Kitabı oxu: «Возвращение в Вальбону»

«Мастерски написанный роман, действие которого начинается в Праге, а заканчивается в албанских горах Проклетие. Он буквально затягивает нас в неизвестность, туда, где кончаются наши представления о том, как устроен мир. После прочтения этой книги я испытал чувства, подобные тем, что возникли у меня при прослушивании The End группы The Doors».

Эмир Кустурица, кинорежиссер и музыкант

Эта история доказывает, что никакого милосердия не существует. Существует лишь чистая жажда жизни.

Йозеф Хабас Урбан

I
Старые счеты не ржавеют

Адрес этой клиники я нашел на пепелище в Албании. Почти полностью обугленная «Гостевая книга», и только на обороте обложки можно было разобрать нацарапанную надпись «Санаторий Св. Бонифация». Какое идилличное название для цели моего предпоследнего крестового похода! Место последнего мне еще не знакомо. Личные дела я урегулировал в своем завещании у юриста Владимира Абрамовича в Белграде на тот случай, если я не вернусь из Швейцарии. Речь ни в коем случае не идет о принятых формальностях и не о том, что полагается делать в таких ситуациях. Я должен сделать только одно: дойти до конца пути. Если я не вернусь, история моего сына Владимира и трех неизвестных студентов будет предана огласке так, как я обозначил в завещании. Если выживу я, значит, вероятно, будут мертвы те, кому уже вообще ничего больше не придется доказывать.

Меня зовут Зоран Войич, и я пытаюсь решить одну запутанную задачу. Говорят же, кто стремится, тот добьется. Так что я верю, что скоро стану таким счастливчиком. Хотелось бы мне, чтобы моя миссия положила конец событиям, в которые я оказался втянут. Я все время вижу эти следы на песке и обгоревшие стены Вальбоны, и, хотя эти следы давно смыты весенними водами, они будут вечно у меня перед глазами, пока я не найду того, кого ищу. Однако у моей миссии есть и другое измерение: она непреложна, ее нельзя остановить, как и закон крови. Он находится в генетическом коде человека с момента первого удара его сердца. Это инстинкт, самая сильная земная связь. Вера против закона крови – просто тряпичная куколка.

Я остановился на дальней парковке за городом, мой «мерседес» с тонированными стеклами тихо урчит; кажется, день, рождающийся из холодного утреннего тумана, должен быть обычным, как вчера, как неделю назад. Но он не будет таким, в этом я уверен. По крайней мере, для меня! Ветер гоняет по дороге желтые листья, вокруг ни души. Лишь сквозь просветы в туманной пелене явственно проступают контуры реки Аары, вид которой напоминает мне Дунай в Белграде.

Доктор Фишер в клинике Святого Бонифация ожидает курьера. Рутинные дела главврача не выходят за рамки ежедневных обязанностей: в восемь часов визит, в девять консилиум по поводу сложного случая, потом коммерческие вопросы. В одиннадцать – единственная важная встреча сегодня. Доктор Фишер не ожидает никаких сложностей, он просто уверен, что до обеда одна странная история из Албании наконец закончится. Я думаю, я чувствую на расстоянии, что ему действительно полегчает через пару минут после того, как стрелки часов замрут ненадолго на цифре одиннадцать. Однако не будем предвосхищать события. Курьер из Мюнхена должен привезти восстановленную «Гостевую книгу», дополненную именами клиентов, стертыми при пожаре. Доктор Фишер хорошо знает, что, несмотря на вчерашний промах, его четкий предпринимательский расчет может сделать загруженным его завтрашний день. Размышляя о хирурге у студеной реки, я выключаю мотор. Тишина обступает меня со всех сторон. Ветер с Альп несет опавшие листья и холод приближающейся зимы. Кожа на моем лбу и темени начинает гореть, я слегка потею и ощущаю поднимающуюся из глубины нервозность. Она похожа на крошечный пробивающийся ручеек, ищущий себе дорогу. Но я сейчас не могу поддаться ей: я не имею на это права. Дрожащими пальцами я стаскиваю с головы парик, изготовленный специально по моим меркам. Кончиками пальцев ощупываю рубцы от ожогов, они по-прежнему отчетливо ощутимы. Волосы после трансплантации растут на моей голове клочками, на отдельных островках кожи, но, вероятно, мое состояние после визита к доктору Фишеру улучшится. Уверен, что мне полегчает. Есть вещи, которые мотивируют человека двигаться дальше. Ради одной из таких я и приехал в Берн.

Я снова натягиваю парик, прежде чем выйти из машины. Без него я, скажем прямо, выгляжу не особо привлекательно. Мне не хочется, чтобы люди оборачивались при виде меня, особенно сегодня. Потом аккуратно надеваю новые очки, коробочка с красным лейблом TAG Heuer¹ летит на пол. Щупаю оправу, не могу поверить, что солнечные фильтры оказались такими темными. Теперь я все вижу в черном свете, а это нехорошо. В зеркале над приборной панелью я выгляжу гораздо лучше, чем на самом деле. Глаза закрыты черными стеклами, чернее моей совести, к черту их! Я снимаю очки, кладу их рядом с футляром. Сейчас я выгляжу вполне привлекательно. Единственное, что явно портит картину, – зеленый цвет глаз. Иуда был зеленоглазым. А вот если бы мои глаза были карими, я производил бы впечатление человека достойного, все двери были бы для меня открыты. Как раз в этом зеркало лжет больше всего. Я не тот, кем кажусь.

Обо всем этом знает и Петер Шмидт, по происхождению албанец из Косовской Митровицы. Я уже два дня ношу в нагрудном кармане паспорт на его имя. Он никому не известен, и пока кажется, что никто его не ищет. Он пытался помочь мне избавиться от груза вины. Шмидт был другом нашей семьи, бывший коллега из Института водного хозяйства. Только потом он совершил несколько не особо приглядных вещей: моего сына Владимира он заманил в албанские горы, и тот до сих пор не вернулся оттуда. Кроме того, он обидел мою дорогую жену Йованку. Короче, он в меня камнем, а я ему – хлебом², но у всего есть предел! Некоторые задачи хорошо разделить с другом, особенно когда вы работаете над общим делом. Порой это нужно, а порой просто необходимо. В действительности все крутится вокруг поисков выхода из трудной ситуации, сегодня в Берне, позавчера в Мюнхене. С моей стороны речь идет о такой маленькой христианской помощи. Впрочем, хватит предаваться размышлениям: на часах девять тридцать.

Я выхожу из машины, открываю багажник. Оглядываюсь. Парковка, слава богу, все еще безлюдна. Замок щелкает, жестяная дверь бесшумно поднимается. Ощущаю дуновение ветра, воздух насыщен запахом бензина и вазелина. Открываю фальшпол – отделение, где хранится запаска. Только здесь, на швейцарской земле, я могу сделать то, что задумал: быстро прорезаю шину ножом, она издает последний вздох, а потом наступает тишина. Дрожащими пальцами я лезу в распоротое резиновое брюхо.

В голове мелькает фото доктора Пауля Фишера из еженедельника «Штерн». В статье говорилось, что он умеет пересаживать людям почки или даже сердца. Не знаю почему, но верю, что сегодня этот славный хирург поможет и мне.

Я ощущаю холод железа при прикосновении, сердце мое снова бьется ровно. Чем больше я его нагружаю, тем более спокойным оно кажется. Я не думаю ни о сыне, ни о Петере Шмидте, уроженце Митровиц, я просто соединяю по памяти железные детали, которые отлично подходят одна к другой. Усевшись за руль, я снова просматриваю заново написанную «Гостевую книгу» – причину сегодняшней встречи. Ее оригинал остался лежать после пожара в подвале на полу. Когда я вытащил ее из пепелища, сгоревшие страницы перед моими глазами рассыпались в прах, осталась только обложка, сохранившаяся каким-то чудом. А на ней – корявая надпись, нацарапанная шариковой ручкой: «St. Bonifac Sanatorium, Wiesenstrasse 654, Bern, Dr. Paul Fischer»³. Кто и почему реконструировал книгу с полным списком гостей, мне пока еще не ясно. На ее страницах, как я и предполагал, есть знакомые мне имена. Но того, что я разыскиваю, в книге нет.

Я поворачиваю ключ зажигания. На часах десять часов тридцать минут. Мотор подо мной тихо урчит – чувствую, как его вибрации передают силу каждой клетке моего тела. Книгу я осторожно укладываю в чемоданчик, закрываю его, как будто опускаю крышку гроба. Взгляд упирается в очки, я почти забыл о них. Поднимаю их с пола, надеваю и слегка давлю на газ. Я знаю, что у санатория буду ровно через двадцать минут, – мой навигатор, в отличие от большинства людей, не лжет.

Я сворачиваю, еду по чистым улицам: нигде ни единой брошенной бумажки, только на лавочке между деревьями кто-то забыл полупустую бутылку кока-колы. Мой лоб снова зудит, как и волосы под париком, но я стараюсь не обращать на это внимания. В голове без конца прокручиваю события, приведшие меня сюда. Усилием воли стараюсь сосредоточиться на вождении. У меня уже нет прошлого, я не должен сам себя убеждать, у меня, в конце концов, нет и своего имени. В жизни можно быть уверенным лишь в настоящем, а будущее знает лишь Бог. Потому что настоящий Бог – это то, чего нет.

Я проезжаю мимо остановки троллейбуса, сразу за ней перекресток, там я сворачиваю направо. Навигатор показывает, что до цели осталось четыре минуты. Минуту я раздумываю о том, зачем доктору Фишеру все эти потерянные имена, но ответить на этот вопрос могу лишь отчасти. Возможно, кому-то из родственников не понравились методы клиники и он сейчас решает какую-то жалобу, или причина более прагматична – порядок, регистрация. Конечно, в клинике Св. Бонифация должен быть порядок, особенно когда подумаешь о состоятельных клиентах из разных концов света.

Имени пациента, ради которого я приехал сюда, не знал и коллега Шмидт в Мюнхене. Встреча в лесочке на берегу реки Лех прошла по плану. Петер вел себя услужливо, как и подобает торговцу его калибра. У него было при себе самое главное – новая книга гостей. Он сообщил мне также, что для Берна мне необходимо удостоверение с номером. В конце концов, как я и предполагал, он отдал мне свое. Темные очки, в которых он был на фотографии, я у него взять не захотел – мне это показалось не слишком гигиеничным. Я все равно тогда же утром купил себе новые в центре города.

«Мерседес» остановился перед Swiss Bank. Улыбающиеся люди с плакатов звали меня подняться по лестнице наверх, прямо в застекленный вестибюль. Однако я повернул в противоположную сторону, поскольку в этот город приехал не одалживать, а просто брать. Я спокойно поднялся в гору, мысленно перебирая все вопросы, которые хочу решить. Мне не хотелось бы что-то упустить или забыть.

В здание санатория Св. Бонифация я вхожу ровно без пяти одиннадцать: как инженер, я не могу себе позволить допустить малейшую неточность. Я хорошо продумал и место парковки: немного поодаль от клиники. Я люблю, когда все идет по плану, по крайней мере на данный момент. В вестибюле в нос мне ударяет теплый воздух, шум улицы остается позади. В просторном фойе царит особая тишина.

На ресепшен за стеклом сидит крепкий мужчина в костюме с синим галстуком. Он склонился над каким-то формуляром, в то время как я неподвижно стою в паре метров от него. Электрические часы над его головой напоминают, что и здесь, в клинике, есть движение, хотя, на первый взгляд, и едва заметное. Секундная стрелка равнодушно скользит по циферблату, отмеряя протяженность дней и лет мне, вахтеру с синим галстуком, который все еще меня не зарегистрировал, доктору Паулю Фишеру. Петеру Шмидту родом из Митровицы отсчитывать уже нечего. Время неудержимо бежит дальше, ему все равно, главврач ли перед ним, вахтер или инженер. В нашем случае сегодня важно лишь одно: для кого время остановится раньше.

– Guten Tag!⁴

Я делаю два несмелых шага вперед.

Только теперь вахтер поднимает голову и принужденно улыбается:

– Was wünschen Sie, Herr… Herr?⁵

– Peter Schmidt aus München⁶. – Я вытаскиваю из нагрудного кармана немецкий паспорт и кладу его на блестящий металлический пульт.

– Спасибо. – Толстяк услужливо кланяется. – Еще удостоверение, пожалуйста.

Вот сейчас мне документ Петера и пригодится. Вахтер смотрит в удостоверение, время тянется бесконечно. Мне кажется, что наступает решающий момент.

Мужчина проверяет регистрационный номер в тетради и с поклоном произносит:

– Господин главврач уже ждет вас, вы сегодня его единственный дорогой гость.

Я киваю, делая вид, что меня радует симпатия доктора Фишера, хотя на самом деле мне плевать. Возникает лишь вопрос, будет ли он ждать здесь кого-нибудь завтра. Человек за стеклом ослабляет галстук – кажется, он потеет еще сильнее меня. Он смотрит на фотографию, а потом быстро взглядывает на меня. Я гляжу на него прямо, почесывая висок. Конечно, внешне я выгляжу спокойным; к счастью, толстяк не слышит мое сердце. Оно колотится, я чувствую его стук в горле, мне не нравится, что я не могу совладать с собой. Но я же просто человек, в конце концов, это надо признать, «дрожащий» инженеришка из Белграда. Я запрещаю себе думать таким образом. Вместо этого я мысленно произношу:

«Ты молодец, после всего того, что было, ты все-таки попал сюда, в клинику».

Я хвалю себя, хотя и знаю, что это глупость, но я знаю также, что это помогает. Я не буду ждать от доктора Фишера никакой протекции, наверняка нет, потому что мой сын тоже ее не получил!

Вахтер снова берет в руки мой, вернее Шмидта, паспорт, опять что-то записывает. Меня охватывает еще бо́льшая неуверенность, я вдруг начинаю ощущать тяжесть своего тела и то, как оно качается из стороны в сторону. Я хочу перевести дух, но у меня не выходит: на меня давит чувство ответственности. Здесь, у ресепшен Святого Бонифация, до меня вдруг доходит, что настоящий Бог не ходит по земле, а потому ему не нужны брюки, как нужны они мне. Мне ясно, что, если я хочу сегодня суметь сделать то, что я на себя возложил, мне необходимо сбросить с себя то, что всю жизнь пригибает меня к земле, – всю эту гуманистическую трепотню о человеке как уникальном творении и его правах, о десяти заповедях Божьих с акцентом на пятую. Если я хочу на самом деле приблизиться к Богу, я должен из человека превратиться в камень. Я снова твердо стою на земле. Я снова дышу ровно, мне придает силы мысль, что мне, как и Богу, совершенно нечего терять.

Служащий дописывает и утирает лоб – непонятно, с чего он так потеет. Может, из-за собственной тучности, или просто потому, что всю ночь где-то пьянствовал.

– Должен вам сказать, господин Шмидт, – он неожиданно поднимает голову, – что вам идут эти очки.

Мужчина улыбается, и мне кажется, что он вполне серьезен. То, на что я надеялся, сработало. Он делает короткий звонок.

– Можете идти, – говорит он, возвращая мне паспорт и удостоверение. – Лифт за углом, третий этаж!

Он взмахивает рукой в направлении лифта и услужливо кланяется. Как настоящий джентльмен, портье щелкает каблуками, кланяюсь и я, но сдержанно, чтобы с меня не свалился парик.

В лифте я снимаю очки – они мне больше не нужны – и поправляю блестящие черные волосы парика. Вспоминаю, как удивленно смотрел на них Петер Шмидт у реки. Его волосы были точно такого же цвета. Я жму на серебряную кнопку с номером три – раздается лязг закрывающихся дверей. Я ощущаю силу, поднимающую меня наверх. Все, что мне нужно для переговоров, у меня с собой в чемоданчике и в левом внутреннем кармане пиджака. Из лифта я выхожу в просторную приемную, главную часть которой занимает рабочий стол. Чувствуется нежный запах дезинфекции, напоминающий аромат фиалок.

Монитор компьютера повернут к пустому креслу. Его голубоватый свет говорит о том, что он включен, и это хорошо. Лампы дневного света на потолке хорошо освещают пространство, хотя сейчас осень и на больших окнах, выходящих на запад, опущены жалюзи. На восточной стороне располагается огромный аквариум. В нем плавают рыбы, рыбки пираньи, чья родина – Амазонка и ее приток Мараньон. Они пялятся на меня своими равнодушными глазами. Но кто-то еще смотрит на меня сквозь прозрачную воду. Не двигаясь, я вглядываюсь и замечаю глаза; они большие, как каменья, их обрамляет черная оправа очков. Глаза смотрят на меня, они так же холодны, как эти рыбы. Глаза исчезают. Высокий человек в белом халате переходит от аквариума к рабочему столу и садится к компьютеру.

Я кажусь сам себе пустым местом, воздухом, но мне это не важно. По крайней мере, у меня есть время хорошенько рассмотреть доктора Фишера. С того времени, как мы виделись последний раз, он слегка поседел, а на темени его обозначилась небольшая лысина.

Я разглядываю его с особым интересом и, собственно, даже не знаю, представляет ли себе вообще доктор Фишер, как он изменил мою жизнь. Я мог бы поспорить, что он давно забыл обо мне и моей жене Йованке. Мой сын был для него, скорее всего, лишь номером в списке гостей, но не знаю – возможно, я и ошибаюсь. А и правда, с чего это он должен был нас помнить в потоке имен клиентов со всего света? В «Штерне» писали, как этот знаменитый хирург, основатель фонда Help Victims of the War («Помощь жертвам войны»), еще и замечательный семьянин. Образцовый муж, такой же, каким был и я, и у него тоже есть сын. В этом плане мы могли бы понять друг друга. И кто бы мог сказать, что я буду стоять напротив него после инцидента в Албании уже через пару месяцев?

– Книга у вас с собой? – раздается голос из-за стола.

Он и сейчас не смотрит на меня.

– Да! – немедленно отвечаю я.

Внезапно раздается телефонный звонок. Доктор неожиданно быстро снимает и кладет трубку. Похоже, наш разговор важен для него, хотя он еще не хочет в этом признаться.

– Это полный пакет документов?

Его голос невыразителен, хотя в его монотонной сдержанности чувствуется властность. Он будто бы говорит мне: «Положи все это здесь и вали отсюда».

Я жду, что он сделает, когда разглядит меня. Возможно, вспомнит о вечеринке в винном погребке, а может, и нет. В любом случае я не Петер Шмидт из Косовской Митровицы, изначально именуемый Арон Ходжа. И у меня для него еще один сюрприз.

– Нет, – говорю я равнодушно.

Только сейчас доктор у монитора выпрямляется:

– Нет?

Я тихо качаю головой.

Он удивленно смотрит на меня – не знаю, узнаёт ли, но уже точно понимает, что я не его коллега из Мюнхена. Он медленно снимает очки с носа:

– И чего там не хватает?

Ну что же, отлично!

Я делаю еще пару шагов, кладу чемоданчик на стол и вынимаю из него «Гостевую книгу». При этом я постоянно смотрю доктору Фишеру в глаза. У него тоже зеленые – кто тут больший Иуда? Этот взгляд он не способен вынести дольше пяти секунд, а я все смотрю.

– Вы можете все проверить сами, господин доктор!

Я протягиваю ему книгу.

Его пальцы едва заметно дрожат, когда он бегло листает страницы – сначала в конец, а потом обратно.

– Чего там не хватает?

Он поднимает голову, никоим образом не выдавая, что я не тот, кого он ожидал увидеть. Я стою у стола, безучастно наблюдая за его действиями. Он все еще пытается сохранить лицо, и я бы сказал, что у него это получается, если бы не пальцы.

– Имени Владимира Войича, – произношу я тихо. – Моего сына!

Рыбьи глаза непонимающе смотрят на меня, теперь уже явно трясущиеся руки быстро открывают книгу – кажется, доктор хорошо знает, кого должен найти.

– Вот он, здесь, – шепчет он, слегка заикаясь. – Последнее имя в ряду!

Попался! Я мысленно потираю руки. Я молчу. Мучительные секунды – не мои, его – тянутся бесконечно.

– Чего вы от меня хотите? – Доктор у стола медленно выпрямляется, тогда как я наклоняюсь к нему.

– Я думал, что вы мне поможете. – Правой рукой я приподнимаю парик. – Но что я вижу: у вас дрожат руки!

Я снова укладываю на свое темя искусственные волосы.

Доктор ногами отталкивается назад в кресле, в котором сидит. Но упирается в стену.

– Кому вы пересадили сердце моего сына? – спрашиваю я резко.

Доктор Фишер мотает головой.

– Я не знаю. – Он пытается сглотнуть слюну. – На самом деле, я понятия не имею, о чем вы.

– Но вы должны были вспомнить, хотя в книге и нет его имени, – поправляю я. – Итак, кто мне его назовет?

Я вытаскиваю из внутреннего кармана пистолет. Это мой Glock 12 mm⁷ с привинченным глушителем Paranoia.

– Вы действительно меня не помните?

Я тяну затвор, раздается щелчок.

Пауль Фишер упрямо крутит головой.

– Может быть, вы вспомните сейчас!

Я без колебаний целюсь пистолетом прямо ему в голову.

Доктор сидит у стены, как статуя, и шепчет:

– Вы не можете этого сделать, я…

Кажется, слова застряли в его горле, но только на мгновение.

– У меня тоже есть сын, – шепчет он, язык его словно приклеился к нёбу.

Я целюсь ему в лоб, я упорный. Его резко обозначившиеся морщины на вмиг осунувшемся лице говорят сами за себя.

– Я попытаюсь! – Доктор медленно приближается к компьютеру, стараясь уклониться от оружия, кликает мышью – раз, другой, третий, потом поворачивает ко мне монитор. Я читаю:

– Sir Richard, вместо фамилии лишь ряд точек, а дальше адрес – Alderstreet 11, Clayton, USA. В примечании приведен только номер донора 451 NGX.

– Его фамилия?! – Моя рука с пистолетом тверда. – Не стоит мне лгать!

– Я… – Доктор замолчал и снова отодвинулся к стене. – Я не могу вам ее назвать!

– Верю вам, – киваю я головой. – Но ваш страх не спасет вас!

Я наклоняюсь к столу и переписываю адрес на оборот обложки книги гостей.

– Вы и сейчас меня не узнаёте? – Я смотрю на доктора с близкого расстояния.

Он испуганно крутит головой – похоже, спектакль окончен.

Я, несколько разочарованный, выпрямляюсь. Пиранья из аквариума смотрит на меня с пониманием.

Я укладываю книгу в чемоданчик.

– А как на моем месте поступили бы вы, если бы речь шла о вашем сыне?

Засовываю пистолет в левый внутренний карман пиджака – он мне служит для этих целей. Доктор не отвечает на мой вопрос. Я собираюсь уходить. Только что это? Человек за моей спиной хватается за телефон. Я вижу это в стекло аквариума. Иуда! Когда я оборачиваюсь, трубка почти у его уха. Я нажимаю на кнопку лифта.

– Знаете, господин главврач, я ведь только хотел узнать фамилию, но вы не пошли мне навстречу!

Я говорю медленно и достаю из кармана пистолет.

– Примите это от меня как небольшую христианскую помощь.

Доктор непроизвольно крутит головой, его рыбьи глаза блестят.

Glock с глушителем дергается в моей руке, раздается звяканье. И пока двери лифта открываются, руководитель клиники Пауль Фишер безжизненно сползает со стула.