Андрей Максимов: «Маяковский мне гораздо больше нравится как человек, нежели поэт»
Текст: Марина Зельцер. Фото: Александр Мультиков, Александра Торгушникова.
Андрей Максимов стал известен стремительно, сыграв главную роль в детективном триллере «Фишер» Сергея Тарамаева и Любови Львовой, и увеличил интерес к себе с выходом сериала «Слово пацана. Кровь на асфальте» Жоры Крыжовникова. После этого были уже и «Дети перемен» опять Тарамаева и Львовой, а недавно зрители смогли увидеть новый фильм Крыжовникова «Москва слезам не верит. Всё только начинается», где Андрей сыграл одну из главных ролей. А впереди несколько очень ожидаемых работ, наиболее интригующая среди которых «Лиля» Веры Сторожевой с Максимовым-Маяковским. К своим двадцати восьми годам Андрей успел сыграть много серьёзных ролей и на сцене. В МТЮЗе самая свежая – Шариков в «Собачьем сердце», а в МХТ – Тригорин в «Чайке». Есть у него ещё одна очень важная роль – папы пятилетнего сына Саввы.
Мы поговорили с Андреем о проектах Жоры Крыжовникова, радостях и счастье в актёрской профессии, о том, что ему мешало в начале театральной карьеры, о понятиях медийности и репутации, а также о чувстве справедливости и зависти, и, конечно, о самых важных для него произведениях и писателях.
Андрей, через сколько времени после окончания съёмок «Слова пацана» пришло предложение на роль в сериале «Москва слезам не верит» от Жоры Крыжовникова (Андрея Першина)?
На «шапке» проекта «Слово пацана» ко мне подошла режиссёр Оля Долматовская и сказала: «Мы с Андреем Николаевичем начинаем проект, и очень хотим попробовать тебя на одну из главных ролей. Что ты по этому поводу думаешь?» Я ответил, что категорически с этим согласен (улыбается). Как я узнал потом, они почти сразу поняли: Артём – моя роль. Но пробы шли очень долго. Это было связано с тем, что столько времени искали партнёршу для меня, взрослую Машу.
И нашли прекрасную Леру Астапову. Как интересно, что главные роли – всё-таки женские, но актёры уже были, а вот актрисы...
Да, и Тину Стойилкович, которая сыграла Ксюшу, искали больше года. И много-много народа пробовали: и актрис, и блогеров, да всех на свете, тем более когда возникла идея, что героинь в нулевых и в двадцатых годах будут играть разные актрисы. Андрей Николаевич всегда очень серьёзно относится к кастингу. И я пробовался больше года. Даже Ваня Янковский, которого он давно знает и любит, пробовался в «Слово пацана» очень долго. Андрею Николаевичу важно попадание актёра именно в тот характер, который он и его жена и соавтор Оля Долматовская заложили в сценарий.
И это приносит свои плоды. Мне кажется, по поводу кастинга в его картинах ни разу, кроме Вани Янковского в «Слове пацана», мнения не разделялись, а вот тут многие говорили, что не верят, как такой Вова Адидас прошёл Афган и может быть главарём с его интеллигентским лицом...
Но он же абсолютно из интеллигентной семьи, вырос в этом. Так что Ваня, на мой взгляд, совершенно на своём месте.
Конечно. К слову, вашего Жёлтого в «Слове пацана» мне было жалко.
Спасибо. Если вам было его жалко, значит, у меня получилось сделать объёмного персонажа.
Вы как-то признавались, что вас с Жёлтым объединяет обострённое чувство справедливости. А что, например, вы имели в виду?
Я всегда сильно переживал за тех, кто слабее, кого угнетают. Если в школе кого-то буллили, я всегда вставал на его сторону, не раздумывая. Я очень не люблю, когда с актёрами массовых сцен разговаривают по-хамски, как со стадом, переживаю за них и могу сказать что-то людям, которые ведут себя так.
А какой на площадке Крыжовников, особенно когда что-то не получается, в том числе у актёра?
Он человек интеллигентный и крайне выдержанный. Но, если на площадке нарушается дисциплина, он может быть очень жёстким. И это абсолютно нормально. Хотя на меня он никогда не срывался.
Вам нужно, чтобы после дублей и репетиций подбадривали, хвалили?
Да, мне это нужно, потому что я очень неуверенный в себе человек. Поэтому когда какие-то люди говорят хорошие слова, мне это не только приятно, но и помогает. Я всегда был не удовлетворен тем, что со мной происходило, всегда хотелось большего и всегда казалось, что я что-то делаю неправильно, не так. И в такие моменты слова моих учителей или режиссёров для меня очень много значили.
Сейчас вы не просто востребованы, а снимаетесь в самых достойных проектах, да и в театре прекрасно всё, чего стоит хотя бы приглашение на роль Тригорина в «Чайку» Константина Хабенского в МХТ. Чувствуете себя счастливым?
Действительно, сейчас в творчестве у меня хороший период. Но наша профессия, к сожалению, такова, что мы, артисты, в принципе, не можем быть полностью удовлетворены, нам всё время мало всего, всегда кажется, что мы работаем недостаточно продуктивно. Поэтому вопрос о счастье в актёрской судьбе очень интересный. Я думаю, быть полностью удовлетворённым и счастливым в нашей профессии невозможно.
Но можно же радоваться чему-то...
Да, и я очень много радуюсь (улыбается). Приятно, когда ты увидел, что результат оказался не хуже, чем процесс.
А нет страха, вдруг всё изменится?
Я мечтал о такой творческой жизни и очень рад, что есть работа, что режиссёры узнают меня. Я достаточное время пожил без всего этого и как-то пытался доказывать, что я могу, и продолжаю это делать. Страх, наверное, только в том, чтобы всё не превратилось в завод по использованию меня, потому что хочется, прежде всего, развиваться в профессии, быть разным. А страха, что когда-то опять будет меньше работы, нет. Значит, будет больше времени для моего сына, тоже хорошо.
Как это вы достаточно долгое время пожили без этого всего, если сниматься начали, когда вам было только двадцать четыре, спустя всего три года после института?
Понимаете, я в театре играл с пяти лет. Сначала в любительских постановках, потом на профессиональной сцене. Собственно, на кастинги стал ходить с того же самого возраста. И никогда не хотел заниматься ничем другим. Но мне кажется, что артист, особенно мужчина, должен до тридцати лет состояться в профессии, хотя бы обозначить себя в ней. Если этого не происходит, дальше будет сложнее, потому что на роли тридцатилетних чаще всего зовут людей уже с медийным опытом.
А как вы относитесь к слову медийность?
К сожалению, оно полностью перечеркнуло слово «репутация». В нашей профессии стало совершенно неважно, какая она у тебя, важно, сколько подписчиков в твоих соцсетях.
Издания и продюсеры определяют медийность по статистике запросов на имя и по количеству упоминаний в прессе, в том числе интервью, коих и у вас, в принципе, немало.
По поводу интервью признаюсь, что, к сожалению, это всё туда, так или иначе. Я должен принимать правила игры, потому что у нас очень часто кастинг-директора зовут на пробы людей, с которыми они увиделись или познакомились на каких-то мероприятиях и вечеринках, а не узнали по их работам. И мне грустно от того, что, если ты медийный актёр, можешь попадать в любые скандалы, тебя все равно продолжат снимать.
У вас не исчез «синдром самозванца», когда тебе кажется, что всё, что ты получил, не совсем заслуженно?
Пока нет, но мне вообще кажется, что, когда артист не до конца уверен в собственной гениальности, это хорошо (улыбается).
Как вы считаете, если у актёра с детства всё хорошо и не было переживаний даже в любви, он способен играть серьёзные драматические роли?
Я думаю, важно, чтобы твоя жизнь была наполнена разными событиями и разного рода переживаниями, потому что так или иначе мы всё равно берём всё изнутри себя и, если у тебя там пустота, зрители, мне кажется, это ощущают.
Когда вам предложили сценарий «Фишера», не было сомнений соглашаться ли? Например, Сергей Маковецкий мне как-то говорил, что никогда не стал бы играть Чикатило, чтобы даже не касаться этого...
Когда мне прислали сценарий «Фишера», у меня не было никаких предложений вообще, поэтому я очень обрадовался, тем более фильм снимали такие замечательные тонкие режиссёры, как Серёжа Тарамаев и Люба Львова. Но если бы меня позвали в сериал «Чикатило» Сарика Андреасяна, я бы и тогда отказался. А сейчас я отказываюсь от всех маньяков и бандитов, потому что не хочется повторяться. Но понимаете, если через день мне позвонит, допустим, Борис Хлебников и предложит подобную роль, а мне так хочется поработать с ним, то я, конечно же, соглашусь.
А что бы вы сейчас хотели сыграть?
Сейчас предложений больше, и я уже могу на что-то не соглашаться. Я бы хотел сыграть в кино большую драматическую роль. А кроме маньяков я отказываюсь от фильмов, которые снимаются на злобу дня, на темы, которые интересны исключительно сегодня.
Ну а если это фильм на актуальную тему, но с хорошей человеческой историей?
Мне кажется, это всё равно спекуляция. Такие фильмы делают для того, чтобы подсветить именно эти темы, а не для того, чтобы поговорить ещё о чём-то важном.
Вы считаете, в золотом фонде советского кино не было актуальных фильмов с глубокой человеческой историей?
Ну, я таких великих фильмов не помню ни у Данелии, ни у Рязанова, ни у Меньшова. Мне кажется, все картины больших режиссёров не были сняты на злобу дня. А вот одна из самых неудачных, на мой взгляд, работ Балабанова «Война» – пример как раз такого фильма.
Вы как-то сказали, что о Фишере неизвестно практически ничего и что никакие подробности из его детства, юности, переживаний и не нужны, дабы у зрителя не возникло ни малейшего подключения к персонажу. Насколько тяжело играть абсолютное зло из такой позиции?
Морально? Тяжело, но очень интересно. И мне было в этом смысле даже в какой-то степени легче, потому что я не готовил биографическую роль. Я придумал свой портрет героя.
Прочла, что восемьдесят процентов ужасающих сцен при монтаже ещё и было вырезано, но вы-то снимались в таком.
Серёжа и Люба это делали с такой невероятной любовью ко мне и друг к другу, и вообще всё происходило в настолько прекрасной атмосфере, что на съёмках было несложно. Но я всегда стараюсь сохранять дистанцию между собой и своими героями. Мне кажется, когда актёр полностью погружается в персонажа, это уже не профессиональная игра, а какая-то клиническая история.
А ведь в театре у вас вначале было по-другому...
Да, особенно в спектакле «Кошка на раскалённой крыше». Кама Миронович Гинкас требует полного погружения актёра в образ. Поэтому в его спектаклях мне было очень сложно и дискомфортно. Потом стало легче, в том числе потому, что и в ТЮЗе стали попадаться режиссёры, которые, в принципе, думают так же, как и я. Мне кажется, наша профессия заканчивается в репетиционном зале или на съёмочной площадке.
То есть тогда у вас оставался шлейф персонажа, а позже никогда, даже в каких-то мелочах в поведении, состоянии?
На мой взгляд, странно переносить самочувствие героя на свою личную жизнь и пытаться как-то корректировать своё поведение в связи с поведением героя, которого ты играешь. Ты приезжаешь в театр или на площадку и выполняешь свою работу. А дальше живёшь своей жизнью. Вот тогда, в начале работы в ТЮЗе, я возвращался домой немножечко не Андреем, что очень мешало мне, давило на меня. Я не мог ничего с этим поделать, и мои близкие люди страдали. У каждого актёра свой выбор, свой путь, но это шло поперёк меня.
Так в театральных институтах как раз и учат входить в роль и выходить из неё, в этом же и заключается профессия, ремесло и по школе проживания системы Станиславского...
Да, но понимаете, у меня была другая ситуация, так как моим мастером был Кама Миронович (смеётся). А он считает, что артист в день спектакля не должен ни есть, ни спать, а должен с самого утра думать о своём герое и приходить в театр абсолютно погружённым внутрь него и уходить с мыслями о нём. Я так не считаю. Гибкость артиста и заключается в том, чтобы подстраиваться под разные режиссёрские задачи и установки, что я и старался делать, но поначалу мне действительно было очень тяжело.
Вернёмся к сериалу «Москва слезам не верит». Действие первой части разворачивается в 2003 году. Вам тогда было всего семь лет. Вы что-то помните про то время или чуть более позднее?
У меня есть какие-то воспоминания, связанные с тем временем, даже не какие-то эпизоды, а что-то на чувственном уровне. Я могу ощутить ту атмосферу, что тоже помогало мне в работе над ролью.
В фильме очень важна тема дружбы. Вы не скрываете, что дружите с актёрами-ровесниками и даже называете их, и Гришу Верника, и Льва Зулькарнаева, и Лизу Базыкину, и Ваню Янковского. У вас нет никакой конкуренции ни с кем из ребят или это никогда не мешало вашей дружбе, никогда не завидовали никому из них?
Я бесконечно дружу с Ваней Янковским и постоянно завидую его работам в кино, они такие цельные, такие большие, такие интересные. Но я не вижу в зависти ничего плохого, это двигающее чувство, благодаря которому ты можешь улучшать себя, можешь более продуктивно смотреть на что-то. И я люблю Ваню не меньше, чем раньше, и очень радуюсь его успехам, как и успехам других моих талантливых друзей.
А вы первым могли привлечь кого-то в своё поле как друга, если чувствовали, что это ваш человек?
У меня мало друзей, и если я хочу с человеком связаться дружбой, то очень долго присматриваюсь, приглядываюсь, и если уж дружу, то на полную. Но когда я вижу, что человек не настроен со мной дружить, то и я не настроен.
Но вы делали первые шаги навстречу?
Да, делал, но в любви я более уверенный, чем в дружбе. Если мне человек нравится, и я с этим чувством живу, стараюсь всё-таки добиваться расположения.
А когда вы впервые сильно влюбились?
Я думаю, где-то в классе пятом-шестом.
Эти переживания можно сравнить со взрослыми?
Можно.
Первые чувства были разделёнными?
Мне в этом смысле повезло, у меня никогда в жизни не было безответной любви. Если я влюблялся, так старался очаровать предмет своего искушения, чтобы он в ответ тоже проникся (улыбается).
А откуда же переживания или потом не всё бывало гладко?
Конечно, у меня в отношениях были разные этапы. И даже если человек меня любил, иногда приходилось расходиться. И я испытывал самые разнообразные чувства.
Если вас оставляли?
И даже если я, всё равно переживал. У меня не так много отношений было в жизни. И все они для меня очень важны. Ты привыкаешь к человеку, у вас был какой-то совместный быт. И когда это всё исчезает, сложно не терзаться.
Вы играете в двух недавних важных работах пишущих людей: Тригорина в «Чайке» и реального человека – Маяковского в сериале «Лиля». В обеих речь и о творчестве, и о любви, даже треугольник и там, и там. Вы как-то сказали, что Тригорин при всей успешности не может найти своё место в жизни. Вы его в этом понимаете?
Да, он не может себя найти. И я его очень понимаю. Мне кажется, что артист, в принципе, всегда находится в поиске, и ему сложно найти себя в этом мире, в этом пространстве. Поэтому я здесь не исключение. Я тоже ищу себя и пока ещё не нашёл.
А как мужчину вы его понимаете? Вы считаете, он всё равно, несмотря на увлечение Ниной, любит или любил когда-то Аркадину или ему просто удобно с ней, ведь она, по сути, менеджер его жизни?
Мне кажется, он, конечно, любил Аркадину и любит её. Просто он понимает: он всё время рядом с ней как прилипала. И ему хочется свободы, открытых чувств и эмоций, а он их не получает. Поэтому, когда он встречает Нину и получает от неё то, чего ему не хватает, он, конечно, рвётся навстречу этому своему порыву.
А вы читали что-то, кроме пьесы, когда готовились к «Чайке»?
Честно скажу, я ничего не перечитывал. Я слушал Константина Юрьевича и просто делал то, что он говорил. Я вообще всегда иду от режиссёра. Если он чего-то не может тебе додать, тогда, конечно, обращаешься к литературным источникам: дневникам, письмам. Начинаешь углубляться, погружаться. Но мне так везёт с режиссёрами, что я практически всё могу брать от них.
А перед Маяковским?
А вот здесь я прочёл большое количество дневников, писем, да и книг о Маяковском, например Дмитрия Быкова (признан иноагентом на территории РФ), он очень интересно пишет о нём. Тут работа была более сложная. И в телеграм-канале есть письма Маяковского. Всё, чему меня учили в школе, совершенно не располагало к тому, чтобы узнать того или иного автора. И так как я играл биографическую роль, мне было всё-таки важно понять, какой он – Владимир Маяковский.
Вы признавались, что поэзия Маяковского вам не то что не близка, а категорически не нравится, потому что он настаивал на каждом своём стихотворении. При этом вы хотели сыграть его?
Да, всё так. Мне совершенно не близка поэзия Маяковского, он мне гораздо больше нравится как человек, нежели поэт. И мне долгое время говорили, что я похож на Маяковского и надо его обязательно когда-нибудь сыграть. Поэтому, когда такое предложение поступило, я невероятно обрадовался. И, прочитав сценарий, а он написан просто филигранно, я был очень воодушевлён.
Но и готовясь, и уже играя Маяковского, вы всё равно не изменили своё отношение к его поэзии? Она же совершенно разная, есть же и лирика.
Даже сейчас мне его поэзия не близка, лирика в том числе. А вот своё мнение про Маяковского-человека я изменил. Прочитав сценарий, я уже очень многое узнал о нём и понял. И это, конечно, сместило вектор моего восприятия. Раньше я был, что называется, не в материале, видел только его поэзию и думал, что он и человек такой же. Но когда погрузился в его жизнь, понял, что он совершенно другой и что мы с ним очень во многом похожи.
И в чём, если не секрет?
Когда выйдет сериал и зрители его посмотрят, они поймут, в чём мы похожи и в чём мы отличаемся.
А вы знали про этот любовный треугольник ещё из школы?
Знал, но это рассказывалось так пунктирно и бегло, что ничего понять из этого было невозможно.
Ради Лили Маяковский был готов на всё – и даже на такой союз...
Но у него был и другой период, они же не всегда жили втроём. Он пытался жить и вдвоём. Но я сейчас не хочу про это говорить до выхода сериала, он достаточно точно сделан, чтобы на всю эту ситуацию глубоко посмотреть.
Вам говорили, что ваш рост в метр девяносто – помеха для кино. Вот тут он прямо в десятку попал.
Да, но вообще мой рост до сих пор очень сложный для кино, потому что в основном все операторы ниже меня. И им приходится вставать на какие-то приспособления, чтобы быть со мной одного роста (улыбается).
Простите, но уж тогда скажу, что была очень удивлена тем, что вам когда-то говорили про вашу челюсть: мол, кого ты будешь играть с ней. Неделикатно, мягко говоря. И вообще вы интересный молодой человек. Как вы это воспринимали?
Да, пару раз люди из профессии говорили, что у меня очень не киношная внешность, но не могу сказать, что это сильно во мне что-то поменяло и я решил всё доказать кастинг-директорам. Нет, просто в моменте это было неприятно слышать, и, конечно, я немного переживал. Но в театральном институте одним из моих мастеров был Константин Аркадьевич Райкин, не самый красивый, но самый обаятельный артист из всех, кого я знаю, с самым не типажным лицом. Поэтому... ну что... такое лицо, значит, что имеем, то имеем (улыбается).
А какие у вас вообще с поэзией отношения?
Сложные. У меня есть любимый поэт, это Бродский, и вот его я очень хорошо знаю. Читал даже его пьесу «Мрамор». Нам в институте надо было выбирать стихи для того, чтобы читать. Вообще театральный институт прививает многим любовь к литературе, потому что ты всё время должен, кроме отрывков и потом дипломных спектаклей, готовиться к разным чтецким вечерам и программам, соответственно читать.
И какие жанры вы особенно любите у Бродского?
Лирику. А из современных авторов мне близка поэзия Фёдора Сваровского.
А без каких книг вы себя вообще не представляете?
Я очень люблю Фёдора Михайловича Достоевского. Все его произведения для меня колоссально важны, я их обожаю. И вот без него я, наверное, себя не представляю. Но при этом я терпеть не могу читать (смеётся).
Как это совместить?!
Ну я не люблю читать, а вот Достоевский мне очень нравится (улыбается) и Антон Павлович Чехов.
А вы в школе Достоевского полюбили? Не с «Преступлением и наказанием»?
Нет, любовь к Достоевскому мне привил Кама Миронович, который про него воодушевлённо рассказывал и показывал свои спектакли.
И ни одно произведение из классики вас в детстве и юности не увлекло, не заинтересовало?
Я думаю, что самое серьёзное школьное литературное потрясение – это «Евгений Онегин». Я вдруг увидел, что среди жути, которую нас заставляют учить и которая написана каким-то, на мой взгляд, совершенно чуждым мне и странным языком, вдруг появилось светлое пятно, где люди разговаривают по-человечески, где всё понятно и нескучно, при том что это ещё в стихах. А потом я посмотрел «Евгения Онегина» Римаса Туминаса, а это невероятный спектакль, филигранный, и ещё раз влюбился в это произведение.
А родители вас в детстве не приучали к чтению, не увлекали им, всё-таки папа (Андрей Максимов – Прим. авт.) – писатель, драматург, журналист и мама (Лариса Усова – Прим.авт.) – журналист.
Меня никогда не заставляли читать. А я это дело не любил. Вот позже пришли Фёдор Михайлович и Антон Павлович. Это авторы, которых я обожаю и хорошо знаю. Но читать так, чтобы это было частью моего досуга, такого никогда не было.
Но ведь я знаю, что вам и современная литература «заходила», как, например, «Петровы в гриппе» Сальникова.
Да, но понимаете, есть книги, которые мне нравятся. И здесь мне, повторюсь, очень помогал театральный институт, у нас в Школе Райкина, как и во всех театральных вузах, был предмет «Сценическая речь», и на эти занятия периодически нужно было приносить какие-то отрывки из прозы, в том числе из современной. И в первом семестре мы как раз делали «Петровых в гриппе». Мне эта книга очень понравилась. И следом я прочёл ещё его роман «Опосредованно».
Чем вам это близко?
Понимаете, это же всё происходит на чувственном уровне. Сложно объяснить, чем и почему тебе нравится какое-то кино или книга. Думаю, атмосферой, которая создаётся на страницах, когда она перекликается с твоим настроением и состоянием. Ты читаешь и погружаешься туда. Так у меня было и с «Авиатором» Водолазкина, в меня это очень попало.
Сколько страниц читаете, чтобы понять: идёт, не идёт?
Если я быстро этого не чувствую, бросаю читать.
Вот вы после «Петровых в гриппе» прочли ещё произведение Сальникова. А после «Авиатора» не хотелось посмотреть что-то ещё у Водолазкина?
Нет, но я «Авиатора» читал для дела. А после «Петровых в гриппе» у меня было какое-то свободное время, и я увидел другую книгу Сальникова, заказал её и прочитал. Может быть, когда-нибудь так произойдёт и с Водолазкиным.
Ещё из современной литературы мне очень нравятся пьесы Дмитрия Данилова, это интересная драматургия, у него ни на что не похожие истории.
Из советской драматургии я обожаю Григория Горина, это абсолютно мой автор, невероятный писатель. Других советских драматургов я, естественно, тоже много читал, думаю, почти всё. Но вы знаете, просто в наше время все эти самые лучшие пьесы – и Вампилова, и Володина, и Зорина – стали каким-то «общим местом», потому что столько спектаклей и фильмов поставлено и снято по ним, что ты уже внутренне не отделяешь текст от фильма или спектакля. И иногда смотришь какой-то ужасный спектакль и автоматически думаешь, что пьеса плохая.
Сыну вы какие-то книжки читаете?
Сказки в основном, он же пока совсем маленький.
А вы читали папины книги, пьесы?
Нет, у меня никогда не было к этому интереса, я не читал ни одной его книги.
И он никогда не говорил, что ему было бы это приятно и интересно ваше мнение?
Нет, он знал, что я не люблю читать, поэтому понимал, что заставлять меня это делать абсолютно бессмысленно. Я киноман.
И как часто вы уделяете этому время?
Я постоянно что-то смотрю: и «полные метры», и сериалы. И наши, и зарубежные. В сериалах, если первая серия меня не цепляет, как правило, стараюсь дальше не смотреть, ведь самое главное в восприятии искусства – это эмоциональное впечатление, попадание в тебя.
