Kitabı oxu: «Честное комсомольское!»

© А. П. Гамов, 2019

© Л. М. Моисеева, 2019

© Ю. М. Поляков, 2019

© Книжный мир, 2019

Наш неудобный давний автор
Предисловие главного редактора «Комсомольской правды»

Сначала Юру по всем кочкам несли в ЦК ВЛКСМ. Потом дали премию Ленинского комсомола… Поляков и сегодня не сидит за печкой… Писатель Юрий Поляков – давний друг и автор «Комсомольской правды». В этой книге собраны обширные интервью, которые Юрий Михайлович дал нашей газете, радио и телевидению «Комсомолки» (а конкретнее – журналистам Любови Моисеевой и Александру Гамову) в течение более 23-х лет – с 1996 года! Начиная с эпохи знаменитого поляковского «Козленка в молоке».

Я, честно говоря, и сам удивился, увидев эту пачку публикаций. Оказалось, их очень много! Но, с другой стороны, а почему нет? Мы Юру Полякова знаем уже, наверное, страшно сказать, лет 30, а то и больше, с той самой его первой скандальной повести «ЧП районного масштаба», опубликованной в 1985-м, которая в тех условиях была, конечно, рискованнейшим экспериментом.

И все потому, что с этим самым «ЧП» он, скорее всего, должен был бы пополнить ряды диссидентов, вечно гонимых, никуда не пускаемых. Уже при одном появлении в издательствах таких «изгоев» в глазах редакторов появлялся нескрываемый ужас. Подобный автор, даже при наличии несомненного выдающегося таланта, был обречен работать дворником или кочегаром в котельной и складывать свои произведения в стол. Одним словом, писателя-смельчака, реальнее всего, подстерегали проблемы и горести: ЦК ВЛКСМ – под неусыпным руководством ЦК КПСС – ну очень не любил подобные правдивые – острокритические произведения литературы.

Но случилось необычайное: повесть напечатали, и она несомненной яркостью и талантливостью автора вызвала необычайный общественный резонанс. Мы тогда были самой читающей страной мира, и автор в буквальном смысле проснулся утром знаменитым! А потом на основе поляковского «ЧП» появился фильм, в котором блестяще сыграл тогда очень молодой Игорь Бочкин. И эротические сцены там были – большая редкость по тем временам! И весьма правдиво написанные картинки пьянок нашей коммунистическо-комсомольской номенклатуры… Все это стало большой революцией в советской литературе, где прежде партийно-руководящая верхушка тактично описывалась – только и сугубо – исключительно в виде мудрой направляющей силы.

Повесть «100 дней до приказа» стала еще одним потрясением для тех, кому мало было первого. Уже эти произведения показывали, что родился не просто талантливый автор, но – литератор, смелый, мужественный, гражданственный.

Так создавалась репутация остросоциального, отчаянного писателя, которая с каждым последующим произведением только упрочивалась. «Работа над ошибками», «Апофегей», «Демгородок», «Небо падших», «Замыслил я побег…», «Грибной царь», «Гипсовый трубач» – вот неполный перечень произведений, в которых выковался редкий дар сатирического афористичного стиля.

Конечно, можно по-всякому относиться к Полякову… На самом деле у него много врагов – как-то вот он умеет этих врагов создавать своим творчеством. Одни до сих пор не могут простить присвоения ему премии Ленинского комсомола. Другие, а именно обиженные комсомольские работники, – точат на него зуб за то, что он прилюдно их «раздел» и показал все неприглядные тайны. Потом это были возмущенные военные…

В последние годы у Полякова появилась другая разновидность «оппонентов и противников», которая в своем неприятии доходит до полного абсурда, обвиняя его уже в том, что он… бездарен! Видимо, иных аргументов нет, ибо любому очевиден его безусловный талант, но он говорит вслух очень неудобные для многих вещи. Досталось ему и за то, что он выразил сомнение в величии писателя Александра Солженицына. Просто пух летел и перья ломались в дискуссии о том, «ху есть все-таки господин Солженицын»: гений и великий писатель земли русской, как Лев Толстой, или же талантливый художественный исследователь жизни, который тоже ошибался, порой был неправ в своих исторических изысканиях и которого, наверное, не стоит, учитывая некоторую спорность каких-то его утверждений, целиком тащить в школьную программу.

В последнее время масла в огонь стали подливать и публицистические статьи и выступления Юрия Полякова, в которых он остро критикует власть с точки зрения государственности и патриотизма. То есть, определенная часть творческой интеллигенции его в который раз заклевала страшно и навешали на него всех собак – за то, что он снова усомнился в очередных постулатах, как с ним случалось и 20, и 30, и 40 лет назад.

Но ведь опять – не испугался плыть против течения, собирая синяки и шишки на этом пути! Ну, и разумеется, этот наш комсомольский парень, обкатав себя в литературе и кино (он, кстати, соавтор сценария знаменитого говорухинского «Ворошиловского стрелка» с Михаилом Ульяновым в главной роли) шагнул на театральные подмостки. Сегодня спектакли по пьесам Полякова идут по всей России, в странах ближнего зарубежья и Европы… К чести наших журналистов и театральный репертуар Юрия не ускользнул от их внимания, а многие его премьеры стали информповодом для острых и увлекательных бесед, ну, и конечно, новых нападок.

Я, кстати, с удовольствием посмотрел в Театре Сатиры спектакль «Чемоданчик» в постановке Александра Ширвиндта, где одну из главных ролей сыграл блистательный Федор Добронравов.

А зачем самому Полякову «Комсомолка»? Во-первых, традиция – в стране нет другого такого крупного издания с «комсомольскими корнями и подходами» – к жизни и творчеству. Ну, а потом, такой Мастер, как Юра, всегда видел и находил в нас, и правильно делал, своих защитников и заступников. В своих статьях и интервью «Комсомолке» Юрий Поляков предстает в разных ипостасях: и как писатель, автор художественных произведений, и как общественный деятель, и как главный редактор «Литературной газеты» (теперь он в ЛГ председатель редакционного совета), и просто как живой человек – с личными переживаниями, радостями, драмами… Ну и, само собой, как писатель, имеющий на все свою собственную точку зрения.

В общем, годы идут, а Юрий Поляков остается по-прежнему конфликтным, ярким, востребованным и не боящимся говорить свою правду.

Нашу правду…

Владимир СУНГОРКИН,

лауреат премии Ленинского комсомола.

Правда заблуждений

1

Сейчас даже трудно представить себе, чем для моего поколения была пресса, подведомственная, скажем казенно, комсомолу – этой величайшей молодежной организации XX века. Каждый советский ребенок, взрослел и развивался, поднимаясь с уровня на уровень по ступеням молодежной периодики: «Веселые картинки», «Мурзилка», «Пионерская правда», «Костер», «Комсомольская правда», «Смена», «Студенческий меридиан», «Молодая гвардия»… Но «Комсомолка» занимала в сердцах юношей и девушек, обдумывающих житье, особое место. Она во многом формировала личность – мировоззрение, общественные взгляды, нравственные установки, эстетические вкусы, давая целокупный взгляд на жизнь. Удивительное дело, но это была газета, которую взахлеб читали и подростки, студенты, и зрелые люди, и поседевшие к тому времени строители «Магнитки». Как удавалось этого добиться тем, кто делал газету, – для меня тайна. Я сам подписался на «Комсомолку», сэкономив на школьных завтраках, еще до того, как вступил в ВЛКСМ, а вступил я в него в 1968 году.

Любимой моей полосой в КП был легендарный «Алый парус», куда я лет в пятнадцать послал свои стихи, уверенный в том, что по уровню мастерства вплотную приблизился к Пушкину. Отделы писем в периодических изданиях работали тогда с точностью атомных часов, и вскоре я получил вежливый отказ, совет настойчивей работать над стихами и, конечно, не унывать. Я последовал совету, и впервые мои стихи были напечатаны в «Комсомолке» в «Алом парусе» под рубрикой «Письмо без марки» в 1976 году во время моей службы в Группе советских войск в Германии:

 
Полночный гость в квартиру постучит,
Сухая половица где-то скрипнет,
А бабушка моя проснется, вскрикнет
И успокоится – дед взял на фронт ключи.
 

С тех пор мои стихи не раз появлялись на страницах любимой газеты. Мало кто знает, что и нашумевшую повесть «ЧП районного масштаба», написанную в 1981 году, сначала хотели с продолжениями печатать именно в «Комсомольской правде», в этом пытался убедить большое начальство тогдашний главный редактор Геннадий Селезнев. Но начальство колебалось. Во-первых, газета только что с продолжениями опубликовала пространную повесть о райкомовских буднях своего же сотрудника Виктора Липатова, творившего в жанре «конфитюрного реализма». Давать буквально следом совершенно иную, совсем не «кондитерскую» версию комсомольской повседневности было как-то неловко, да и небезопасно при гигантском многомиллионном тираже издания. Во-вторых, уперлась цензура.

Любопытно: когда повесть в 1985 году вышла в журнале «Юность», возглавляемом Андреем Дементьевым, Липатов тиснул в «Комсомолке» разгромную рецензию «Человек со стороны». Обидно, слушайте: я человек, прошедший все ступени комсомольской иерархии от комсорга 8 «Б» класса 348-й московской школы до кандидата в члены ЦК КПСС, – и вдруг человек со стороны! Впрочем, «Комсомолка» же первой поздравила меня с премией Ленинского комсомола, которую мне за «ЧП» вручили уже в следующем, 1986 году. Самокритичность всегда была отличительной чертой ВЛКСМ.

В апреле 1987 году я стал делегатом XX съезда ВЛКСМ, и «Комсомолка» напечатала мое скандальное выступление. Мне удалось впервые с такой высокой трибуны поднять вопрос о «дедовщине», язве, разъедавшей Советскую Армию, а также поведать о том, что моя повесть «Сто дней до приказа», бичующая это позорное явление, вот уже семь лет как запрещена и «ходит по мукам согласования». К тому времени я был уже опытным оратором и, читая выступление, заранее согласованное, сверял свои слова с реакцией зала, где добрую половину, а то и больше составляли мужчины, прошедшие срочную службу. В глазах делегатов было одобрение: «Ну, наконец-то! Сколько можно отмалчиваться!» Меня проводили бурными продолжительными аплодисментами.

В кулуарах, принимая крепкие мужские рукопожатия и слова солидарности, я краем глаза наблюдал нервическое оживление людей в военной форме, представлявших комсомольский подотдел ГЛАВПУРа. И вот после перерыва выступил Герой Советского Союза Игорь Чмуров, легендарный пулеметчик, чудо-богатырь Афгана. Он обвинил меня в клевете на Вооруженные Силы и заявил, что никаких неуставных отношений в армии нет и быть не может. Зал ахнул, но затем, повинуясь примеру скандирующей группы, встал как по команде, и устроил Чмурову овацию. Я поначалу оставался сидеть в кресле, но руководитель нашей московской делегации чуть не силой поднял меня: «Юра, на нас смотрят! Нельзя отрываться от масс!» Я встал и присоединился к овации.

Повесть «Сто дней до приказа» вышла через полгода в той же «Юности», когда Руст преспокойно приземлился на Красной площади, а Горбачев в приступе заготовленной ярости поменял сразу всю верхушку Вооруженных сил, где, очевидно, зрел заговор против его разрушительного прожектерства. Дементьев, узнав о громких отставках, срочно поставил повесть, давно набранную и сверстанную, в текущий номер. Но ему тут же позвонили из всемогущей военной цензуры и сказали: «Напрасно вы это сделали, Андрей Дмитриевич, мы все равно не пропустим Полякова!» «Вы бы лучше Руста на Красную площадь не пустили!» – ответил автор «Лебединой верности», и в ноябре 1987 года повесть увидела свет!

Конечно, для меня, как писателя, это было долгожданное и радостное событие. Литераторы часто пишут «в стол», но не по собственному желанию. Каждая рукопись – это сперматозоид стремящийся стать человеком. Впрочем, люди рождаются разные. Но если говорить объективно, с учетом исторического опыта, то должен сказать вещь, которая понравится не всем: политическая система, в которой главный редактор журнала может послать куда подальше военную цензуру, обречена. Так и случилось. Вскоре распался СССР, была свергнута Советская власть, упразднена Коммунистическая партия, а следом и – комсомол.

Но «Комсомольская правда» осталась. Почему? Наверное, потому, что у комсомола была своя правда.

2.

То, что случилось со страной в конце 1991 года, я категорически не принял и снова оказался в оппозиции, но теперь более ожесточенной и непримиримой, нежели прежде, когда я обличал недостатки советского строя. Трибуну для выражения моих тогдашних, более чем несвоевременных мыслей, мне предоставила «Комсомолка». Первая статья, опубликованная в декабре 1992 года, называлась «От империи лжи – к республике вранья». Название говорит, думаю, само за себя. В течение четырех лет протуберанцы своего гражданского негодования я выплескивал на страницы «КП», что не всегда проходило безнаказанно для газеты, о чем ниже. Знакомясь со статьями, собранными в этой книге, читатель сможет убедиться, насколько я был неосторожен. Должен сказать, именно в «лихие девяностые» я написал больше всего яростных публицистических статей. Слава богу, в России тогда борьба с инакомыслием писателей не дошла до того ожесточения, которое на Украине стоило жизни Олесю Бузине.

В детстве, как начинающего читателя, меня огорчало, что в собраниях сочинений классиков следом за любимыми произведениями идут зачем-то тома с публицистикой. «Не могу молчать!» Эх, Лев Николаевич, лучше бы ты помалкивал и сочинял продолжение «Войны и мира», ведь так и не рассказал, как Безухов стал декабристом, а Наташа поехала за ним в Сибирь. Или – Пушкин! Сколько наш гений потратил сил на газетные перепалки с Булгариным, а «Египетские ночи», отраду отроческого эротизма, так и не закончил. Жаль… Только с годами я понял, какое это увлекательное чтение – публицистика былых времен. Она доносит до нас бури и страсти минувшего, нравственные искания и политические сшибки, сотрясавшие людей, давно умерших, и страны, давно исчезнувшие с карт! Нет, это не прошлогодний снег, точнее сказать, это некогда раскаленная, а теперь застывшая лава. И ее прихотливые нагромождения странно напоминают ландшафт нынешней жизни. Впрочем, ничего удивительного: проклятые вопросы и бездонные проблемы мы получили в наследство вместе с нашей землей, историей, верой, вместе с супостатами – внутренними и внешними. Прочтешь какое-нибудь место из «Дневника писателя», глянешь в телевизор, послушаешь очередного вольнонаемного охмурялу и ахнешь: «Ну, Федор Михайлович, ну, пророчище!»

Взглянем на проблему с другого бока. А почему поэты, прозаики, драматурги пишут статьи? Неужели они не могут свести счеты со Временем при помощи, скажем, могучей эпопеи, разительной поэмы или комедии, которую современники тут же растащат на цитаты, как олигархи растащили общенародную собственность? Есть еще памфлеты, антиутопии, эпиграммы, позволяющие от души поквитаться с подлой действительностью.

 
Хоть простыл варягов след,
Но все те же трюки:
«Ах, у нас порядка нет!»
И пришли ворюги.
 

(1991)

Однако литераторы, в том числе автор этих строк, продолжают писать статьи. Почему? А потому, что процесс художественного творчества долог, сложен, противоречив и непредсказуем. Да и само влияние художественного текста на общество неочевидно и ненадежно, напоминает скорее поддерживающую терапию или даже гомеопатию. А как быть, если требуется молниеносное врачебное вмешательство – тот же прямой массаж сердца?

Ведь случаются события, от которых, как пелось в революционной песне, «кипит наш разум возмущенный», когда хочется отхлестать гнусную рожу действительности наотмашь, вывалить политикам, соотечественникам, самому себе все и сразу, пока не остыл, не забыл, не перекипел, ведь отходчив русский человек, непростительно отходчив…

Публицистика необходима писателю еще по одной причине. Статьи, точно предохранительные клапаны, позволяют литератору выпустить лишний пар – социальный гнев, ярость оскорбленной нравственности, мимолетную обиду на свинства эпохи, тоску бытовых неурядиц. Это важно, ибо настоящий художник не должен валить в свое произведение шелуху сиюминутности, он обязан отсеивать осмысленные зерна жизни. Ныне появились литераторы, которые с помощью сочинительства лечат себя от ночных кошмаров и социального уныния, но, увы, чтение их текстов мало чем отличается от визита к дантисту, подрабатывающему проктологом. Да, художник имеет право на пристрастие, но без гнева. Он должен попытаться понять всех, ведь у самого последнего негодяя есть своя правота перед Богом, а у самого нравственного человека – свои помрачения сердца. Но об этом – в моих романах, повестях, пьесах…

Должен заметить, реакция общества и власти на публицистические высказывания гораздо острее и болезненнее, нежели на художественно упакованные инвективы. Иные начальники государства даже испытывают пикантное возбуждение, узнавая себя в цветистых сарказмах романиста. Но не дай бог заикнуться о том же самом в газете: старуха Цензура тут же заточит свой синий карандаш. 6 октября 1993 года «Комсомольская правда» опубликовала мою статью «Оппозиция умерла. Да здравствует оппозиция!», осуждавшую расстрел Белого дома.

Все антиельцинские издания был и кто му времени запрещены, и моя статья оказалась единственным в открытой прессе протестом против утверждения демократии с помощью танковой пальбы по парламенту. Между прочим, стократ проклятые за жестокость большевики Учредительное собрание всего-навсего распустили. Почувствуйте разницу! В итоге «Комсомольскую правду» тоже закрыли. Правда, на один день. Потом одумались и открыли. А меня занесли в какой-то черный список, из которого вычеркнули только при Путине. Не могу сказать, что это сильно омрачило мне жизнь, хотя, скажем, из школьной программы разом вылетели мои повести, из энциклопедий исчезла всякая информация обо мне. А «Литературная газета», где я прежде был любимым автором, закрыла передо мной редакционные двери до скончания века, точнее, до 2001 года, когда меня призвали туда главным редактором. Нет, я не жалуюсь, а хочу обратить внимание на то, что любая власть борется с инакомыслием одинаково: начинает с замалчивания, а заканчивает замачиванием.

В декабре 93-го в той же «Комсомольской правде» вышло мое эссе «Россия накануне патриотического бума». Друзья и недруги решили, что я повредился в уме от политических треволнений. В самом деле, в то время слово «патриот» стало почти бранным, а теледикторы, если и произносили его, то с непременной брезгливой судорогой на лице. Не знаю, откуда взялась уверенность, что строить новую Россию нужно на фундаменте стойкой неприязни к Отечеству, но могу предположить: идея исходила от тех политических персонажей, которые видели в «новой России» лишь факторию для снабжения цивилизованного Запада дешевым туземным сырьем. С патриотизмом боролись так же истово и затейливо, как прежние воинствующие безбожники с религией. И так же безуспешно. Мой прогноз оказался верен: сегодня патриотизм опять в чести, государство финансирует дорогостоящие программы по воспитанию отчизнолюбия, на автомобилях развеваются георгиевские ленточки, кудрявые эстрадные попрыгунчики снова запели о русском раздолье, а те же самые теледикторы артикулируют трудное слово «патриотизм» с тяжким благоговеньем. Но почему, почему же у меня никак не исчезнет ощущение, что живу я все-таки в фактории, занимающей одну седьмую часть суши?

Если литератор выступает с публицистическими вещами регулярно, то он невольно пишет дневник эпохи. При одном обязательном условии – если он искренен. А искренность в писательской публицистике встречается не так уж и часто, хотя, казалось бы, именно откровенностью интересен читателям литератор. Лукавство – это, скорее, трудовой навык политика. Впрочем, по моим наблюдениям, число профессионально неискренних писателей неуклонно растет, это, наверное, является какой-то мутацией, вроде клопов с запахом «Шанели». И нынче редкий столп общества или вечнолояльный деятель культуры отваживается перепечатать свои статьи в том виде, в каком они увидели свет двадцать, десять или пять лет назад. Для этого надо верить в то, что твоя деятельность не была противоречива до идиотизма или изменчива до подлости.

3

В моем архиве собрано более сотни интервью, которые я давал разным изданиям на протяжении без малого 35 лет. Некоторое время назад я собрал их в два толстых тома «Государственная недостаточность» (1986–2005) и «Созидательный реванш» (2006–2015). В них речь идет о писательских делах, шире – о культурном процессе, и, конечно, о политике, общественной жизни, ибо последние десятилетия нашей истории буквально переполнены событиями и катаклизмами. Но чаще и больше всего, пожалуй, речь заходила о нравственном нездоровье общества. В 1990-е я называл это явление «десовестизацией», позже, в нулевые годы, – социально-моральным недугом, который обостряется во время общественных катаклизмов и последующей «разрухи в головах». «Вирус нравственного дефицита» поражает духовный иммунитет, обычно поддерживаемый теми этическими нормами и табу, которые человечество вырабатывало на протяжении тысячелетий. Люди всегда грешили и каялись, но если грех воспринимают всего лишь как постмодернистскую шалость или новый шаг к гуманизму без берегов, – жди всемирно-исторической беды.

Должен заметить, интервью – коварный жанр. Даже самый лукавый и уклончивый деятель в спонтанной беседе с умным журналистом невольно проговаривается и выдает то, что старательно прячет, скажем, в своем творчестве или публичных выступлениях. Иллюзия сиюминутности и необязательности заставляет человека в беседе быть искреннее, нежели он обыкновенно себе позволяет. Это делает интервью уникальным источником достоверных сведений о людях и происшествиях эпохи. Кстати, именно поэтому редкий политик или деятель культуры отваживается, собрав свои многочисленные газетно-журнальные беседы в отдельную книгу, отдать их на суд читателей в первозданном виде. Правят так, что от первоисточника почти ничего не остается.

Я же не боюсь предстать перед читателем в изменчивом развитии, ибо заблуждался не в поисках выгоды, а если и обольщался, то от бескорыстной веры в торжество справедливости и здравого смысла, который побеждает обычно в тот момент, когда башня, сложенная из нелепостей, падает на головы строителям. Готовя тексты интервью к печати, я лишь исправил ошибки, неточности, погрешности стиля, объяснимые торопливостью, но оставил в первозданном виде все прочее, хотя мне и неловко за иные тонкоголосые пророчества и наивные суждения. Зато некоторыми моими прогнозами и оценками я горжусь, как поэт гордится метафорой, такой яркой и внезапной, что соперникам по джигитовке на Пегасе остается лишь завистливо цокать языками.

Мои ошибки, заблуждения, обольщения, которых достаточно в собранных интервью, происходят не от желания приспособиться к эпохе, а от стремления разобраться в том, «куда влечет нас рок событий». В сущности, тот путь, который за минувшие десятилетия проделал молодой «прогрессивный» прозаик, автор нашумевшей повести «ЧП районного масштаба», проделала и вся думающая часть нашего общества. Мы все изменились. Правда, одни это сделали, ища истину, другие – выискивая выгоду. С годами у меня, кстати, возникло мнение, что заблуждение – иногда самый короткий путь к правде.

Всякая беседа – плод совместного творчества интервьюируемого и интервьюера. А эта книга и вообще уникальна. У каждого человека, чья профессиональная деятельность стала информационным поводом, есть близкие по духу журналисты, обращающиеся к нему чаще, чем другие. Я не исключение. Впрочем, встречаются и такие журналисты, которые заранее не любят тебя, всячески окарикатуривают твои мысли, слова, поступки. Мне даже пришлось в одном сборнике интервью поместить два параллельных текста. Один из них – тот, что журналист А. Никонов опубликовал под видом беседы со мной, конечно, не завизировав, в «Новой газете», с которой после того случая пришлось разорвать всяческие отношения. А ведь я был автором «пилотного» номера этого издания, поддерживал товарищеские отношения с главным редактором Д. Муратовым. А второй текст – это то, что я говорил на самом деле. Как-то знакомый преподаватель факультета журналистики сообщил мне, что на примере этих двух интервью учит студентов, как ни в коем случае нельзя брать и готовить к печати интервью.

Но вернемся к честным, объективным и профессиональным журналистам. Так вот, мое информационно-творческое содружество с журналистской четой Любовью Моисеевой и Александром Гамовым, думаю, не имеет аналогов. Мы сотрудничаем более двадцати лет, в результате в «Комсомольской правде» появилось более полутора десятков бесед. Я хорошо помню, как мы познакомились с Александром Гамовым, самым известным журналистом президентского пула. Он приехал ко мне в Переделкино в самом конце 1995-го – поговорить о недавно вышедшем романе «Козленок в молоке». В тот период мои отношения с «Комсомолкой» переживали период охлаждения, даже отчуждения в связи с позицией тогдашнего главреда Владислава Фронина. Позже он перешел в «Российскую газету», и на ее страницах разгорелась моя полемика с вдовой Солженицына. Увы, от читателей был скрыт тот факт, что, по результатам голосования на сайте «Российской газеты», большинство читателей поддержало мою позицию, а не точку зрения Солженицыной. Подробнее о той громкой полемике 2014 года можно прочитать в моей книге «Левиафан и Либерафан».

Но тогда, в 1995-м, «Комсомолку» ненадолго возглавил Валерий Симонов, именно он, будучи еще заместителем главного, настаивал на публикации моих неудобных статей. Думаю, именно по его наводке в моей комнатке в доме творчества «Переделкино» и появился Александр Гамов. Живой, ироничный, он мне понравился сразу, особенно его лукаво-провокационные вопросы, свергающие автора с вершин самолюбования на грешную землю к людям. Подозреваю, подобные вопросики Гамов задает и Путину при первой же возможности. Интервью про козленка и амораловку прочитали тогда все.

А вскоре «Комсомолку» возглавил Владимир Сунгоркин, превративший газету, переживавшую сложные времена, особенно после пожара на улице Правды, в мощный информационный центр – с множеством интересных приложений, с блестящим Интернет-сайтом, со своим радио и даже телевидением. При этом Сунгоркин, что большая редкость, продолжал, активно работать как журналист и глубокий социально-политический аналитик. Так вот, большинство интервью, собранных в этой книге, – рождались как свободные беседы в студии и транслировались по радио «КП», затем видеозаписи выкладывались на сайте «Комсомолки». Как правило, беседовали со мной Александр Гамов и его жена Любовь Моисеева, напоминая при этом двух следователей, правда, в отличие от классической схемы, оба они были добрыми дознавателями. Но Александр отличался въедливой иронией, а Любовь сердечной пытливостью. В паре они работали виртуозно. Однако мы, люди XX века, понимали: эфир и интернет – это хорошо, даже прекрасно, но интервью канет в океане информации, если не положить его на бумагу, поэтому мы всегда готовили газетную версию беседы, рихтуя случайную невнятицу, сокращая необязательные длинноты и повторы. Часть легшей на бумагу беседы появлялась в «толстушке». Но в этой книге собраны полные, без изъятья, версии моих бесед с Любовью Моисеевой и Александром Гамовым почти за четверть века нашего сотрудничества. Возможно, в них есть неверные прогнозы, излишняя самоуверенность автора, несправедливые обиды и чрезмерные упреки в адрес деятелей политики и культуры, но ручаюсь, что правдобоязни вы в этой книге не найдете.

Юрий Поляков, лауреат премий Московского и Ленинского комсомола

Переделкино, ноябрь 2018