Kitabı oxu: «Убийство по-соседски»

© Зимфира Алексеевна Павлова, 2018

ISBN 978-5-4490-9586-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Читателям

Даже и не надейтесь выдумывать всякую чушь, что существуют реальные прототипы действующих в книге лиц. Хотя в каждом из них есть частица каждого из нас и в этом тоже можете не сомневаться. А можете сомневаться. К стати и мнения и высказывания героев этой книги, ни мне, ни Вам разделять не обязательно, это Вы и сами знаете.

Автор.

Посвящаю русскому миллиардеру Потанину в расчете на материальную ответную благодарность. Или блин я пролетела? Может Абрамовичу надо было посвятить? Или Прохорову?

Я с Удовольствием.

Убийство по-соседски

Глава 1

Начиная с утра в дежурной части городского отдела беспрерывно звонил телефон. Оперативный дежурный по горотделу Чигиринский уйти на обед не смог и сейчас с надеждой ждал, что его подменят часа в три-четыре. Вечером можно будет перебиться чайком с бутербродами, а сейчас хотелось борща, горячего со сметаной. Глубокую, большую тарелку. Чигиринский сглотнул слюну и снова поднял телефонную трубку.

– Городской отдел полиции, дежурный по горотделу Чигиринский, слушаю Вас.

– Это полиция?

– Да, я слушаю, что у Вас случилось?

– Слушаете?

– Да!

– Вы знаете, у меня собачка моя пропала, моя собачка, Мура! Я с ней с утра вышла погулять, зашла в магазин за хлебом, вышла, а её нету. Я её звала, искала, о ё-ей, везде, везде, везде искала, ох, ох! Нету, нету нигде, нигде! Помогите мне, найдите, она беленькая, маленькая, её зовут Мура.

– Успокойтесь гражданочка, не плачьте. Мне жаль, что Ваша Мура потерялась, но нельзя же так рыдать и расстраиваться. Ваша собачка вполне может быть найдется. Вы время не теряйте, а сейчас же идите и расклейте везде объявления, опишите в них Вашу собачку и вам вполне может быть её вернут. Ещё и по телевизору в бегущей строке разместите объявление.

– Пенсия кончилась, пойду денег поищу взаймы, кредит возьму, сделаю!

– Вот и хорошо, до свидания!

– Спасибо Вам.

Майор повесил трубку и глубоко вздохнул. У каждого свое горе. Листавший журнал регистрации сообщений, молодой крепкий выпускник высшей школы полиции, чернявый увалень Яблоков сказал с улыбкой:

– Ха! Ну что, Василич, мышей не ловишь, собак не ищешь?

– Ну не говори, Коля, сейчас все брошу и начну искать по городу пропавших мышей и собачек! Может тебя послать? Но знаешь, у меня у самого пес пропал. Двенадцать лет с нами прожил, а потом он ушел – и пропал. Говорят, хорошая собака дома не умирает, а уходит умирать куда-нибудь, если есть по близости лес, то уходят в лес. А мне ведь и сон про него снился, что он живет в лесу, но душой. Не веришь? Нет, мы ведь всей семьей, стыдно сказать, плакали, рыдали прямо, ждали нашего песика. Тосковали, надеялись, что может ещё вернется, найдется наш умница. И сейчас душа болит, как вспомню его. Эх! Ладно…

Коля Яблоков посмотрел на Чигиринского с сочувствием.

– Я, Василич, все понимаю, но надо же и людям понимать, что именно полиция должна делать, а что-нет. Я бы может тоже вместо того, чтобы искать, кто ночью дверь у хлебного ларька расхреначил, лучше бы кошечек с дерева снимал.

– Тоже мне, Айс Вентура, дед Мазай Кошачий, проворчал голодный Чигиринский.

– Ага Айс Вентура! У нас сейчас вообще-то тот ещё народ пошел. Современный дед Мазай не зайцев на лодке спасает, а звонит подряд всем службам и права качает, орет, требует чтобы мы все дружно кинулись в лодки и рванули немедленно на спасение зайцев.

Чигиринский обреченно кивнул.

– Да, деды и бабки сейчас очень нервны. Орут, вопят, требуют, критикуют. Борются, одним словом.

– Я, Василич, буду дедом спокойным, обещаю, – заявил с улыбкой Яблоков.

– Ну-ну, доживи еще до деда с такой работой. Я Вот до пенсии жду – не дождусь дожить два года. Сегодня у меня «зоологический день». То козу из сарая в частном секторе увели, то собачку искать просят.

Стеклянная дверь с надписью «Дежурная часть» с грохотом отворилась и в помещение ворвалась довольно не молодая, но крепкая, энергичная мадам, похожая по напористости на директрису средней школы. Мадам с порога властно и яростно спросила, обращаясь с майору.

– Где котик?

– Какой котик?

– Вася!

– Уважаемая, с чего вы взяли, что мы должны знать, где ваш котик! Еще и котиками мы заниматься должны! Должны знать, где он шастает.

– Ха! – Только и сказал Коля Яблоков.

– Да Вы же сами забрали его, бедного, когда он сидел на лавочке под окном!

– Кто забрал? Я забрал? Ошеломленно спросил Чигиринский.

– Ну нет, не вы конкретно, а ваши коллеги. Целая машина полицейских в форме приехала за Васей. Ткнули ему в нос какую-то бумагу и заставили прочитать.

– Ха! Вот так да-а-а! И что, Ваш котик его прочитал? – с иронией спросил молодой оперативник.

– Конечно, молодой человек. Прочитал. Как никак у него высшее образование. Вас удивляет, что он умеет читать?

– Таааак! – протянул Чигиринский.

– Действительно, Ха! Где же это, дорогая гражданочка, в наше время котам высшее образование дают? Конечно, сейчас институтов развелось, как нерезаных собак, и дают кому не попадя дипломы направо и налево, только плати, но чтобы котам! Ну вообще!

– Не котам, товарищ майор, а котикам! – гордо сказала дама!

– Бабуля, какая разница, котам или котикам! – вкрадчиво заговорил Яблоков, который подумал, что старая дама явно не в себе, а таких обращается не мало.

– А такая разница молодой человек, что мой зять не кот, а котик! Котик.

– Мои соболезнования вашей дочери, мадам, – с сочувствием к сумасшедшей тетке произнес Яблоков.

– Еще раз повторяю, – повысил голос голодный Чигиринский. Не знаю я никаких ни котов ни котиков. С людьми некогда разбираться, черт его дери!

– Вот так! А мой зять для вас значит уже не человек? Да?

– Так вы же сами речь ведете о коте!

– Не кот, не кот, а котик! Котик! Фамилия – Котик! Фа-ми-ли-я!

– Бестолковщина! Я поражаюсь! Вы о чем здесь сидите мечтаете!? Где у Вас записано, куда его дели?

– Постой, Василич, постойте бабуля! – встрял Яблоков – Ваш зять не в двадцать первом доме живет на Пионерской улице?

– Да, молодой человек! И где он?!

– Ну так его нашли ребята из уголовного розыска, как свидетеля, попросили дать показания. Ехали с обеда и заехали по пути. Вы ведь тоже в этом доме живете? Они в девятнадцатом кабинете на втором этаже. Вы тоже можете туда пройти. Вы ведь тоже свидетель по делу Русакова, он в Вашем подъезде жил?

– Да, жил. Я конечно свидетель. И я понятой была, когда полиция приезжала. Когда осмотр делали. Ну, если зятя, как свидетеля вызвали – другое дело. А то бабульки у подъезда страху на меня нагнали: «Приехали, забрали твоего зятя!». Так вы говорите, что он в девятнадцатом кабинете? Хорошо. А вам, молодой человек я хочу сказать, что я хоть и действительно бабуля, но не ваша. Для вас я пока в бабушки не гожусь. До свидания.

Мадам удалилась.

У Чигиринского голод разыгрался ещё сильнее, но звонки телефона сосредотачиваться на голоде не давали, а Яблоков ушел, сказав на прощанье:

– Василич! Желаю тебе до конца дежурства додежурить спокойно, чтобы у тебя по улице крокодилы с Годзилами не гуляли и котики – мутанты не шастали. Ха!

– Да иди ты, остряк мне нашелся!

Глава 2

Дом номер двадцать один по улице Пионерской был дом как дом. Типичная пятиэтажка. И улица Пионерская была как улица, типичная улица, которых в России – ну очень много.

И город был – городишка не большой. Городишка так себе.

Первый подъезд дома №21 по улице Пионерской был – угадали? Точно. Подъезд как подъезд.

А поскольку так, то и люди в этом подъезде жили – люди как люди, не лучше и не хуже других. Правда, если брать каждого по отдельности, то все и каждый был по своему единственный и неповторимый, хотя и похожий какими-то чертами ещё на кого-нибудь.

«Бабье лето» радовало последним мягким ласковым теплом, и сидящие на скамеечке возле второго подъезда бабушки подставляли солнцу лица со жмурящимися глазами. Впрочем, замечать кто и когда и куда прошел мимо них, или вошел и вышел из подъезда, солнышко им помешать не могло. Нашим бабушкам ничто не могло помешать видеть такие вещи. Зинаида Алексеевна Ромашкина, убедившись в том, что любимый зять Вася Котик пребывает в целости и сохранности и полицией не задержан, подошла к своему подъезду.

– Здравствуйте девочки, кого не видела – пропела мадам Ромашкина, подсаживаясь на край скамеечки к потеснившимся бабушкам.

– Зятя моего свидетелем в полицию вызвали, а какой он свидетель? Бестолковщина! Лучше бы Вас, девочки, как следует расспросили, вот был бы толк.

– Зиношка, да нас уже рашшпрашивали, а как ше!

Баба Маша забыла вставную челюсть, а возвращаться не хотелось. Приходилось «шипеть».

– Мы ше вчера тоше здесь шидели и ведь никого поштороннего не видели. Тьфу ты Нина, рашкаши ты шеловеку все, что вчера-то было, а то я без шелюсти выгляшу плохо.

Бабушка Нина, хотя и с челюстью красотой тоже как то не блистала, но свято верила, что она красотка. Седые волосы красила в ядовито-оранжевый цвет и блузки себе покупала яркие. Хоть и на рынке, хоть и дешевые, но обязательно яркие и «фасонистые».

Ну вот и молодец – считали многие. А ведь и правда – молодец!

Бабушка Нина, вся в нервах, сказала:

– Зиночка, ведь согласись, страшно подумать, никто посторонний из нашего подъезда не выходил и в подъезд не входил. Егор живет на пятом этаже, оба окна и из кухни, и из комнаты выходят сюда, во двор. Мы тут сидели, и утром он при нас побежал в магазин и вернулся с бутылкой.

Улыбался, веселый, поздоровался, как всегда здоровался. Молодец. (У бабушек, еще со времен их деревенского детства, критерием хорошего человека служило то, что он всегда здоровается). Шел один. А часа через полтора подъезжает полицейская машина – и в наш подъезд заходит полиция. Мы тут у них конечно спрашиваем:

– В чем дело? Вы к кому?

А они говорят:

– Егор Русаков у Вас повесился?

– Батюшки! Да как же так?! Он же был веселый, шел с бутылкой. Чего бы ему вешаться то? Он конечно с морей, с заработков приехал нервный. Да ведь уже две недели, как от туда вернулся, деньги недавно получил, еще не пропил, не успел бы, только начал. И с чего ему, молодому, вешаться? Когда, мать его царство ей небесное, померла два года назад, он конечно пить начал больше, но ведь пьют мужики, заразы, многие, чуть не каждый день квасил. И жены их с ними же многие пьют. В нашем вон подъезде 15 квартир и добрая половина жильцов – пьют. Да и в любом доме то же самое, если не хуже. Пьют, жизни нормальной не видят. А уже если и бабы пьют, те похлеще мужиков алкоголички. Кто бы придумал лекарство от пьянства – тому Нобелевскую премию. И золотой памятник во весь рост. У нас в подъезде только на втором этаже никто не пьет. А так на других этажах пьющие жильцы хоть в одной квартире, но есть. Пьют, за квартиру не платят годами. Я на еде копейки экономлю, на одну пенсию живу, а за квартиру плачу. У меня долгов нет. На всем экономлю. На старости лет жмешся во всем, и перед смертью не поживешь, как хочется. За границей пенсионеры путешествуют, а у нас государство отдает нашу нефть бессовестным делягам, эти хапуги нефтью торгуют и за наш счет у них миллиарды копятся, а мы нищие. Нищие! Специально нас так морят, чтобы поскорее сдохли, чтобы пенсию платить не кому было.

– Да Ниношка – прошамкала баба Маша.

– Правительство этими хапугами и поставлено, оно у них как марионетки, которыми легко манипулируют и управляют сверху за ниточки. Да што уш там, от нас то, што зависит? Зря только шипим, шебе же давление нагоняем. Ты лучше про вчерашнее Зине рашшкаши, она то ш нами не шидела, нишего не видела.

– Я то много чего видела, девочки – сказала гордо мадам Ромашкина, – но с начала вы мне расскажите.

– Да мы уже все рассказали, твоя очередь! – затараторила бабушка Нина. – Рассказывай быстрее, а то мне к парикмахеру надо. Записалась на 5 часов. Видишь, корни седые отрасли, торчат из под рыжих волос, уже ходить стыдно. А на рынке в киоске краска эта закончилась, которой я сама крашусь. Рассказывай Зиночка!.

– Да, девочки, рассказываю. Такого стаха натерпелась! – Мадам прижала кулаки к объемному бюсту и закачала головой. – Я спать теперь боюсь без света, а в подъезд ночью не выйду ни за что, лампочки горят всего на двух этажах, на третьем и четвертом. А у нас на первом – хоть вкручивай, хоть нет, все равно выкрутят. Заходишь – темно, как в могиле. О господи! А было со мной вчера вот что. Начну с утра.

Утром дочь моя зятя проводила на работу, внучка проводила в школу, и занялась готовить обед. У нее у самой был отгул. А я решила постирать. Мой зятюшка подарил мне автоматическую стиральную машину, сама стирает, полощет и выжимает – счастье.

– Зина, про свою машинку расскажешь потом – сказала бабушка Нина.

– Да, да, девочки. Так вот. Вы сами знаете, что я дружила с матерью Егора, покойничка, и ей царство небесное. Ой, хорошо, что она раньше него померла, не дай бог детей своих пережить. Пусть живут долго и счастливо дети наши. А про стрирку я сказала не просто так и не от старческого слабоумия, – сверкнул глазами Зинаида Алексеевна, – а потому, что в память Егоровой матери я о нем маленько иногда забочусь, вернее заботилась. Вот я и решила заодно постирать на машинке постельное белье Егору. Так – то он был чистоплотный, но с этой пьянкой стал опускаться. Пойду, думаю, возьму бельишко и заодно пожурю. Потопала на пятый этаж. Подхожу к двери, стучу, звонок то перегорел, не работает. Дверь толкнула – а она открылась. Не заперто было. Я захожу… Он висит в петле. Девочки, девочки! О-ёёёё-ёй!

– Не плачь, милая, не плачь! – Сама захлюпала носом баба Нина.

– Как страшно, как страшно! Девочки! Язык вывален, а ноги до пола чуть-чуть не достают. Лицо синее, отекшее, не двигается. Я закричала на весь дом, завопила, в подъезд выскочила, сама спотыкаюсь. Я была с телефоном, позвонила в полицию и в скорую помощь. А жутко, а страшно! Полиция мигом приехала, видать машина где-то рядом была. Потом ещё одна машина полицейская приехала со специалистами. А «скорая помощь» приперлась через полчаса. Я сказала полицейским, что вызвала «скорую». Но они ответили, что чего не надо – того уж не надо, поздно. Меня попросили быть понятой при осмотре места происшествия. Им потом влетело, вроде как я свидетель и меня понятой брать было нельзя. А я от куда знала?! В общем один из них стал писать протокол, другой ему диктовал, все тщательно осматривал. А у меня в голове каша, я не верю, хоть убей, что Егор мог так поступить. Он был веселый, хоть и с пьянки веселился. Деньги за рейс получил. Я уверена, что-то не так. И на лбу у него шишка, как от удара и тут я вспомнила! У меня ведь племянник заканчивает институт. Юридический. Он проходил практику в следственном комитете, и он рассказывал, что старый следователь, у кого он практику проходил, был очень добросовестный и скрупулезный, старой закалки. Он требовал от криминалистов, чтобы те брали смывы с рук у повешенных покойников. А все дело в том, что бывали случаи, когда на руках повешенных не было микрочастиц веревки, на которой они висели. Сечете, девочки?

И как же так можно повеситься не беря в руки веревку, на которой висишь? И я категорически потребовала взять смывы с рук Егора. Немедленно. Полиции это не понравилось. Но! Я на своем настоять умею, Вы меня знаете.

Бабки слушали раскрыв рты, глаза молодо блестели. Мадам Ромашкина купалась в эмоциях, в своих и эмоциях соседок. Смотрели они, на нее, и уважительно, и восхищенно, и завистливо и никакой, как обычно, критики.

– Лапушка, Зиношка и што, што? – Затрясла головой баба Маша.

– А вот что! Я когда ходила за зятем в милицию, в девятнадцатом кабинете, следователь говорил с экспертом по телефону.

Мадам Ромашкина замолчала и вроде как даже задумалась. Потом пристально и с подозрением поглядела на каждую из бабушек и с ужасом, давясь словами заявила, – Нет у него на руках следов веревки. Нет! Егора повесили. И узел на веревке – какой-то бабский, вот что я услышала.

Все молчали.

Выпучив глаза, возмущенно заговорила бабушка Нина, – Ты, голубушка, кого подозреваешь?

– Господи, Ниночка, ну не Вас же! Вы в это время на лавочке вместе здесь сидели.

– А если бы не сидели, то с ним, с пьяным и дите бы справилось, и женщина любая, в том числе и вы, голубушки.

– Мы его любили, нам его жалко – сказала Бабушка Нина.

– А вывод-то все-таки один. Кто-то из находящихся в нашем подъезде его убил, и точка. А поскольку никто посторонний не входил и не выходил – это кто-то из живущих здесь. И будем вычислять. Каждого.

Внезапно налетел порыв сырого студеного ветра, заставив бабушек съежиться от холода. Или от страха?

Глава 3

На лестничную площадку первого этажа выходило три двери, абсолютно разные. Справа – дверь в квартиру, где жила семья мадам Зиночки Ромашкиной. Выглядела дверь солидно. Железная, с глазком, нарядная, красивого шоколадного цвета, чистенькая и блестящая. На площадке первого этажа это была самая респектабельная дверь. Впрочем, дверь эта человеку, который входил в подъезд, сразу в глаза не бросалась, так как находилась с боку, рядом с лестничным пролетом на второй этаж, на входе в квартиру №3. Первой дверью, на которой останавливался взгляд всякого, входящего в подъезд человека, была дверь в квартиру №2, где жила соседка Ромашкиной – учительница физкультуры средней школы, Настя Филиппова. Дверь выглядела по проще и победнее, но так же была железной, выкрашенной черной краской.

Зато дверь слева от входа, ведущая в квартиру №1, могла бы опозорить Россию перед всем прогрессивным человечеством, если бы человечеству в голову пришел бы «бзик» на эту дверь взглянуть. И хорошо, что такого желания у человечества не возникло, а то Россию учат жить все, кого не просят, одни советчики везде. Хлебом не корми, дай посоветовать как жить России.

А дверь была препоганая донельзя, позорная, одним словом, дверь. А если не одним словом, то грязная, облезлая, вся в трещинах, а в области замка состояла из фанерных заплаток, ДВП и каких то дощечек, так как выламывалась жильцами квартиры и их гостями систематически и неуклонно. А после взломов ремонтировалась, как попало.

Вопреки всем законам физики и логики дверь почему-то не рассыпалась в прах. Опилки, из которых когда-то она была спрессована имели совесть и чувство ответственности, в отличии от жильцов квартиры, напрочь не имеющих у себя этих свойств характера.

В квартире жила «сладкая парочка» алкоголиков, муж и жена. Фамилия Наливайко им подходила идеально, любимая фраза этой семьи была аналогичной: «наливай-ка». Определить их возраст было крайне затруднительно, так как пили они страшно, и так же выглядели. Впрочем, прогрессивное человечество в любом случае не дало бы им меньше, чем лет по двести.

Конечно, мадам Ромашкина знала их настоящий возраст. Он помладше, ему сорок восемь лет, а она постарше, ей пятьдесят пять, уже получает пенсию. И потому является желанной женщиной, у которой есть на что выпить.

Когда у них выпить было не на что, они за бутылку и убить могли бы, – размышляла бабушка Ромашкина, спешно готовя ужин любимому зятю и всепоглащающе любимому внуку. Дочь на работе до поздна, а голодный мужчина любого возраста – это источник повышенной опасности. Мамонт – главная добыча мужчины, которую необходимо было приготовить хранительнице очага – женщине. Сытые же мужчины могут быть вполне милыми людьми, вот так – то!

«Очень мил бывает кролик иногда, с ним приятно сесть за столик, да, да, да!» В исполнении мадам Ромашкиной песенка могла классифицироваться как «ворчалка» или «пыхтелка»:

В дверь постучали и бабушка Ромашкина прошествовала в коридор.

– Кто там?

– Это я, Зинаида Алексеевна, я – Настя!

– Входите Настя, пригласила мадам Ромашкина, соседку из второй квартиры, учительницу физкультуры, крашеную блондинку, с сильными стройными ногами, но практически без бюста. «Детей сейчас выкармливают смесями, молочные железы только как украшение», довольно несправедливо подумала бабушка Зиночка.

Впрочем, у Насти украшением служили, хоть и колючие и холодные, но большие, красивые голубые глаза, умело накрашенные дорогой косметикой.

– Зинаида Алексеевна! Соли не найдется? Ложечку! Опять забыла соль купить. Ведь специально в магазин ходила. Купила все, кроме соли. Суп посолить нечем, а сейчас Пашка со школы придет, голодный.

– А Вы, Настя, что сегодня не в школе?

– У меня Зинаида Алексеевна, в среду уроков нет.

– А-а-а Вот оно что! У тебя в разные дни, уроки в разное время, до обеда ты тоже дома была? Ты к Егору, царствие ему небесное, случаем, не поднималась?

– Зинаида Алексеевна! Я познакомилась с приличным мужчиной. Может быть и он окажется в итоге дерьмом, но уже не таким, как этот алкаш, хоть о покойниках плохо и не говорят. Я от Егора отвязаться не могла ни как. Жизни не давал! Еще бы не хватало, чтобы я сама к нему поднималась. С ним управились без меня. Видать ни одной мне он стоял поперек горла. Зинаида Алексеевна у меня суп выкипает!

– Сейчас, сейчас Настенька!

– Что вы, учителя все нервные такие? Вас в институт видать ещё при поступлении по конкурсу подбирают. Кто самый нервный, того и берут. – Потихоньку себе под нос, ворчала мадам Ромашкина уже на кухне, доставая горшочек с солью.

– Возьмите Настенька, бегите, солите.

Почему-то переходя на «Вы», пропела мадам Ромашкина.

Зинаида Алексеевна закрыла за Настей дверь и отправилась на кухню, дожаривать кабачки.

Так! Нарезать еще, пластиками, посолить, в муке обвалять и на сковородочку. Чуть-чуть подсолнечного и сливочного не пожалеть. «Мама! На каком масле вы это делаете?» заверещала въевшаяся в мозг стародавняя реклама. Блин! Запомнилась навсегда. А ведь было бы намного приятнее, если бы чаще всплывали хорошие воспоминания жизни, а не железобетонная реклама, которая как отпечаток клейма на теле остается с тобой на всю жизнь. В отместку на это мадам Ромашкина никогда не покупала то масло, которое так назойливо вбивала в голову реклама. Вот такую страшную месть задумала и осуществила мадам.

А ведь Настя спортсменка, молодая и сильная – думала бабушка Зина. А уж в гневе – то с любым мужиком справиться. Егорка после морских рейсов, пил практически беспробудно, был психованный и жить ей нормально не давал. Свою жизнь губил, Насте осточертел, и её сыну Паше вместо нормального детства ад кромешный устраивал, своими пьянками и драками.

– Ой! Батюшки! Масла надо добавить, а то подгорят кабачки. Ох и вкусные получаются на холестеринчике, аж слюни текут.