Lev Tolstoy

Узнал я, что жив всякий человек не заботой о себе, а любовью.

неудовольствием, рассеянно вспоминая, кто это. Спокойствие и самоуверенность Вронского здесь, как коса на камень

Одно утешает меня: это то, что про меня папа ́ сказал как-то, что у меня умная рожа, и я вполне верю в это.

исковерканные лафеты, придавившие человеческие русские и  вражеские трупы, тяжелые, замолкнувшие навсегда чугунные пушки, страшной силой сброшенные в ямы

1890 год, 3 сентября 62 года Потеря Севастополя. Я плакал, когда увидел город объятым пламенем и французские знамёна на наших бастионах.

Так он жил, не зная и не видя возможности знать, что он такое и для чего живет на свете, и мучаясь этим незнанием до такой степени, что боялся самоубийства, и вместе с тем твердо прокладывая свою особенную, определенную дорогу в жизни.

Видит, что у него с одного боку – щука, с другого – окунь; думает: вот-вот, сейчас, или та, или другой его съедят, а они – не трогают… «