Время назад. Часовщик

Глава 1

Посвящается Михаилу Михайловичу Цыбульскому —

Человеку с большой буквы

***

Стоял холодный и промозглый подмосковный осенний вечер… Моросил мелкий дождь, который вместе с пронизывающим ветром проникал в подворотни, щели между домами, складки одежды и даже под нее, вызывая болезненный озноб. Лихорадило припозднившихся прохожих, спешащих домой, мелкой дрожью тряслись забулдыги, стоящие кучками возле круглосуточных магазинов, киосков и ларьков и «стреляющие» у всех подряд «рублик на проезд». Даже мокрый и облезлый кот, сидящий на краю мусорного бака, вздрагивал и смотрел на мир взглядом, полным презрения и отчаяния. Лихорадило всех и вся… Дело было не только в погоде и времени года. Некогда огромная страна распалась на отдельные части, которые тоже лихорадило. От рухнувших идеалов, от безысходности и от незнания того, что будет завтра, дрожь эта концентрическими кругами, словно от брошенного в воду камня, расходилась и сходилась в самом центре этой самой бывшей страны. Шла борьба за выживание. Возникали, соединялись и распадались различные группировки, разделявшиеся по спортивным, музыкальным, религиозным, национальным и еще черт знает каким признакам. В общем, каждый выживал, как мог…

В глубине многоэтажного кубика, в пристройке, расположился круглосуточный магазинчик. Несколько работяг в телогрейках и оранжевых жилетах пили нечто из бутылки, передавая ее по кругу, и закусывали уже пару дней как свежими пирожками. В этот момент в зону видимости, осветив тротуар единственной замызганной фарой и отчаянно громыхая всеми уставшими частями, вкатилась старая «копейка». Остановившись напротив входа в магазинчик, она натужно почихала и заглохла… Открылись двери, и из салона, вслед за вырвавшимся клубом дыма, вывалилась весьма колоритная троица. Мужчины были одеты во все черное, на ногах – одинаковые высокие ботинки в стиле «милитари». Головы у всех троих блестели гладкой выбритостью, отражая свет единственного неразбитого фонаря. Увидев их, работягивыбросили бутылку и торопливо направились в сторону темнеющей неподалеку стройки. Один из троицы, низенький и толстый, засвистел им вслед, отчего те только прибавили шагу и поспешили исчезнуть из поля зрения…

– Привет гастарбайтерам! – закричал работягам вдогонку второй, неестественно длинный и худой, но вечерняя тьма уже поглотила удалявшиеся фигуры.

– Да оставь ты их в покое, – сказал третий, огромный широкоплечий детина, смотревшийся на фоне остальных великаном, – не всю же жизнь этих приезжих гонять, надо и отдыхать когда-нибудь… Борман, – обратился он к коротышке, – сгоняй-ка в ларек и купи чего-нибудь погорячее, а то вишь, как холодно, да еще и печка в машине не работает.

Он со злостью пнул по колесу ни в чем не повинную колымагу, на что та отозвалась жалобным скрипом.

– Ща сгоняю, Слон, – отозвался Борман, – ты только, это, мелочи добавь немного…

Слон достал из кармана несколько смятых купюр и протянул Борману:

– На, это все, что есть.

Тот взял деньги и исчез за дверью магазинчика.

– Вот такая жизнь наша тяжелая, брат Шприц, – пожаловался Слон оставшемуся товарищу, – бегаешь, бегаешь, и что?.. В кармане жалкие копеечки, под задницей – «копеечка», жизнь нынче тоже в копеечку оценивается, – он еще раз пнул несчастную машину, – а все почему, как думаешь?

– Да как почему? Тута понятно все, – с характерной деревенской «рязаночкой» протянул долговязый, – понаехали тута всякие и забрали наши с тобой денежки. Бить их всех надо. Правильно мы с тобой зарербо… зазербо… эта… короче, вступили в это белое братство. Надо нам с тобой всех их перебить, и тогда все денежки наши будут. Мы же местные, уже скоро год, как здесь живем…

– Верно базаришь, братан! – улыбнулся Слон.

Тут хлопнула дверь магазина, и взору приятелей предстала довольная ухмыляющаяся рожа Бормана.

– Пацаны, нормуль, тут на все хватило! Гуляем по полной!

Он выставил на капот две бутылки дешевой сорокоградусной «косорыловки», большую бутылку лимонада и бросил пачку «Союз-Аполлона».

Под одобрительные возгласы «братьев» Борман извлек из бардачка жигуленка три видавших лучшие времена пластиковых стакана, дунул внутрь, вычищая пыль, и наполнил их.

– Ну, за наше процветание! – произнес первый тост Слон и опрокинул в себя содержимое стакана. Шумно выдохнув, он «закусил» из лимонадной бутылки и с наслаждением закурил. Его товарищи последовали примеру. Вечеринка на свежем воздухе началась… Они выпивали и запивали, запивали и выпивали, настроение улучшалось с каждым стаканом. Попутно обсуждались глобальные мировые проблемы…

– Д-да а-адназначна в-виноваты эти при-приезжие, – заплетающимся языком, но с уверенностью сказал Борман. – А т-ты, Шприц, что ду-думаешь?

– Угу… – промычал длинный, – нигде от них прохода нет. На рынке – они, на стройке – они, такси-маршрутки – они. Ваще засада! Хоть обратно в деревню возвращайся!.. А там чаво? Разваленный колхоз да постоянно бухой батя… Уф-ф, поубивал бы гадов!

Он взял из лежащей на капоте пачки сигарету и начал щелкать зажигалкой, чтобы прикурить, но проклятое произведение дружественного соседнего государства никак не хотело загораться.

– Мля! – со злостью выдохнул Шприц и швырнул зажигалку оземь.

– Пацаны, есть огонек? – обратился он к товарищам.

Те похлопали по карманам и с сожалением покачали головами.

– Вот, блин, облом, – протянул длинный, – а денег даже на спички не осталось… Засада, мля…

В свете фонаря показалась фигура запоздалого прохожего…

– Слышь, земеля, огоньку не найдется? – заорал Шприц и вприпрыжку, насколько позволял залитый внутрь алкоголь, подбежал к прохожему.

Тот остановился, повернулся и тихим спокойным голосом ответил:

– Извините, не курю. – Затем он развернулся и хотел было пойти дальше, но Шприц вдруг схватил его за рукав и рывком повернул к себе.

– Ну-ка постой… Не куришь, говоришь?

Он пристально всматривался в лицо незнакомца.

– Э, да ты же этот, как его… гас… бас… Короче… Пацаны, идите-ка сюда!

На типично азиатском лице прохожего отразился испуг.

– Что вам нужно? Я же сказал, что не курю… Отпустите, мне надо идти, – он попытался вырваться, и нетвердо стоящий на ногах Шприц не удержался и приземлился пятой точкой прямо в лужу.

– Пацаны, наших бьют!!! – как резаный заорал долговязый и как клещ вцепился в ногу бедолаги-прохожего.

Испуганный азиат попытался вырваться еще раз, но безуспешно. Он затравленно смотрел на приближающихся дружков длинного и, как заученную, повторял фразу:

– Отпустите, мне идти нужно…

– Щас мы тебя отпустим, козел, – угрожающе зарычал подбежавший Слон, – ты какого х** нашего брата ударил?

– Не бил я его. Он сам… это… упал, – с дрожью в голосе попытался оправдаться азиат. Он не отличался крупным телосложением, поэтому Слон нависал над ним, как скала.

– С-сейчас ты у меня упадешь, п-падла… – задыхаясь от злости и обдавая несчастного перегаром, просипел подбежавший Борман и что есть силы врезал ему кулаком в нос. Что-то противно хрустнуло, из носа фонтаном брызнула кровь, и худенький азиат начал медленно оседать, прикрывая лицо ладонями.

Борман схватился за руку и жалобно запричитал:

– П-пацаны, я об эту с-скотину кулак о-отбил. У-у него, по-походу, морда железная. Бей гада! – и начал пинать уже и так осевшего прохожего.

К нему присоединились Слон и кое-как поднявшийся из лужи Шприц. Они пинали бедолагу, а тот лег на землю, молчал и пытался свернуться в позу эмбриона, чтобы хоть как-то защититься от ударов озверевших отморозков. После серии «воспитательных» мероприятий, которые проводились обутыми в жесткие армейские ботинки ногами, жертва перестала подавать признаки жизни. Азиат лежал прямо в луже под фонарем, и кровь стекала аккурат к ногам избивающих его извергов. Первым опомнился Слон:

– Э, пацаны, стоп… – Все трое, как по команде, перестали пинать. – Борман, глянь, мы его там совсем не угробили?

Коротышка, прижимая ушибленную руку к груди, осторожно наклонился, разглядывая бесчувственное тело.

– Д-да хрен его знает, н-не пойму чета, д-дышит или нет… – пробормотал он.

Человек на земле не выглядел живым. Он лежал, раскинув руки, все лицо разбито, из приоткрытого рта был виден наполовину сломанный зуб. Глаза закрыты.

– Мля, пацаны, а мы его чо, угробили? – испуганно пробормотал протрезвевший на глазах Шприц.

Троица присела на корточки возле бездыханного прохожего и начала его рассматривать, пытаясь найти хоть какие-то признаки жизни.

Внезапно лежащий дернулся всем телом, резко сел и открыл глаза, ошарашенно разглядывая всех троих. Постепенно его взгляд приобрел осмысленность, а зрачки засветились. Он внимательно посмотрел каждому в лицо, а затем произнес несколько слов на каком-то непонятном языке. После, неловко опираясь на руки, поднялся, отряхнул с ладоней налипшую грязь и указал куда-то в сторону… Лихая троица тоже, как будто нехотя, поднялась, при этом лица мужчин выражали абсолютное безразличие, напоминая манекены, которые равнодушно смотрят на покупателей из-за стеклянных витрин магазинов одежды. Очень медленно, нога в ногу, они направились к своей машине и расселись по местам. Двигатель запустился, и старая колымага с визгом рванула в ту сторону, куда показал странный прохожий. Двери захлопнулись уже на ходу, а с капота слетели и разлились остатки незаконченного пикника.

В тот момент, когда чихающая колымага исчезла из вида и не стало слышно звука ее мотора, странный азиат медленно опустил руку, как тряпичная кукла осел на землю и снова потерял сознание… Тишину подмосковной осени нарушали лишь скрип фонаря, качавшегося на ветру, и гудок поздней электрички, пробегающей где-то вдалеке…

Глава 2

Земли кочевников, где-то в Средней Азии,первая четверть XX века.

Ярко-красное солнце уходило на запад. Вокруг, куда ни кинь взгляд, простиралась абсолютно гладкая степь, и лишь где-то далеко на юге, в дымке, виднелись снежные вершины величественных гор. Земля была покрыта весенним разнотравьем. В это время года она особенно красива: растаявший снег и весенние дожди насыщают землю, и та, как будто в благодарность, дарит окружающим невообразимое буйство красок. В степи весна короткая. Через какой-нибудь месяц дожди прекратятся, жаркое солнце выжжет землю, и все это великолепие начнет вянуть и высыхать, постепенно открывая голую серую почву, покрытую редкими, еле видными кустиками пожухлой травы. Зелеными останутся только заросли саксаула. Для кочевников это священное дерево: без него не разведешь костра, не приготовишь еды, не согреешься холодными ночами. Но самое главное для кочевника – вода. Нет воды – нет жизни. В степи есть одно место, где жизнь постоянно кипит. Это долина священной реки, которая начинается где-то в далеких горах, вытекая из маленьких ручейков, речушек, насыщаемых чистейшей влагой из ледников. Она несет свои воды, наполняя все вокруг жизнью и щедро раздавая саму себя, даря радость существования, но в то же время понемногу иссякает, теряясь в солончаках, распадаясь на мелкие рукава, называемые узеками.

Вдалеке показалось постепенно приближающееся облако пыли. Вскоре стали слышны звуки щелкающего кнута. Маленький караван торопился к реке. Это была конечная цель многодневного изнуряющего перехода. Впереди бежала небольшая отара баранов, подгоняемая двумя поджарыми пастушьими собаками, следом – несколько коров. Все стадо выглядело не лучшим образом: сказывался длительный перегон. Животные казались исхудавшими и обессиленными. Позади стада, верхом на лошадях, ехали два наездника. Одним из них был мужчина довольно крепкого телосложения, с начинающими седеть волосами и редкой бородкой. Одет он был в теплый, но затертый халат, ичиги – кожаные сапоги без жесткой подошвы, и огромную шапку-малахай. За спиной болталась старенькое одноствольное ружье, к седлу были приторочены бурдюк с водой и запас сушеного мяса. Это был глава семейства – Бейшен. Рядом ехал молодой человек, чертами лица очень похожий на Бейшена, правда, волос на лице у него, в силу молодости, не было вообще. Старший сын – Нурбек. Он гордо восседал в своем седле и зорко осматривался по сторонам. Замыкала караван обветшалая арба, запряженная такой же старой лошадью. Повозка неуклюже переваливалась на своих деревянных колесах, и казалось, что она вот-вот перевернется. В ней была аккуратно уложена старенькая юрта неприметного серого цвета, а также весь нехитрый скарб кочующего семейства. В повозке, закутавшись в цветастый платок и теплый чапан, сидела жена Бейшена – худенькая и миниатюрная Нураим, а рядом с ней – двое младших сыновей: близнецы Арсен и Эсен, тоже удивительно похожие на своего отца.

Вдалеке блеснула река и, почуяв воду, жаждущая напиться скотина прибавила шаг, а подойдя, начала жадно поглощать живительную влагу. Уже смеркалось, и глава семейства принял решение ночевать, не разбирая юрты и вещей. Наскоро поужинав вяленым мясом и запив его кислым молоком, семейство расположилось на ночлег. Отец и старший сын стреножили лошадей и расстелили прямо на земле бараньи шкуры, мать с младшими расположилась в повозке. Очень быстро утомленное семейство уснуло. На черном небе виднелись тысячи звезд, а тишину степи нарушали толькоплеск воды, редкий всхрап дремавшей скотины, да заунывный волчий вой где-то вдалеке…

Рано утром все семейство, едва проснувшись, приступило к своим обычным делам. Нураим с младшими ставила юрту. Было приятно смотреть, как эта хрупкая с виду женщина ловко управляется с деревянным каркасом, накидывает сверху теплую и практически непромокаемую кошму. Не прошло и двух часов, как на поляне возле реки стояло готовое жилище. Пока мальчишки таскали дрова из ближайшего саксаульника, мать сложила очаг из камней посередине юрты, развела огонь и поставила на него закопченный временем казан. Впервые за весь переход они могли позволить себе приготовление горячей еды. Тем временем, глава семейства на лошади объехал окрестности, убедился, что все в порядке и для его скотины здесь достаточно травы, и, довольный, вернулся к уже поставленной юрте, из дымохода которой шел дымок, а вокруг разносился запах готовящейся еды. Сегодня семейство обедало вкуснейшим мясным бульоном, который заботливая хозяйка приправила растущими неподалеку пряными травами. После обеда Бейшен, захватив с собой старшего сына, еще раз объехал «владения», чтобы удостовериться, что его стаду ничего не угрожает, поскольку, по слухам, в этой местности водилось немало хищников, готовых поживиться беззащитной скотиной, но вокруг все было спокойно. Пригревало солнце, зеленела трава, а все их немногочисленное хозяйство мирно паслось. Так прошел день. На закате отец с сыном вернулись к юрте, поужинали и расположились на отдых, предоставив ночную охрану верным собакам.

Неожиданно ночью Бейшен проснулся от громкого лая и жалобного блеяния. Схватив ружье и разбудив мирно спавшего Нурбека, он выбежал из юрты, вскочил на лошадь и галопом помчался в сторону стада. Сын последовал его примеру. Подъехав, они застали истошно лающихсобак, беспорядочно бегающих вокруг сбившихся в кучу овец. Бейшен выстрелил в воздух и заметил при лунном свете, что за ближайшим небольшим пригорком промелькнуло несколько теней.

– Нурик, волки! – вскричал он, но было поздно: хищники, напуганные выстрелом, скрылись из виду.

Сделав несколько кругов вокруг стада, собаки успокоились и подбежали к хозяевам, высунув языки набок. Стреножив лошадей, чабаны уселись на траву и принялись вслушиваться в окружающую степь…

Остаток ночи прошел без сна, и, хотя их больше никто не беспокоил, отец с сыном встретили утро с красными от недосыпания глазами. Пересчитав стадо, они обнаружили, что не хватает одной овцы, а вскоре увидели тонкий кровавый след, тянущийся куда-то в степь. Очень недовольные вернулись они к своей юрте и, даже не поев, уснули. Бейшен был уверен, что днем со скотиной ничего не случится, а вот по ночам ему с Нурбеком придется нести дежурство, пока либо они не перестреляют хищную стаю, либо та сама не уйдет. Для бывалого кочевника это было не в новинку. Проснувшись ближе к вечеру, он плотно поел, взял с собой про запас сушеного мяса, кислого молока, проверил патроны и отправился первым охранять стадо, предупредив старшего сына о том, что завтра будет его очередь. Прибыв на место, Бейшен расстелил прихваченное с собой одеяло на теплую от весеннего солнца землю, удобно устроился и стал ждать. Солнце скрылось за горизонтом, на темном небе появились звезды. Где-то в траве сверчки выводили свою ночную серенаду. Стадо мирно спало, обе собаки лежали возле ног Бейшена, положив головы себе на лапы, и лишь изредка поводили ушами, вслушиваясь в ночную степь.

Прошла большая часть ночи. До рассвета оставалось совсем немного времени, как вдруг собаки навострили уши. Прислушавшись к происходящему, они с громким лаем умчались в темноту. Тут же, сбиваясь в кучу, тревожно загалдела скотина. Бейшен вскочил, зарядил ружье и начал всматриваться во мрак, тщетно пытаясь разглядеть, что же происходит, но не смог. Тогда он выстрелил в воздух, перезарядил и снова выстрелил. От стада, почти неразличимые во мраке, отделились тени, поспешившие убраться подальше от громких звуков. Собаки понемногу успокоились, замолчали растревоженные овцы. Через некоторое время немного поодаль раздался протяжный волчий вой – на сегодня атака стаи была отбита. Обойдя скотину, Бейшен опять уселся на одеяло, положив на колени заряженное ружье. Так он просидел до рассвета, а когда небо на востоке посветлело, ненадолго провалился в тяжелый сон. Проснувшись, с трудом поднялся на затекшие ноги. Солнце уже стояло над горизонтом, как ни в чем не бывало освещая место ночной баталии. На траве с распоротым брюхом, истекая кровью, лежала овца и молча безысходно смотрела куда-то вдаль. Чабан тяжело вздохнул, достал нож и одним движением прекратил муки обреченного животного, перерезав ему горло. Подождав, пока стечет кровь, он закинул тушу на седло, и, держа лошадь за уздцы, неспешным шагом двинулся к юрте.

Близнецы ломали дрова, а Нураим чистила казан. Выглядела она очень встревоженной, но ничего не сказала, только покачала головой, приняла тушу с седла и тут же начала ловко ее разделывать. Сняв шкуру, она вытащила внутренности и часть из них отдала бегающим тут же и облизывающимся собакам, которые, благодарно виляя хвостами, тотчас проглотили предложенное с такой скоростью, как будто за ними гнались демоны… Часть туши хозяйка, порезав, закинула в казан, остальное развесила сушиться, чтобы не пропало. Бейшен уже зашел внутрь юрты и прямо в одежде завалился спать. Никто не видел, как Нураим, готовя еду, украдкой протирала закрывающиеся глаза. Для нее эта ночь тоже выдалась тяжелой. Услышав выстрелы, она больше не смогла уснуть, переживая за мужа. Когда мясо сварилось, она зашла в юрту и, прислонившись к стене, провалилась в глубокий сон…

Когда солнце перевалило зенит, вся семья собралась за столом. Бейшен выглядел повеселевшим, Нураим тоже улыбалась, несмотря на круги под глазами. После, когда начало вечереть, Нурбек отвязал лошадь, взял отцовское ружье и поехал охранять скотину. Собаки бежали следом, иногда обгоняя лошадь и друг друга, резвились, вывалив набок розовые языки. Приехав на место, Нурбек спешился и удобно устроился на траве, положив ружье рядом. Он до ряби в глазах всматривался в окружающую степь, пока не стемнело. Когда ночь опустила на землю свой таинственный покров, из-за горизонта показалась луна, озарив все вокруг своим особенным светоми заставив предметы отбрасывать причудливые, странные тени. Казалось, что духи степи восстали и вот-вот оторвутся от земли, начав какой-нибудь дикий танец, мелькая во тьме и раскручивая тучи пыли, увлекая и пугая запоздавшего путника, сбивая его с дороги и загоняя все дальше в безводную степь, чтобы принести в жертву очередную душу… Но ничего такого не происходило, напротив, ночь выдалась на удивление спокойной, только несколько раз где-то вдалеке раздавался заунывный волчий вой, но близко к стаду никто не подходил… Казалось, что люди и хищники нашли тот самый неустойчивый баланс и некое взаимопонимание…

…Шло время… Жизнь на кочевье текла медленно и размеренно. Наступило лето. За прошедшие месяцы на богатых кормах долины скотина отъелась, разжирела и принесла приплод. Глядя на все это, Бейшен не мог нарадоваться. Он даже подумывал о том, чтобы к концу сезона отогнать часть скотины на базар и на вырученные деньги прикупить новое седло, телегу и подремонтировать старенькую юрту. Но…

…Однажды утром он проснулся с головной болью. Болело так, что каждый шаг отдавался туманящими вспышками. Раньше с ним никогда такого не случалось, и даже отвар из лекарственных трав, заботливо приготовленный женой, не подействовал. Посмотрев на мужа, Нураим поцокала языком и сказала:

– Оставайся-ка ты сегодня дома, Бейшеке. Отдохнуть тебе надо. Старый становишься, пора потихоньку сыновьям хозяйство передавать…

Бейшен согласно покивал и тут же поморщился от боли.

– Нурик, сынок! – позвал он.

– Да, папа, – отозвался Нурбек, с самого утра приводивший в порядок старое седло, сосредоточенно шлифуя потертые места.

– Присмотри сегодня за хозяйством, а то я что-то устал…

– …Конечно, конечно, – не дал ему договорить Нурбек, – отдыхай, а я все сделаю, как надо.

С этими словами он встал, приладил седло на лошадь, свистнул собак и двинулся осматривать пастбище. По дороге Нурбек заметил одну странность – вид у собак был взъерошенный, да и дышали они как-то тяжело, как будто после длительной гонки. Прибыв на место, он осмотрелся, и убедившись, что все в порядке, хотел было опять снять седло, чтобы продолжить починку, как вдруг совсем рядом раздался вой. Собаки навострили уши, и в этот момент на ближайшем пригорке показался волк. Нурбек схватил ружье и, почти не целясь, выстрелил. Зверь продолжал стоять. Молодой человек лихорадочно начал доставать патроны из сумки. Руки дрожали, и большая часть патронов рассыпалась. Кое-как ему удалось перезарядиться. Собаки в это время с громким лаем стали подбираться к хищнику, бегая кругами, а тот все стоял, склонив голову набок. Прозвучал еще один выстрел. И снова промах. Зверь, как будто устав ждать, коротко завыл и неспешно спустился с той стороны пригорка. Собаки, почувствовав слабину, осмелели и тоже, перевалив бугор, исчезли из вида. Нурбек, в очередной раз перезарядив оружие, вскочил на лошадь и бросился в погоню, но, поднявшись наверх, никого не увидел. Он несколько раз громко свистнул в надежде призвать собак. Никого… Постоял, прислушался… Откуда-то издалека раздался жалобный визг, потом еще один. Затем все затихло, и только негромкая возня успокоившейся скотины нарушала эту тишину. Нурбек пришпорил лошадь и галопом поскакал к юрте… За ближайшим пригорком стая волков жадно терзала останки двух собак. Когда от них остались только клочья шерсти, хищники стройной цепочкой неторопливо потрусили прочь, иногда облизываясь на ходу…

…Нурбек рассказал о случившемся отцу. Тот выслушал молча, также молча покачал головой, потом поднялся и, превозмогая головную боль, отправился на пастбище. На душе у него было неспокойно. Едва солнце скрылось за горизонтом, со всех сторон раздался леденящий душу вой, и волки, не обращая внимания на человека, призрачными тенями скользнули к беззащитному стаду. Бейшен тщетно метался среди панически орущей скотины – стрелять он не мог, поскольку боялся попасть в баранов. Это продолжалось достаточно долго. Когда все успокоилось и наступил следующий день, хозяин обнаружил пропажу трех овец и одну зарезанную хищниками корову, которую те успели прилично обглодать. Приехавший со стоянки Нурбек сообщил еще одну плохую новость: заболели мать и братья. Бейшен велел ему возвращаться, достал из седельной сумки вяленое мясо и попытался поесть, но кусок не лез в горло. Голова болела еще сильнее, к тому же он почувствовал, что начинается жар. Внезапно его осенила нехорошая догадка. Отправив сына обратно, Бейшен без сил опустился на землю, и почти сразу же его сморил тяжелый, кошмарный сон, не принесший никакого облегчения. Дома ждала безрадостная картина: и жена, и младшие сыновья не могли подняться. Их глаза сверкали болезненным блеском, затуманенные и покрасневшие. Непонятная болезнь быстро прогрессировала.

Несмотря на все происходящее, Нурбек выглядел здоровым. Он как мог помогал матери и братьям, периодически подавая им мокрые тряпки, чтобы они могли хоть как-то облегчить свои страдания, прикладывая их к горячим лбам. Собрав последние силы, Бейшен проверил запас патронов, взял ружье и, кое-как запрыгнув на лошадь, направился в ту сторону, откуда приходила стая. Он твердо решил раз и навсегда избавиться от хищников: выбора просто не было. Потеряв скотину, вся его семья погибла бы от голода.

…Лошадь шла мелкой рысью. Уже несколько часов Бейшен провел в безуспешных поисках: нигде не было ни следа, ни намека на присутствие волков. День клонился к закату, и он уже хотел было возвращаться, но неожиданно дорогу ему перегородили не меньше десятка серых хищников. Лошадь резко остановилась и испуганно заржала, пытаясь встать на дыбы. Чтобы удержать ее, потребовалось немало усилий. Бейшен вскинул ружье, выстрелил и быстро перезарядил. Один из хищников упал и, жалобно скуля, забился в конвульсиях. Человек снова прицелился, нажал на курок, но заряд картечи ушел вверх, потому что лошадь, почувствовавшая потерю контроля, все-таки поднялась, оторвав передние ноги от земли. Два волка в это время незаметно подкрались сзади и синхронно вцепились в задние ноги бедного животного. Лошадь взбрыкнула и повалилась набок. Бейшен вылетел из седла и откатился, чудом не придавленный. Поднявшись на ноги, он увидел, что звери вцепились в горло и бока лошади, которая, хрипя, забилась в последней надежде вырваться из цепких челюстей смерти. Его самого окружили ощетинившиеся и оскалившиеся хищники, образовав круг, который медленно, но неумолимо сжимался. Пытаясь хоть как-то исправить ситуацию, чабан начал лихорадочно отстреливаться. Еще трое зверей упали и задергались в последнем предсмертном танце. Но остальные члены стаи сжимали кольцо вокруг человека все уже и уже… Вот до ближайшего противника осталось расстояние не больше прыжка. Один из зверей сжался, как пружина, и прыгнул. Бейшен выстрелил, уже в прыжке поразив противника картечью. Тот упал прямо под ноги человеку. Старый чабан увидел оскаленную пасть и угасающий, полный ненависти взгляд желтоватых с красным глаз. Он вытащил горячую гильзу и хотел перезарядиться, но тут вдруг плечо обожгла резкая боль. Это сзади подкрался и напал еще один серый хищник. Сразу же за ним, почувствовав, что жертва беззащитна, в человека вцепились еще двое. Они рвали в клочья старую одежду, подбираясь все ближе к горлу. Наконец, не выдержав боли и веса зверей, Бейшен упал. Последнее, что он увидел, была оскаленная волчья пасть с капающей желтоватой пеной. Потом кончился воздух, и он провалился в крутящуюся воронку. Где-то наверху мигнул и погас свет… Над летней степью садилось оранжевое солнце, за день нагревшее землю до горяча… Шелестела желтеющая трава… Чуть в стороне несла свои воды река. Откуда-то сверху, из-под небес… Из чистых горных ледников. Она давала надежду и жизнь. Она была священной для всего живого… Она была немым свидетелем гибели живого в борьбе за существование по законам и правилам, установленным много тысяч лет назад… Где-то вдалеке раздался протяжный вой…