Вадим Андреев: «Я вообще не понимаю ажиотажа вокруг Гарри Поттера»
Текст: Марина Зельцер
Вадим Андреев не имеет званий, но его с полным основанием можно назвать поистине народным артистом, потому что его знают на территории всего бывшего СССР и народной любви ему не занимать с молодости, когда он впервые появился на экране в роли обаятельного деревенского парня-студента в фильме «Баламут». После этого сыграны сотни ролей, что даже занесено в Книгу рекордов Гиннесса. Второй пик опять же не просто популярности, а любви пришёл к нему с выходом сериала «Кадетство», а затем «Кремлёвских курсантов». Он умеет быть и своим в доску, и абсолютно отталкивающим отрицательным героем, как в недавнем фильме Карена Оганесяна «Кошка». А ещё Вадим Андреев подарил свой голос многим знаменитым западным актёрам, таким как Брюс Уиллис, Эдди Мёрфи, Пьер Ришар, Микки Рурк, Майкл Кейн, Джим Керри и другим.
Вадим, мы все ждём очередной сезон любимого «Мосгаза», где вы играете генерал-майора Саблина. К большой радости зрителей, сериал продолжается. А вы сами смотрите то, что получилось в итоге?
Давно не смотрел, хотя видел, наверное, пару лет назад «Мосгаз. Катран». Но я уверен, что там и сейчас всё на уровне, потому что сериал в руках очень хороших режиссёров и прекрасной актёрской команды. Мы все за эти годы сдружились, а с Андреем Смоляковым я с молодых лет знаком. И хотя меня в фильме не так много, когда мы собираемся на совещания в моём кабинете (улыбается), то очень сложно начать снимать, потому что все травят байки и наперебой рассказывают о том, кто как прожил год. Атмосфера у нас на площадке всегда замечательная.
Вы там от полковника до генерал-майора дослужились. А вообще герои в погонах у вас после «Кадетства» пошли. Не ругаете сериал за это?
Ну как можно ругать один из моих любимейших проектов. Да и без погонов ролей хватает. Но позвали на героя в погонах – буду в погонах, в трусах – буду в трусах (смеётся). Я практически никогда ни от чего не отказываюсь. Я не из тех крутых артистов, у которых пачки сценариев лежат, и они имеют возможность выбора. Я отказываюсь, если уж совсем всё плохо (смеётся).
Вас никогда не расстраивало такое положение дел? Вы же были любимым учеником Татьяны Лиозновой, и вас знают и любят, даже молодые. Могло же быть иначе.
От того, что я буду расстраиваться или завидовать кому-то, разве что-то изменится? Это непродуктивно и не позитивно. А любовь зрителей я чувствую и этому рад, не буду кривить душой. Но что касается съёмок... ну, есть – есть, нет – нет. У меня восемь названий в театре.
Вы с некоторых пор играете в театре на Трубной. Но вы не в труппе?
Я работал в театре «Детектив» у Василия Ливанова шесть лет. После этого зарёкся быть в труппе. И Дмитрий Астрахан позвал меня, не уговаривая войти в штат. При этом я играю в четырёх спектаклях: «Красавец-мужчина», «Тётка Чарлея», «Дама с камелиями» и «Свадьба Кречинского». Мы с Дмитрием Ханановичем сработались. Знаю, что у него есть ещё планы на меня. Кроме этого, у меня четыре прекрасных антрепризных спектакля. Антрепризы сегодня не те, что были раньше. Я работаю у солидных продюсеров, в хороших постановках.
А то, что антреприза – это всегда гастроли, много поездок, вас не тяготит? Или вам нравится перемена мест?
К перемене мест я равнодушен уже, наездился и налетался. Но гастроли меня не напрягают, потому что изменились условия, они стали достаточно комфортными. Передвижение хорошее, логистика, гостиницы. И у меня прекрасные партнёры, с которыми и на сцене хорошо, и общаться приятно. Так что я доволен и творчески, и, будем говорить откровенно, финансово, это моя подушка безопасности. Но я выполняю пожелания агентов – езжу на кастинги, хотя, честно, уже надо бы сказать себе, что кому надо – пусть так зовут, а к тому, кому не надо, кто не знаком с фильмографией, которая в Книгу рекордов Гиннесса занесена, и не надо ходить. Но я иду – пробуйте, хорошо. Просто я всю жизнь плыву по течению (улыбается). Я и в этом смысле человек верующий: как Господь положил, так и будет.
Но что-то же остаётся и на выбор человека, на его желания и усилия. Многого могло просто не случиться у людей, если бы они не предпринимали ничего и не выкладывались...
Выкладываться в роли – да. И если тебя привело на сцену, значит, будь любезен, хорошо играй, радуй зрителя. А что мне ещё делать, опять начать бегать, как студенту: «Артист не нужен?!» Смешно же, правда.
Я не говорю про сегодня. Но в течение жизни могли же быть моменты, когда вы чем-то очень горели и предпринимали какие-то шаги?
Раньше, не только в молодости, ещё лет пятнадцать назад, даже может десять, переживал, когда присылали сценарий, который очень нравился, а тебя не утверждали. А потом выходило это кино, и думал, что Господь мудрый, всемогущий уберёг тебя. Но не понимал, как можно было из этого сценария сделать такую дрянь. А сейчас я ни о чём не жалею. Но хорошую зависть иногда испытываю. Я очень редко смотрю что-то, но всё равно вижу, что появляются хорошие, мощные сериалы. И порой думаешь: «Эх, чего ж не позвали-то?» Но чтобы из-за этого убиваться, рвать волосы на себе, упаси бог. Недавно «Собор» посмотрел и «Библиотекарь» – очень понравились. «Полярный» вот уже который сезон идёт, смотрю с удовольствием. Замечательная история, очень смешная. Хотя у нас много плохих комедий снимают, от которых плакать хочется, это тот редкий случай, когда всё хорошо. Мы с Борей Каморзиным довольно часто вместе снимаемся, он в «Полярном» играет, и я ему сказал, что прямо завидую, что он попал в этот проект, и жалко, что меня не привлекли. Ну не привлекли, ну что делать.
Вы не так давно филигранно сыграли сложнейшую роль в сериале «Кошка» у прекрасного Карена Оганесяна...
Да! И вот это как раз та работа, когда я прямо горел, снимаясь, что со мной теперь редко бывает. Обычно работаешь и работаешь. А тут и процесс был замечательный, и результат получился прекрасный. Карен – удивительный и режиссёр, и человек, фонтанирующий, очень живой. Период съёмок был настоящим счастьем. Но я надеюсь, что у меня будет ещё что-то хорошее.
Смотрите вы сейчас немного, а книги читаете?
Честно говоря, я и читателем стал не очень.
А когда вы репетировали «Красавца-мужчину» Островского, «Кречинского» Сухово-Кобылина, перечитывали пьесы с удовольствием?
Я вам честно скажу, я настолько ленивый человек (смеётся), что пьесы не перечитывал, свои роли прочитал и как-то репетировал (смеётся). Я не мучаю режиссёра вопросами про то, какая у меня здесь задача. И вообще очень не люблю застольный период репетиций. Антрепризы мне нравятся тем, что люди собрались и сделали спектакль. Энергично – это не значит плохо. Естественно, и там разбор пьесы и ролей происходит, но уже на ногах, а не сидя за столом. Я прекрасный чтец, с симфоническим оркестром выступаю, читаю с листа текст Лескова, например, или поморские сказы Бориса Шергина. Но читать роли за столом – это не моё. У нас есть великолепные театральные актёры, для которых этот процесс свят, они его действительно любят. А я считаю это лишним для себя, исключительно для себя.
Вы не жалели, что поступили во ВГИК, а не в «Щуку» или в Школу-студию МХАТ, например?
У нас ушла Ира Аугшкап (Серова) к Андрею Гончарову, Лена Сафонова ушла, но пришла Лена Цыплакова. Студенты – они же экстремисты, им всегда кажется, что где-то лучше. И мне тоже казалось, что нас неправильно учат, что мастера отдали нас на откуп режиссёрам, которые ещё не режиссёры. Прошли годы, и я понимаю, что это лучшая школа была. Я пахал, как папа Карло, играл по десять отрывков за семестр, да каких. Один «Фома Опискин» чего стоит. Это была такая практика! Ни в одном театральном такого тренинга не было.
Но тогда же вы читали целиком пьесы и другую художественную литературу?
Естественно, я всё читал, образовывался. Сейчас я просто ничего не перечитываю, мне нечего красоваться.
А как в детстве у вас история с книгами развивалась?
Естественно, книги были важной составляющей жизни, как и театр. А до театра, по сути, чтение было единственным интересом. У меня папа был просто книгочеем. Он с нищенской советской зарплатой покупал все книги, какие только мог. Когда удавалось достать или купить хорошую книгу по случаю, он просто сиял от счастья. У нас была богатейшая библиотека. Папа подписывался на всё (тогда существовали подписные издания, в основном собрания сочинений). И я в детстве и юности тоже был книгочеем. Он меня читать учил в три года. Увозил на дачу и просто заставлял учиться читать. Я ему благодарен за это. Я зачитывался книгами, при том что был нормальным уличным мальчишкой. А когда я стал актёром и был огромный дефицит книг, то я таскал их стопками из поездок с фильмами и концертами. Нас приводили на склады, как известных артистов, допускали в святая святых, и мы могли купить то, что невозможно было достать. Я ящиками книги возил.
Помните, что из самого-самого для вас приобрели на тех складах?
Ой, не скажу уже. Хотя вот помню шикарные иркутские издания. Они выпускали потрясающие книги: и Шукшина, и Распутина. Самиздата ещё не было, но я как-то далёк от этого был. Хотя помню, как мы с Наташей Вавиловой снимались в 1981 году в Протвино (это был закрытый город физиков) и кто-то нам на одну ночь дал запрещённых тогда «Детей Арбата» Рыбакова. Чтобы ускорить процесс, я читал в номере вслух. И кто-то сказал потом мне: «Идиот, это же город физиков, тут прослушка везде». Ну, ничего нам не было, может, это легенда, про эти прослушки.
А когда вы готовились к каким-то историческим фильмам, тем же военным, что-то интересное находили для себя?
Нет, я по Станиславскому готовлюсь – «я в предлагаемых обстоятельствах». И я поступаю как Шерлок Холмс, который говорил: «...человеческий мозг – это пустой чердак, куда можно набить все, что угодно. Дурак так и делает: тащит туда нужное и ненужное... В моём чердаке только необходимые мне инструменты. Их много, но они в идеальном порядке и всегда под рукой. А лишнего хлама мне не нужно». Я достаточно неплохо знал историю, любил этот предмет всегда и историческую литературу, хотел даже историком в своё время быть. Но так, чтобы подробно копаться в том времени, о котором снимают фильм, зачем? Мне хватает хорошего сценария и того, что я знаю.
И какое время вам было более интересно, когда вы увлекались историей?
Античность, Средние века, XVII–XIX века мне уже как-то неинтересны были.
Вы хотели историком быть. А как возник ваш интерес к театру?
Мои мама и папа были театралами и сына с детства водили на спектакли во МХАТ и Малый театр. Ещё в восьмом классе я узнал, что во Дворце пионеров на Ленинских горах есть Театр юных москвичей. Конкурс в ТЮМе для девочек был очень большой, а мальчиков брали на приоритетных условиях. Театр был знаменит, в него ездили со всей Москвы. Я сам добирался с двумя пересадками – и на автобусе, и на метро, да ещё пешком шёл. Но это было чудесное время.
Кино вы любили меньше театра?
Кино я тоже любил и смотрел то, что все смотрели: «Неуловимых мстителей», «Бриллиантовую руку», «Кавказскую пленницу» и «Операцию “Ы”». Я обожал французское кино, Луи де Фюнес до сих пор мой кумир. Если сбегали с уроков и были двадцать пять копеек на дневной сеанс, то, конечно, мы шли в кино. Кстати, польские фильмы были очень хорошие, исторические мне особенно нравились, «Пепел» например.
После ТЮМа всё и началось уже по-взрослому?
Все счастливчики, которым довелось туда попасть, дружно поступали в театральные вузы. Но лишь единицам это удалось. Я провалился везде. Где-то на первом туре, где-то на последнем. Родители сказали: «Ну и слава богу». Они не верили, что при конкурсе сто двадцать человек на место можно поступить. Но когда я всё-таки поступил, они были рады. Тогда же они настаивали, чтобы я пошёл на иняз, где у них был блат, но я наотрез отказался. Как многие тюмовцы, я отправился в Театр кукол на Бауманской. Меня взяли монтировщиком декораций со словами: «Если захочешь – перейдёшь в актёры». Я три месяца отработал, а потом меня главный режиссёр вызвал и спросил: «Не передумал?» – «Нет, конечно», – ответил я. И меня зачислили в труппу актёром-стажёром с окладом семьдесят рублей в месяц. А монтировщиком – у нас была сдельная работа – я получал двести рублей. Это было намного больше, чем у актёров даже в солидных театрах. И это было моё первое разрушение иллюзий (улыбается). А через два месяца я от друга узнал, что Татьяна Лиознова проводит добор юношей на свой со Львом Кулиджановым курс во ВГИКе, а прослушивает на студии имени Горького. И я поехал.
Вы понимали, кто она после «Семнадцати мгновений весны»?
Безусловно! Она была одним из немногих режиссёров, которых знали все. Поэтому, конечно, я испытывал перед ней и трепет, и восторг! И отсюда страшный зажим. Я что-то прочитал, она похихикала, а когда я начал: «Я вас люблю, хоть я бешусь...», она остановила и попросила: «А можешь вот так прочитать?», «А вот так?» И сказала: «Хорошо». Я ушёл и не понял: прошёл или нет. В театральных институтах сразу объявляли результат. Здесь же это узнавали случайно, всё было кулуарно. Но потом до меня дошло, что я произвёл фурор, что Лиознова кричала: «Гуттаперчевый артист, идеальный киноактёр». На второй тур пришел Лев Кулиджанов. Они вдвоём набирали курс. Я на него особого впечатления не произвёл, но Лиозновой по-прежнему нравился. В общем, я поступил. Это спасло меня от армии (улыбается). Мне уже вовсю шли повестки. Когда наконец получил студенческий билет, помчался в военкомат. Через три дня уже мог загреметь в армию. В общем, на три с половиной года меня оставили в покое.
Вы начали сниматься ещё в институте...
Только после третьего курса, в отличие от многих. И на пробы не звали. Владимир Роговой – известнейший режиссёр, который снял фильм «Офицеры», был первым. Его ассистентка пришла во ВГИК и дала всему нашему курсу сценарий, первую работу Сергея Бодрова – старшего с рабочим названием «Студенты и студентки» – комедия. Фильм впоследствии вышел на экраны с названием «Баламут». Мы прочитали – ничего смешного. Пришли к Роговому всем курсом и говорим: «Ужасно. Это же не смешно». Он начал рассказывать, как это всё видит. И это было здорово! Но Владимир Абрамович сказал: «Это не значит, что я вас всех утвердил. Теперь начнутся пробы». Они шли месяца три. У меня были кошмарные пробы на главную роль. К кино я был абсолютно не готов. Очень стеснялся количества людей со скучными лицами за камерой и самой камеры и всей суеты. Но Роговой поверил, что это должен быть именно я. И хотя весь худсовет был против меня, он упёрся. Если бы он был начинающим режиссёром, ему бы просто запретили. Потом он долго мучился со мной, орал, хотя и любил меня. И я себя терпеть не могу в этом фильме. Как и в «Карнавале» Татьяны Лиозновой, где я сыграл руководителя самодеятельного театра. Лиознова не кричала, но так меня растирала, что не приведи господи, хотя я был её любимый ученик.
Избежать армии вам всё равно не удалось...
Ну а как тогда можно было её избежать? Сразу после института был какой-то добор в армию, я сдуру попёрся в военкомат, и меня чуть не забрали на Дальний Восток. Но Владимир Абрамович от этого спас. Он мне сразу сказал: «Если не хочешь поломать карьеру, ты должен пойти в армию. Я на съёмки тебя отпрошу, не волнуйся». Было лето. Он поехал в горвоенкомат к военкому и устроил творческую встречу с премьерой своего фильма «Баламут» в московском гарнизоне. В результате я служил на базе генерального штаба на Беговой.
Неплохо...
Ну, когда живёшь в казарме, что в Москве, что в каком-нибудь Задрюпинске – всё равно. За высоким забором нет ощущения, что ты в Москве. Но пришёл я в армию уже «звездой». «Баламут» вышел на экраны, да я ещё попал в десятку лучших актёров 1979 года, так что не буду скрывать – служить было проще, офицеры опекали. И, спасибо Роговому, как и обещал, он вскоре забрал меня на семь месяцев на съёмки. Ему это было позволительно после «Офицеров».
А вы видели, что читали Лиознова и Кулиджанов? И советовали ли они вам что-то, помимо того, что проходили и что готовили на мастерстве?
Нет, такого не было. Лиознова, уходя на каникулы, нас обязывала, чтобы мы к первому сентября пришли и как минимум по два стихотворения прочитали. Вот это для меня была пытка, просто каторга, я оттягивал до самого начала учёбы разучивание. И я не мог найти стихи, которые мне нравились. Причём искал не в смысле высокой поэзии, а что-нибудь покороче, чтобы легче было выучить. А Кулиджанов как красное солнышко у нас появлялся, раз в два месяца, поскольку тогда снимал фильм «Карл Маркс. Молодые годы». Смотрел, что мы подготовили, делал какие-то замечания и опять же как ясно солнышко уходил.
Во второй картине «У матросов нет вопросов» вы снимались с Михаилом Пуговкиным и Татьяной Пельтцер, а вскоре в фильме «Шофёр на один рейс» – с Олегом Ефремовым. Как чувствовали себя рядом с великими, не боялись?
Естественно, боялся! К Татьяне Ивановне я с величайшим пиететом и обожанием относился. И могу о ней сказать только хорошее, хотя меня пугали, что она ершистая зловредная бабка. Съёмки были в Севастополе. И она очень любила по комиссионкам походить. А я её сопровождал. У неё всегда была сумка через плечо, сигарета «Мальборо» в уголке рта, которая не вынималась, и мы с ней чесали по жаркому Севастополю. А к ней на съёмки приезжала ещё никому не известная Таня Догилева. И я завидовал: «Вот, практически дружат». Года через четыре мы с Пельтцер столкнулись снова. Юра Чернов заканчивал ГИТИС на режиссёра массовых представлений и позвал меня и Александра Филиппенко помочь ему с дипломом – театрализованным представлением на тему фильма «Там, на неведомых дорожках», где он снимался вместе с Милляром, Пельтцер и Сашей. Перед премьерой мы и сыграли это. В зале сидели наши старики и смотрели на это чудовищное зрелище. После фильма Татьяна Ивановна сказала: «Вадюш, подойди ко мне, пожалуйста». – «Да, Татьяна Ивановна». – «Скажи, пожалуйста, а ты ещё-то чем-нибудь сейчас занимаешься или только вот этим?» Вот так размазала, и всё (смеётся). Я что-то пролепетал: «Это Юра попросил, ну, вы понимаете». – «Слава богу, а то уж я испугалась». Вот такой была Татьяна Ивановна.
А с Михаилом Пуговкиным как складывалось общение?
Он был совсем не простой человек, с какой-то своей жизнью, в которую никого не допускал, мог сказать мне: «Это запрещённая тема». Хотя мы с ним много ездили по стране с концертами и практически дружили. Очень следил за своей формой. Уставал от безумной славы, а так... был очень уютный, любил «чайковского», как он называл чай. Во время съёмок, когда знали, что он не выпивает, держится, ему организовывали пирожные, конфетки, на что он говорил мне: «Гибель эскадры, Вадя» (смеётся). У него было ежедневное упражнение: по утрам высыпал на пол коробок спичек, сто штук, и по одной поднимал. А на Ефремова я вообще смотрел с нескрываемым восторгом. Было ощущение, что ты общаешься с легендой. Признаюсь, наблюдал его в разных состояниях. Все знают об этом. К сожалению, такое было. А когда всё заканчивалось, это был совсем другой человек. Он потом месяцами не выпивал. Съёмки шли в Подмосковье, и Олег Николаевич во второй день сказал: «Вечером едем на пикник». Сам съездил в колхоз и договорился, чтобы ему зарезали баранов. И для всей съемочной группы накрыл сумасшедшую «поляну» с шашлыками. Лидия Петровна Сухаревская, народная артистка СССР, чудная женщина, произнеся первый тост, спросила: «Олеженька, сколько мы тебе должны?» Она очень переживала, что Олег Николаевич потратился. Это было так трогательно. Как-то Олег Николаевич мне сказал: «Вадим, приходи во МХАТ, вот сезон откроется». Я на крыльях: «Да, Олег Николаевич!» А за год до этого Лёню Каюрова (он учился на курс старше меня, и у него тогда был звёздный час) Олег Николаевич взял во МХАТ, что после ВГИКа было редкостью. Спрашиваю: «А как там Лёня Каюров сейчас?» И он: «А кто это?» Я понял, что мне не надо идти во МХАТ, потому что через год на вопрос «как там Вадим Андреев?» он ответит: «А кто это?» Три года спустя мы снимались вместе в фильме «Батальоны просят огня», правда, общих сцен не было. Но хотя и встречались, Олег Николаевич не спросил: «Что ж ты не пришёл во МХАТ?»
До начала 90-х у вас с кино всё складывалось хорошо...
Да. А в 93-м закончилось даже кооперативное кино. И так пять лет. Но я много озвучивал, и, слава Богу, это дало возможность не просто пережить трудные времена. Но, когда опять начали снимать кино, меня не звали, пришли уже молодые актёры. Было немного обидно, что те, с кем начинал вместе, с кем приятельствовал... Серёжа Жигунов, например, когда запускался с «Королевой Марго», говорил: «А чего Вадима звать? Он в прекрасном положении». За меня решил. А в 98-м году позвал Рауф Кубаев в фильм «Белый танец» на роль второго плана. Меня даже на премии выдвигали. Думал: «Ну вот, возрождаюсь». И... год ни одного звонка. Ну а потом «мыльные оперы» пошли. Первая – «Трое против всех» того же Кубаева. И слава, которая обрушилась после этого «мыла», была огромной. А я благодаря «мылу» набрал столько ремесла и мастерства! Это великая школа. И мне не стыдно за свой труд. Больше того, я получал удовольствие.
А вот «Кадетство» и «Кремлевские курсанты» были уже сериалами совсем другого уровня...
Да, это, действительно, очень хороший качественный продукт. А уж какую популярность это принесло! Когда мы с Володей Стекловым выходили со съемок в Твери, бежала толпа. Он ворчал: «Как будто больше ничего в этой жизни не сделал». А я ему говорил: «Радуйся, Володь! Это же новое поколение, которое тебя и знать не знает, не видело твоих фильмов, а тут груднички из колясок выпрыгивают». Я эти фильмы очень люблю.
Когда вы начали заниматься дубляжом, находили в этом хоть какой-то творческий интерес?
Скажу честно, озвучивать не очень интересно. Ты должен просто максимально повторить то, что сыграл другой артист, буквально раствориться в нём. Там нет места самовыражению. Это неблагодарная работа. И со временем я перестал заниматься этим ремеслом. Я озвучивал и жуткие индийские фильмы, и при этом Микки Рурка и Пьера Ришара. В конце 90-х начали работать более официально, а голоса утверждать в Голливуде. Тогда я стал официальным голосом Брюса Уиллиса, начинал с «Шакала», потом звучал за Эдди Мёрфи, Джима Керри. Когда взялись за «Шрека», то я даже не проходил кастинг на ослика, поскольку его озвучивал Мёрфи, а я был его официальным русским голосом.
Вы дублировали и «Гарри Поттера». А до этого слышали об этой книге?
Нет, ни до, ни после. Я вообще не понимаю ажиотажа вокруг этого произведения.
А ваша внучка любит «Гарри Поттера» и как книгу, и как кино?
Наверное, да, но она не фанатеет по этому. Она «Сватов» смотрит и очень любит.
Когда в двадцать один год у вас родился сын, вы его, как вас ваш папа, старались научить читать или нет?
Я тогда, во-первых, загремел в армию, во-вторых, когда вернулся из армии, то практически не бывал дома, постоянно снимался или участвовал в концертах. Признаюсь, что я им вообще не занимался, занималась им исключительно мама. Я как рождественский папа появлялся, привозил подарки и уезжал. Но он практического склада ума, бизнесмен, и книги не были его увлечением. Я и дедушка рождественский. Сейчас внучке одиннадцать лет, она увлечена танцами, занимается плаванием, но боюсь, что и она не очень читает, потому что сейчас никто из детей не читает, по-моему, за редким исключением. Она даже по всем субботам и воскресеньям судорожно пытается сделать уроки, поскольку очень обязательная девочка и не хочет получать троек. Но на что ещё может оставаться время? Какое чтение при такой жизни?
У вас никогда не было минут, чтобы вы думали, может, не ту профессию выбрали?
Я не стал мегазвездой, у меня, как я говорил, не лежит пачка сценариев, но всё равно я так или иначе в своей профессии востребован. Меня любят зрители и не гламурно, а от души. Поэтому чего мне жалеть-то? Надо Бога благодарить, что так сложилось всё.
Я имела в виду, что, может быть, в какой-то момент, когда было мало съёмок или что-то не получалось, вы думали, а вдруг я ошибся, сомневались в своём таланте?
Ну, по молодости, наверное, такие моменты бывали. Молодым надо всё сегодня, чтобы ты сразу стал звездой. Малейшие проблемы, месяц не зовут никуда, уже вызывают смятение. По молодости случаются истерии вокруг этого всего, но это так давно было, что я уже ничего не помню. И это всё глупость абсолютная.
Вы почти ни от чего не отказываетесь. А от очень чёрных персонажей? Когда-то Маковецкому предлагали Чикатило сыграть, он мне рассказывал, что отказывался, потому что не хотел, боялся даже заглядывать в это, не то что погружаться...
Чернее персонажа, чем в «Кошке», трудно придумать. Я за эту роль ухватился, и мне было безумно интересно это сделать. Поэтому я вряд ли бы отказался от Чикатило. Я бы заглянул, мне было бы это интересно.
А Гитлера было бы интересно?
Я бы отказался, потому что нет никакого сходства, но и не отказался бы, если бы... А что? Я Сталина играл. И я играл просто старого человека.
Вы тоже только сценарий читали тогда?
Я и сценарий не читал, тоже прочитал свою сцену и всё. Но, честно говоря, это тот самый случай, когда я действительно отказывался, но не потому, что мне было неинтересно, а потому что я боялся, что не справлюсь, потому что никакого внешнего сходства нет и так далее. Но Юра Кара меня убедил. Правда, я не считаю, что это очень удачный Сталин из тех, которые были у нас на экране. Но тем не менее было интересно попробовать. Фриц Диц – блестящий немецкий актёр, сыгравший Гитлера в семи фильмах, говорят, был добрейший, чудесный человек.
Если бы у вас была возможность, не будем брать внешнее сходство и типажность, то в «Семнадцати мгновениях весны» вы кого выбрали бы, чтобы сыграть?
Ну, ответ очевиден. Мюллера, конечно. Но я бы, естественно, отказался при всём соблазне, просто потому что будут сравнивать с великим Броневым. Это гениальное, великое воплощение. Я могу из штанов выпрыгнуть, но так гениально не сыграю. А зачем получать шишки?
А Лиознова вам, студентам что-то рассказывала о тех съёмках, об актёрах и не расспрашивали ли вы её об этом?
Нет, никогда. Но на съёмках «Конца света» она приводила мне в пример, что надо уметь думать на экране, как Слава Тихонов. И всё. Это было не принято.
Не назовете топ-10 ваших любимых советских фильмов? «Война и мир», гениальнейшие «Три тополя на Плющихе», «Когда деревья были большими», «Неоконченная пьеса для механического пианино», которую я считаю грандиозным фильмом. Я люблю фильмы, которые могу пересматривать бесконечно. Как, например, многие французские или «Однажды в Америке».
Пять-десять ваших любимых авторов...
Чехов, Гоголь, Толстой, Александр Дюма – отец, Гончаров, Шолохов, Пушкин.
Вы можете сказать, что вы счастливый человек?
Да, да.
А у вас бывают минуты безоблачного счастья?
Да, когда просыпаюсь в деревне и смотрю в окно. Я счастлив каждое утро (улыбается).
