Доктор Елизов

Из сказанного делаю вывод, что войнушка, начатая нашим батюшкой, здесь в какой-то степени известна.

– Тем не менее отказ от обследования, а значит, и лечения – это выбор самого отца Серафима, – продолжает он. – Может, Господь считает, что земной путь конкретного человека должен быть прекращён. Как с этим быть? – архимандрит смотрит на меня с хитринкой, ждёт ответа.

Ого! Меня испытывают, втягивая в дискуссию.

– Тогда, если считать, что любая болезнь является Божьим наказанием, то моя профессия врача однозначно богопротивна, ведь я занимаюсь исцелением заболевших, а значит, иду против Божьего промысла. Ведь так? – я принимаю вызов.

– Думаю, это не так, – с улыбкой произносит оппонент, явно довольный моей реакцией. – Лечиться или не лечиться от напавшей болезни является выбором каждого человека. Уверен, Господь наш всемогущий не склонен решать всё и всегда за каждого из нас и оставляет нам свободу выбора в каждой ситуации. А вот ответственность за результат этого выбора должны нести мы сами. Да, собственно, вы, наверняка, это понимаете, – архимандрит, посмотрев на меня с добродушной улыбкой, продолжает: – Не могу не признать: вы достойно ответили на мою провокацию, но всё же как поступить с выбором отца Серафима?

– Считаю, если речь идёт о жизни человека, пусть даже в данном случае и неразумного, нельзя пускать всё на самотёк. Здесь никакого выбора быть не должно.

Святой отец снова усмехается.

– Приказать подчинённому поступить так, как считает нужным начальник, – дело недолгое, но хочется, чтобы человек сознательно осуществлял то или иное действие.

– Согласитесь, ваше высокопреподобие, что потраченное на убеждение время может стать критическим для результата лечения болезни.

– То есть вы выступаете за необходимость принуждения… – как бы про себя проговаривает мой собеседник.

– Не всегда и не везде. Но в ряде случаев надо, как в ситуации с несмышлёным ребёнком, просто приказать сделать так, как необходимо, не допуская возражений, иначе мы просто потеряем человека, – возможно, с излишней жёсткостью, заявляю я и сразу развиваю свою мысль: – Я – врач, а врач для сохранения жизни часто вынужден прописывать очень горькие лекарства, которые больному не нравятся. Однако это необходимость! Врач не может идти на поводу у пациента, иначе он его просто не вылечит.

– Я с вами не спорю, – с лёгкой улыбкой, напоминающей новую усмешку, произносит архимандрит. – Признаюсь, мне просто захотелось понять, что за человек известный доктор Елизов, которого многие побаиваются, но тем не менее стараются попасть на лечение именно к нему.

– Я очень жёсткий человек, когда речь идёт о здоровье и тем более о жизни моих пациентов. А пациентами я считаю практически всех, ведь любой человек сегодня здоров, а завтра может заболеть и попасть в мои руки.

Архимандрит какое-то время молчит, глядя перед собой.

– Не удивляйтесь, Александр Николаевич, что я так с вами разговариваю, – будто очнувшись, он начинает говорить. – Я знаю людей, которые прошли через ваши руки, и они отзываются о вас с огромной благодарностью и почтением. Правда, иногда жалуются, – в его взгляде вдруг проскакивает весёлая искорка, – именно на вашу жёсткость.

– Вы считаете, это плохо?

– Нет! – коротко отвечает отец Григорий и, подумав, повторяет: – Нет. Думаю, таким и должен быть настоящий целитель, – и вдруг спрашивает: – Вы воцерковлены?

– Честно говоря, я не знаю, – с некоторым смущением признаюсь я. – Но в Господа нашего верую. Часто с молитвой обращаюсь к Нему за помощью и поддержкой, особенно когда делаю в медицине что-то уж очень сложное. В далёком заполярном посёлке Булун, куда мне порой приходится летать в местную больницу для лечения особых случаев, у меня есть, если можно его так назвать, духовник. Это батюшка местной церкви отец Михаил. Я прихожу к нему каждый раз, когда туда прилетаю. Всегда обязательно исповедуюсь… Порой мы ведём с ним интересные беседы.

– Возможно, я вас удивлю своими словами, но я искренне считаю, что главное – искренне веровать, а все предписанные Уставом обряды и таинства – это уже вторично. Святые старцы-отшельники как-то без многого из такого обходились, а жили с верой и молитвой. Что поделать, но для многих служителей церкви нашей как раз обряд и таинства являются основным, а молитва, идущая от искренней веры, уходит на второй план. Именно это сужает их кругозор и сковывает свободу их мысли.

Последние слова я воспринимаю как намёк на его понимание, каким священником является отец Серафим.

– Что ж, Александр Николаевич, вашу просьбу я исполню прямо сегодня. От меня позвонят в Чистые Озёра и скажут всё, что нужно. Уверен, отец Серафим к вам придёт и согласится пройти обследование. Ну а дальше уже дело ваше как врача.

– Спасибо вам, ваше высокопреподобие! – искренне благодарю я, чувствуя некоторое облегчение. – Со своей стороны, я готов обеспечить ему и обследование в медицинском университете, и все последующие процедуры. Полагаю, на операцию его направят по месту жительства, а значит, её придётся делать мне.

– Это ваш дар вам сказал? – с лукавой улыбкой спрашивает архимандрит.

– Возможно и так, – чувствуя некоторое смущение, соглашаюсь я.

– Рад был с вами познакомиться и поговорить, – заканчивает святой отец нашу встречу и встаёт.

Встаю тоже.

– Буду искренне рад как-нибудь пообщаться с вами ещё. Не стесняйтесь и, если надо, приезжайте, – он троекратно меня крестит. – Благословляю вас, Александр Николаевич, на дела ваши праведные, – и, подумав, напутствует: – И всё-таки постарайтесь быть с вашими подопечными немного помягче.

* * *

Увы, в любом роде человеческой деятельности встречаются люди, не пригодные к делу, которым решили заняться. Сколько таких врачей, учителей, инженеров! А ведь они же лечат, учат, строят чего-то там… А уж если такой человек берётся врачевать душу человеческую, то это уже совсем беда. Архимандрит, с которым я только что беседовал, наверняка это прекрасно понимает.

Вернувшись к себе в больницу, сразу иду к Главному.

– Значит скоро жди этого священнослужителя к себе, – вздохнув, замечает Кирилл Сергеевич после моего рассказа. – Интересно, что он скажет, когда придёт?

– В любом случае, раз он болен, его надо лечить, – заключаю я.

– Полагаю, благодарности за исцеление мы с тобой от него не дождёмся. Впрочем, работаем мы не для этого, – и главврач машет рукой.

Честно говоря, я не думал, что указание «сверху» сработает так быстро. После завершения моего вечернего приёма слышу стук в дверь. На моё «Войдите!» она открывается, и появляется отец Серафим.

При его виде в голове всплывает картина из «Пиковой дамы», когда её призрак является Герману со словами: «Я пришла к тебе против воли, но мне велено…» От этого воспоминания и от подчёркнуто покорного вида батюшки давлю улыбку.

– Садитесь, отец Серафим, – приглашаю с максимальной доброжелательностью, указывая на стул у своего стола.

Он тяжело садится. Я не знаю, в каком тоне прозвучало указание из епархиального управления, но вид у него подавленный, хотя во взгляде читается прежнее неприятие.

Считаю правильным хоть немного объясниться.

– Отец Серафим, ситуация с вашим заболеванием слишком серьёзная, поэтому я сделал то, что сделал. Я готов завтра же с утра договориться в медицинском университете о вашем срочном обследовании и сам вас туда отвезти. Прошу подойти ко мне… – смотрю в свой еженедельник, – завтра к двенадцати часам. Сразу же поедем.

Повисает напряжённая пауза, и наконец батюшка с улыбочкой произносит:

– Что ж, указание архимандрита я выполню и готов пройти… независимое обследование, но только для того, чтобы доказать несостоятельность вашего так называемого диагностирования. Странно, что он пошёл у вас на поводу, – звучит уже по-прежнему безапелляционно. – Будет очень интересно посмотреть на вас, когда у меня ничего не найдут. Тогда получится, вы и его высокопреподобие ввели в заблуждение своими богопротивными… упражнениями. Я очень хочу послушать, что вы тогда скажете.

Вид у батюшки теперь насмешливо-самодовольный. Предвкушает своё торжество…

– Отец Серафим, я предлагаю сейчас прекратить разговор на эту тему, дождаться вашей завтрашней встречи со специалистами кафедры онкологии и получения от них объективного ответа, – говорю я примирительно. – От вас требуется только завтра прийти в назначенное время.

– Значит, завтра в двенадцать я буду у вас! – уже с сарказмом в голосе повторяет он, встаёт и идёт к выходу.

* * *

С утра успел позвонить заведующему кафедрой общей хирургии профессору Михаилу Михайловичу Шахлатому, одному из моих учителей, часто приглашающему меня вместе поработать у операционного стола, и попросил его договориться на кафедре онкологии о нашем с отцом Серафимом приезде. К сожалению, с тамошним новым заведующим у нас пока сугубо шапочные отношения, не позволяющие мне обращаться с подобными просьбами лично.

Я не мучаю себя вопросом, придёт ли строптивый батюшка для поездки в университет или нет. Уверен, придёт. Во-первых, не посмеет ослушаться распоряжения архимандрита, а во-вторых, думаю, его захватило желание доказать свою правоту и посрамить оппонента. В любом случае поездка будет правильным шагом с его стороны. Не сомневаюсь, университетские онкологи подтвердят мой диагноз, а значит, он всё же начнёт лечение, с которым надо спешить. Пока этот пациент не попал в надёжные руки, я не смогу обрести внутренний покой.

После утреннего обхода к двенадцати часам спускаюсь к себе в кабинет и запускаю кофемашину. Пообедать сегодня, скорее всего, не удастся, поэтому надо, чтобы пока хоть что-то провалилось в желудок.

В начале первого раздаётся стук в дверь и появляется отец Серафим.

– Я готов ехать, – с понятной мне усмешкой докладывает он.

– Едем! – командую я, быстро допиваю кофе, снимаю халат и надеваю куртку.

…Батюшка, бросив на меня очередной насмешливый взгляд, загружается на правое пассажирское сиденье моей машины и пристёгивается.

Едем молча.

– Уверен, вы напрасно беспокоили его высокопреподобие, да и мы напрасно теряем время, которое вы так не любите терять, – с уже знакомым сарказмом вдруг заявляет пассажир. – Не думаю, что в солидном медицинском учреждении поверят вашим предсказаниям.

– Я не гадалка, чтобы предсказывать! – сразу даю жёсткую отповедь. – При помощи своих способностей я могу диагностировать заболевания и пока ещё ни разу не ошибался. Кроме того, чтобы проверить мой диагноз, существуют современные способы сугубо традиционной диагностики. Меня в университете хорошо знают, поскольку я там и оперирую, и преподаю, поэтому, надеюсь, томографию вам сделают сразу.

– А если там моя онкология всё-таки не подтвердится, что вы будете делать? – снова в его тоне слышен сарказм.

– К сожалению, всё подтвердится, – вздыхаю я. – Вы такой не первый.

– Посмотрим… – немного подумав, неохотно произносит отец Серафим и добавляет: – Но всё равно все эти ваши способности не от Господа.

Однако клиент волнуется, иначе он бы не возвращался постоянно к этой теме.

Бросаю взгляд на насупившегося пассажира. Всё-таки интересно было бы провести с ним философскую дуэль!

– А вот я уверен, что всё, чем наделён человек от рождения, даровано Господом, – спокойно замечаю я, – а вот как использовать Его дары, зависит от нас самих, от того, с кем в душе мы живём. Если с Богом, то все свои способности применяем для блага, если же в душе человека Господа нет, то лукавый, конечно, не дремлет. Вы согласны со мной?

– Ваши способности не могут быть вам даны Господом, – упёрто повторяет отец Серафим. – При помощи таких искушений лукавый сбивает человека с толку и заставляет его впадать в грех.

– Но ведь грех – это, по сути, некие злокозненные действия или дурные помыслы. Так ведь? Неужели вы считаете, что лечение, то есть избавление от страданий с использованием моих способностей, может являться грехом? Уверен, Господь направляет меня и руководит мной как своим инструментом для спасения жизней чад своих. Когда я делаю какую-то очень сложную операцию, всегда обращаюсь к Нему за помощью. И я также уверен, это Он подсказывает мне правильные решения в особо трудных случаях. И вообще, я не могу себе представить, что Господь наш всемогущий позволил бы мне творить не богоугодные дела безнаказанно.

После сказанного жду ответа оппонента, но священник сосредоточенно молчит.

Я отлично понимаю: упрямый служитель культа до сих пор не может уложить в своей голове случившееся. Его представление об окружающем мире, основанное на узких церковных догмах, не позволяющих сделать шаг в сторону и посмотреть шире, а значит, признать существование ещё чего-то не познанного человечеством, мешает ему принять возникшее положение вещей. Да ещё это распоряжение архимандрита… Созданная им в своём сознании стройная, может быть, даже монохромная картина окружающей жизни сейчас рушится. Неужели этот человек ещё не понял, что ему может стоить жизни демонстрация, как он искренне считает, твёрдости в вере и, как следствие этого, отказ признать правоту некоего врача, пользующегося, с его точки зрения, бесовскими средствами?

– Я вообще не вижу смысла нам с вами спорить, – говорю я примирительно. – Неужели вы до сих пор не понимаете, что для вас, как и для любого другого человека, существует альтернатива: либо после поставленного мной диагноза вы начинаете лечиться и стано́витесь здоровым, либо, считая всё, связанное со мной и моими методами, идущим от лукавого, отказываетесь от лечения и тогда исход будет соответствующим.

В ответ на свои слова слышу справа глубокий тяжёлый вздох.

* * *

Передав строптивого батюшку из рук в руки онкологам университета, сам иду на кафедру общей хирургии.

– Здорово, Сашка! – встаёт из-за стола Шахлатый, когда я вхожу в его кабинет.

Этот огромный человек был руководителем моих обеих диссертаций, и из-за весьма солидной разницы в возрасте – а ему уже почти семьдесят – он вполне имеет право так обращаться к своему многолетнему ученику, коим я являюсь.

Моя ладонь тонет в его пятерне. Когда мы вместе работаем в операционной, всегда поражаюсь, как эта большая рука совершает даже самые мелкие и точные движения.

– Здравствуйте, Михал Михалыч! Всё время сильно занят, поэтому никак не могу к вам попасть, – винюсь я.

– Да уж… Если бы не наши с тобой совместные операции, то и не виделись бы совсем, – ворчит он.

– Ну так вы же сами знаете, что я приезжаю в академию только на занятия со студентами и вот ещё на операции. Очень большая нагрузка в больнице. Всякое случается…

– Наслышан про твои подвиги, – с прежней ворчливостью перебивает меня Шахлатый. – Телевизор всё-таки иногда смотрю. Не устаю всем говорить, какие вы там у себя молодцы. Ты так вообще просто чудеса творишь!

– Не поймите меня превратно, но названное вами чудесами, наверно, этим и является, ведь, чего греха таить, мои способности, часто мне очень серьёзно помогают.

– Прекрати! Уж я-то знаю, чего ты на самом деле стоишь, – прерывает меня профессор. – Твоя интуиция и умение вовремя принять правильное решение много значат.

– Ну, это обычный опыт, – отмахиваюсь я.

– Ладно, это не та дискуссия, которую следует сейчас вести, – наконец решает он. – Ты мне скажи, чего это ты сам вашего попа́ сюда решил везти?

– Так он ехать не хотел! Не верит человек в мою диагностику и вообще считает, всё, что я умею и делаю, – это от дьявола.

– Дурак он, что ли?

– Похоже на то, но ведь всё равно его жизнь надо спасать.

– Естественно! Только получается, из-за его дурости, работая для него водителем, ты не успеваешь сделать чего-то более важного.

– Ну а что остаётся делать, – развожу я руками и сам меняю тему. – Михал Михалыч, как вы оцениваете мою новую статью? Меня очень интересует ваше мнение, ведь я в этот раз писал не как всегда по позвоночникам, а по нашей с вами теме.

– Да уж… – снова ворчит профессор и ехидно добавляет: – Все мы наконец дождались, что доктор Елизов всё-таки обратил внимание на то направление, которым занимается не меньше, чем всякими костями.

– Так всё-таки какова ваша оценка? – мягко выпытываю я.

– С моей точки зрения, всё очень толково и должно вызвать интерес в нашем сообществе. Правда, несколько суховато изложено. Ещё было бы хорошо, если бы ты выступил с докладом на эту тему на какой-нибудь конференции. Вообще интересно: на открытом сердце работаешь не часто, и получилось, что ты сумел посмотреть на существующие проблемы «не замыленным» взглядом, чуть ли не со стороны. Думаю, тебе надо чаще заниматься такими операциями и активнее копать это направление.

– Честно говоря, мне почему-то спокойнее оперировать такие вещи здесь, а не в Чистых Озёрах, – замечаю я. – Всё-таки тут научная кафедра.

– Чушь это всё! – восклицает Шахлатый даже с некоторым возмущением. – Твоя блестящая операция, о которой кудахтало телевидение, это подтверждает. Сам должен был бы давно понять: наукой можно заниматься везде. Ваш Золотов даже в заштатной больнице за Полярным кругом ею успешно занимался.

– Самое главное условие для занятий наукой – это наличие времени, а у меня его не так много, как бы мне этого хотелось, – со вздохом констатирую я. – А что ещё начнётся, когда мне придётся изменить свой статус? Вы же, возможно, слышали, что Кирилл Сергеевич собирается уходить с должности Главного и хочет, чтобы его заменил я.

– А чего ты хотел? Человеку уже семьдесят пять, и ему стало трудно. А насчёт твоей кандидатуры – так кому же ещё там командовать, как не тебе? И вообще, что ты стонешь? Посмотри, сколько поистине выдающихся учёных одновременно и работают по своей тематике, и руководят огромными организациями. А у тебя будет всего лишь больница, правда, теперь уже большая и известная.

Уже который раз этот добрый великан спокойно раскладывает мне по полочкам очевидные вещи, на которые я не удосужился обратить должного внимания.

– Я тебе уже когда-то говорил, что главное – организовать свой труд, – продолжает воспитывать меня профессор, – и действовать не с наскока, а планомерно. А ты всё хочешь как свободный художник…

Разговор прерывает звонок телефона на столе Шахлатого.

– Слушаю! Александр Николаевич? Здесь, у меня… – и он отдаёт мне трубку. – Тебя ищет заведующий онкологии.

– А как его зовут? – тихо спрашиваю я.

Ну не помню я имя и отчество этого профессора.

– Виталий Алексеевич.

– Слушаю, Виталий Алексеевич! Здравствуйте!

– Здравствуйте! Мы с вами, Александр Николаевич, почти не знакомы, но мне хотелось бы познакомиться поближе. Хотя я кое о чём из ваших талантов и наслышан, но полностью подтвердившийся при помощи компьютерной томографии поставленный вами предварительный диагноз меня просто поразил. Очень вас прошу, когда у вас будет достаточно времени, зайти ко мне для беседы.

– Хорошо, Виталий Алексеевич, согласен встретиться. Давайте обменяемся телефонами, чтобы можно было договориться. Пока скажите, вы этого пациента к себе берёте?

– На обследование и постановку окончательного диагноза берём. Все нужные бумаги он уже получил. Об остальном, я надеюсь, мы поговорим позже.

Скорее всего, чуда не случится и оперироваться батюшку они отправят к нам.

– Ну что? Как всегда – в точку? – спрашивает Михал Михалыч, когда я, забив в телефон номер завкафедрой онкологии, заканчиваю разговор.

– Угу, – я рассеяно киваю. – Знаете, каждый раз после подтверждения такого диагноза мне становится крайне неприятно, что я не ошибся.

* * *

Везу отца Серафима обратно в Чистые Озёра. Едем молча.

Собственно, говорить нам особо не о чем. Подтверждение поставленного мной диагноза он услышал из сугубо независимого источника, человек взрослый, а значит, должен сам думать, как теперь ему поступать, и я не хочу начинать неприятного для него разговора, тем более в данный момент в голове крутится беседа с Шахлатым. Из-за своего дара я являюсь хирургом очень широкого профиля, не боясь, берусь практически за всё, и мне всегда достаётся самое сложное. Может быть, настало время всё же определиться со специализацией? Хотя, работая в такой, как наша, районной больнице, до́лжно быть в полном смысле универсалом.

– Александр Николаевич, а вы с онкологами не разговаривали, перед тем как меня к ним отправить? – вдруг осторожно спрашивает мой пассажир.

– Нет, конечно! Как бы я с ними мог поговорить, когда у меня там нет знакомых, а о вашем приёме я договаривался через кафедру общей хирургии? – усмехаюсь я в ответ на его слова. – Если у вас есть ещё сомнения, то, как мне сказали, томограф всё показал.

Надо же! Он обратился ко мне не «господин Елизов», а назвал по имени и отчеству. Похоже, через осознание своей проблемы этот человек начал наконец что-то понимать.

– А что вам на кафедре сказали? – интересуюсь я.

– Говорят, вовремя вы меня привезли и поэтому велики шансы на полное выздоровление.

– Ну и слава богу, – машинально бормочу я, сосредоточенно глядя на дорогу. – Не волнуйтесь, там очень хорошие специалисты, которые не ошибаются. Жить будете. Согласитесь, это существенно.

– Существенным является то, что вы попутали меня на грех, который теперь мне придётся долго замаливать, – сухо произносит отец Серафим.

Сразу вспоминаю свою пациентку Нину Петровну, которой он наказал отмаливать грех за моё лечение. Судя по сейчас мной услышанному и по построению произнесённой фразы, ждать благодарности мне не приходится в любом случае, поскольку я в глазах этого человека, может, и не сам дьявол, а лишь бес, но, как он выразился, всё-таки его «попутал». Ну не дурак ли?

– Тогда ответственность за это деяние мне придётся разделить с его высокопреподобием архимандритом, – усмехаюсь я.

Я отлично понимаю: мой пассажир сейчас пребывает в растерянности, ведь его встреча с онкологами пошла не так, как она ему представлялась. Похоже, в данный момент он лихорадочно ищет психологическую опору. Прежде таковой была вера, как он её понимает, но, мне кажется, сейчас что-то в этом поколебалось.

– Повторю вам уже однажды мной сказанное. Я убеждён: всё в нашей жизни идёт от Господа нашего. То, что я вовремя разглядел вашу болезнь и с помощью вашего начальника заставил показаться специалистам, это тоже благодаря Его заботе о вас как о чаде своём. Мы, врачи, – всего лишь инструменты в Его руках, которыми Он врачует заболевшее из-за каких-то неверных поступков тело, – хочется ещё добавить «и душу», но в данный момент такого тонкого понятия я касаться не хочу.

– Но я же живу праведно! – вскидывается отец Серафим.

– Угу, – с новой усмешкой киваю я. – Только каждый вечер водочкой балуетесь.

– А откуда вы знаете? – звучит справа вопрос после паузы из-за явного шока.

Сколько раз я слышал такие вопросы! Откуда я знаю… Знаю потому, что я – доктор Елизов. Так всегда и отвечаю.

– Вы же с доктором Елизовым разговариваете! – с прежней сухостью проговариваю я, не считая нужным добавлять что-то ещё.

Какое-то время едем молча. Бросаю взгляд на священника. Сидит насупившийся и смотрит себе под ноги. Напрасно я намекнул на мою возможность его читать.

– И после такого признания в способности видеть события из чужой жизни вы будете говорите о дарах Господних? – вдруг откровенно насмешливо спрашивает он.

Ищу что возразить и… не нахожу. Сам виноват – реально подставился в нашей дискуссии. Надо выкручиваться.

– А почему вы считаете, что это не Господь наш всемогущий послал мне сигнал о причине вашего недуга?

Опять какое-то время молчим.

– Скажите, а ваш брат тоже может… диагностировать, как вы? – наконец поворачивается ко мне оппонент.

Интересно, он имеет в виду реальную диагностику или мои слова про его ежедневную выпивку?

– Ивану, к сожалению, такой способ недоступен, но он умеет в медицине многое другое и делает это иногда даже лучше, чем я.

– Один из моих прихожан говорил про вашего брата, что он… отличный специалист и с людьми ведёт себя очень кротко, а потому его обижать грех. Из этих слов я понял, что его любят и ему доверяют, – отец Серафим произносит эти слова с какой-то странной для меня сосредоточенностью, будто что-то в себе преодолевая, и вдруг делает неожиданный вывод: – Поэтому он страшнее вас.

– Иван действительно очень добрый человек, – я показательно игнорирую оценку Ваньки этим служителем культа.

– А вы? – звучит абсолютно неожиданный сейчас вопрос.

Уже в который раз, когда разговор заходит о братишке, люди нас сравнивают.

– Мне трудно себя оценивать, – я ухожу от прямого ответа. – Я человек, пытающийся быть справедливым, а потому вряд ли меня можно считать добрым всегда.

К счастью, мы подъезжаем к больнице и не вполне комфортный разговор надо сворачивать. На часах без четверти четыре. Быстро уложились.

– Отец Серафим, мы сейчас зайдём ко мне в кабинет, и я посмотрю, какие анализы вам назначили, – говорю я тоном, не допускающим возражений. – Определим, как я уже говорил, что можно сделать у нас, чтобы вам попусту не мотаться в город.

Бросив на меня странный взгляд, он выходит из машины и послушно идёт следом.

У себя за столом перебираю поданные мне бумаги и на некоторых пишу, в какой кабинет обратиться.

– Вот это – у нас. Расписание работы написано на каждой двери, – и подаю ему отмеченные направления. – Остальное – в университете, но там совсем немного остаётся. Если возникнут какие-то трудности, сразу обращайтесь ко мне. С вашим диагнозом надо спешить, надеюсь, вы это теперь понимаете. Вот и всё…

– Я понимаю, – рассеянно кивает он и, не поблагодарив, выходит из кабинета.

* * *

Доложив Главному о результате поездки с отцом Серафимом в университет, решаю, пока есть время до моего вечернего приёма, поднять ещё одну тему.

– Кирилл Сергеевич, Ванька защитился, может быть, ему можно отдать отделение неврологии? Я понимаю, из ВАКа документ придёт ещё не скоро, но уверен, что обязательно придёт.

Ловлю весёлый взгляд.

– Мысли сходятся не только у дураков, – хмыкает Главный. – Именно это я и хотел тебе предложить. Ваня давно созрел для такой работы, да и ваша с ним деятельность по позвоночникам, практически, на ту же тему. Короче, я – за! Только надо ещё проговорить со Светланой Сергеевной. Негоже обходить её в таком вопросе.

– Безусловно! Может, тогда сразу и пригласим её сюда?

И вот мы сидим в кабинете втроём. Идея уже сформулирована и аргументирована.

– Я считаю, необходимость дать Ване собственный кусок в нашей общей работе созрела не сегодня, а то он всё будто мальчик на побегушках, – бросив на меня осуждающий взгляд, соглашается Светлана Сергеевна. – Его квалификация соответствует такой должности уже давно, только вы, Александр Николаевич, всё чего-то тянете.

– Саша, так давай сразу сейчас и Ваню сюда позовём, – предлагает Кирилл Сергеевич. – Поговорим и сегодня прямо решим.

По телефону Ванька не ответил, поэтому иду его искать. Застаю в палате за массажем одному из наших пациентов. Как всегда, начинаю с интересом наблюдать. Люблю я смотреть, как братишка работает! Снова в голову приходит высказанная кем-то смешная мысль, что человек может бесконечно долго смотреть на три процесса – на огонь, течение воды и на то, как работает кто-то другой.

– У тебя ко мне какое-то дело? – не отрываясь от манипуляций, спрашивает Ванька.

– Закончишь – зайди к Главному.

– А что случилось?

– Мы там говорим по твоему вопросу. Про отделение!

– Сейчас закончу и приду.

Братишка появляется в кабинете минут через десять.

– По вашему зову прибыл! – шутливо докладывает он и садится.

– Ну что, Ванюша… – начинает Кирилл Сергеевич. – Мы тут посовещались и пришли к единому мнению: тебе надо возглавить отделение неврологии.

– Честно говоря, когда мы с Александром Николаевичем начали это обсуждать, мне стало немного страшно, – смущённо улыбается Ванька, – и я тогда сказал, что привык указания исполнять, а не раздавать, но потом, подумав, понял какие перспективы для работы, в том числе и научной, могут мне открыться. Ведь в моей специальности ещё столько неизученного и интересного! От перспектив просто дух захватывает.

– То есть ты, Ваня, хочешь стремиться к тому, чтобы наша неврология стала такой же привлекательной, как и хирургия? – с доброй улыбкой спрашивает Светлана Сергеевна. – Правда, благодаря вашим позвоночным делам, – при этих словах она бросает взгляд на меня, – неврологическое отделение уже сейчас достаточно популярно…

– Но это же все равно только часть огромного направления! – пылко перебивает её Ванька. – Я ведь давно читаю разную специальную литературу и, кажется, уже начал видеть больше и шире. Да и профессор Воронов в университете меня часто консультирует. И вообще, я тут подумал, что на существующие в отделении две вакансии надо взять молодых врачей и постараться их заинтересовать перспективами. Если это произойдёт, готов с ними вдумчиво работать и увлекать своими идеями. Естественно, буду привлекать специалистов и из других отделений для консультаций, ну и, конечно… Александра Николаевича.

– Смотрю, у тебя уже готова целая программа, – усмехаюсь я.

– У меня она существует только примерно, поэтому с тобой, извини, я пока её не обсуждал. Вот когда из намерений родится что-то стройное, буду готов предложить это на чей-то суд.

Последние слова были произнесены с неожиданной твёрдостью. Прекрасно, что идея возглавить отделение захватила братишку и он серьёзно готовится к такой работе.

– Я думаю, всё уже обсуждено и сформулировано, – подводит итог Кирилл Сергеевич. – Даю команду подготовить приказ.

– А с тебя причитается, – и толкаю Ваньку плечом.

* * *

Моё предположение относительно лечения отца Серафима подтвердилось полностью. Заведующий кафедрой онкологии университета позвонил мне и, извинившись, сообщил, что положить нашего пациента в свою клинику из-за большой очереди они не могут и отправляют его по месту жительства, то есть к нам. Правда, официального направления на госпитализацию мы пока ещё не видели. Хорошо хоть на кафедре согласились после операции взять к себе материалы на исследование. И на том спасибо.

Изучив в ординаторской хирургии планы операций своих коллег прихожу к выводу, что, к сожалению, при всей моей давней нелюбви разбираться с онкологическими больными, оперировать отца Серафима всё-таки придётся мне. Из тех, кто занимается лапароскопией, Алёшин отпросился на неделю для поездки в Тихвин к матери и из-за этого Новиков занят по уши, а Кушелев и некоторые другие коллеги пока только учатся проводить такие операции. Учитывая необходимость в данном случае торопиться, мы все вместе обсуждаем, кого и куда можно подвинуть прямо сейчас, чтобы была возможность госпитализировать местного батюшку. Определившись, даю команду Шитовой подготовить место для будущего пациента.