Kitabı oxu: «Период распада», səhifə 6

Вадик и сестра Ольги не ценят того, что им не надо уезжать из родного дома, собачатся по любому поводу. Ольга знала, что сестра втихаря возмущается матери, что этот пришёл жить к ним в барак, хотя его-то мать живёт, как царевна, в трёхкомнатной квартире. Ольга знала и то, что мама никогда не намекнёт на такое ни ей, ни Вадиму. Для неё большое счастье, когда дети рядом.

Пока Ольга была на учёбе, Вадим стал для её мамы первым помощником: он колол дрова для печки, таскал сумки с рынка, приносил с завода, где работал, колбасу и мясо, проносил в прямом смысле слова на себе, закладывая в рукава и под майку. Наталья Андреевна потом распродавала провиант среди знакомых, и на вырученное у них дома появлялось и масло, и сгущёнка. С Вадимом они точно стали жить лучше, легче.

– Давай сумку, – сказал Вадим, когда Ольга выходила из пазика, исчерченного чёрным льдом.

Протянула ему спортивную сумку с одеждой для стирки. Подошла мама, захотелось обнять её, но Ольга не стала, застеснялась.

– Пришли вот встретить, – сказала мама. Она прикрывала рот рукой, словно мёрзла, но сильных холодов ещё не было.

Вместе они зашагали к остановке маршруток.

– Ты выходная или в ночь? – спросила Ольга.

– В ночь.

– Мёрзнешь, мам?

– Нет, это я так, – отмахнулась и тут же сменила тему: – Какая-то ты худющая, Оля.

– Чего это? – усмехнулся Вадик. – Вон, щёки торчат, как у эскимоса.

– Да не худющая я, мам. Ты ж мне сумки снаряжаешь. Где мне худеть?

– А ты ешь? – беспокойно поинтересовалась Наталья Андреевна.

– Ем.

– С ребятами делись, с соседками, – сказала мама.

Ольга промолчала про этих своих «соседок», они сами берут что хотят, не спрашивают. Не хотелось огорчать маму. К счастью, подъехал нужный пазик, и больше вопросов не было. Ольга и Наталья Андреевна уселись на свободные места, Вадим встал рядом.

– А вы как тут? – Ольга окинула обоих радостным взглядом.

– Хорошо мы. На рынок ходили, купили по мелочи, сейчас кормить тебя будем.

– У врача была? – тихо спросила Ольга.

– Была, – ответила мама. – Мне уже лучше. Может, и не надо больше ходить. Само наладится.

– Может, и не надо? Ирина Сергеевна так сказала? – с подозрением спросила Ольга, но самой очень хотелось верить. Маме тридцать восемь всего, дай бог обойдётся.

Наталья Андреевна ответила как-то неопределённо и уставилась в окно. Наконец, они доехали до родной остановки. Оказавшись возле дома, мама кивнула на несущегося к Ольге дворового пса.

– Гляди, кто тебя заждался.

Ольга же первым делом направилась к почтовому ящику, провела рукой по щели и поймала тревожный взгляд мамы, который та потом устремила на Вадима.

– Не писал, дочь, – шепнула Наталья Андреевна. Но Ольга знала, что мама с Вадимом могли запросто выбросить письмо.

Никита не писал с мая. Двадцать седьмого июня Ольге исполнилось девятнадцать, и он не объявился и тогда, не поздравил. От школьной подруги Ольга слышала, будто бы адрес его части добыла Ритка Федюкина. Написала, и он вроде как ей ответил, иначе не стала бы она бросать высокомерные взгляды на Ольгу, когда они встречались то тут, то там в Сортировке.

Пусть так. Ольга тоже кое-что приготовила ему к возвращению из армии.

В сентябре Ольга вышла ему назло замуж.

Летом Вадим приехал к ним в клуб. Он тогда, после развода родителей ушёл из дома, жил у двоюродного брата. В спортивной куртке и майке с орлом, висящей на нём тряпкой, он стоял у стены, беседуя с братом и девчонками, местными общепризнанными красотками. Почему-то среди всех он выбрал её, пошёл провожать и сказал, что женится на ней. Так уверенно сказал, а Ольга только посмеялась, чудик какой-то и слишком наглый.

Откуда знал?

План мести созрел в голове Ольги не сразу, пришёл с первыми холодами, когда письма от Никиты не приходили вот уже четыре месяца. Вадим жениться не передумал: сказал – сделал. До свадьбы он переехал жить к ней в барак. Ольга и не поняла, как это случилось, но мама против не была. Парень ей сразу понравился – спокойный, добрый, с юмором. Она была уверена, что за ним Ольга точно будет как за каменной стеной. Что-то своё увидела она в Вадиме тогда, чего не замечала Ольга.

После свадьбы Ольга попросила школьную подругу написать Никите в армию и рассказать про свадьбу, но он и подруге не ответил.

***

Через две недели Ольга снова сидела под дверью уже знакомого кабинета, сложив руки на животе, будто бы там болело. Вскоре выглянула врач и строго, по фамилии пригласила Ольгу войти.

– Ну что ж, – вздохнула она, сев за стол. – Посмотрим.

Она пролистывала толстыми пальцами стопку серых, почти прозрачных бумажек, мелькали перламутрово-розовые ногти.

Наконец, нашла нужную и, поджав малиновые губы, изучила результаты с каким-то отвращением. Снова вздохнула, кинула неодобрительный взгляд на Ольгу, примостившуюся воробышком на лавке между входом и врачебным столом.

– У мужа надо бы резус проверить, – сказала.

– А так нельзя? – тихо спросила Ольга, и от волнения на лице её растянулась неуверенная улыбка. Ольга хотела её согнать, понимая всю неуместность, но не удавалось, улыбка натягивалась сама собой. Врачиху это, судя по виду, раздраконило.

– Так – нельзя! – она окинула Ольгу с ног до головы презрительным взглядом.

Потом – пауза. От неё Ольге, которая и до этого чувствовала себя бесплотным существом, совсем стало худо.

– Приходят тут… Деловые… Хотят побыстрее отделаться… А у самих, – она подняла бумажку из лаборатории, которую разглядывала пару минут назад. – Резус-фактор отрицательный. А это знаешь что, дорогая моя?

Ольга вцепилась пальцами в шерстяную юбку и молча смотрела на врачиху.

– Это значит, что детей больше не будет. Да, вот так! – она говорила и разглядывала что-то в книге, не вчитываясь. Ольга подумала, что врачихе, наверное, противно смотреть на неё, мерзкую абортницу. Ей и самой было бы противно.

Откричавшись, врач продолжила спокойным тоном:

– Я не пугаю. Это просто медицинский факт. Если у мужа положительный резус-фактор, при аборте будет смешение крови матери и эмбриона. Образуются антитела… Ладно. Просто запомни, что потом будешь скидывать всегда. Ясно?

Ольга уткнулась взглядом в коричневую шерстяную плиссированную юбку, потеребила пальцами её складки.

– Ты же замужем. С мужем хоть посоветовалась?

– Нет, – тихо ответила Ольга.

Врач неодобрительно покачала головой.

– Уже и мужья переменятся, а матерью стать не сможешь. Думаешь, мало у меня таких тут ходит? Крокодиловы слёзы льют, а поздно… Это с этим не хочешь, а с другим захочешь.

– Я хочу доучиться.

– Доучишься. Все доучиваются. Дитё не помеха.

Ольга подняла на врача мутноватые с красными ниточками глаза и посмотрела так обречённо, что врач засуетилась.

– Поняла меня? Вижу, что поняла. Иди домой, дорогая. Иди, – она махнула Ольге на дверь и уже в спину бросила: – Хорошо всё будет у тебя.

В девяностом году родилась девочка. Ольга назвала её Юлей, созвучно месяцу, и испугалась, что когда-то хотела избавиться от ребёнка. Ольга, Вадим, мама и сестра – все сгрудились над беспокойной малышкой. Даже сестра Вадима, школьница Полина, начала приезжать нянчиться. А через два года Наталья Андреевна умерла от лейкемии. До последнего она просила сажать непоседливую внучку к себе на кровать, чтобы петь ей песни.

После смерти матери Ольга с мужем переехали ближе к центру, в комнату в коммуналке, которую подарил им на свадьбу отец Вадима, он тогда как раз женился во второй раз и переехал из коммуналки к жене.

Ольга сразу легла к стенке. Вернувшись из ясель, маленькая Юля бродила вдоль маминой кровати, стучала ей в спину и накладывала горкой игрушки. Ольга вставала лишь на работу.

Сестра Ольги, оставшись наедине с пустыми комнатами барака, начала видеть мёртвых. Узнав это, Ольга отвела её к врачу, и ей поставили диагноз – шизофрения. Ольга хотела забрать сестру к себе, в коммуналку, но родственники вразумили: у вас и так места нет. Её устроили в психоневрологический интернат, и там, через пару лет, она была задушена кучкой больных, которым мешала спать своим громким душераздирающим криком.

9

В пятницу у Миши был выходной, и после института он с Юлей сразу пошёл к ней домой. К семи им надо было в общагу, там намечались посиделки с Мишиными одногруппниками.

Включив на кухне телевизор, Юля стала разогревать рассольник. В тот день на главных каналах транслировали свадебную церемонию принца Уильяма и Кэйт Миддлтон.

За рассольником она вводила Мишу в курс дела: рассказывала, как познакомились Уильям и Кейт (в университете), один раз чуть было не расстались, но в итоге – это так мило – женятся.

Как поели, Юля составила тарелки в мойку, развернулась и, облокотившись на столешницу, с улыбкой посмотрела на Мишу.

– Пойдем? – спросила, и в этом не было никакого призыва, обычно днём они просто спали или смотрели сериал. С сексом не ладилось: Юля всё ещё привыкала к Мише.

В комнате Миша потянул сидушку дивана на себя и опустил, разложив на две половинки, достал одеяло. Юля подложила себе под голову одну из диванных подушек. Тишина и призрачность обстановки не убаюкивали, а, наоборот, намекали на то главное, что должно было сегодня случиться. Она почувствовала, как в животе что-то сжалось.

– Фильм посмотрим? – её голос дрожал.

– Давай.

Миша снял рубашку. От его голой спины и груди шёл особый запах: тёплый, такой естественный. Запахи имеют свойство врезаться в память. Юля потом ещё долго не могла забыть и этот.

Она вылезла из-под пледа, доползла до стола и стала искать фильм в «ВКонтакте».

– Что думаешь посмотреть? – спросил Миша.

Обернувшись, Юля подумала, что мышцы на его руках, как волокна в сыре-косичке. Грудь в тёмных волосках и мягкий живот. Впервые Миша показался ей красивым.

– «Английского пациента» смотрел?

– Это про врачей? Я «Клинику» смотрел.

– Это не то, – Юля включила видео, повернула экран. – Мой любимый фильм. Там Рэйф Файнс в главных ролях, который Волан-де-Морта в «Поттере» играл, помнишь?

Миша не смотрел.

Пока шёл фильм, Юля всё сильнее отстранялась от Миши, словно в той реальности, куда она погрузилась, его не должно было быть. На моменте, где главная героиня ждала в пещере своего возлюбленного и писала дневник, Юля беззвучно заплакала.

«Мы умираем. Мы умираем. Мы умираем, обогащенные любовью, путешествиями, всем, что вкусили. Телами, в которые вошли, по которым плыли, как по рекам, страхами, от которых прятались, как в этой мрачной пещере.

Хочу, чтобы все это оставило след на моем теле. Мои истинные страны, а не те, что наносятся на карты, что носят имена могущественных людей. Я знаю, ты придешь. Придешь и отнесешь меня во дворец ветров. Это все, чего я хотела – отправиться в такое место с тобой, с друзьями. На землю без карт.

Лампа погасла, и я пишу в темноте… Жаль, что любовь не вечна. Жаль, что всё кончается. А может, это всё делает лучше».

Как же глупо, – подумала, вытирая лицо. Слёзы никуда не девались, продолжали стекать по рукам.

Со слезами её словно покидало и то, что было запрятано, зажато, а теперь, до предела нагноившись, прыснуло и текло-текло.

Миша притянул её к себе. Слёзы изменили русло, потекли теперь ему на грудь. Было нечем дышать и стало до дурноты душно. Ещё и Миша задышал ей в голову. Жарко. Юля села.

– Трогательный момент просто, – объяснила.

Миша притянул её к себе.

Какой абсурд! Она плачет из-за Андрея на груди у Миши. Именно с Андреем она посмотрела этот фильм в первый раз. Но Андрея больше не будет. Их пути разошлись, и любовь кончилась. Всё кончается. А может, это всё делает лучше?

Мишины глаза блестели нескатившимися слезами, фильм его тоже тронул. Они встретились взглядом, и Миша поцеловал её. Сначала еле ощутимо, потом настойчивее. Он шепнул что-то, потом сходил в коридор, дзинькнули ключи в кармане, вернулся с квадратиком презерватива в руке.

В этот раз получилось. Юля даже не успела осознать, как всё началось, она словно съехала с горки, и дыхание перехватило от неожиданности. Диван под ними стал влажным. И сладко пахло смазкой на презервативе. В памяти о первом их разе остались: покалывание щетины, тяжесть тела, больно-приятное распирающее чувство между ног.

– Я люблю тебя.

Юля встретила его серьёзный взгляд, но не смогла ответить тем же. Андрея она любила, в этом была уверена. Первой, детской любовью любила, а Мишу… С ним она чувствовала себя взрослой. И секс с ним был другим, без обязательств и ожиданий, которые накладывает любовь первая. И это было важнее и интереснее теперь, чем просто говорить «я люблю».

– Это развод с Ноготковой так на тебя повлиял? – пошутила Юля.

Хотелось скорее разбавить то, что теперь у них было, чем-то обыденным и забавным.

– Почему? – ответил Миша, стягивая соплевидный презерватив.

– Ну до этого у тебя падал.

– Нет, не думаю, не знаю. Волноваться перестал просто.

Юля видела лишь его спину и по голосу поняла, что её шутка ему не понравилась.

– Стало всё равно?

Прикрывая одеялом грудь, она водила рукой в поисках сарафана.

– Тебе и так и сяк плохо, – повернулся и заулыбался Миша.

Провалялись до шести. По негласному правилу до прихода мамы и Игоря нужно было успеть одеться, убрать одеяла и стереть следы помятости на диване. Миша помылся и стал одеваться. Накинул рубашку и у зеркала в коридоре сказал:

– Дашка сказала, что мне идёт голубой. Дашка – из моей группы.

Юля, стоя в ванной, протирала подмышки. Услышав это, хмыкнула.

Миша застегнул рубашку и повторил:

– Дашка сказала, что мне идёт голубой. А ты как считаешь?

Юля вышла из ванной, по пути в комнату кинула на Мишу ироничный взгляд.

– Мне странно, когда мужчине настолько важно, что какие-то там девушки думают про его внешний вид.

– Я в этом ничего такого не вижу.

Юля поняла, что обидела его, и внутренне отчитала себя за сказанное, потому что знала: сказала она это специально, ему в пику.

До семи нужно было успеть забежать в магазин, купить всякого. Миша сам взял основную закупку на себя. Решили идти во «Второй дом», там продавали сухарики, которые всем нравились.

– Эти макаки не могут посчитать, по сколько скидываться, – возмущался.

Всю дорогу рассказывал Юле, как в группе всё организует и принимает решения, которые никто, кроме него, принять не может. Юля слушала молча, иногда одобрительно мычала, но в некоторые моменты ей было сильно смешно от его наивного бахвальства.

– За неделю не смогли договориться… Я сказал: давайте по две сотни, и я всё куплю. Детский сад! А когда надо было по алкоголю решить – тоже началась ромашка. Костя говорит: вискарь дорого, себе сам пивас куплю, вычти из моих. И так все. Выпьют своё и потом давай вискарь глушить. Что я, не знаю?

«Второй дом» растянулся во весь первый этаж кирпичной пятиэтажки. Через двадцать минут они вышли из него – Миша, навьюченный пакетами, и Юля налегке. Пошли по Кирова в сторону общаги.

– О, идут! – улыбнулся Миша.

Смех – единственное, что тем вечером нарушало тишину в районе советских двухэтажек, обступивших полукругом их институт. Старые здания с облупившимися стенами. Чёрные дыры выбитых окон кое-где заколочены досками или заклеены мутной грязной клеёнкой. Вечером Юля старалась здесь не ходить.

Когда Юля и Миша подошли к институту, Ярик Иванов раскручивал пакет и, замахиваясь, подгонял им Костю Соловьёва. Костя оглядывался на Ярика и на его летящий пакет и отбегал вперёд.

– Что вы тут устроили? – спросил Миша и поздоровался с обоими за руку.

Юля тоже поздоровалась, но в ответ ничего не услышала. Парни так были заняты собой, что даже не взглянули на неё.

– Этот пёс должен мне сникерс, – объяснил Ярик и махнул в сторону Кости. – Сказал, что пригласит Настьку в кино на неделе. Что думаешь? Позвал?

Ярик снова угрожающе закручивал пакет.

– Настька нормальная баба. Чего ты? – спросил Миша Костю.

– Ай, форева элон, – ответил за него Ярик.

Костя молчал и загадочно улыбался, этот издевательский разговор ему явно приносил удовольствие. Юле показалось странным, что друзья заставляют его позвать кого-то в кино, обзывают, а он ещё и веселится от этого.

Миша рассказывал ей про Костю: девушки у него не было (по крайней мере, с Мишей и Яриком он ничем таким не делился), норм шарил в программировании, но прогуливал так же много, как и вся их компания, поэтому преподы считали его способным, но, как и всю их компанию, бестолковым.

– Смотри, хавчик не растряси, – сказал Костя Ярику, когда тот в очередной раз шлёпнул его пакетом.

– Что у вас там? – спросил Миша.

– Да всякое: чипсы, сухарики, кола. Должен был быть мой сникерс, но этот пёс зажал, – недовольно покосился в сторону Кости Ярик. – Дашка сказала, что они салаты сами сварганят, надо будет только скинуться им на продукты.

– Ты ж мне говорил, что Дашка тебя борщом уже раз отравила, – сказал Костя. – Еле до сортира добежал, чуть в дырку не ввалился, когда блевал. Забыл?

– В общаге в мужских туалетах дырки, – объяснил Миша Юле.

– Я однажды зашёл, а там этот сидит, как его… Белобрысый с электротехники. Как горный орёл на вершине Кавказа. Сидит и курит, в окно смотрит. Говорит мне «Привет!» и руку тянет, – рассказывая, Ярик икал от смеха.

– А ты поди рядом устроился? – засмеялся Миша.

– Я чёт побрезговал, – Ярик драматично погрустнел. – Пошёл в кусты, что за общагой.

– Там жилой же дом и детская площадка, – наигранно возмутился Костя. – Вот ты скот!

– Кстати, – перебил его Миша. – Хватит ржать, дайте сказать…Это Юля, если что, моя девушка. Знакомьтесь, чурбаны.

– Знаем мы. Видали в институте уже, – сказал Ярик, растягивая слова на деревенский манер. – У неё ещё подруга есть, блондинка.

Юля улыбнулась, поняла, что про Сашку.

– Я вас тоже видела, – зачем-то сказала.

– Люля, – перековеркал её имя Костя. – Так и будем звать тебя. Люля-пилюля!

– Какая ещё пилюля? – Ярик посмотрел на Костю, во взгляде застыло предвкушение разносной шутки.

– Виагра для Михаила, – ответил Костя и на всякий случай отскочил от Миши. – Или у вас платонические отношения?

– Лол, – прыснул Ярик.

– Я тебе щас как дам, – замахнулся Миша.

– Тогда Юльхен, – выкрутился Костя.

– О, Юльхен – круто. Я бы сам себе такое имя хотел, – сказал Ярик.

– Ай, идиоты, – махнул рукой Миша и, повернувшись к Юле, сказал: – Не обращай на них внимания. Они больные.

Юля улыбалась, но чувствовала себя отвратительно, отвратительно неловко. Она и так не хотела идти на эти их посиделки, но шла ради Миши, а теперь ей и вовсе расхотелось туда тащиться. Костя и Ярик напоминали ей говорливых попугаев, которые играют со словами, фразами, несут чушь ради того, чтобы потом зайтись конским ржанием. При этом Костя ещё и внешне ей был неприятен.

Светло-русые кудри торчали во все стороны, как нестриженые кусты. Он походил на Пушкина, и не то чтобы Юля не любила Пушкина, но эта причёска выглядела несовременно и как-то неухоженно. Подборок выпирал лопатой, стоило Косте улыбнуться. И, вдобавок ко всему, кожа на лице была голубовато-прозрачной, по-женски нежной. А если провести прямую по его греческому носу, то глаза словно разваливались по сторонам, утягиваемые вниз внешними уголками. Ярик выглядел не лучше в своих скучных профессорских очках. Юля ещё в институте заметила, что один глаз его косит к переносице.

К счастью, слушать их бредовые шутки ей пришлось недолго: общага находилась совсем рядом с институтом. Четыре этажа серого кирпича, деревянные двери на выходе и короткий козырёк, под которым и от дождя не укрыться. Они вошли внутрь.

Сбор планировался в комнате Мишиной одногруппницы – той самой Дашки, Дашки Лабадзе. Днём Миша рассказал Юле, что на такие тусовки всегда набивалась толпа народа, и не только из их группы, забредают и всякие общажные технари, приятели Дашки и её соседки.

Окинув вошедшую четвёрку подозрительным взглядом, вахтёрша открыла рот, приготовившись возмутиться или как-то пригрозить, но в итоге так ничего и не сказала. Может, из-за театрально-вежливого приветствия Ярика?

Им открыла девушка, по ходу – Дашка. Слишком яркие тени, слишком жирная чёрная подводка, слишком заметный водораздел между персиковым тональником на лице и бледной кожей шеи. Юля вспомнила, что за Сашкой такое обычно подтирает пуховик, поэтому он у неё всегда оранжевый на воротнике.

Блескучий топик Дашки съехал до бюстгальтера, и верхушки белых чашечек торчали, как уши зайца в шляпе фокусника.

– Наконец-то! А Илюши и Санька ещё нет, – и сразу так, без всякого стеснения, по-доброму, обратилась к Юле. – Меня Даша зовут, а про тебя Миша все уши прожужжал.

Из-за того что Миша успел заочно познакомить её с одногруппниками, Юля чувствовала себя не так, как обычно, когда приходила в новые компании: здесь ей было чуть комфортнее.

Пока парни раздевались в прихожей, отгороженной от комнаты шторкой, Юля подошла к зеркалу у входа. Взбила тёмное каре: ей понравилось, как кончики волос подворачиваются у подбородка. И помада винного цвета отлично сочеталась с индейским узором на чёрной накидке.

– Какая ты красивая, – Даша уже стояла рядом и разглядывала Юлины серьги. Она так широко и искренне улыбалась, что Юле стало стыдно за свою придирчивую оценку её внешности минуты назад.

Сзади подошёл Миша, и Юля почувствовала тепло его ладоней на талии, а в зеркале увидела его светло-пепельную макушку возле своего лица.

Комната Даши была точь-в-точь как у Миши. Те же кровати с деревянными стенками и металлической периной. Те же полки: доски, прибитые к стенам. Те же деревянные столы с облупившимися краями. К одной из кроватей ребята придвинули табуретки, составили вместе, и получился стол. С другой стороны к этому столу приставили кровать, которую забрали от противоположной стены, и теперь там было пусто, вся подкроватная грязь вылезла наружу: густой слой пыли, в нём застряли, как в паутине, бумажки и фантики.

Миша кивнул на кровать у стены, сам пошёл в прихожую за пакетами с едой. Юле села туда, и рядом оказалась девушка с длинными тёмными волосами, её глаза так же, как и у Даши, были смачно обведены чёрным. Она была не из группы Миши и Даши (Юля её точно не видела), но, как оказалось, была со всеми знакома.

– О, Ленка! – сказал этой девушке Костя и приземлился на кровать справа от Юли.

– Куд… Куда ты сел, пёс? – крикнул ему Ярик из-за шторы. – А сумки разгружать?

– А ты на что, пёс? – крикнул в ответ Костя, потёр коленки, провёл пятернёй, словно гребнем, по своим кудрявым кустам и снова обратился к Дашиной соседке. – Как дела, Лен? Как ваш псевдофакультет поживает?

– Это какой? – удивилась Юля.

– Менеджмент, конечно же, – усмехнулся Костя: видимо, он уже знал, что это и Юлин факультет, и сказал специально.

Юля не раз слышала такие шутки про кафедру менеджмента. В техническом вузе их направление считалось простецким, где учатся… нет, точнее будет сказать, где не учатся. Поэтому она сильно не оскорбилась: и сама считала свою группу сбродом. Себя же мнила попавшей туда исключительно по родительской глупости.

– Ты, выходит, на менеджменте? – Юля обрадовалась: будет с кем и о чём говорить; хотя бы обсудят преподавателей.

– А ты с четвертого, да? Я тебя помню, – ответила Лена и как будто с завистью посмотрела сначала на Юлину накидку, потом на яркие серьги.

– Кем управлять будете? – снова пытался шутить Костя, но Лена ему не ответила, уже рассказывала Юле, как на последнем семинаре их разнёс Бобрович, препод по финансовому менеджменту. Юля хоть и услышала вопрос Кости, но тоже не ответила.

– Ну, положим, Юля-пилюля будет вот этим псом управлять, – не унимался Костя, махнул на Мишу. – А ты, Ленка?

– А Ленка тобой, – отшутился Миша, сел на кровать напротив Юли и поставил рядом пакет.

– Мной? Вряд ли. Я в этом смысле неуправляемый.

Ярик, Миша и Дашка выставляли на стол бутылки с газировкой, чипсы и сухарики, магазинный шашлык и соусы к нему, плотные пачки кетчупа и майонеза.

– Вискарь сейчас подоспеет, – объяснил Ярик Мише. – Илюша написал, что к знакомому в гаражи зарулят.

Миша кивнул и ещё раз оглядел стол. Кроме принесённой еды, там стояли две большие пластиковые миски с салатами, приготовленными, согласно плану, Дашей и её соседкой. Один плавал в майонезе и походил на «Столичный», второй был с кукурузой, фасолью и сухариками.

– Я тогда здесь останусь, ничего? – спросил, намекая на то, что на кровати возле неё уже и так тесно.

Юля согласилась, но нехотя: сидеть рядом с Леной было ещё полбеды, с ней у Юли хотя бы были общие темы, но Костя приятным соседом ей не казался. Думала уже попросить Костю поменяться с Мишей местами, но быстро отбросила эту идею: не хотелось предстать перед его тупой насмешливостью одной из тех девушек, которые не могут отлипнуть от своего парня.

По сторонам от Миши сели Даша и Ярик. Костя придвинулся к Юле, и его широкая нога в джинсах коснулась её ноги в чёрных капроновых колготках. Надо было надевать штаны, а теперь ещё затяжки будут, с досадой подумала Юля и отодвинулась. Костя, кажется, заметил это, потому что тоже отодвинулся.

Ярик обстреливал шутками Дашу, но она, в отличие от Юли, ни на что не обижалась, смеялась, смахивая слёзы под густо накрашенными глазами, видимо, опасалась испортить макияж. Когда Даша наклонялась вперёд, Юля видела, что её лифчик просто лежал сверху, не прилегая ни к чему.

Когда в коридоре послышалась возня, Даша поднялась.

– Это Илюша с Саньком, – сказала и скрылась за шторой.

Там послышались мужские голоса: один – картавый, второй – тихий, ворчливый. Вскоре в проёме между стеной и шторой Юля увидела двух парней. Высокого, белокожего, он-то и ворчал тихо и напомнил Юле Кощея Бессмертного, и низенького, по плечо первому, пучеглазого, как лемур. Кощей был готически серьезным, а Лемур безостановочно улыбался, белки глаз у него были розоватыми, как наливные яблоки.

– Стулья берите, – скомандовала Даша.

Привыкшая обитать в мужской группе, она с материнской уверенностью заведовала всеми. А Юля вспомнила, как Миша рассказывал: с ростом уровня алкоголя в крови она ещё превращается в хохотушку, податливую и похотливую. Откуда он это знал, кстати?

Присмотрелась к Мише: с Дашкой он почти не разговаривал. Пришедшие парни сели в торце стола. Перина на кроватях тянула сидящих к полу, а эти двое на стульях возвышались, словно собирались читать им лекцию. Кощей поднял с пола белую пятилитровую канистру.

– Во, – гордо показал Мише.

Миша одобрительно кивнул и начал разливать. Дойдя до Юлиного стакана, он поднял глаза, Юля покачала головой. Миша сразу же шепнул что-то Дашке, та сначала фыркнула: «Какой ещё чай? Газировку пейте», потом поняла, что это для Юли, и отправилась на общую кухню ставить чайник.

– Трезвенница? – шепнул Костя.

– Закодировалась, – ответила она.

– Серьёзно?

– А что, не похоже?

Идея победить Костю его же оружием всё больше увлекала Юлю.

– Вообще-то, нет, – задумался Костя. – Ну, если только чуть-чуть.

Юля усмехнулась: противник оказался достойным. После первого тоста Кощей с Лемуром зашептались и как-то засуетились.

– Ребят, с этим в туалет, – недовольно указал им на дверь Миша.

Кощей скользнул взглядом по Юле, и они с Лемуром вышли, а когда вернулись, Юля заметила, что глаза у Лемура стали ещё краснее, а улыбка шире. Кощей при этом почти не изменился, разве что начал чаще смеяться над шутками Лемура. Так они уходили ещё пару раз, и разок с ними даже сходили Ярик и Даша. Всякий раз Миша присматривался к Юлиной реакции. Юля всё понимала: в её подъезде жили наркоманы, на этажах седьмом и первом. Один из них был, кстати, сыном Юлиной нянечки из детского сада.

– Травка? – тихо спросила Костю.

За время кроватного соседства она начала проникаться к нему доверием. К тому же он был единственным после Миши, кто казался ей здесь достаточно адекватным.

– Ну да. Мишка не хотел, чтобы ты видела, – так же тихо ответил он.

Юля вгляделась в Мишино лицо: тот был явно зол, один раз даже сорвался на Ярика. После этого Ярик в коридор больше не выходил. Юля поразилась: с ней, несмотря на все капризы, он никогда таким суровым не был.

Ближе к девяти Лемур стал гвоздём вечера. Запинаясь и брызжа слюной, он рассказывал, что познал свет (при этом протыкал ручкой найденный на столе тетрадный лист, демонстрируя луч), рассказывал, что беседовал с чёртом и ещё видел какого-то гнома в своём шкафу. Одногруппники подыгрывали ему, задавая вопросы, и смеялись. Иногда он оскорблялся и начинал задирать того, кто смеялся над ним особенно громко.

Юля поняла, что пора уходить. Ей, в отличие от остальных, было не смешно, а страшно. Воспользовавшись тем, что Лемур снова вышел в коридор, Юля шепнула Мише, что хочет домой.

– Уходите? – спросил Костя, когда она поднялась. – Мы тогда тоже.

Но Ярик, у которого косящий глаз уже совсем завернулся к переносице, уходить не хотел. Он висел на Даше, прижимаясь к её отсутствующей груди, на что та недовольно смотрела, но не спихивала его.

– Ещё мынутачку, – заканючил он Косте.

– Ладно, – недовольно ответил Костя и снова сел.

К нему, подобно наползающей волне, придвинулась медленно моргающая Ленка. Чёрные круги вокруг её глаз уже превратились в грозовые тучи.

Когда они вышли, на улице стемнело. Дорога от общаги до Матросова, строгий ряд деревьев, кубик институтского корпуса – всё виделось теперь как сквозь тёмно-синюю линзу, только общажные окна и окна в соседних домах горели оранжевым. Как же хорошо, подумала Юля, что мы оттуда ушли, ещё и осталось время, чтобы побыть вместе.

– Это от травки так? – спросила, подхватив Мишу под локоть.

– От грибов, – ответил Миша. – Напугал тебя?

– Ну-у, мне стрёмно было слышать про чёрного гнома. Человек в таком состоянии на всё способен.

– Это да, но вообще Санёк мирный.

– Я больше не хочу такое слушать и видеть.

– Ты не увидишь, – он говорил так, словно винил себя за всё это.

– А Костя с Яриком – придурки какие-то. Костя получше, конечно, но вечно пристаёт ко мне со своими тупыми шутками.

– Это они дурачатся. Но согласен, это бред. Я попрошу Костю извиниться.

Юля уже хотела сказать, что вовсе и не надо, но потом решила, что будет полезно поставить Костю на место. Избежать общения с лучшими друзьями у Миши, а, соответственно, и у неё, едва ли получится.

– Побудешь ещё у меня? Можем что-нибудь посмотреть.

– Не, Катя уже зазвонила. Отведу тебя и поеду.

– А что такое?

– Ой, да я даже боюсь перезванивать.

Дома через желтые витражные вставки двери Юля разглядела, что в зале горит свет: мама ещё не спала.

Юля сняла куртку и приоткрыла дверь. На расстеленном диване, накрытые одеялом, лежали – мама в ночной атласной сорочке, с книжкой в руке, и ближе к двери – Игорь, он смотрел фильм по телевизору. По пути домой Юля уже предвкушала, как расскажет маме про посиделки в общаге, но при Игоре говорить перехотелось. Только сказала, что уже дома, и закрыла дверь.