Kitabı oxu: «Стеклянный Дворец», səhifə 3

Взгляд Раджкумара упал на девочку – одну из прислужниц королевы. Худенькая и длинноногая, с лицом того же цвета, что и пудра танака²¹, которой оно было покрыто. У девочки были огромные темные глаза и вытянутое, идеально симметричное лицо. Она была самым прекрасным созданием на свете, такую красоту и представить себе невозможно.

Раджкумар нервно сглотнул, в горле внезапно пересохло. Она стояла в дальнем конце зала в группе других девушек. Он осторожно, вдоль стены, двинулся в ее сторону.

Она служанка, догадался Раджкумар, ей, наверное, лет девять или десять. Совсем маленькая девочка рядом с ней, увешанная драгоценностями, – наверняка принцесса. В углу позади них валялась куча яркой одежды и всякой всячины из металла и слоновой кости. Девушки, очевидно, спасали королевское имущество, когда их прервала ворвавшаяся толпа.

Раджкумар опустил глаза и заметил валявшуюся в углу забытую резную шкатулку из слоновой кости. На шкатулке имелся золотой замочек, а по бокам две маленькие ручки, вырезанные в форме играющих дельфинов. Раджкумар точно знал, что делать. Подхватив с пола шкатулку, он метнулся через весь зал и протянул находку стройной девочке:

– Вот.

Она не смотрела на него. Отвернулась, губы ее шевелились, словно повторяя мантры.

– Возьми, – подсказала одна из подруг. – Он же тебе дает.

– Вот, – почти сунул он шкатулку в руки девочки. – Не бойся. – Удивляясь сам себе, он взял ее ладонь и бережно положил на шкатулку. – Я принес обратно, для вас.

Девочка не убрала ладонь. Рука у нее была легкая, как листочек. Взгляд скользнул сначала по резной крышке, потом медленно переместился от темных костяшек его пальцев на рваную запачканную рубаху, а потом выше, к лицу. И тут же глаза ее заволокло страхом, и она опустила взгляд. Он понял, что мир ее окружен боязнью и опасениями, и каждый ее шаг был шагом во тьму.

– Как тебя зовут? – спросил Раджкумар.

Она едва слышно пролепетала всего два слога.

– До-ли?

– Долли.

– Долли, – повторил Раджкумар. – Долли. – Он не знал, что еще сказать и стоит ли говорить еще что-то, поэтому повторял имя все громче и громче, пока в конце концов едва не кричал: – Долли. Долли.

Он увидел, как легкая улыбка мелькнула на ее лице, а потом услышал голос Ма Чо, гаркнувший в самое ухо:

– Солдаты! Бежим.

В дверях он обернулся. Долли стояла на том же месте, сжимая в руках шкатулку, и смотрела на него.

Ма Чо потянула Раджкумара за руку:

– Чего ты уставился на эту девчонку, ты, полоумный калаа? Хватай что есть и беги. Солдаты возвращаются. Бежим.

Из зеркального зала донеслись крики. Раджкумар, уходя, чуть вскинул руку, скорее давая знак, чем прощаясь.

– Мы с тобой обязательно снова встретимся.

4

Королевское семейство провело ночь в одном из отдаленных строений на территории дворца – Южном Садовом Дворце, маленьком павильоне, окруженном прудами, каналами и пасторальными садами. На следующий день незадолго до полудня король Тибо вышел на балкон и уселся ждать британского посланника полковника Слейдена. Король надел церемониальную перевязь и белый гаун-баун²², головной убор скорби.

Король Тибо был среднего роста, с пухлым лицом, тонкими усиками и изящно подведенными глазами. В юности он был известным красавцем – говорили, что он самый красивый бирманец в стране (на самом деле он был наполовину шаном, его мать переехала в Мандалай из маленького княжества у восточной границы). Он вступил на престол в двадцать лет и за семь лет правления ни разу не покидал территории дворца. Столь длительное заточение пагубно повлияло на его внешность. Королю было всего двадцать семь, а выглядел он как мужчина среднего возраста.

Сам Тибо никогда не стремился занять бирманский престол. Никто в королевстве и не представлял, что он когда-нибудь получит корону. В детстве он с энтузиазмом, необычным для особы его происхождения, прошел традиционную школу послушничества в буддийском монастыре. Несколько лет провел в дворцовом святилище, покинув его в одночасье по воле своего отца, августейшего короля Миндона. Король отправил Тибо и нескольких его сводных братьев в английскую школу в Мандалае. Под руководством англиканских миссионеров Тибо выучил английский язык и показал недюжинные способности к крикету.

Но затем король Миндон изменил точку зрения, забрал принцев из школы, а в итоге прогнал и миссионеров. Тибо с радостью вернулся в монастырь на территории дворца, с видом на водяные часы и святилище Зуба Будды. Он заработал награду за изучение священных текстов, в девятнадцать лет сдав трудный экзамен на патама-биан²³.

Король Миндон был, возможно, самым мудрым и дальновидным правителем из всех, что когда-либо восседали на бирманском троне. Отдавая должное заслугам сына, он в равной мере осознавал его слабости. “Если Тибо когда-нибудь станет королем, – однажды заметил король, – страна окажется в руках чужеземцев”. Но из всех вариантов этот казался крайне маловероятным. В Мандалае имелось еще сорок шесть других принцев, чьи права на трон не уступали правам Тибо. И многие далеко превосходили его в политических амбициях и дарованиях.

Но вмешалась судьба, как часто бывает, в обличье тещи, а заодно и мачехи Тибо, королевы Аленандо, старшей наложницы, коварной и безжалостной классической дворцовой интриганки. Она устроила брак Тибо со всеми своими тремя дочерьми одновременно. А потом пропихнула на трон мимо всех сорока шести соперников. У него не было иного выхода, кроме как принять свою судьбу, – принять было легче, чем сопротивляться, и менее опасно для жизни. Но случился неожиданный поворот, нечто, что нарушило все расчеты: Тибо влюбился в одну из своих жен, в среднюю королеву, Супаялат.

Супаялат далеко превосходила всех прочих принцесс в жестокости и своеволии и единственная не уступала матери в коварстве и решительности. От женщины подобного склада можно было ожидать исключительно равнодушия, когда дело касалось мужчины с наклонностями ученого, вроде Тибо. Однако и она тоже, вопреки традициям дворцовых интриг, без памяти влюбилась в своего мужа-короля. Его бесхарактерное добродушие, казалось, пробудило в ней материнскую ярость. Чтобы защитить мужа от своей семьи, она лишила мать власти и сослала ее на задворки дворца, вместе с сестрами и остальными женами. Затем занялась устранением соперников Тибо. Она приказала казнить каждого члена королевской семьи, который мог бы когда-либо представлять угрозу для ее супруга. Семьдесят девять принцев были умерщвлены по ее приказу, среди них были и новорожденные младенцы, и старики, уже еле таскавшие ноги. Дабы избежать пролития королевской крови, она повелела заворачивать их в ковры и забивать до смерти. Трупы выбрасывали в ближайшую реку.

Война тоже в значительной степени была делом рук Супаялат: именно она взбаламутила главный совещательный орган страны, Хлутдо, когда британцы начали выдвигать свои ультиматумы из Рангуна. Король склонен был к политике умиротворения; Кинвон Минджи, самый доверенный министр, всячески призывал к миру, и король намеревался уступить. Но затем со своего места поднялась Супаялат и медленно вышла на середину зала совета. Это был пятый месяц ее беременности, и она двигалась крайне неторопливо, медленно переставляя крошечные ноги не больше чем на несколько дюймов за раз, – маленькая одинокая фигурка посреди скопления сановников в тюрбанах.

Зал был облицован зеркалами. Когда она оказалась в центре, казалось, что армия Супаялат материализовалась вокруг нее, они были повсюду, на каждой зеркальной грани, тысячи маленьких женщин с руками, сложенными на разбухшей талии. Она подошла к старому грузному Кинвону Минджи, развалившемуся в кресле. Тыча своим раздутым животом ему прямо в лицо, прошипела:

– Знаешь, дед, это тебе надо нацепить юбку и купить ступку для растирания пудры. – Она шептала, но голос ее заполнил весь зал.

А теперь война была окончена, и он, король, сидел на балконе садового павильона, ожидая визита полковника Слейдена, представителя завоевателей-британцев. Накануне вечером полковник навестил короля и сообщил в максимально вежливых и тактичных выражениях, что на следующий день королевская семья будет вывезена из Мандалая и что Его Величеству следует использовать оставшееся время для сборов и подготовки.

Король семь лет не выходил из дворца, за всю жизнь он вообще не покидал пределов Мандалая. Что ему собирать? С таким же успехом он мог готовиться к путешествию на луну. Король и полковник были хорошо знакомы. Слейден много лет провел в Мандалае в качестве британского эмиссара и часто бывал во дворце. Он свободно говорил по-бирмански, всегда был предельно корректен, а по временам приветлив и даже дружелюбен. Ему нужно больше времени, сказал король Слейдену, неделя, несколько дней. Какое это теперь имеет значение? Британцы победили, а он потерял все, потому что´ могут изменить день или два?

Было далеко за полдень, когда на дорожке, ведущей к Южному Садовому Дворцу – вымощенной булыжником тропинке, петляющей между живописными прудами и ручьями с золотыми рыбками, – появился полковник Слейден. Король Тибо остался сидеть при приближении полковника.

– Сколько у меня времени? – спросил король.

Слейден был в парадной форме, с саблей на поясе. Он почтительно поклонился. И пояснил, что подробно описал сложившуюся ситуацию своему начальству. Генерал выразил всяческое сочувствие, но у него приказ, и он связан обязательствами своего положения. Его Величество должен понять: будь это в его власти, он, Слейден, был бы только рад уступить, но здесь ни он, ни кто-либо еще ничего не может поделать…

– Так сколько у меня времени?

Слейден выудил из кармана золотые часы:

– Около часа.

– Час! Но…

Почетный караул уже выстроился у ворот дворца; ожидали выхода правителя.

Новость потрясла короля.

– У каких именно ворот? – встревоженно поинтересовался он.

Каждая часть дворца имела особое символическое значение. Церемониальный вход обращен на восток. Через эти ворота являются и покидают дворец почетные гости. Долгие годы британским посланникам в Мандалае было предписано пользоваться скромными западными воротами. Это была давняя обида. Слейден много раз вступал в схватку с официальными лицами по поводу этих деталей протокола. Неужели он сейчас стремится отомстить, вынудив короля покинуть дворец через западные ворота? Король устремил встревоженный взгляд на полковника, и Слейден поспешил успокоить: Его Величеству будет позволено удалиться через восточные ворота. Британцы, как победители, решили продемонстрировать благородство.

Слейден еще раз взглянул на часы. Оставалось совсем мало времени, а нужно было урегулировать жизненно важные вопросы: ближайшее окружение, которое должно сопровождать королевское семейство в изгнании.

Пока Слейден вел переговоры с королем, остальные британские военные занимались собиранием дворцовой челяди в саду. Туда согнали множество придворных и работников, включая королевских горничных, нянек и прочих слуг, все еще остававшихся на территории дворца. Король Тибо и королева Супаялат наблюдали, как полковник обращается к их подданным.

Королевское семейство отправляется в изгнание, сообщил полковник собравшимся. Они поселятся в Индии, пока не решено, где именно. Британское правительство хотело бы обеспечить бывших правящих особ достойным эскортом из прислуги и советников. И потому он спрашивает, есть ли желающие добровольно последовать за королем и его семьей.

Когда полковник закончил, наступило молчание, за которым последовала волна смущенных покашливаний; ноги зашаркали, головы понурились, все тщательно разглядывали свои ногти. Влиятельные вонджи бросали косые взгляды на властных вондауков, надменные мьовоны неловко уставились на траву под ногами. У многих из собравшихся здесь придворных никогда не было иного дома, кроме дворца; никогда они не пробуждались в день, часы которого не определялись бы подъемом и графиком жизни короля; никогда не знали мира, в центре которого не высился бы девятиярусный хти бирманских монархов. Всю жизнь они посвятили служению своим повелителям. Но это служение связывало их с королем только до тех пор, пока он воплощал собой Бирму и суверенитет бирманцев. Они не были ни друзьями монарха, ни его доверенными лицами, и не в их власти было облегчить бремя его короны. Тяготы королевской власти лежали только на Тибо, и одиночество было не последним среди них.

Призыв Слейдена не нашел ответа, добровольцы не вызвались. Королевский взгляд, знак благосклонности, которого когда-то так страстно добивались, безответно скользнул над головами придворных. Тибо бесстрастно наблюдал, как самые преданные слуги отворачиваются, смущенно теребя золотые перевязи цало²⁴, обозначающие их ранг.

Вот так и меркнет власть: в момент предельной реальности, между угасанием одной иллюзии величия и заменой на следующую, в одно мгновение, когда мир вырывается из оков мечтаний и оказывается опутан многообразием путей выживания и самосохранения.

– Не имеет значения, кто пойдет, а кто нет, – произнес король. И обратился к Слейдену: – Но вы обязаны сопровождать нас, Слейден, как старый друг.

– Сожалею, но это невозможно, Ваше Величество, – ответил Слейден. – Мои обязанности удерживают меня здесь.

Королева, стоявшая позади кресла короля, метнула на мужа один из своих суровых взглядов. Ему легко выражать тут свои тонкие чувства, но она вообще-то на восьмом месяце беременности, и вдобавок у нее на руках еще капризный ребенок, которого мучают колики. Как она сможет обойтись без слуг и помощников? Кто успокоит Вторую принцессу, когда с той случится очередной припадок? Глаза внимательно изучали придворных и остановились на Долли, которая сидела на пятках и плела веночек из стеблей травы.

Долли подняла глаза и увидела устремленный на нее с балкона взгляд королевы. Она вскрикнула и выронила венок. Что-то случилось? Принцесса плачет? Она вскочила на ноги и бросилась к павильону, а следом за ней Эвелин, Августа и еще несколько девушек.

Слейден с облегчением выдохнул, когда девочки подбежали к лестнице, ведущей в павильон. Наконец-то есть добровольцы!

– Итак, вы идете? – на всякий случай уточнил он.

Девочки изумленно застыли; Эвелин улыбнулась, а Августа принялась хохотать. Конечно, они идут – они же сироты, им единственным во дворце некуда податься, ни семей, ни средств к существованию. Что еще им остается, кроме как последовать за королем и королевой?

Слейден еще раз оглядел придворных и челядь. Больше никто из присутствующих не согласится сопровождать короля? Один-единственный дрожащий голос ответил утвердительно. Он принадлежал чиновнику преклонных лет, Падеину Вону. Он пойдет, если можно взять с собой сына.

– Сколько осталось времени?

Слейден посмотрел на часы:

– Десять минут.

Всего десять минут.

Король повел Слейдена в павильон, отпер дверь. Клин света прорезал темноту комнаты, воспламенив мерцающие светлячки золотых бликов. Самые богатые на свете месторождения драгоценных камней находились в Бирме, и множество великолепных самоцветов были переданы во владение королевской семье. Король медленно провел ладонью по инкрустированному ларцу, в котором хранилась самая большая драгоценность, перстень Нгамаук, увенчанный самым большим и самым ценным рубином, когда-либо добытым в шахтах Бирмы. Предшественники Тибо коллекционировали драгоценные камни и ювелирные изделия из прихоти, ради развлечения. А теперь этим безделушкам суждено обеспечить существование его самого и семьи в изгнании.

– Полковник Слейден, как все это будут перевозить?

Слейден торопливо посоветовался с подчиненными. Все будет в целости и сохранности, заверил он короля. Сокровища под охраной доставят на королевское судно. Но сейчас пора трогаться в путь, почетный караул ждет.

Король, в сопровождении королевы Супаялат и ее матери, вышел из павильона. На полдороге королева обернулась. Принцессы с прислужницами следовали за ней на расстоянии нескольких шагов. Девушки тащили свое имущество в узлах и ящиках. У некоторых в волосы были вплетены цветы, кое-кто надел самые яркие наряды. Долли шла рядом с Эвелин, которая несла на бедре Вторую принцессу. Девочки хихикали, не обращая внимания на всеобщее напряжение, как будто собрались на какой-то праздник.

Процессия медленно прошествовала по длинным коридорам дворца, через зеркальный Зал Приемов, мимо почетного караула с винтовками на плечах, под приветственный салют английских офицеров.

У восточных ворот ждали две повозки. Обычные телеги, йетас, именно такие чаще всего попадаются на улицах Мандалая. На первую водрузили церемониальный балдахин. Вступая под его покров, король заметил, что балдахин поддерживают семь шестов – число, приличествующее сановнику, – а не девять, положенные правителю.

Он помедлил, переводя дыхание. Итак, сладкоречивые обходительные полковники все же отомстили, провернув напоследок нож победителя в ране. В последней встрече с бывшими подданными он будет публично унижен, как нашкодивший школьник. Слейден рассчитал правильно: из всех оскорблений, которые мог вообразить Тибо, это было самым болезненным, самым вопиющим.

Запряженные волами повозки были невелики, в них не хватило места для прислужниц. Девушки пошли пешком – жалкая процессия из восемнадцати празднично одетых сирот, волокущих на себе узлы и коробки.

По обе стороны от повозок и вереницы девушек следовали строем несколько сотен британских солдат. Вооруженных до зубов, готовых к бою. Жители Мандалая не собирались безучастно сидеть и наблюдать, как короля и королеву погонят в ссылку. Ходили слухи о планирующихся бунтах и выступлениях, об отчаянных попытках освободить королевскую семью.

Британское верховное командование считало это потенциально самым опасным моментом во всей операции. Некоторые из офицеров служили в Индии, и события недавнего прошлого камнем легли им на сердце. В последние дни индийского мятежа 1857 года майор Ходсон в предместьях Дели захватил Бахадур Шаха Зафара, последнего из Моголов. Слепой и немощный старый властитель вместе с двумя сыновьями нашел убежище в гробнице своего предшественника Хумаюна. Когда пришло время сопровождать падишаха с сыновьями обратно в город, вдоль их пути собралось великое множество людей. Толпа росла и росла, становясь все более неуправляемой и грозной. В конце концов, чтобы обуздать толпу, майор приказал казнить принцев. Их вывели вперед и на глазах у всего народа вышибли им мозги.

Этим событиям было всего двадцать восемь лет, и память о них оставалась свежа, и они часто всплывали в разговорах в офицерских столовых и клубах. Оставалось надеяться, что сейчас не произойдет ничего подобного, но на всякий случай эскорт короля Тибо был готов ко всему.

В Мандалае немного нашлось мест, где могла уместиться процессия такого размера. Повозки медленно грохотали по широким дорогам, на перекрестках резко сворачивая под прямым углом. Улицы города, хотя и прямые, были узкими и немощеными. Их земляная поверхность изрыта была глубокими колеями, оставленными ежегодными муссонными потоками. Массивные колеса повозок были вырезаны из цельных спилов дерева. Жесткие каркасы бешено раскачивались на выбоинах. Королеве пришлось скрючиться и обхватить руками свой огромный живот, чтобы не ударяться о борта повозки.

Ни солдаты, ни их царственные пленники не знали дороги к порту. И вскоре процессия заблудилась в геометрическом лабиринте улиц Мандалая. Они медленно ползли в сторону северных холмов, а к тому времени, когда ошибка была обнаружена, уже почти стемнело. Путь назад повозки проделали при свете масляных факелов.

При дневном свете горожане старались не высовываться на улицу, они наблюдали за движением процессии из окон и с крыш домов, на безопасном расстоянии от солдат и их штыков. Но с наступлением сумерек бирманцы начали просачиваться из домов наружу. Ободренные сгущающейся темнотой, небольшими группками они присоединялись к процессии.

Когда Раджкумар заметил Долли, она показалась ему совсем маленькой. Девочка шла рядом с высоким солдатом, неся на голове узелок с одеждой. Лицо ее было чумазым, а хтамейн²⁵ покрыта пылью.

У Раджкумара еще оставалось несколько мелочей, которые он прихватил из дворца накануне вечером. Он помчался в лавку и обменял их на пару горстей сладостей. Завернул лакомство в банановый лист и перетянул бечевкой. Метнувшись обратно, он нагнал процессию, как раз когда она уже выходила из города.

Британский флот стоял на якоре примерно в миле от того места, но уже стемнело, и по такой неровной дороге повозки ползли еле-еле. Когда спустилась ночь, тысячи жителей Мандалая хлынули на улицы. Они сопровождали процессию, держась подальше от солдат и света факелов.

Раджкумар побежал вперед и взобрался на тамариндовое дерево. Когда показалась первая повозка, он разглядел короля, едва видного в крошечном окошке. Король сидел выпрямившись и смотрел прямо перед собой, тело его раскачивалось в такт движениям повозки.

Раджкумар пробирался через толпу, пока не оказался в нескольких футах от Долли. Он пошел рядом, наблюдая за солдатом, который шагал бок о бок с девочкой. Солдат на минутку отвернулся переброситься словом с кем-то позади. И Раджкумар воспользовался шансом: он кинулся к Долли и сунул ей в руку банановый сверток.

– Держи, – прошептал он. – Это еда.

Долли недоуменно уставилась на мальчика.

– Это тот вчерашний мальчишка калаа, – толкнула ее локтем Эвелин. – Возьми.

Раджкумар торопливо отступил в тень и двинулся в каких-то десяти футах от девочки, почти невидимый в ночной тьме. Долли отогнула банановый лист и уставилась на сладости. Потом приподняла сверток повыше, предлагая солдату. Тот улыбнулся и добродушно покачал головой. Кто-то сзади произнес несколько слов по-английски, и солдат рассмеялся. Некоторые из девочек подхватили смех, и Долли среди них.

Раджкумар оторопел, даже разозлился. Что она делает, эта Долли? Зачем предлагает с трудом завоеванные лакомства людям, что ведут ее в плен и изгнание? Но постепенно чувство, будто его предали, уступило место облегчению, даже благодарности. Ну конечно, именно так и следует поступать – Долли делала именно то, что должна была. Какой смысл бедным девочкам публично демонстрировать свое возмущение и обиду? Что толку в сопротивлении, когда целая настоящая армия потерпела поражение? Нет, сейчас лучше затаиться и выждать и пока улыбаться. Так Долли сможет выжить.

За полмили до порта солдаты перекрыли дорогу, останавливая толпу. Люди начали взбираться на деревья и крыши, занимать наблюдательные позиции. Неожиданно Раджкумар оказался рядом с Ма Чо, пристроившейся на пеньке. Она всхлипывала и в промежутках между рыданиями рассказывала каждому, кто хотел слушать, историю своей встречи с королевой накануне вечером.

Раджкумар попытался успокоить ее, ласково погладив по голове. Он никогда раньше не видел, чтобы взрослые так убивались. О чем она плакала? Мальчик поднял глаза, словно надеясь найти ответ на лицах стоящих вокруг людей. И только в эту минуту заметил, что многие из них тоже плачут. Он так был поглощен погоней за Долли, что ни на кого не обращал внимания. Но сейчас, оглядевшись, увидел, что все лица вокруг мокры от слез.

Раджкумар узнал некоторых из тех, кто вчера громил дворец. Он вспомнил, как эти люди крушили мебель и взламывали полы. А теперь те же самые мужчины и женщины рыдают от горя, скорбят по своему королю, предаются безутешной печали.

Раджкумар растерялся, он не понимал их горя. Сам он был в некоторой степени дикарем, не сознающим, что существуют невидимые нити, связывающие людей друг с другом, объединяя их. В его родной Бенгалии эти узы были разорваны веками порабощения и не сохранились даже в памяти. Раджкумар знал лишь узы крови, дружбы, да еще взаимной выгоды, об обязательствах и долге он представления не имел. Доверие и любовь он испытывал лишь к тем, кто доказал ему свои добрые намерения. Но его верность, если уж удалось ее завоевать, не признавала никаких оговорок, которыми люди обычно пытаются уберечь себя от предательства. И в этом он тоже мало отличался от дикого создания. Существование целой системы верности, не имеющей отношения к нему лично и его непосредственным нуждам, было для него непостижимо.

Болезненный ропот пробежал по толпе: в процессии наметилось движение – пленники начали выбираться из повозок, чтобы подняться на корабль. Раджкумар вскарабкался на ближайшее дерево. Далеко вперед убегала лента реки, и он мог разглядеть лишь пароход и цепочку крошечных фигурок, поднимавшихся по трапу. Лица различить было невозможно. Затем огни парохода погасли, и судно растворилось во тьме.

Тысячи людей не спали той ночью. Пароход назывался “Тория” – “Солнце”. На рассвете, когда небо над холмами посветлело, он исчез.