Соловьев В. С. Красота в природе // В. С. Соловьев. Философия искусства и литературная критика. М.: Искусство, 1991. С. 55).

26.Ромашов Б. Гельминты речных бобров: Castor fiber и Castor сanadensis. Воронеж: ФГБОУ ВПО «Воронежский ГАУ», 2015.

27.Из недавних интересных обзоров генезиса этой идеи см.: Юк Хуэй. Рекурсивность н контингентность. М.: V-A-C Рress, 2020. Происхождение кибернетической идеи «рекурсивности» Хуэй прослеживает от органицизма Канта и других немецких классиков, полностью упуская из виду идеи Икскюля.

28.Из современных всесторонних исторических и систематических работ по биосемиотике помимо уже цитированной монографии Алексея Шарова и МортенаТённисена см. также: Sharov A. A., Mikhailovsky G. E. (eds.) Pathways to the Origin and Evolution of Meanings in the Universe. Wiley: Scrivener Publishing, 2024.

29.См.: Kull K., Hoffmeyer J. Thure von Uexküll. 1908–2004 // Sign Systems Studies. 2005. Vol. 33. No. 2. P. 487–494.

30.Иконические знаки связаны с означаемым отношением подобия (любое произведение предметной живописи, некоторые китайские иероглифы, слово «жужжать» в русском языке), знаки-символы произвольно связаны со своим означаемым (слово «собака» или имя «Сократ»).

31.См. также анализ этой классификации в упомянутой уже работе Эдуардо Кона «Как мыслят леса» (глава «Открытое целое»). Согласиться с его иерархизацией по типу комплексности данных трех типов знаков (иконические, индексальные, затем знаки-символы), впрочем, не представляется возможным. Самым элементарным является именно индексальный знак, поскольку он возникает причинно-следственным образом и не требует никакого субъекта восприятия, это просто часть порядка природы. Иконический же знак (который может возникать как индексальный) требует для своего функционирования в виде знака какого-то субъекта восприятия, это более комплексная система.

32.Гуссерль Э. Логические исследования. Т. 2. Исследования по феноменологии и теории познания. М.: Дом интеллектуальной книги, 2001. С. 37.

33.См. уже указанную выше работу под редакцией Алексея Шарова и Георгия Михайловского.

34.Uexküll J. von. Streifzügedurch die Umwelten von Tieren und Menschen. Bedeutungslehre. Mit einem Vorwort von Matthias Jung. Berlin: Matthes & Seitz, 2023.

35.См.: Куренной В. Лабораторная и полевая наука: онтология и эпистемология // Социология власти. 2021. № 3. С. 8–51.

36.Эталонная формулировка в данном случае дана Дильтеем: «…понимание становится интеллектуальным процессом наивысшего напряжения, который никогда целиком не может быть реализован. <…> Общим же для всех видов понимания является переход от постижения неопределенно-определенных (unbestimmt-bestimmter) частей к попытке схватить смысл целого, а затем уже к попытке, исходя из этого смысла, лучше определить эти части. Она может быть неудачной, когда отдельные части не дают возможности понять их таким образом. И это понуждает давать новое определение смысла, необходимое для понимания частей. <…> внутреннего, целого и частей и так далее. Определенно-неопределенное, попытки определения, вечная незавершенность (Niezuendekommen), переход от части к целому, и наоборот» (Дильтей В. Построение исторического мира в науках о духе. М.: Три квадрата, 2004. С. 276).