Kitabı oxu: «Печенье для любимой»

Zeynep Sahra

Kırmızı Kurabiye

First published by Ren Kitap Yayın Dağ. San. Tic. Ltd. Şti.

Russian translation rights arranged through Kalem Agency and Andrew Nurnberg Literary Agency.

© 2016 Zeynep Sahra

© Иван Александров, перевод, 2026

© Диана Бигаева, оформление, 2026

© ООО «Издательство АСТ», 2026

* * *

Читателям…

«Я всегда чувствую себя счастливым. Знаете, почему? Потому что я ничего не жду от других. Ожидания всегда приносят боль. Жизнь коротка. Так что любите свою жизнь. Будьте счастливы и продолжайте улыбаться. Живите только для себя и:

• Прежде чем говорить – слушайте,

• Прежде чем писать – думайте,

• Прежде чем тратить – зарабатывайте,

• Прежде чем молиться – прощайте,

• Прежде чем ранить – чувствуйте,

• Прежде чем ненавидеть – любите,

• Прежде чем сдаваться – боритесь,

• Прежде чем умереть – живите.

Такова жизнь. Чувствуйте ее, проживайте ее и наслаждайтесь ею».

У. Ш.¹

«Человек любит того, чья рана – такая же, как у него…»

Уильям Шекспир²

Глава 1. Печенье

– Не понимаю, почему мы не можем просто прийти в консульство и пожениться?

Я вынула ключ из замка. Эмир ворчал все время, пока мы шли до моей квартиры. Хотя, пожалуй, «ныл» – более точное слово.

– «Бонджорно³! Мы два безумно влюбленных человека, и мы хотим пожениться. Капиш?⁴» Вот и все! От нас больше ничего не требуется!

Я бросила свою сумочку с ключами на диван. Эмир определенно не собирался прекращать зудеть.

– Ты сказала, что мы пойдем после завтрака. Я съел целый поднос тех яблочных пирогов. Да, они были восхитительны, но сладостей под грозным взглядом синьоры Анджелы ранним утром недостаточно, чтобы унять мое желание жениться. – Он положил руку на живот. – И кстати, моему желудку они тоже особой пользы не принесли.

Я повернулась к нему и приблизила свое лицо к его:

– Потому что «и сладчайший мед нам от избытка сладости противен»⁵, – прошептала я и отстранилась. – И кстати, сообщаю тебе в двадцатый раз: в Вероне никто, кроме тебя, не говорит «капиш».

Эмир надулся. Он понимал, что я пытаюсь сменить тему:

– Ты сказала, что мы поженимся сегодня, Джульетта.

Я сжала губы, чтобы не улыбнуться. С первой же встречи я была его Джульеттой. А он, хоть я сопротивлялась долго, со временем стал моим избалованным Ромео. То, что я сначала считала просто безобидными шутками, пустило в моем сердце такие корни, что я в итоге приняла наши роли. Мы были уже не просто Сахрой и Эмиром – мы были Ромео и Джульеттой.

Его ярко-голубые глаза по-прежнему выглядели невинно, как у ребенка. Подавляя желание коснуться его милого лица, я состроила высокомерную мину:

– Да, я сказала, что мы можем пожениться сегодня, но я уже передумала. Мне кажется, ты мог бы еще раз попросить моей руки у синьора Лоренцо за чашкой хорошего турецкого кофе. Капиш?

Красивое лицо Эмира подозрительно сморщилось:

– Ты шутишь, да?

Я на самом деле шутила. Но, когда эти слова слетели с моих губ, я почувствовала ком в горле. А вдруг я действительно этого не хочу? Я покачала головой:

– То, что я не в Чыкмазе, не значит, что я забыла его правила, дорогой Ромео.

Да, я больше не жила в своем безопасном стамбульском районе, в Чыкмазе. Я буквально уехала на край света ради любви. В Верону… Город Ромео и Джульетты. Наш город…

Технически я уже была выпускницей медицинского факультета. Оставалось всего несколько месяцев до официального вручения диплома, а я тянула время, не желая выходить за любимого человека в своей веронской квартире. Я определенно хотела за него замуж, но между нами лежали почти пять лет… Именно столько лет мы не виделись.

Если бы я могла объяснить причину этой разлуки!.. Но ее не было. Подозрения, которые когда-то разлучили нас, уже давно стерлись из моего сердца и разума. Они были убраны в коробку, как детские воспоминания, и отправлены на пыльную полку. И меня совершенно не беспокоили.

Однако именно Эмир невольно оставил между нами эти долгие пять лет.

Теперь, когда мое сердце было переполнено им, он настойчиво подгонял меня зажить под общей фамилией. А для меня оставаться Джульеттой было более чем достаточно – я никогда и не помышляла о том, чтобы стать женой Эмира Ханзаде. Значение имел сам этот красавец передо мной. Эмир. Мой Ромео. Моя головная боль. Но сам он почему-то считал брак важным. И даже очень.

Когда его красивые губы еще сильнее надулись, я не смогла сдержать улыбку. Прикоснулась ладонями к его лицу. Взгляд голубых глаз встретился с моим, и я улыбнулась шире. Он был точь-в-точь как капризный мальчишка. Я оставила легкий поцелуй на его щеке и отстранилась:

– Солнце взошло всего несколько часов назад, Эмир. Я выйду за тебя замуж, но не в платье, которое носила весь вчерашний день.

Я весело подпрыгнула на месте, приподняла ногу и скинула по очереди свои туфли на каблуках. Перебросив волосы на одно плечо, потянулась к молнии на своем красном платье:

– Пока я переодеваюсь к свадьбе, ты можешь принять душ. Я хочу, чтобы мой будущий муж пах итальянским шампунем, когда мы будем произносить клятвы.

Прежде чем я поняла, что происходит, Эмир резко развернул меня к себе. Я даже руки не успела опустить. Обхватив мою талию, он развратно ухмыльнулся:

– Я могу остаться с тобой. Мало ли, с платьем что-то пойдет не так. – Он быстро окинул меня взглядом. – Например, ты можешь запутаться в подоле и упасть.

Его горячее тело излучало энергию, которую было невозможно игнорировать. Но пришлось. Во-первых, я должна была дождаться свадьбы, как приличная девушка, а во-вторых, я знала, что глубокому порезу на его животе нужно время, чтобы зажить. Эмир сказал, что получил эту рану, когда гнался за карманником. И все из-за какого-то фотоаппарата! Ну что за ненормальный!

Я опустила руки и решительно пихнула его в грудь:

– Иди в душ, Ханзаде!

Попятившись на несколько шагов, он окинул меня озорным взглядом. Поднял пальцы к воротнику рубашки. Голубые глаза были прикованы ко мне. Эмир принялся расстегивать пуговицы, наблюдая за мной. Я старалась не поддаваться тому влиянию, которое оказывал на меня вид его постепенно обнажающихся напряженных грудных мышц. Но, когда появились кубики пресса, я уже не могла отвести взгляд. Губы Эмира искривились. Он стянул рубашку и швырнул на диван поверх моей сумки:

– Скажешь это «красавчикам» лично?

Эмир называл так свои кубики. Звучало странно, но выглядели они и вправду впечатляюще – в чем я, конечно, никогда не призналась бы ему. Вместо этого я собрала остатки самообладания и непререкаемым тоном велела:

– В душ! – Мой взгляд на секунду скользнул по его пострадавшему животу. Повязка придавала Эмиру еще более опасный вид. Я прикусила нижнюю губу и нервно добавила: – Немедленно!

Сначала он громко хихикнул, затем скривил губы с озорным видом:

 
– Позволь остаться мне…⁶
 

Я не собиралась поддаваться его милым уловкам. И ответила ему же его же оружием, добавив в голос драматичности:

 
– Прости, прости. Прощанье в час разлуки
Несет с собою столько сладкой муки,
Что до утра бы мог прощаться я⁷.
 

Эмир обычно говорил это, когда поутру подвозил студенток в общежитие. В его лексиконе эта строфа была предназначена для того, чтобы отвязаться от девушки. По его взгляду я видела, что он тоже это помнит.

И все же он улыбнулся. Его не волновало, что против него используют его же собственные трюки.

 
– Когда б не радости великой зов,
С тобой я век остаться бы готов⁸.
 

Направляясь в ванную, он решил добавить драмы и, воздев руки, с преувеличенным пафосом продекламировал:

 
– Остаться легче мне – уйти нет воли.
Привет, о смерть! Джульетта хочет так⁹.
 

Закончив свою сцену, Эмир с ухмылкой закрыл дверь ванной, а я не стала сдерживать смех. Могу поспорить, после свадьбы «красавчики» будут сильно отвлекать меня от дел. Я прогнала эту восхитительную картину из головы не без удовлетворения: в будущем мне не на что будет жаловаться.

Отодвинув тонкий тюль на балконном окне, я распахнула двустворчатую дверь настежь и вышла на балкон. Оранжевое солнце, поднимавшееся в небе, щедро дарило свой свет оживающим улицам. Италия прекрасна в любое время года, но летом она особенно сказочна – пусть даже моя маленькая квартирка с видом на крошечную площадь слишком легко напитывалась веронской жарой.

Теплый ветерок овеял кожу, и я снова зашла внутрь, расстегивая молнию на платье. Подойдя к шкафу, окинула взглядом свои наряды.

Что, вообще, надевают, когда идут под венец?

Белое, ясное дело. Но из четырех вещей этого цвета две были моими врачебными халатами – они сразу выбыли из конкурса. Из оставшихся белых одно было простым платьем с плиссированной юбкой. У другого были пышные оборки на груди, талии и подоле. Я купила его для танцевальных курсов, на которые меня записала Наз. После трех занятий я поняла, что мадемуазель Наз просто-напросто охотилась за симпатичным преподавателем, и вернулась домой с распухшими пальцами ног, пока она уходила под руку с итальянским танцором.

Наз была моей единственной подругой в Вероне. Выросшая в Германии турчанка, она впитала черты обеих наций. Трудолюбивая, честная, смелая и совершенно безумная. Снимая с вешалки белое платье, которое она мне навязала, я признала, что у нее хороший вкус.

Примеряя платье с оборками перед зеркалом, я улыбнулась. Да, в таком невеста может выглядеть вполне неплохо. В конце концов, женихом будет Эмир, а рядом с Эмиром ничто не может выглядеть плохо. Прислушавшись к шуму льющейся в ванной воды, я улыбнулась еще шире и в предвкушении прикусила нижнюю губу. Даже воображать Эмира в чем-то похожем на свадебный костюм, уже волновало. Его красота не была относительной. Женщины замечали его в любой точке мира. Желая выглядеть ему под стать, я быстро оделась.

Покрутившись перед зеркалом, я довольно кивнула сама себе. Это платье определенно сойдет за свадебное. Да и гостей будет немного. Вообще-то, никого. Совсем никого…

Внезапно я поникла. Энтузиазм без следа растворился в теплом воздухе. Рядом не будет людей, которых я люблю…

Наз и синьор Лоренцо, в чью закусочную я ходила каждый день, конечно, будут. Еще я приглашу синьору Анджелу, владелицу пекарни в нашем доме. Может, пара кузенов синьора Лоренцо тоже придут… Но… Со мной не будет тех, кто действительно знал меня, кто жил вместе со мной, кто меня вырастил, кто помнил мое прошлое, кто знал не только Джульетту, но и Сахру. Ни мамы, ни папы, ни Эрвы, ни Дамлы, ни Су, ни Мине-аблы, ни кого-то еще из Чыкмаза… Никто из них не увидит меня в этом белом платье.

Подняв голову, я посмотрела на фотографии родителей на площади нашего района, с улыбкой держащих меня, маленькую, за руки, и Эрвы, занявшие свое место среди билетов на «Ромео и Джульетту», украшавших мою стену. И, не думая о том, что оборки платья помнутся, опустилась на край кровати.

Мое улетучившееся воодушевление тихо вытекало через открытую балконную дверь на улицы Вероны. Я повернулась к зеркалу. Зачем мы вообще так торопимся? Эмир сказал, что не хочет ждать ни секунды из-за лет, проведенных врозь. В каком-то смысле он прав, но теперь-то мы нашли друг друга. Разве может кто-то встать между нами, когда мы так крепко держим друг друга? Неужели он все еще беспокоится о детских чувствах, которые я оставила в Чыкмазе годы назад? Неужели волнуется из-за того, кого я оставила там?

Я подумала об этом человеке.

Об Ахмете…

Прошли годы с тех пор, как он последний раз приходил мне на ум. Я непроизвольно улыбнулась воспоминаниям, всплывшим в памяти. Я выросла с ним. Бегала с ним, падала с ним, разбивала с ним колени. С ним мои ссадины покрывались коркой. Ахмет был первым, кто пробудил мое сердце. Ему принадлежали те невинные чувства, которые теперь казались мне такими далекими, будто целая вечность прошла. Но это и все. С ним было не так, как с Эмиром. Эмир был другим… Совсем. Рядом с Эмиром я становилась самой красивой женщиной на свете. Самой умной, самой привлекательной, самой веселой, самой влюбленной…

С Эмиром я нашла себя. С Эмиром все мои раны зажили. С Эмиром я была в безопасности – настолько, что больше никто никогда не мог причинить мне боль. С Эмиром я была достаточно храброй, чтобы не бояться никакой боли. И Эмир знал это.

Или нет? Неужто его не убедили подаренный им стетоскоп, висящий на моей стене; билеты на каждый спектакль, который я смотрела будто с ним; все эти вечера, что я ждала его в саду Джульетты? Неужели ему действительно требовался чернильный штамп, чтобы убедиться, что я люблю его?

Поглядев на свое отражение в зеркале, я заметила, что хмурюсь. В моих синих глазах хаотично мелькали мысли. Я снова окинула взглядом платье. Оно больше не казалось таким подходящим, как минуту назад, а снова превратилось в обычное белое платье.

Что плохого в том, чтобы отложить свадьбу на несколько дней? Я могла бы купить новое платье. Пусть скромное, зато настоящее свадебное. Я подняла голову. Задумалась глубже. Я могу закончить с формальностями в клинике Вероны за пару дней и уехать в Стамбул, в Чыкмаз. Могу поставить ту же подпись, когда рядом будут любимые люди. Почему Эмир так настаивает на том, чтобы делать все немедленно?

Мои мысли прервал стук в дверь – пришлось усилием воли усмирить бурю в голове. Из ванной все еще доносился звук воды. Медленно встав, я спокойно подошла к деревянной двери. Посмотрела в глазок, но никого не увидела. Наверное, послышалось. Я уже собиралась уйти, когда в дверь еще раз тихо постучали. Я снова посмотрела в глазок – по-прежнему никого. Нахмурившись, я осторожно приоткрыла дверь.

– Ола, сеньора! – послышался тонкий голосок.

Распахнув дверь шире, я увидела стоящую передо мной девочку, такую же тоненькую, как и ее голос. Мои нахмуренные брови мгновенно разгладились: девочка была невероятно милой… Рыжевато-каштановые короткие волосы, круглые темно-синие глаза, маленький нос и жемчужные зубки, которые сверкали, когда она улыбалась. В своем белом платьице она выглядела как настоящий ангелочек.

– Ола… – ответила я.

Это был испанский. В нашем районе часто селились семьи туристов – видимо, малышка была одной из них. Обычно они не стеснялись стучаться в двери, чтобы продать печенье или что-то подобное. Я тепло улыбнулась ей.

– Ты продаешь печенье? – спросила я по-английски.

Она покачала головой, и ее рыжие волосы заколыхались вокруг щек:

– Нет, мэм, я люблю печенье слишком сильно, чтобы его продавать.

Я невольно улыбнулась. В ее английском слышался легкий акцент, но девочка выговаривала слова очень правильно, а сам тон ее голоса согревал душу.

– Значит, ты очень любишь печенье? – Мне захотелось поболтать с ней. Она прямодушно кивнула. – Знаешь, я в детстве тоже очень любила круассаны. Думала, что ничего вкуснее на свете не бывает.

Малышка на секунду задумалась:

– А что случилось потом?

– Потом я однажды нашла кое-что, что полюбила еще сильнее. И с того дня больше не ела круассанов.

Ее глазки стали такими круглыми, что мне пришлось сжать губы, чтобы не рассмеяться. Личико девочки погрустнело, и я, не выдержав, поспешно добавила:

– Но у тебя все может быть иначе.

Она снова задумалась на пару секунд, потом повернулась ко мне с видом мудреца:

– Мой папа говорил: «Если найдешь что-то, что полюбишь по-настоящему, не выпускай это из рук никогда, потому что большинство людей тратят всю жизнь, пытаясь это найти». Поэтому, думаю, я буду любить печенье вечно.

Я улыбнулась, впечатленная:

– Твой папа, видимо, знает толк в жизни.

Девчушка гордо улыбнулась. Несмотря на то что говорила она с подчеркнутой взрослой серьезностью, ей вряд ли могло быть больше четырех – пяти лет. Она смотрела на меня так тепло, будто давняя знакомая. Так что, вместо того чтобы спросить, зачем она пришла, я поинтересовалась:

– Как тебя зовут?

Девочка покачалась на месте, придерживая подол платья.

– Роза, – сказала она, выделяя звук «р».

Я улыбнулась. Собиралась сказать, что это прекрасное имя, но в этот момент дверь ванной открылась. Я рефлекторно повернула голову. В прихожую вышел Эмир с обернутым вокруг талии полотенцем, пытаясь другой рукой высушить мокрые волосы. Капли воды стекали по его коже, и он со своими «красавчиками» выглядел настолько эффектно, что мне захотелось прикусить губу. Картина прекраснее самой Вероны.

Когда ярко-голубые глаза Эмира встретились с моими, его губы растянулись в озорной ухмылке. И мир разом превратился в куда более чудесное место. Все мои вопросы исчезли. Все сомнения, все противоречия растворились. Я должна выйти за него замуж. Все остальное не имеет значения. Как и все вокруг, мое белое платье снова обрело прежнюю красоту, сделавшись свадебным. Как я и говорила – рядом с Эмиром все становится прекраснее.

Я и забыла о присутствии девочки. До того самого момента, когда та вдруг влетела в приоткрытую дверь и, бросившись на шею моему будущему мужу, закричала:

– ПАПА!

Глава 2. Семьдесят секунд

– Папа! Папа!

Маленькая девочка тянула Эмира вниз, цепляясь за его шею.

Мне послышалось? Только что этот ребенок, продающий печенье, назвал Эмира папой – и по-турецки?

Я несколько раз сглотнула, пытаясь осмыслить происходящее. Безуспешно. Это было за пределами моего понимания. Может, в испанском слово «папа» означает что-то другое?

Эмир, пытаясь освободиться от маленьких ручек, уставился на меня.

– Сахра… я могу объяснить, – сказал он, подавляя панику.

Мое дыхание перехватило от ужаса.

Сахра.

Он редко называл меня по имени. Вспомнив последние разы, когда он это делал, я сжалась от страха. Однажды он назвал меня Сахрой, и тогда я чудом выжила после аварии, пролежав неделю в коме. А в последний раз, когда он произнес мое имя – много лет назад, – он бросил меня одну…

Я ухватилась за деревянную дверь. Эмир взял девочку за руку и повернулся ко мне:

– Сахра, послушай.

Не закрывая дверь, я зажмурилась и сжала зубы. Ненавижу свое имя.

– Эмир… Эта девочка… Она твоя?

Эмир оцепенело смотрел на меня. Когда его губы разомкнулись, девочка радостно выпалила:

– Да-а-а, он мой папа!

Эмир в ужасе бросил на нее взгляд:

– Роза!

Девочка зажала рот, словно ляпнула что-то не то, посмотрела Эмиру в глаза и прошептала:

– Прости, папа.

У меня закружилась голова. Этого просто не могло быть.

– Роза, пожалуйста, ни слова больше! – резко сказал Эмир.

Каждое его слово окончательно разбивало мои надежды. У него есть дочь. Меня начало тошнить. Я прижала руку к животу.

У него есть дочь!

Пошатываясь, я заставила себя пройти в комнату. Эмир шагнул за мной:

– Сахра…

Когда он протянул руку, я резко отгородилась жестом. Не хотела, чтобы он прикасался ко мне. Рухнула в кресло.

– Сахра.

Я зажмурилась от боли. Было действительно больно. Я не хотела, чтобы он произносил мое имя. Не из его уст. Не так. Я не могла быть Сахрой для него.

– Сах…

– Замолчи, Эмир, замолчи! – яростно крикнула я, беспорядочно замахав руками. – Мне нужно несколько секунд тишины, чтобы переварить информацию! Так что, пожалуйста, заткнись и перестань твердить мое имя!

В страхе и беспокойстве он отпрянул. Девочка прижалась к его ноге, словно ища защиты. Эмир инстинктивно погладил ее по волосам.

Я не могла смотреть на это. Вжала ладони в кресло, опустила голову. Этого просто не могло происходить!

Белое платье на мне должно было стать свадебным. Но теперь оно казалось таким же неуместным, как саван. Ничем не отличалось от холодной, безжизненной простыни, которой накрывают вещи в опустевшем доме.

Не знаю, сколько я просидела с закрытыми глазами, когда до меня донесся тоненький голосок:

– Она уснула, папа?

– Тссс, – прошептал Эмир.

Я открыла глаза. Под моим злым взглядом оба они вздрогнули, будто увидели голодного льва в клетке.

– У тебя есть семьдесят секунд, Ханзаде, – прошипела я, стиснув зубы.

Эмир взглянул на девочку, прижавшуюся к его ногам, затем снова на меня. Поморщился:

– Не уверен, что уложусь.

– Шестьдесят!

Он поднял руки в знак капитуляции. Маленькая девочка скопировала его жест.

– Ладно! Ладно, я начинаю.

Я откинулась в кресло и приготовилась слушать, боясь того, что услышу.

Глава 3. Рыжая

ЭМИР

– А ну-ка вернись!

Черт возьми!

– Остановите этого пацана!

Как сказать «стой» по-испански?

– Эй, espera! Detente! Stop! ALTO! Стой, черт тебя дери, стой!

Вот самое важное, что нужно знать о Мадриде: БЕРЕГИТЕСЬ КАРМАННИКОВ!

Я уже запыхался, пытаясь догнать мальчишку, несшегося в нескольких метрах впереди. Было раннее утро. Жарко. В Испании всегда жарко. Но если вы решите исследовать улицы испанского города в погоне за мелким воришкой, стырившим ваш фотоаппарат, будьте готовы очутиться в настоящем аду.

Мы значительно удалились от площади. Я уже не бежал, а едва волочил ноги, и толпа вокруг заметно поредела. Легкие горели от боли. Упершись руками в колени, я попытался перевести дух и выругался вслух. Снова. И снова! Я не мог потерять этот фотоаппарат!

Последнее проклятие я адресовал небу, а затем, заметив испуганные взгляды японских туристов, проходивших мимо, взял себя в руки. Я так злился, что готов был опрокинуть ближайший мусорный бак, отпинать его и даже попрыгать сверху. Но нет. Даже в глубине лабиринта из мадридских улиц подходящего бака видно не было.

Я приехал в Испанию почти десять месяцев назад. Первой остановкой была Барселона, где я провел три сказочных, насыщенных месяца. Мне очень полюбился этот город – стоило бы пожить там еще немного перед Вероной. В Мадриде я не нашел того живого, теплого, волшебного ощущения, которое создал Гауди. А вот неприятностям, судя по всему, найти меня не составило труда.

Я искал этого пацана несколько часов. Теперь я уже не бежал, а шел широкими шагами, бормоча ругательства. Я не мог остаться без своего фотоаппарата! На площади Пуэрта-дель-Соль я остановился у фонтана всего на секунду, чтобы достать что-то из рюкзака, и в этот-то момент мальчишка и выхватил фотоаппарат.

Я пронесся мимо бронзовой статуи как молния, наступил на красную нулевую отметку, чуть не сбил нескольких девушек, позировавших для фото, лишь бы не упустить воришку из виду. Когда он нырнул в рынок Меркадо-де-Сан-Мигель, который был полон народу даже ранним утром, мою грудь сдавило не только от бега, но и от страха. Только не потерять фотоаппарат! Еще не сейчас…

По выражению лица полицейского, которому я сообщил о краже, я понял, что вряд ли снова увижу этого пацана. Но я продолжал искать. Я пробежал всю площадь Пласа-Майор, кружил вокруг Королевского дворца, прошел мимо огромного собора Альмудена – казалось, я устроил себе экскурсию по Мадриду без гида. Бессмысленно, но впечатляюще…

К тому времени, как я окончательно выбился из сил, я очутился уже далеко в верхней части города. Толпа осталась позади. Я чувствовал, как капли пота стекают по шее на спину. Даже тонкая белая футболка стала тяжелой, и я жалел, что не подстриг бороду на прошлой неделе. Пришлось остановиться. Рюкзак давил на поясницу. Ноги подкашивались. Кружилась голова, а в горле пересохло. Еще не было и полудня, но солнце уже палило.

Я вздохнул, щурясь. Не забирай его у меня. Я еще не готов…

Прислонившись к стене, я закрыл глаза и попытался отдышаться, подавляя бунт внутри. Я все-таки потерял его…

Когда я наконец открыл глаза, грудь горела. Я повернул голову к зданию, обнесенному стеной, у которой я стоял. Это оказалась небольшая старинная церковь. Подняв голову, я устало выдохнул, глядя на каменную постройку с большим колоколом. Я даже подумал, не помолиться ли богу чужой религии, – лишь бы вернуть фотоаппарат. Я не мог лишиться его! Точнее, не был готов лишиться того, что было внутри…

Рядом с церковью стояло такое же очаровательное каменное здание. Я вытер лоб. И инстинктивно заставил себя двинуться туда.

Во дворе ждали несколько роскошных черных автомобилей. По мере приближения ко входу в церковь я услышал гул толпы за закрытой дверью. Видимо, вот-вот должны были сыграть свадьбу. Если церемония здесь, то и угощение должно быть где-то рядом. С пересохшими губами и пустым желудком вдобавок к усталости, я не отказался бы перехватить что-нибудь.

Это было одно из моих любимых занятий в Европе – заглядывать на свадебный фуршет. Вероятно, пристройка рядом с церковью отведена для гостей, и внутри должно было быть полно еды. Как бедуин, мечтающий о воде в пустыне, я представил себе восхитительные испанские блюда, и тут же мой желудок заурчал.

Надежда подкрепиться оживила мои истомленные мышцы. У меня были деньги, но я старался не лезть в карман без крайней необходимости. Поскольку я подозревал, что отец отслеживает все транзакции по моей карте, с тех пор как закончились наличные, которые я прихватил с собой в начале путешествия, я жил за счет продажи фотографий. Причем «жил» – это громко сказано. В городах, где я останавливался на пару дней, это означало найти еду, безопасное место для сна и, если повезет, душ. И пока что, за исключением нескольких мелких неурядиц, я справлялся неплохо.

Я прошел через деревянную дверь и двинулся вдоль каменной стены по темному коридору. Коридор закончился огромным залом. Между бесчисленных столов сновали мужчины в белых рубашках и бордовых жилетках, громко разговаривая на испанском.

Некоторые столы были уже накрыты, другие еще только застилали скатертями. Официанты таскали туда-сюда стулья. Один из них задел мое плечо, но я не ждал извинений: если я правильно разобрал, то человек в жилетке, которая еле сходилась на нем, угрожал официанту воткнуть стул в одно место, если тот поставит его не туда. Учитывая габариты угрожающего, это звучало вполне реалистично.

Воспользовавшись суматохой, я незаметно проскользнул в боковой коридор и нашел кухню. Бесчисленные подносы с восхитительными закусками уже подготовили к подаче. Некоторые я уже пробовал на улицах Мадрида. Тапас, пинчос, чуррос и множество других красочных блюд, названия которых я не мог запомнить (большинство заканчивались на «с»), были тут повсюду.

Не в силах противостоять первобытному инстинкту, я потянулся к одному из подносов. Я даже не понял, что именно положил в рот, но это было невероятно вкусно. Один кусок, еще один… Я поставил рюкзак на пол и, потеряв голову, успел проглотить пару порций, когда громкий голос ударил мне в спину:

– Что-то не так, приятель?

Похоже, этим «приятелем» был я. Я обернулся. Черт! Из всех присутствующих меня должен был застукать именно этот здоровяк, расставляющий стулья?! Имелась вероятность, что, как только он поймет, чем я тут занят, как мои самые уязвимые места окажутся под угрозой.

Он нахмурился, не дав мне открыть рот:

– Ты тот парень, которого прислал Ривера?

Я лишь кивнул. Я был готов на все, лишь бы избежать его гнева.

– На этом подносе не хватает нескольких штук, вычту из счета. И где, черт возьми, торт? Ты его привез или мне послать кого-то из наших?

Здоровяк говорил так быстро, что мне пришлось догадываться о значении некоторых слов. Вместо ответа я лишь покачал головой – мол, не знаю. Он громко выругался.

– У меня и так людей не хватает! Ублюдок вообще понимает, чья это свадьба? Если Ривера оставил торт на последний момент, пусть сам его и привозит. Иди забери и привези!

Я закивал было, но потом остановился. Что я делаю? Само собой, хотелось бы выбраться из этой кухни целым и невредимым, но я дал себе слово постараться не лгать. И по крайней мере последние несколько лет прикладывал усилия к тому, чтобы держать данные себе обещания. Может, сказать правду?

Громкий голос здоровяка подстегнул меня:

– Ты понял задание?

Его мускулистые руки внушали нешуточный страх.

– Эм… у меня нет машины, – пробормотал я.

Мой испанский был ужасен, но толстяку было все равно. Видимо, у него хватало работников, не знавших языка.

– Болван! Лови! – Он швырнул что-то в меня, и я поймал предмет на лету. – И учти: я жду, что и торт, и моя тачка останутся в идеальном состоянии.

Я поспешно кивнул, но с места не двинулся. Где, вообще, находится этот торт?

– ¡Vamos! ¡Vamos!¹⁰ – Тип хлопнул в ладоши, и я рванул с места, как стартующий спортсмен.

Ложь в святом месте – но меня вынудили. Я уже почти выскользнул из кухни, схватив рюкзак, как здоровяк ухватил меня за плечо. Его пальцы были твердыми, как железо:

– Скажи своему идиоту-боссу, пусть не забывает, чей сегодня праздник!

Я снова кивнул. Жестами я изъяснялся на испанском лучше, чем голосом.

Во дворе церкви я с первой же попытки определил, к какой из машин подойдет данный мне ключ. Я еще в Бразилии выяснил, что общепит – не самая прибыльная сфера.

Забравшись в старенький белый автомобиль, я вдруг улыбнулся, осознав, что только что произошло. Теперь у меня была машина! Я мог искать того воришку на этой развалюхе. Когда бензин кончится – оставлю ее на площади. Пока этот здоровяк будет вставлять изготовителю тортов что-то куда не следует, я уже буду на пути к следующему пункту. Отличный план, Эмир Ханзаде! Приятно осознавать, что мой мозг еще работает.

Опустив окно, я выпустил наружу спертый раскаленный воздух. И, настроившись продолжить погоню за воришкой, завел машину, насвистывая себе под нос.

Но едва я выехал со двора церкви, как на заднем сиденье что-то зашевелилось. Я так и подскочил. Бросил взгляд в зеркало и увидел рыжие волосы.

– Ты кто такая?

Сидящая сзади женщина проигнорировала мой акцент и протянула в мою сторону руку с зажатой в ней толстой пачкой денег. Я нахмурился, замедляя ход, намереваясь остановиться.

– No hagas preguntas y sigue conduciendo! Saldré del auto en un lugar seguro¹¹.

Я почти падаю в обморок от голода, и тут передо мной появляется зал с едой, потом нелепым образом я становлюсь владельцем машины, а теперь какая-то странная рыжая женщина сует мне кучу денег. Я скривился, глянув в окно на небеса. Неужто полоса неудач заканчивается?

Женщина прервала мой внутренний монолог, повторив фразу. Она тяжело дышала. Я несколько месяцев жил в Барселоне в доме старого учителя, так что мой испанский был не так уж плох. Но эта рыжая так виртуозно выговаривала слова, что я не был уверен, правильно ли ее понимаю, – чудеса в моей жизни пока не распространялись на лингвистику.

– Э-э-э… минуту… эм… а, ладно. Puede hablar más despacio, por favor?¹² – сказал я, не особо уверенный в грамматике.

Женщина опустила руку с деньгами на колени. Она явно удивилась. Карие глаза прищурились, внимательнее разглядывая мое лицо в зеркале.

– Ты турок?

Еще одно чудо! Не я заговорил на ее языке – она говорит на моем!

– Ты знаешь турецкий? – растерянно спросил я.

Она сначала приоткрыла рот, но затем оглянулась на церковь. Поспешно снова подняла деньги и на этот раз, не дожидаясь ответа, швырнула пачку на переднее сиденье:

– Давай вези уже!

Я невольно нажал на газ:

– Ладно, ладно. Ты очень требовательна для попутчицы.