Беглец

– Да, я слушаю! – Семеныч поднял трубку, но услышал короткие гудки прервавшегося звонка.

* * *

Рабочий день у руководителя редко оканчивается в положенное время: затянувшиеся совещания, нерешенные вопросы, новые стратегии, обсуждения неподписанных договоров, или нудный коллега, который не в состоянии за пять минут изложить свои мысли, словно случайно заходит в кабинет сказать пару слов и забывает о времени…

Семеныч не очень уважал свою работу, не очень любил ее, и не совсем дорожил ею, но, тем не менее, задержался в этой компании практически со дня основания и считался, если и иногда достаточно резким, но ответственным сотрудником. Семеныч прекрасно понимал, что смена места работы вряд ли благоприятно скажется на его отношении к своей профессии, а поменять род деятельности – в этой стране могут либо очень отчаянные, либо очень молодые, либо те, кому уже нечего терять. Или те, кому выпадет счастливый случай. Да и к тому же Семеныч плохо представлял, чем бы ему таким заняться, чтобы многочасовая ежедневная работа превратилась в любимое дело и стала приносить удовольствие. И, поскольку должность у Семеныча была не самой плохой, зарплата не самой низкой, а офис находился в нескольких кварталах от дома – Семеныч продолжал ходить на работу. Но считал явным недоразумением тот факт, что с развитием информационных технологий, научно-технического прогресса человек продолжает «вкалывать» с утра до ночи, будто идет война или уровень цивилизации находится в дореволюционном маломеханизированном и неавтоматизированном состоянии.

Город едва начинал отряхиваться от ежевечерней пробки, когда Семеныч находился за рулем своего автомобиля и в задумчивости смотрел на борт замызганного грязью грузовичка, стоящего перед ним. Мысли Семеныча были всецело заняты Ею. Он не мог предположить, что они встретятся утром после того мимолетно-вечного «взгляда» на перекрестке.

Семеныча неожиданно охватило ощущение чего-то приятного и одновременно страшного, чего-то нового и вместе с тем давно знакомого. Он словно не думал о Ней, а окунулся в Ее образ. Его мысли текли без всякого «русла», в которое Семеныч и не старался их сейчас направить.

Очнулся он от громких истеричных звуков, сигналивших ему машин. Грузовика уже не было видно. Семеныч, чертыхнувшись про себя, отжал сцепление…

Поздно ночью он закончил композицию, которую написал накануне вечером. Осталось только спеть и свести вокал с аранжировкой. Когда Семеныч сочинял музыку, время летело незаметно. Свободное время, которого у него и было-то не более пары часов перед сном. С работы Семеныч приходил нередко усталый, вымотанный офисной непрекращающейся и не всегда результативной суетой. Он долго не мог «отойти» от рабочего дня, в голове продолжали крутиться текущие проблемы. Говорящий телевизор и сытный ужин – единственный прием пищи за целый день – располагали к расслаблению организма, и чаще Семеныч сразу же засыпал.

Выключив айпад и выкурив сигарету на балконе, Семеныч еще раз недовольно осознал последствия своей работы, которая отнимала все время и ничего не давала взамен, кроме нормального существования в обществе, то есть: жилье, еду и одежду.

Взглянув на часы и поняв, что сон нужно неимоверными усилиями впихнуть в оставшиеся четыре часа, Семеныч вздохнул, укоряя себя за то, что засиделся за айпадом.

* * *

«Странная девушка, – ворочался Семеныч в постели. – Вроде, и обычная, а, вроде, и не совсем обычная. Вроде, и ничего особенного. А с другой стороны, вообще ни на кого не похожая. Если удается взглянуть в ее глаза, голова начинает куда-то уплывать…».

Что-то не слишком сильно, но настойчиво тревожило Семеныча. Он не мог понять, что его беспокоит, и от этого слегка злился. И слегка радовался. Одновременно. Семеныч никогда еще одновременно не злился и не радовался. Тем более по одной и той же причине.

«Надо бы с ней встретиться. Чтобы сбросить это наваждение. Чтобы убедиться в том, что она обыкновенная. Что она такая же, как и все», – с этой мыслью Семеныч успокоился и стал засыпать. Но перед тем, как окончательно отключиться, нечаянным сновидением прилетела к нему огромная черная птица и, сильно ударив его огромным клювом по голове, сказала: «Ну и дурак же ты!».

– Катенок! – позвал Семеныч, вздрогнув.

«Что?» – нескоро отозвалась она.

– Она – кто?

«Жизнь. Спи», – Катенок исчезла. А Семеныч спал и не спал. Его злило то, чего он не мог понять. Он злился на Катенка. Ему показалось, что говоря отгадку, Катенок в ней прячет еще тысячу загадок.

«Как матрешки эти загадки. Откроешь одну, так тут же видишь… Нет, это еще не все. Это еще не конец. Дальше еще одна матрешка. А дальше еще. И, правда, жизнь. В жизни можно никогда до отгадки и не добраться», – перевернулся Семеныч на спину.

* * *

Утром Семеныч собирался двигаться по обычному маршруту: фитнес-центр, где он по утрам качался, а потом офис. Но, пересекая улицу, где встретил Ее вчера, внезапно остановил машину и заглушил двигатель.

Семеныч прошелся до конца квартала и развернулся. Неторопливо шел обратно к своему припаркованному автомобилю. Он понимал, что ничего не знает о Ней: ни имени, ни номера телефона, ни адреса места работы, ни то, где Она живет.

«Надо же было быть таким идиотом, чтобы вчера не договориться о новой встрече! – негодовал Семеныч, замедляя темп ходьбы. С приближением к автомобилю неосознанная надежда на встречу безжалостно таяла с каждым метром.

Улица была еще пустой: магазины и палатки угрюмо спали под закрытыми жалюзи; на виднеющемся перекрестке одиноко перемигивались светофоры, а единичные машины и редкие пешеходы совершенно не обращали на них внимания.

Но позади все-таки раздался поспешный стук каблуков. Семеныч чувствовал Ее торопливые шаги, догоняющие его. Он не обернулся, чтобы не ошибиться. Пока не увидишь, еще можно верить. Семеныч остановился и ждал.

Конечно же, Она нарочно пошла на работу тем же самым маршрутом, и в то же самое время, потому что эта улица и это время являлись той единственной ниткой, которая могла связать одну встречу с другой.

– Что ты здесь делаешь так рано? – раздался за спиной Ее радостный голос, и только тогда Семеныч развернулся.

– Тебя жду, – сознался он, неожиданно быстро приобнял Ее и коснулся губами Ее лица. Но Она успела увернуться от поцелуя в губы.

Они неловко замолчали. Им еще нечего было сказать друг другу, а мысли о том, что не мешало бы нормально познакомиться, обменяться телефонами – разом вылетели у обоих из головы.

Поглядывая друг на друга, они смущенно улыбались.

– На работу? – уточнил Семеныч, открывая Ей дверь автомобиля.

– Да.

И снова тишина.

Семеныч рассеянно трогает ладонью рычаг стояночного тормоза, Она невольно тянет руку под его пальцы. Опять это волшебное и трепетное прикосновение прохладной кожи, как кровь, пролетающая за миг по всему телу.

«Будто первое и невинное», – напряженно смотрит Семеныч на свою руку, ощущая блаженство. Однако разум его сопротивляется, извлекая из сознания другие мысли. Взгляд его устремляется на Ее колени, отмечает короткую длину юбки и стройные ноги, скользит выше – по молнии куртки, собачка которой остановилась на груди, раскрыв треугольник светлой блузки с глубоким вырезом. Виднеющийся миллиметр белоснежного белья на загорелой коже. Судя по выдающейся жилке на хрупкой шее, Ее голова повернута к нему. Очерченный подбородок. Бледные губы бесстыдно соблазняют возможностью узнать их вкус. И у Семеныча побеждает желание убедиться, что все это ему показалось, что Она такая же, как и тысячи других, окружавших его в жизни. Обычное желание, которое испытывает нормальный мужчина к красивой и волнующей женщине.

«Как бы спросить Ее о вечере, чтобы не обидеть», – думает он, подбирая слова.

«Здесь нет ничего обидного. Вечером я пойду обратно, и мы можем увидеться», – улыбается Она, но вслух ничего не произносит, как и он. Она слышит его мысли и отвечает ему так же. И он понимает Ее.

Как Катенка.

Заметив в глубине Ее глаз нежную насмешку, Семеныч осознал, что Она почувствовала его смятение. Он неприятно ощутил себя раскрытой книгой. Ему стало не по себе от того, что Она понимает, что происходит, а он – нет. И ему это не понравилось.

Семеныч почувствовал, как в нем закипает злость, вытесняя все остальное.

Будто ошпарившись, Ее левая рука тотчас отдернулась от его ладони и мгновенно Ее правая рука дернула ручку дверного замка.

– До вечера? – спросил он, чтобы еще раз убедиться в том, что Она слышала его мысли.

– До вечера! – рассмеялась Она, захлопывая дверь.

«Я не знаю как себя вести! Как будто в первый раз… Глупость какая – то!» – Семеныч был растерян, как маленький ребенок.

Он еще немного злился на Нее, и мужская злость толкнула его на другую мысль: «На ночь останешься?» – и тут же моментально вспотел, предположив вполне ожидаемый отказ, и разрыв еще не начавшихся отношений.

Она уже уходила вперед по дороге.

«Останусь!» – с вызовом донеслось до него. Он смотрел, как Она уходит, и не мог оторвать взгляд от Нее.

Вдруг между ними что – то пронеслось. Промелькнула маленькая и не очень заметная тень. Тень кошки. Тень его Катенка.

«Показалось?» – Семеныч смотрел на Ее удаляющийся силуэт. Она обернулась, сделала легкое движение головой, отрицательно ответив ему, и почти сразу же скрылась в толпе людей, шедших с автобусной остановки.

«Я сошел с ума!» – мысленно застонал Семеныч, включил зажигание и тронулся.

* * *

Семеныч не думал о Ней. Он достаточно глубоко окунулся в суету рабочего дня с паутиной бесконечных телефонных звонков, длительных переговоров и совещаний.

Семеныч совсем не думал о Ней весь день.

Она просто не выходила у него из головы ни на секунду.

Погасив свет в кабинете, Семеныч понял, что не взял Ее номер телефона. И о времени они не договорились.

«Вот осел», – повернул Семеныч ключ в замочной скважине, запирая рабочий кабинет.

* * *

День прошел довольно весело. С утра у Нее обнаружило себя прекрасное настроение, которое тут же перетекло в шутки и небольшие розыгрыши.

Выключив звук и вибрацию на радиотрубке телефона менеджера, Она положила аппарат под стопку бумаг на его рабочем столе. Спрятала коробку рафинада из сейфа и поставила рядом с банкой кофе полупустую банку с сахарным песком, предварительно насыпав туда и соли. Поставила на заставку своего монитора несерьезную фотографию менеджера с отдыха за границей, где он чудесно подпрыгнул в небеса. В электронной почте исправила подпись, изменив слово: «старший» на «весенний». Перевернула изображение рабочего стола экрана своей коллеги вверх ногами, и, в предвкушении начала рабочего дня затихла, расположившись с документами, которые требовалось разобрать, подписать и разложить по отделам.

– Застрял в пробках! – влетел Толик, молодой парень, недавно и неожиданно получивший повышение в виде должности менеджера. Он все время боялся сделать что-нибудь неправильно и навлечь на себя гнев вышестоящих. Парень был нацелен на карьеру в хорошем смысле этого слова: справедливый, ответственный, исполнительный и честолюбивый. – Никто меня не искал?! Ребята? Никто не звонил?

– Только отдел кадров, – непринужденно ответила Она, заправляя краской печати.

– Зачем? – испугался Толик.

– Подписать перевод в распределительный центр в калужской области, – оторвав кусочки бумаги и зажав ими печать, чтобы не испачкать пальцы, Она стукнула по столу, проверяя четкость оттиска. – Я сказала, что ты после обеда зайдешь.

Толик растерянно подошел к своему столу, щеки его зарделись: работать в другой области ему совершенно не хотелось.

– Не слушай ты ее, – со смехом ответила Маша, похлопав по его плечу. – Что ты ее не знаешь, что ли? Кофе всем наливать? Никто тебя не искал, успокойся.

Толик глубоко и облегченно вздохнул, усаживаясь за стол.

– Где моя трубка? – Толик заглянул под стол.

– Я не видела, – ответила Маша, ставя перед ним чашку кофе.

Толик настроженно взглянул на Ее спину. Но Она спокойно и тщательно скомкала испачканную штемпельной краской бумагу и выбросила комок в ведро.

– Я оставлял телефон на столе вчера!

– Позвони с рабочего, – предложила Маша. Отхлебнула из своей кружки солоноватый кофе, и от неожиданности нечаянно выплюнула содержимое на стол Толика: – Фу! Извини…

В этот момент в кабинет ворвался полный мужчина в возрасте, начальник отдела, и, ни с кем не здороваясь, подскочил к Ней:

– Ты отправила отчеты и резервы?

– Конечно, – Она тут же открыла электронную почту. – С вашего ящика еще вчера днем. Я утром повторно отправила, полчаса назад.

– А что это за ответ пришел: «Намекаете на надбавку в связи со сменой сезона?»

Толик вытянулся по струнке, не утерев с лица капли кофе. При непосредственной близости руководства Толик впадал в ступор.

– Где моя трубка? – одними губами прошептал он Маше, которая кокетливо прикрыла лужу на его столе первым попавшимся листком бумаги.

– У вас в подписи стоит «весенний руководитель», – осторожно сказала Маша, глядя на экран Ее монитора. – Очевидно, поэтому.

Мужчина обернулся на красное в коричневую крапинку, застывшее от испуга лицо Толика, на стоявшую рядом Машу, державшую ладонь на бумаге, по которой, расплываясь, ползло темное пятно в сторону стопки оригиналов договоров с поставщиками. Перевел взгляд на свою подпись на Ее компьютере.

– Что за бардак у вас?!

– Ой, извините, я на подпись не посмотрела, не думала, что она может измениться со вчерашнего дня, – виновато сказала Она, с деланной преданностью заглянув в его глаза снизу. Она-то знала, что он вчера напился с начальником соседнего отдела до такой степени, что вызвал Ее к себе, передав пароль от почтового ящика и перепоручив ответить на некоторые письма, пришедшие от головного офиса.

– Так. Ладно. Это я, наверное, ошибся. Дай-ка, – мужчина подошел к соседнему столу, дернул мышкой, и перед ним предстал перевернутый экран рабочего стола. – Мария? Позвольте спросить, как вы работаете?!

Маша онемела, не зная как отреагировать на то, что она, будучи в кабинете второй час, еще не подходила к компьютеру. У Толика в это время вываливались глаза, потому что он на Ее компьютере увидел свою фотографию вместо стандартной заставки компании. Мысленно взмолился, чтобы взгляд руководителя не коснулся Ее монитора.

Зазвонил телефон, и начальник отдела, прижал палец к губам, означавший, чтобы находившиеся рядом не произвели ни звука.

– Да, да, – он, кивая, засуетился. Прижимая трубку к уху, мужчина выходил из кабинета. Дверь за ним закрылась. Потом открылась, и в нее просунулся кулак, который пару раз тряхнув собой, тоже скрылся.

Маша заливисто расхохоталась и протянула намокший листок Толику:

– Утрись, что ли.

Толик вытерся воротником пиджака и, приподняв стопку бумаг, нашел свой телефон. Сотряс им в воздухе:

– Вот я тебя!!! Убери эту заставку!

Толик кинул в Нее скомканным листком бумаги. Она отмахнулась и рассмеялась, и всем стало ясно, чьи это оказались проделки. На Нее невозможно было сердиться.

В окно деловито проник солнечный луч, словно осведомляясь причиной всеобщего веселья.

– Как с тобой муж живет? – пробормотал Толик, ища в настройках телефона громкость и вибрацию.

– Да отлично живет, не тужит, – Она вспомнила утро и набрала номер: – Привет. В садик отвел? У меня тут аврал, я допоздна буду. Наверное, у Машки тогда останусь. Не буду вас беспокоить. Пока.

Она, быстро выпалив и не дожидаясь ответа, мгновенно положила трубку. Маша лукаво посмотрела на Нее:

– Аврал?!

– Весна, – загадочно ответила Она и расплылась в улыбке.

– Я вот не умею совсем врать, – вздохнула Маша. – Как это у тебя получается?

– А я не вру, потому что. Я же не сказала ему, где у меня аврал.

– Кошмар, – подтвердил Толик, выливая свою чашку в ведро. – Я делаю кофе номер два. Всем?

– Теперь, да, – кивнула Она. – Сахар на верхней полке.

– Верни мне экран! Даже стрелка вверх тормашками! – взмолилась Маша после десятиминутного бесполезного нажимания на клавиши перезагрузки.

– Все к вашим услугам, – ласково ответила Она, нажав на несколько кнопок. И хлопнула по столу пачкой документов. – Это, в виде благодарности, тебе до обеда. И не бери трубку сегодня, если позвонит мой муж или незнакомый номер.

Маша выразительно приподняла брови, прищелкнула языком и махнула рукой…

– Мань, – простонала Она, вернувшись к разбору документов. Пальцы перебирали уголки скрепленных листов и выхватывали лишние, рассортировывая в несколько стопок. – Мне так жить скучно!

– Тебе?!

– Мне, – вздохнула Она, меняя заставку экрана на стандартную картинку.

– Да у тебя за день событий столько, сколько со мной за месяц не происходит. Детки у тебя, муж. Ну и… Не придумывай!

– Тошно мне. Повеситься охота. От этой работы я тупею. Домой не тянет. Плохо мне, – продолжала Она. – Вот если бы знать, для чего человек нужен. Я б лучше прикрыла собой танк на войне. Или, к примеру, дали б мне задание: покрасить великую китайскую стену. Я бы знаешь, с каким удовольствием ее красила? Красила бы и спала. Потом просыпалась и опять красила бы.

– Больная ты, – поморщилась Маша.

– Мне это тоже порой в голову приходит.

– Может, вечером, в бар? – Толик поставил перед ними по кружке горячего кофе. – Я еще не проставился, как-никак.

– У меня дела. Давайте завтра, – нахмурилась Она, вспомнив Семеныча. Его руки, взгляд, улыбку. «Вечером встретимся. А номер телефона не спросил. А он женат? Вечером. На ночь. А я и согласилась. Зачем?! – посмотрела в окно и ладонями горестно шлепнула себя по горящим щекам. – Вот дура!».

* * *

Обычный вечер для всех. Лишь двое в этом мире с волнением ждали его. Смотрели в течение дня на часы и желали, чтобы время не летело так быстро. Оба понимали всю скоропалительность принятого решения. Боялись очередного разочарования, чем иногда являлись встречи и заканчивались отношения, и хотели вечера.

«Что я так нервничаю? Вроде бы ничего особенного. Встретились двое, понравились друг другу. Мы же взрослые люди. Но что я так нервничаю?» – думал Семеныч, гоня машину к знакомой улице.

«А где мои мозги? – думала Она, торопясь к перекрестку. – Выпьем кофе где-нибудь, и я пойду домой. Мне еще только этого не хватало. Вернее, это уже надоело. Я не готова к новым отношениям, которые впоследствии станут очередной банальностью».

Она заметила его автомобиль издалека.

Семеныч ходил по тротуару возле машины взад – вперед, ожидая Ее. Ему нравилось ждать Ее. Он курил и слегка нервничал, но это было приятное волнение. Он мерил шагами улицу, и в это время у него из памяти стирался весь прошедший день, работа и семья.

Натянуто кивнули друг другу и спрятали взгляды. Одновременно они повернули и молча пошли по улице вперед. Мимо кафе и торговых центров, мимо домов и дворов. Вдоль дороги, по тротуару. У моста молча свернули к трехэтажному зданию гостиницы…

…Поднимались по крутой лестнице. Семеныч впереди, прислушиваясь к Ее шагам. Она – позади, глядя, как преодолевают ступеньки его ботинки.

«Зачем я согласилась?»

«Почему мне так напряженно? Она прелестна. А у меня даже язык с трудом поворачивается».

«Надо отдать ему должное, ведет себя вежливо, достойно. Знал бы он, как мне страшно. Что я наделала? Передо мной чужой незнакомый мужчина. Зачем я здесь? Может уйти, пока не поздно?» – подумала Она, испытующе взглянув на Семеныча. Он в это время вынул из прорези карточку, и дверь на этаж открылась. Семеныч поглядел на Ее, слегка зарумянившееся от волнения лицо, на закушенную нижнюю губу и, вновь, не желание обладать женщиной возникло в нем, а желание погладить, утешить, поцеловать это милое существо, обнять и успокоить.

Тревога стала покидать Ее…

Они расположились у столика в стандартном номере гостиницы, и довольно беззаботно разговаривали. Горели три ночных лампы: одна стояла на столике, две другие – на тумбочках, стоящих по обе стороны двуспальной кровати. Большой свет не зажигали. Был создан маленький уютный мир для двоих. Никто из них даже не догадывался о том, что этот мир возник не только на одну ночь, а расширяться дальше самостоятельно, поглощая тот мир, который был раньше.

Так, наверное, наступила первая ночь после создания мира.

Семеныч допил кофе. Ее бокал мартини опустел. Вялая беседа иссякла совершенно. Складывалось впечатление, что им не то, чтобы нечего сказать друг другу, а имеется более важное дело, которое уже просто невозможно становится откладывать.

Семеныч осторожно посмотрел на Нее:

– Иди ко мне?

От него веяло желанием. Заботой. Сильным мужчиной. Ласковым мужчиной. Она робко поднялась со стула и подошла к Семенычу.

Он притянул Ее к себе на колени.

Сердце билось отчаянно у обоих.

Их губы соприкоснулись.

Он целовал Ее долго и бережно, вдыхая Ее почти неощущаемый, трогательно нежный аромат. Он чувствовал Ее дыхание на своих губах. Он целовал Ее прохладные губы, Ее горевшие щеки, Ее закрытые веки, незащищенную одеждой шею.

Он дышал Ею и не мог надышаться.

Она целовала Семеныча, словно поцелуй был первым и последним в Ее жизни. Она пробовала его губы, уголки губ, крылья носа, глаза, брови… – то сильнее, то еле касаясь. Она с жадностью знакомилась с его запахом, вкусом, кожей. Ощущать себя в его сильных руках, которые с такой нежностью трогали Ее – казалось волшебством.

Пуговицы на его рубашке стеснительно расстегивались Ее пальцами – Ей не терпелось увидеть и почувствовать все его тело. Пиджак Семеныча уже давно валялся на полу. Вслед за рубашкой бесстыдно поддался Ее движениям и ремень на его брюках.

Не более метра оставалось до широкой постели.

Семеныч разделся окончательно. Она с восхищением смотрела на его красивое тело, оно казалось Ей совершенным. Теперь Она смотрела на всего него. Она немного боялась, но этот страх, этот невыразимый трепет перед мужчиной, был до невозможности приятен.

Семеныч приблизился к Ней. Притянул Ее лицо к своему лицу. Внимательно посмотрел в Ее завораживающие, с блеском желания, глаза. Обвил руками, продолжая медленно и неуверенно целовать. Бережно положил Ее на спину и продолжал целовать…

Он гладил Ее, как котенка. Он обнимал Ее и не мог оторваться. Он испытывал к Ней такую странную и необъяснимую, вдруг вырвавшуюся из глубины души, нежность, что… Ему этого было бы вполне достаточно, но…

Мужчина…

…Мужчина должен соответствовать принятым стереотипам. Если уж пригласил даму, и она согласилась, то отсутствие стремления к близости могло быть расценено как нерешительность или, того хуже, как мужская несостоятельность…

И Семеныч начал расстегивать пуговицы у Нее на блузке.

Она, выгибаясь, потянулась всем телом, с которого Семеныч в это время успел беспрепятственно снять последние остатки одежды, к выключателю. Лампа у постели погасла. Она, касаясь Семеныча и скользя в его руках, целуя и обнимая его, потянулась в противоположную сторону. Погасла вторая лампа. Остался гореть лишь ночник на столике.

Она стеснялась света. Ей хотелось полностью насытиться Семенычем, его телом так, чтобы свет не вскрывал Ее наслаждения процессом. Чтобы темнота дала полное расслабление, которое никакого свидетеля не терпит рядом с собой.

Семенычу же хотелось видеть Ее лицо: такое милое и невыразимо приятное; Ее фигуру: такую гипнотизирующую и восхитительную. Не хотелось ему выключать свет. Но Семеныч, конечно же, ничего не сказал.

Теперь, когда они были полностью обнажены, полумрак комнаты стал их одеждой, их миром, их любовью, в которых они постепенно исчезали. Ощущение поцелуя передалось всему телу Семеныча. Точно все его тело, целиком целовало Ее тело, тело его Катенка: такого маленького и хорошенького, такого независимого и строптивого…

Приближался тот самый момент, когда мужчина становится обладателем. Когда он входит в женщину, и ее тело с готовностью и безудержным желанием поддается его первому проникновению.

Это произошло неспешно и восхитительно.

Она сдалась полностью. Отдалась его силе, его власти, его красоте.

Его руки гладили Ее лицо, бесстыдно блуждали по Ее разгоряченному телу. Его пальцы с дрожью касались расплавленного шелка Ее кожи. Каждая часть Ее тела пьянила Семеныча до безумия. Его губы ласкали Ее поцелуями вновь и вновь. И все его тело любило Ее.

Ей казалось невероятным такое растворение в нем. Она не чувствовала границ двух тел, словно они стали одним. И имя ему было желание и страсть. Желание близости еще и еще. Не останавливаясь, но замирая ненадолго, растягивая момент наслаждения, Она любила его.

Семеныч будоражил и волновал кровь, которая с немыслимой скоростью разгонялась по своему кругу, и Ее бросало в жар, откуда вновь выбрасывало, только для того, чтобы с вновь в него провалиться.

Это было удивительно: каждое его движение как будто отражалось Ее телом, подхватывалось и удесятерялось в своей нежности. Семеныч целовал Ее и гладил Ее упругое, упоительное тело, моментально ласково отзывавшееся на любое его мимолетное прикосновение. Она с томительным трепетом откликалась прерывистым дыханием, судорогой раскинутых рук и ног… И эти страстные ненасытные поцелуи, которые не прекращались ни на секунду во время восхитительного слияния…

Трогать Семеныча для Нее оказалось также приятно, как и смотреть на него. Хотелось запомнить его руками, ногами, губами, кожей, ощущениями, сердцем. Хотелось запомнить это наслаждение надолго, сохранить эти мгновения в памяти – настолько это было великолепно…

Ее руки проскользнули под его ладони, и он сжал Ее пальцы своими, жестом говоря в ответ, что ему также хорошо. Семеныч понимал и предугадывал все Ее движения. То он приникал к Ней с силой, то отстранялся, оглядывая наслаждающееся в неге тело.

Они не могли остановиться. И их тела, и простыня под ними были полностью мокрыми. Они будто обезумели, словно превращались в единое сверхъестественное существо. Точно они образовывали его своим желанием и укрепляли своей энергией, а оно было им признательно за свое появление, и в благодарность дарило такое наслаждение, которого прежде не довелось им испытывать…

Но им пришлось остановиться. Их остановил самый сладкий момент разрыва всех нервных окончаний – когда в исступлении исчезает мир; исчезают мысли, и сердце гулко стучит, отдаваясь в теле вибрацией; дыхание становится глубоким, полным, но невозможно отдышаться; когда два тела перестают двигаться и замирают, слившись.

Она столкнула его руки так, чтобы он полностью лег на Нее всей тяжестью своего расслабленного тела…

Он поцеловал Ее. Она поцеловала его.

Это уже был другой поцелуй. Не первый поцелуй знакомства, это был первый поцелуй любви. Ее любви. Его любви. Их странного союза, который начавшись, как все подобные отношения обычно и начинаются, в результате изменил не только их самих, но и все, что их окружало. И ни один из них, желая этой встречи, не ожидал ничего необычного…

Дыхание Семеныча приходило в норму. Головой он лежал на Ее плече, и Она притянулась губами к его виску, чувствуя еле ощутимую пульсацию. Ночная лампа на столике размытым пятном выхватывала рисунок на темных обоях, играла бликом на стеклянном бокале и неполной бутылке мартини, освещала сползшее с постели белоснежное одеяло на полу, из-под которого стыдливо виднелись брошенные в беспорядке вещи.

Она смотрела в полутемную комнату и неосознанно прижала Семеныча к себе. Еще не приобретя его, Она впервые побоялась его потерять. Такое наслаждение подарил он Ей, что Ей стало безумно страшно.

«Как такое могло случиться, и что теперь делать? Забыть это уже невозможно. Но как жить дальше? А будет ли дальше?» – Ее наслаждение сменилось нехорошей тревогой, и Она соскользнула с постели в ванную.

Семеныч беспокойно проводил взглядом обнаженный силуэт и не сказал ни слова.

* * *

После первого, ни с чем несопоставимого восторга, Она еще долго не давала Семенычу спать, поднимая его на новые высоты волн дикой нежности. Это были другие, не менее восхитительные ласки. Она ласкала Семеныча и от его возбуждения загоралась желанием сама. И вновь разрезало ступни током пополам, а колени сводило так, что Она отстранялась от Семеныча и легонько отталкивала на несколько секунд, одновременно пытаясь пересохшими губами снова прильнуть к нему. Вдыхала удивительный аромат мужского тела и пробовала вкус его разгоряченной кожи, с которой стекали струйки пота, смешиваясь с солеными каплями на Ее влажном теле, когда вот-вот приближается то самое…

Теперь Она владела им: целуя, заставляла закрывать веки, с легкостью проводя нетерпеливыми пальцами по всем его черточкам и изгибам, чувствительно трогая мышцы на руках и плечах. Она изучила всю его грудную клетку, каждый сантиметр его тела, опускалась ниже и поднималась вновь, касаясь его руками, губами, кожей, ощущениями, чувствами. Любя его. Приникая к нему. Наслаждаясь им.

В результате Она выпила его до капли в последний раз, уже на рассвете…

* * *

Неприятный звук застегивающейся молнии на юбке. У Семеныча открылись глаза, и дрогнуло сердце. Он неслышно возник на пороге ванной комнаты и, прислонившись к косяку, смотрел, как Она, умывшись, расчесывает спутанные ночью длинные волосы, подкрашивает губы, подводит уставшие глаза и поправляет мятую блузку.

Увидев его отражение в зеркале, Она обернулась и замерла. Их взгляды опять встретились. В них было недоверие и недоумение. Оба понимали, что произошло то, что происходит, происходило, и всегда будет происходить между мужчиной и женщиной. Но вместе с тем, смутное ощущение того, что что-то пошло не так, не покидало их.

Зазвонил Ее телефон.

Они вздрогнули и отвели взгляды.

– Такси…

Засуетились.

Она спешно собрала с полочки тушь, помаду, расческу, бросила все в косметичку. Семеныч ушел в комнату, подобрал с пола свою одежду.

– Я провожу, – начал одеваться он, натягивая брюки.

– Не надо, – слегка нахмурилась Она.

– Почему?

– Не надо.

…У Семеныча в жизни было много женщин. Он любил женщин, но не ставил целью их «коллекционировать», просто так сложились обстоятельства: частые командировки, естественное и искреннее желание, мужская состоятельность, наличие хорошей внешности и фигуры, природная обаятельность и раскованность, достаточная щедрость и покоряющая женщин галантность.

Она все почувствовала. Это «провожание» показалось Ей завершающим актом вежливости, прощанием, после которого, Семеныч вряд ли Ей позвонит. Она вполне могла обойтись и без «джентельменства», если это был последний час, когда они были вместе.

– Ты по какой – то причине не хочешь, чтобы я проводил тебя до машины? – Семеныч подумал, что Она, являясь замужней женщиной, может иметь все основания для того, чтобы не появляться ранним утром из гостиничных дверей с мужчиной.

Он остановился у входной двери, преградив Ей дорогу. С тревогой попытался заглянуть Ей в глаза, пока Она застегивала сапоги. Бесхитростный вопрос Семеныча теплым и неподдельно ласковым тоном обескуражил Ее.