Kitabı oxu: «Спешащие во тьму. Урд и другие безлюдья», səhifə 3
– Ни он, ни его воображаемая семья на мансарде не получат от меня ни единого пенни. Я уйду через четыре недели или раньше.
– О, сынок, не переоценивай себя. У тебя не будет четырех недель. Как я сказал, ты должен заплатить сейчас же. Так здесь заведено. Чтобы не тревожить тех, других. И отсюда никто не уходит без их разрешения. Таковы условия.
Фрэнк наслушался достаточно.
– Ладно. Ладно. Спасибо за совет. Но я сразу чувствую, когда начинается вымогательство. Чушь все это. Вы реально думаете, что я останусь здесь и позволю себе угрожать? Лет на пятнадцать, пока Грэнби будет брать у меня деньги, повышая арендную плату всякий раз, когда захочет? А если я не смогу платить, мне придется надеть гребаное платье? Боже всемогущий, да что с вами такое, люди?
Фрэнк ненадолго представил себя стариком, одетым в женское платье, разгуливающим в «Дачесс» или где-либо еще. Ему захотелось завыть от смеха.
Он встал и отпер дверь. Малкольм понял, что ему пора уходить, но замешкался.
– Ты теперь в «Ангеле». Ты в их доме.
– Да, да. Спасибо. Я понял. Не нужно продолжать.
Старик вышел из комнаты в полумрак коридора. Покрытое копотью окно на лестничной клетке пропускало мало света. С трудом пробивающиеся серебристые лучи освещали половину дряхлой стариковской фигуры, стоявшей совершенно неподвижно. Своими немигающими безумными глазами Малкольм смотрел, как Фрэнк закрывает дверь.
Из-за двери донеслись отголоски оперной музыки. Приглушенные фанфары. Фрэнка передернуло.
* * *
Наступала ночь, и он принялся расхаживать по комнате от окна к радиатору, взад-вперед. Ковер выглядел так, будто протерся под подобными перемещениями предыдущих жильцов.
Никто из друзей, ни Найджел, ни Майк, не помогут ему с ночлегом. В обоих случаях они ссылались на подружек. «Здорово».
В следующие три дня Фрэнка ждали двенадцатичасовые смены, поэтому у него не было возможности отправиться утром на поиски комнаты. Как временный сотрудник, он не мог позволить себе терять деньги, взяв отгул. Придется продержаться в «Ангеле» еще несколько дней. Возможно, возвращаться попозже и стараться не привлекать к себе внимания. Когда график утрясется, надо подыскать новое жилье и свалить.
Вымотанный переживаниями и размышлениями, Фрэнк поставил офисное кресло под дверную ручку и плюхнулся на кровать.
Забытье пришло быстро. Беспокойное и полное сновидений.
Он увидел какого-то толстяка, который стоял у окна, открытого над вывеской паба. Комната, похоже, размещалась в передней части здания. Мужчина кормил голубей и кричал «сука, гребаная сука» проходившим по улице женщинам.
В другой комнате, похожей на ту, где жил Фрэнк, какой-то старик кругами ползал по ковру. Он потерял свои вставные зубы, и ведущий телевикторины говорил с ним с экрана телевизора об ангелах.
В хаотичной, бессмысленной карусели, напоминавшей бесконечную череду призрачных образов, несколько раз мелькнула и его комната. В каждом коротком эпизоде ковер был светлее, а стены – не такими желтыми. Один раз Фрэнку привиделся яркий образ бородатого мужчины с волосатым телом, лежащего на кровати. Он был накрыт до живота желтым, вышитым «фитильками» покрывалом. В одной руке держал двухлитровую бутылку водки. Мужчина смотрел на потолок с выражением, напоминавшим отвращение и страх.
В другом сне желтоглазый пьяница снова появился в той же кровати. На этот раз матрас частично прикрывал потрепанный спальный мешок фиолетового цвета. Мужчина пел песню из какого-то водевиля, в то время как за дверью кто-то кричал: «Манда!» В этой сцене также присутствовал странный звук без видимого источника. Казалось, будто в комнате застряла огромная птица и билась крыльями о стены. Либо это, либо какое-то другое существо отчаянно пыталось пробиться внутрь.
Фрэнк проснулся и сел в кровати. Лицо у него было мокрым от слез. Он совершенно выбился из сил. Потрясенный сновидениями, не мог снова заснуть, а потому встал и оделся в свою форму охранника.
Потребовалось несколько минут, чтобы набраться храбрости открыть дверь комнаты и выйти в темный коридор. Ему срочно нужно было опорожнить мочевой пузырь.
Когда Фрэнк вышел из ванной, прежде чем его пальцы сумели нащупать выключатель и снова включить светильник со встроенным таймером, он понял, что в коридоре, соединявшем их с Малкольмом комнаты, есть кто-то еще.
Сперва он подумал, что этот шорох издает какая-то собака. Но в тусклом голубоватом свете, падавшем сквозь подъемное окно на лестничной клетке, Фрэнк увидел, что это не собака. Какая-то фигура поднялась с пола у двери его комнаты и сейчас стояла на двух тощих ногах.
Кто-то очень худой, с лохматой головой. Возможно, пожилая женщина. Нечто похожее на «ночнушку» спадало на костлявые колени фигуры. Но руки казались слишком длинными для человека любого возраста. Из-за спины незнакомки донесся звук, будто кто-то яростно взмахнул двумя сломанными зонтиками.
Фрэнк захныкал и, щелкнув выключателем, увидел пустой коридор. Стены с облезшими обоями, красный плинтус, выцветший зеленый ковер и никаких признаков жизни.
Он замер, потрясенный. В ушах стучало. Мозг пытался найти хоть какое-то объяснение случившемуся. Светильник выключился, оставив его в темноте.
* * *
На работе Фрэнк часто стоял перед стеклянными дверями, у входа в жилое здание, которое охранял. Уставившись на передний двор Клэрендон-хаус и не видя при этом припаркованных машин, он размышлял над галлюцинацией и увиденными накануне снами. Гадал, не является ли здание некоей адской ловушкой, куда алкоголики и нестабильные личности приходят умирать. Или, может, оно так влияло на обитателей, что те начинали видеть всякое, галлюцинировать.
К концу дня он более-менее убедил себя в том, что жгут стресса, стягивающий его жизнь, затянулся, и привел к этим сновидениям и эпизоду, перенесенному накануне ночью. Нарастающее ощущение ловушки, угрозы со стороны Грэнби, туманные намеки Малкольма на зловещую «семью», обитавшую в «Ангеле», – все это сыграло свою роль. От напряжения он и увидел остатки кошмара в грязном, темном коридоре.
Закончив смену, Фрэнк провел четыре часа в Ислингтоне, потягивая пиво, которое едва мог себе позволить, после чего направился обратно в «Ангел».
В десять часов вечера осторожно открыл входную дверь, снял обувь и стал крадучись подниматься на второй этаж. Чтобы не шуметь, он старался ступать ближе к краю лестницы. Несмотря на усилия передвигаться тихо, когда он добрался до своей комнаты, держа наготове ключи, то услышал двумя этажами выше, где жил Грэнби, далекий звук открывающейся двери. Мысль о том, что нечто выскользнуло из мансардной комнаты, показалась ему слишком страшной, и Фрэнк, бросив все попытки не шуметь, поспешил юркнуть к себе в комнату и запереть за собой дверь.
С десяти часов до полуночи не было слышно ни оперной музыки из комнаты Лилли, ни бормотания телевизора из комнаты Малкольма, ни звуков из мест общего пользования. Фрэнк сразу решил, что это неприятные признаки ожидания, если не дурного предчувствия, среди других обитателей Ангела. Что-то должно было случиться. Намек соседа на то, что сверху должно спуститься нечто, чтобы «взыскать» с него арендную плату, уже не казался Фрэнку таким абсурдным, как в дневные часы.
Он бодрствовал в большом безмолвном здании до двух ночи, пока сон не одолел его.
В четыре утра он сел, негромко вскрикнув, уверенный, что группа худых фигур, стоявших вокруг кровати, действительно вышла из сна вместе с ним и теперь обступала его наяву.
Он убрал руки от лица и сел неподвижно в темноте. Призраки из сна быстро исчезли.
Тонкие занавески выделялись в рассеянном свете от далекого фонаря на фоне окружающих стен. Остальная комната оставалась темной. Это раздражало, потому что Фрэнк не мог рассмотреть, откуда доносится царапанье, раздававшееся с потолка, прямо над кроватью.
Перевернувшись на бок, он попытался нащупать выключатель прикроватной лампы. Он страшно испугался, а постельное белье настолько затрудняло движение, что потребовалась почти минута, чтобы зажечь свет.
Во время жуткого ожидания он представил, как что-то свисает с потолка вниз головой и лицо этого существа находится всего в паре дюймов от его. В те мгновения, пока комната еще не была освещена, он слышал решительное биение крыльев об потолок. Представил себе, что какое-то животное пытается протиснуться в маленькую дыру.
Когда лампы на потолке и около кровати включились, шум стих. Фрэнк увидел, что наверху ничего нет, как и нет свидетельств какого-либо вторжения, объяснявшего шум над головой. Но у него осталось стойкое опасение, что нечто внутри здания имело твердое намерение показаться.
Он поспешно оделся, схватил бумажник и телефон. Готов был покинуть здание и дождаться утра, гуляя, если потребуется, по улицам, потому что это было бесконечно лучше, чем оставаться здесь.
Но до лестницы Фрэнк так и не добрался.
Открыв дверь, он испугался выйти в коридор.
Там, на лестнице, воздух был наполнен треском сухих крыльев. Будто грязные голуби взлетали со скользкого цемента Трафальгарской площади, только в сто раз громче. В конце коридора, где сквозь окно над лестничной клеткой проникал слабый свет, виднелся силуэт, который не принадлежал ни Малкольму, ни Джимми, ни Лилиан и ни Грэнби.
Фрэнк даже не был уверен, что ноги тощей фигуры касались пола. У него не хватило присутствия духа, чтобы размышлять о том, может ли кто-то так зависнуть в воздухе и то появляться, то исчезать из поля зрения. Но кем бы или чем бы ни был незваный гость, от вида Фрэнка он пребывал в состоянии повышенного возбуждения.
Фрэнк увидел, как фигура замотала в воздухе бесформенной головой. Пальцы, которыми заканчивались длинные руки, то сжимались в кулаки, то разжимались. Фрэнк даже и подумать не мог о том, чтобы включить в коридоре свет и как следует рассмотреть фигуру.
Съежившись в дверном проеме, он обрел дар речи, лишь когда проглотил ком в горле.
– Деньги. Я достану их. Пожалуйста, не надо. Деньги. Я достану их.
Где-то наверху он услышал сквозь биение крыльев голос Грэнби.
– Манда! Манда! Манда! Манда! – тот словно выкрикивал какую-то мантру, будто пришел в некое животное неистовство, отчасти ярость, отчасти мощное сексуальное возбуждение в предвкушении кровавого насилия в стенах этого жалкого дома.
Фрэнк был уверен, что тварь на лестнице разорвет его на части. Или, еще хуже, утащит куда-нибудь в иное пространство, через потолки грязных комнат. И в следующий момент вернувшаяся ясность ума позволила ему сделать предложение. Компромисс для шумного и грязного воздуха, бьющего в лицо.
Он не был уверен, говорил ли вслух или же высказал все в мыслях или даже молитве этому противоестественному существу, которое перемещалось между окном и потолком второго этажа. Но Фрэнк закрыл глаза и пообещал, что будет собирать деньги для него. И похвастался, что станет взимать арендную плату гораздо лучше Грэнби.
Когда невероятный смрад окутал его лицо, отчего его вырвало на ботинки – такие миазмы могли висеть над полем боя или чумной ямой, – Фрэнк рухнул на жесткий ковер.
В себя он пришел от биения старых крыльев на лестничной клетке. Вслед за шелестом с мансарды донеслись крики, человеческие крики, раздававшиеся посреди жуткого стука, будто нечто твердое билось о стену со страшной силой.
Постепенно шум стих, и в здание вернулась тишина. Эта передышка была благодатью для поруганных чувств Фрэнка.
Когда он поднялся на ноги, то знал, что должен делать.
* * *
Комната Грэнби была открыта, но Фрэнк не стал входить. Вместо этого заглянул в дверной проем.
Свет тоже не стал включать. Видимая ему часть была скудно освещена остаточным светом уличного фонаря, проникавшим сквозь мансардное окно. Его оказалось более чем достаточно.
Потолок по обе стороны от центральной балки шел под уклон.
Пол был завален пухлыми мусорными мешками. Ближайший был битком набит банкнотами. Фрэнк предположил, что все остальные тоже наполнены деньгами.
На столе под окном поблескивали наручные часы и ювелирные украшения. В одном углу зловеще громоздилась большая куча обуви.
В центре комнаты, словно объекты поклонения мусорных мешков, возвышались четыре каменных колонны. На каждой виднелась маленькая каменная фигурка.
Фрэнк взглянул на скульптуры лишь мельком. Не смог смотреть на них дольше секунды. Но, стоя в дверном проеме, не сомневался, что они прощупывали его мысли. Слышал у себя в голове хлопанье маленьких крыльев.
Грэнби слишком долго жил рядом с фигурками, и это, похоже, повлияло на его разум. Несмотря на то, что неодушевленный квартет, казалось, был выточен из камня и нес на себе печать великой древности, для человека с более развитым интеллектом и воображением, чем у бывшего хозяина «Ангела», соседство с идолами было бы гарантией полнейшего безумия. Одно лишь нахождение в их присутствии убедило Фрэнка в этом.
Похоже, чтобы противостоять ангелам столь долгое время, Грэнби заточал себя в старый спальный мешок. Тот лежал свернутым под столом, заваленным часами и кольцами.
От Грэнби осталось не так много, чтобы расспросить его о спальном месте. Большая часть по-прежнему была одета в белый спортивный костюм. Ткань почти светилась в слабом свете – в натриевом свечении, периодически дополняемом красными вспышками от мерцающей вывески магазинчика готовой пищи, находившегося через улицу. Но тело прежнего хозяина «Ангела» претерпело физические изменения.
Кудрявые волосы полностью вырвали из головы вместе с большей частью скальпа. Макушка черепа влажно поблескивала на полу, прямо под ближайшей колонной. Ни одному человеку не было бы под силу согнуть так конечности Грэнби. Его позвоночник походил на разбитую посуду, накрытую носовым платком.
Когда глаза Фрэнка привыкли к мраку, он обратил внимание на фигуры, подвешенные на проволоке к стенной рейке. Их было десятка два как минимум. Сперва он принял их за пальто, но потом понял – хотя правильно опознал как минимум два, – что их владельцы все еще находятся внутри. Другие подвешенные люди были голыми и высохли до состояния скелетов. К счастью, других деталей Фрэнк не разглядел.
Снизу из огромного дома стали доноситься первые признаки жизни. Малкольм закрыл дверь ванной и включил над раковиной единственный рабочий кран.
На третьем этаже, судя по всему, было две пустующих комнаты, и, поскольку Фрэнка тошнило от одного вида Лилиан, скоро их будет три.
Фрэнк бросил последний взгляд на изломанную фигуру Грэнби, и заметил, что зубов у него тоже нет. Он решил, что этот город такой странный, раз позволяет своим старым богам оставлять себе на память столь необычные подарки.
Но теперь ему надо быстро заполнить пустующие комнаты третьего этажа. 125 фунтов в неделю казались вполне разумной платой. По крайней мере для начала.
Всегда в наших сердцах
«Я мог резко повернуть на мокрой дороге, не выполнить вовремя аварийную остановку, когда под колеса выбежал бы ребенок… Потерять концентрацию и рвануть на встречный свет фар, подъехать слишком близко к движущемуся впереди автомобилю, заснуть ночью за рулем, переехать какого-нибудь незамеченного в зеркале карапуза, сдавая назад, или просто врезаться в другую машину…»
Рэй Ларч часто удивлялся огромному диапазону потенциальных происшествий, подстерегающих автолюбителей. Такие мысли, в основном, приходили ему в голову в те редкие часы, когда он не сидел за рулем такси. Являясь лишь каплей в море водителей, Рэй понимал, что, стоило ему повернуть ключ зажигания, он рисковал в любую минуту попасть в аварию, как и все, находящиеся в салоне. Это была лотерея, и в ней участвовали как водители, так и пассажиры.
Он догадывался, что исход аварии напрямую зависит от реакции. В критическом положении, чтобы адекватно ответить на ситуацию, он должен был среагировать за долю секунды. Подобная скорость требовала координации с действиями всех участников движения, даже пешеходов. Учитывая последствия неправильного выбора любой из сторон, времени на то, чтобы сделать решающий выбор – остановиться, ускориться, свернуть в сторону или выпрыгнуть, – было ничтожно мало.
Когда Рэй думал о смертях, физических муках и людских страданиях при длительной реабилитации, вечном горе или инвалидности, которые он мог причинить кому-либо аварией, то часто задавался вопросом, почему ему вообще позволили сесть за руль. Да и не только ему, но вообще всем людям.
У него по-прежнему бывали опасные ситуации. Они часто случались. Он водил прокатный автомобиль семь дней в неделю. Ни разу не спал больше пяти часов. Поднимался с кровати, плохо соображая и сонно моргая, в три часа ночи, ехал в аэропорт или на выходных забирал после закрытия клубов пьяных девиц в коротких юбочках. Стоило только засмотреться на них – и вот уже причина аварии. Поскольку, украдкой бросая взгляд в зеркало заднего вида, он не всегда следил за идущим сзади транспортом. В стремлении заглянуть под юбку можно было легко сбить подвыпившего пешехода, до конца жизни лишив его способности к самостоятельному передвижению.
Чем больше Рэй думал о потенциальных авариях, тем больше задавался вопросом, почему другие машины бьются не так уж и часто. Или почему вся дорожная сеть не превращается в одну сплошную череду катастроф. Как такое было возможно со столь ненадежными, легко отвлекающимися существами за рулем? Может, водители должны проходить такую же аттестацию, как машинисты поездов или пилоты самолетов? Или все сводилось к вопросу масштаба?
Мы садимся за руль, потому что забываем, – решил он. Забываем о боли, забываем о страхе, о бросающих то в жар, то в холод предаварийных ситуациях, забываем о последствиях. Мы забываем о нашей уязвимости. Уязвимости наших тел. Забываем о заполненных мозговым веществом головах, болтающихся на тонком спинном хребте – самом слабом звене во всем животном мире. И забываем о своей зависимости от тех крошечных ниточек нервной ткани, которые при разрыве лишают ноги всякой чувствительности и обрекают нас на знакомство со свистящим аппаратом, который будет стоять на часах возле больничных коек, застеленных белыми простынями.
Мы забываем о фотографии автомобиля, раздавленного грузовиком возле обочины, и почерневшего силуэта водителя, сгоревшего за рулем в аварии на шоссе. Забываем о газетном снимке обломков машины, в которой погибли четверо подростков. Отворачиваемся от грязных, увядающих цветов, привязанных к железным перилам на повороте, перед которым приходится сбавлять скорость (если вы знаете эту дорогу). Со временем даже начинаем забывать, как чувствовали себя на похоронах ребенка.
Все наше существование зависит от способности забывать ужас. Может, повторяющиеся аварии являются прямым результатом того, что мы не помним ужасов прошлых нарушений.
Вот наглядный пример. Рэй уже начал забывать свой самый худший случай, когда два года назад сбил велосипедиста на Роки-лейн. Он тогда не остановился. Из-за громко включенного радио услышал лишь глухой удар в пассажирскую дверь. А потом что-то похожее на звон ключей, упавших на асфальт где-то позади машины.
Помнится, он ехал со скоростью как минимум сорок миль в час при дозволенных тридцати, петляя мимо плохо припаркованных машин. И заметил велосипедиста, лишь когда спина его куртки перекрыла ему лобовое стекло.
Ему показалось, что парень был чернокожим, хотя он не был уверен. Рэй бросил взгляд в зеркало заднего вида, но на дороге никого не увидел. Нажал на газ, потому что едва задел парня, или так себе сказал потом. Ему ни на секунду не пришла в голову мысль остановиться. Он думал, лишь как бы убраться подальше.
Когда на следующий день Рэй решил не покупать «Дейли Мейл», то понял, что не хочет знать ничего о прошлом вечере. Три недели он не включал телевизор и радио. Избегая всех местных новостей, он чувствовал, что ничего не случилось. К концу своего добровольного отказа от новостей он был почти уверен, что на самом деле лишь поцарапал велосипедисту колено. Наверное, парень быстро свернул на тротуар и поэтому исчез из зеркала заднего вида. Рэй говорил это себе столько раз, что в конечном итоге принял за правду. Но лишь ненадолго.
Через три недели после инцидента, когда краска на машине давно уже высохла, Рэй был вынужден вернуться на Роки-лейн, направляясь за клиентом на Александер-Стадиум. К фонарному столбу у дороги, примерно в том месте, где он так неожиданно налетел на велосипедиста, был привязан большой букет цветов.
Спустя два дня на стоянке такси на Колмор Роу он как бы вскользь упомянул про цветы на Роки-лейн. При этом возился с телефоном, чтобы не казаться подозрительным. От другого водителя Рэй узнал, что на самом деле убил подростка. Мальчишка ехал на горном велосипеде в хамстедский магазин горячей еды, без шлема и фонарей. Другой таксист сказал, хотя и без особой уверенности, что свидетелей не было.
«Гребаные велосипедисты», – сошлись они во мнении, и понимающе закатили глаза.
Рэй никогда больше не ездил по Роки-лейн и продолжал огибать тот район, когда клиенты просили подобрать их или высадить поблизости. Еще он пришел к выводу, что если помнить о страданиях из-за каждой простуды, пореза или синяка, то в ожидании следующей болезни или несчастья можно просто сойти с ума. Умение забывать было своего рода опережающей тормозной системой нашего разума. Эффективность собственной системы торможения удивляла Рэя.
Неужели у безумцев идеальная память? Неужели они обладают способностью представлять себе последствия и осознают весь их ужас? «А это – идея», – подумал Рэй, поворачивая на улицу, чтобы подобрать очередного клиента.
Он никогда не ездил по вызову в эту часть Северного Бирмингема и не знал, что в районе, где Хокли переходил в Астон и Ювелирный квартал, все еще есть жилые дома. Это место находилось рядом с городским центром и походило на лабиринт из кирпичных складов, оживленных промзон, мелких контор, жмущихся к более крупным супермаркетам. Тут и там попадались крохотные продуктовые магазинчики, по большей части уже закрытые розничные точки, дома с нераспроданными квартирами, пустынные церкви и парочка старомодных пабов.
Спутниковый навигатор направил Рэя к небольшому жилому комплексу, окруженному стеной из красного кирпича. Напротив располагался пустырь, служивший стоянкой для белых коммерческих фургонов.
Та сторона улицы, которая оставалась жилой, представляла собой типичный для центральных графств ряд террасных домов. Они по большей части скрывались в тени, сутулясь у бордюра, словно группа грязных работяг в очереди за выматывающей душу и плохо оплачиваемой работой. Эта улица каким-то образом избежала вырубки деревьев, бомб люфтваффе и облагораживания.
Восемь домов, казалось, пытались отодвинуться от дороги, будто не хотели привлекать внимание проезжающих автомобилистов. Их темные, покрытые копотью окна и облезлые рамы мало говорили об интерьерах. С первого взгляда могло показаться, что в них никто не живет. У одного со двора поднимался в небо грязный черный дым, наверное от костра.
Мужчина, появившийся из дома под номером 129, по мнению Рэя, как-то чрезмерно радостно улыбался. Он был без пальто, а коричневые шлепанцы на ногах казались слишком маленькими.
Крохотный палисадник был захламлен размокшими картонными коробками с бутылками, ржавыми консервными банками и какими-то отходами огородничества. Разросшийся папоротник заслонял подъемное окно на первом этаже.
Диспетчер назвал этот адрес, имя Джон и номер стационарного телефона. В инструкции было указано, лишь что клиент хочет проехаться по нескольким местам. Довольно обычный заказ, кроме последнего пункта.
Рэй посмотрел на ухмыляющегося пожилого мужчину, направляющегося к водительскому окну.
– День добрый! – сказал тот и посмотрел на небо, темневшее с наступлением дождливых сумерек.
Рэй кивнул и окинул незнакомца недобрым взглядом, как бы вопрошая, действительно ли тот готов ехать в таком виде.
– Джон, верно?
– Она скоро выйдет, – сказал Джон.
Возможно, этот неряха в шлепанцах и не пассажир вовсе. Рэй надеялся, что это так. Ему не нравилась его ухмыляющаяся физиономия. Обычно Рэй встречал людей с усталым, угрюмым или нетерпеливым видом, если только это была не привлекательная женщина или клиент из аэропорта. Его удручала такая тенденция, но он ничего не мог с собой поделать. Работа с семи до одиннадцати и общение с самой разношерстной публикой сделали бы и святого раздражительным.
Глаза Джона светились от возбуждения сквозь толстые линзы очков.
– Мне нужно будет помочь с ней, – казалось, он удивился, что Рэй не разделил его энтузиазма.
Только б не гребаное инвалидное кресло.
– Сегодня у вас очень особенный пассажир. Придется много где поездить. Но в конечном итоге она вас не обидит. – Тип подмигнул, как бы намекая на щедрые чаевые.
– Куда сначала? – Рэй выбрался из машины и поспешил по заросшей тропинке, стараясь избегать дождя, который совсем не волновал Джона. – Сколько мест она хочет объехать?
Джон остановился и с радостным видом широко развел руки, как бы показывая обширность территории.
– Она знает, куда нас везти. Где начать и где закончить. Кто придет и кто уйдет. Она знает.
Рэй снова как будто случайно бросил взгляд на серые штаны пожилого мужчины, которые раньше, похоже, являлись частью костюма. Они были натянуты выше пупка и держались на белом пластиковом ремне. Свитер с ромбовидным узором тип заправил за пояс. Натуральный чудак с престарелой родственницей. Проезд, вероятно, оплатят из пособия по инвалидности. Хотя Рэй предпочел бы уточнить направление поездки и получить некоторую уверенность в том, что у человека в тапочках хватит денег. Он подождал, когда тот его догонит.
– Да, да, она там, ждет, – сказал мужчина, не обращая внимания на обеспокоенность Рэя и тыча коротким и пожелтевшим от никотина пальцем в черный дверной проем. От его свитера пахло потом. Штаны спереди покрывали жирные пятна.
Рэю до сих пор попадались уголки мира, которые никак не изменились и напоминали ему старые фильмы. Места вроде этого. И хорошо это или плохо, но он знал, что дома похожи на людей. Точно так же, как никогда не знаешь, что прячется за лицом, ты понятия не имеешь, как выглядит дом за его фасадом.
– Мне потребуется некоторое время, чтобы поднять ее. В этом году на это уходит целая вечность, – сказал Джон. – Хотя сейчас она прямо-таки рвется ехать, скажу я вам. И нас ждет много людей.
Рэй не спросил, чего ждут те люди, поскольку ему было не интересно. Он уже решил свести разговор к минимуму. «Просто выполняй свою работу». Рэй задумался, не сильно ли заметно, насколько ему отвратительны условия жизни в этом доме. Но потом понял, что, даже если и так, ему все равно.
В доме было холодно, пахло полными мусорными ведрами и газом. И чем-то еще, похожим на запах накануне грозы. Он был таким же сильным, как и основной смрад.
Тусклый светильник на потолке явил Рэю первую комнату, в которую он вошел. Все шторы были задернуты, но желтоватого освещения хватило, чтобы понять: Джон уже давно не выносил мусор из своего унылого дома.
Следуя за потрепанной фигурой, Рэй заметил узкую тропу, проложенную через гостиную, заваленную пухлыми мусорными мешками и картонными коробками, набитыми, предположительно, старой одеждой. Возможно, этот тип приторговывал тряпьем.
Рэй заглянул в одну. В розовых полиэтиленовых пакетах лежало платье на маленькую девочку и коричневые сандалии. Из-за детских вещей Рэй сразу осмотрелся внимательнее. Заглянул во вторую коробку и с облегчением увидел замшевую куртку на взрослого. Та лежала в полиэтиленовом пакете вместе со сломанными очками и потертыми мужскими туфлями.
Вторая комната когда-то была большой столовой. Хотя на ее прежнюю функцию уже ничего не указывало благодаря коллекции, казалось, всех бесплатных газет, выходивших в Бирмингеме, которую старик собирал всю свою жизнь.
– Я вынесу ее с кухни, – сказал Джон.
Дверь в проходе из столовой отсутствовала. Сквозь прямоугольный проем Рэй заметил темный силуэт. Маленькая, будто детская, фигура беззвучно отвернулась от кухонной стойки. И скользнула вглубь неосвещенного помещения. Джон исчез в темноте, словно ринулся в погоню за ее обитателем. Свет он включать не стал.
Пока Джон копошился на кухне, Рэй окинул взглядом столовую. Краем уха услышал, как старик произнес:
– Карета подана, Ваше Высочество.
Рэю пришла в голову мысль сфотографировать местные красоты на мобильный телефон и показать другим водителям в кафе. Но он сразу забыл об этом, так как слишком волновался, что ему не заплатят.
– У вас все в порядке? – спросил он, обращаясь во тьму. – Минимальная стоимость поездки – пять фунтов.
– Да. Да. Почему нет? На подготовку к этому вечеру было потрачено много усилий, поэтому мы хотим, чтобы все прошло гладко. И вы получите гораздо больше, чем пять фунтов. Вас ждет справедливая компенсация. – Это было произнесено из неосвещенной кухни с оттенком сарказма в голосе, отчего Рэю стало не по себе.
– Я готов, – крикнул он в темноту.
Ответа не последовало.
Тюк газет наполовину скрывал рамки на стене, но они все равно привлекли внимание Рэя. Это были три фотографии. Первая была студийным снимком полной женщины среднего возраста. Она сидела в очках с белой оправой и в старомодном платье с белым воротником. На другой оказался запечатлен хозяин дома в молодости. В те дни Джон был прилично одет, опрятен и сидел рядом с женщиной за столиком в ресторане. «Умершая жена», – подумал Рэй без тени эмоции.
Было сложно понять, что изображено на средней фотографии. Как будто над скрытой ее частью поднимался столб черного дыма. И он пересекал серое небо.
Джон вернулся с кухни. На нем была куртка с так тесно натянутым на голову капюшоном, что пассажир стал напоминать имбецила. В руках он держал плетеную бельевую корзину, выкрашенную в желтый цвет, крышкой упиравшуюся ему в подбородок.
– Если возьметесь с другой стороны, думаю, вместе мы справимся.
Крышка была привязана к корзине с помощью садовой веревки.
– Что?.. – Рэй хотел задать вопрос, но осекся на полуслове.
– Это все, что у меня есть. И этого будет достаточно. Вы должны ехать очень аккуратно, понимаете? Надеюсь, вам уже объяснил диспетчер.
– Мы едем в прачечную?
Его предположение показалось старику настолько оскорбительным, что лицо у того потемнело от ярости.
– Просто беритесь с другой стороны, – сказал он.
Когда они пробирались по узкой тропе между грудами мусора, Рэю казалось, будто ему досталась бо́льшая часть веса тяжелой корзины. Джон бормотал:
– Будьте аккуратны. Аккуратны! Это главное. Аккуратны.
Что бы ни находилось внутри, оно было живым. Возможно, какое-то животное. Рэй слышал, как существо возится внутри, словно пытаясь найти выход или твердую поверхность, как животные обычно делают при перевозке. Наверное, собака. Но разве ее он заметил на кухне? Собаку? Нет, то, что там мелькнуло, стояло на двух ногах.
