Зяблик

«Помыслы в сердце человека – глубокие воды, но человек разумный вычерпывает их.» Книга Притчей Соломоновых, 20:5

Часть Первая. Зяблик

Зяблик – птица отряда «воробьинообразные» семейства «вьюрковые», чье пение иногда принимают за пение соловья. Одна из наиболее распространенных птиц России.

«Как жаль, что тем, чем стало для меня

твое существование, не стало

мое существованье для тебя…»

Иосиф Бродский

Глава 1

Далеких дней

Былое чувство

Не покидает и сейчас.

Оно острее,

Чем безумство –

Оно как цепь связало нас.

Тебе нельзя,

Ты все забыла,

Страсть юности своей ко мне,

Но помню я,

Как ты любила

И каждый миг наедине.

Теперь ты там,

За океаном,

Любима кем-то или нет…

Я ж как Адам

Объят дурманом

Доселе, через столько лет.

Прошел рассвет,

Настала осень,

Но все же я не устаю:

Сквозь мили лет

И версты сосен

Твое я имя повторю…

(прим.: стихотворение «Но помню я», автор Анна Кимова)

– Что-о? Ты с ума сошла? Все бросить? – Марина сделала многозначительную паузу. – Мне это не снится? Ущипните меня!

Юля посмотрела на Марину усталыми глазами. Она была совсем не в том настроении, чтобы принимать на себя всю ту экспрессию, которая так часто и бурно изливалась из ее подруги к месту и не к месту.

– Марина, прекрати, пожалуйста. И так тошно, ты еще не начинай, – произнесла она тихим, мелодичным голосом, но ее красавицу-подругу было уже не остановить.

Марина с трудом сдерживалась, но заставила себя немного смягчиться:

– Юля, ну нельзя же так, в самом деле! Ну что ты надумала? Это же безумие! И потом какой реакции ты ждешь от окружающих? Это же все воспримут одинаково! Юля Пересветова сошла с ума!

– Я все решила. Ты же знаешь, что думать я могу долго, но если надумаю, то все.

Марина видела, что несмотря на подавленное состояние Юли вид у той был вполне решительный.

– Ага! Вот я и говорю! Все! – Марина покрутила пальцем у виска. – Тю-тю!

Юля корила себя за то, что согласилась с ней встретиться. За десять лет их знакомства она изучила Марину как облупленную и ожидала, что встреча не принесет ничего, кроме раздражения. Но ведь полностью отгородиться от людей было тоже нельзя. Юля пыталась уговорить себя, что общение ей точно не повредит. А кроме Марины общаться теперь ей было больше не с кем. Никого вокруг нее. Одна в целом мире.

Она бросила на подругу сердитый взгляд. В ответ та взяла ее за руку:

– Господи, холодная-то какая! На дворе же лето! Ну что с тобой, Юля? Вернись на землю! Нельзя же вот так взять и все бросить из-за какого-то мужика! Ну посмотри на себя, ты же живой труп, высохла совсем! Не стоит он того, до чего ты себя довела! Никто не стоит, слышишь?

Юля отобрала свою руку:

– Слышу. Не стоит.

– Ну ты же огонь-девка, возьми себя в руки!

– А с чего ты вдруг решила, что это все из-за него?

Марина натянула на лицо покровительственное выражение, которое ей всегда очень шло, она прекрасно знала об этом. Это была очень красивая блондинка лет тридцати, с отличной фигурой и лицом, притягивающим к себе взгляды всех окружающих. Большие темно-голубые глаза в сочетании с пухлыми ярко-розовыми губами придавали ее лицу чувственность на грани с эротизмом, но при этом оно не выглядело вульгарным. В меру короткий носик добавлял лицу немного детской непосредственности, что делало его обладательницу на вид чуть моложе своих лет. О да, Марина была настоящей чаровницей и умело пользовалась этим даром. В ее арсенале было много видов оружия, и она точно знала, какое и когда именно стоит использовать. А жертвами, конечно же, по обыкновению становились мужчины. Но поскольку бóльшую часть своей жизни она пребывала в образе, ей трудно было остановиться даже в те моменты, когда этого не требовалось. Например, когда рядом не было мужчин, как сейчас. Юлю это нисколько не угнетало, а лишь немного забавляло. Она понимала, что, обладая теми данными, которыми Марина была наделена, ей трудно было избежать искушения ежечасно их употреблять. Юля была начисто лишена чувства зависти, видимо, потому что за тридцать лет и три года ее пребывания на белом свете у нее не было ни одной свободной минуты. Эта тотальная нехватка времени не давала ей возможности задуматься даже о своей собственной жизни. А, может, она просто не была завистливой. Поэтому обычно Юля просто наблюдала за подругой и, как ценитель всего прекрасного, любовалась ею, как если бы та была безмятежным небом или хрустальной вазой. Это уж исходя из текущего настроения. Но сегодня Юля не была настроена на созерцание. Покровительственное же выражение лица подруги лишь подливало масло в огонь тех страстей, которые с недавнего времени поселились в душе у Юли.

– А что я должна думать? – продекларировала Марина. – Что это из-за климата? Так климат у нас вроде пока вполне сносный. Или, может быть, из-за климакса? Так вроде рано тебе еще. А что тогда? Кризис? Среднего возраста? Так и до него тебе пока, кажись, далеко. Что думать-то мне?

– Я устала. От всего. Для меня наступила черта. – Юля взяла со стола накрахмаленную салфетку и начала теребить ее рукой. – Если я сейчас сделаю еще хоть один шаг в том направлении, по которому иду всю жизнь, меня просто не станет.

Марина нахмурилась:

– В смысле?

– Я перестану существовать, – продолжала Юля. – Как личность. Во мне больше как будто ничего не осталось.

– Чего в тебе не осталось, что ты городишь? – прошипела Марина. – Ты же в своем роде уникальна! Ты понимаешь, что таких, как ты, больше нет? И что ты намерена сделать? Пустить все по миру просто потому, что тебе шлея под хвост попала? – Марина сделала театральный выпад кистью в сторону.

Юля вздохнула:

– Уникальна… Настолько, что потеряла себя и всякий смысл своего существования. Нет, Марина, уникальные люди не растрачивают себя по пустякам.

Марина сверкнула глазами на подругу, схватила салфетку и отшвырнула ее в сторону:

– Нет, я просто не могу тебя слушать! Ты меня бесишь, Юлька, убила бы тебя! Ты пустяками называешь свою жизнь, свою карьеру? Да любая девчонка все бы сделала ради того, чтобы хотя бы раз рядом постоять с теми людьми, с которыми ты каждый день ужинаешь! Душу бы дьяволу отдала!

Терпение Юли, наконец, лопнуло:

– Хватит!

– Ты просто перетрудилась. Возьми отпуск. Отдышись. Развейся. Заведи роман. И не смотри на меня так, это верное средство, всегда надежно. Клин клином вышибают.

– Марина, ты меня утомила.

Юля поднялась с места и собралась уходить. Марина схватила ее за руку:

– Подожди, не уходи! Пожалуйста, давай договорим.

Юля опустилась обратно в кресло, но взгляд ее был устремлен не на Марину, а в сторону, на лице ее отразилось расстроенное выражение.

– Ты прости меня за резкость, но просто я впервые с таким сталкиваюсь, чтобы из-за проходных, в принципе, проблем, человек себя собственными руками в такой тупик загонял.

Юля перевела усталый взгляд с узора на скатерти на Марину:

– Ты хочешь поговорить нормально? Тогда просто сиди и слушай.

Марина открыла было рот, но Юля добавила строго:

– И не перебивай.

Та подчинилась.

– Дело не в нем. Точнее, не в нем одном. Я уже давно чувствую, что моя жизнь катится не туда. Ты вот говоришь, что я себя в тупик завожу, а не понимаешь, что я уже давно в нем нахожусь. Я загнала себя туда еще пятнадцать лет назад, когда на одном жизненном перекрестке не там свернула. Судьба меня забросила непонятно куда. Мне бы это сразу понять, но я была еще слишком молода. – Юля выдержала паузу и взглянула на подругу. Похоже, что та, наконец, была готова ее выслушать. – Но я не снимаю с себя ответственности. Я всегда знала, что выбрала не свой путь, что он не принесет мне счастья. Он и не принес. Потому что я занималась нелюбимым делом. Ради независимости, ради денег, ради того, чтобы что-то кому-то доказать. И когда все уже всем доказано, наконец наступил момент осознания, что это никому не нужно. Даже мне. И никогда не было нужно.

Юля с грустью посмотрела на Марину:

– Ведь мы с мамой жили очень скромно до моего переезда в Штаты, но я была так счастлива. Больше я никогда такого не испытывала. – Она посмотрела в окно невидящим взглядом. – А Влад – это просто другая сторона той же медали. Вторая ее грустная сторона. Останься я здесь, моя жизнь была бы другой, но он вряд ли бы изменился. У нас с ним и здесь ничего бы не вышло. Просто я долго жила иллюзиями. А иллюзии – это и есть тупик…

Юля остановилась и серьезно посмотрела на Марину:

– Из любого тупика существует только один выход. Назад. Поэтому я должна остановиться и повернуть обратно. Я знаю, что нашла единственное решение. И ни ты, и никто другой меня не остановит.

Марина выдохнула:

– П-фу… Хорошо, допустим. Но ехать в неизвестном направлении, непонятно куда – это не выход!

– Почему непонятно куда? Понятно. Чем дальше, тем лучше. Как там было у Грибоедова? «В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов!». Это как раз из моей оперы…

В голове у Марины мелькнула мысль, и она протяжно произнесла:

– Знаешь… А это идея! Про Саратов… Есть у меня один знакомый…

– О нет, только прошу не надо никаких твоих знакомых… Их у тебя в каждом регионе по тридцать три человека, мне это точно не подойдет.

– Да подожди ты! Это и вправду, похоже, именно то, что тебе нужно! Ты же долго не вынесешь на периферии. Начнется новый припадок, только уже на почве необустроенности и антисанитарии. Недели не пройдет, как назад вернешься! Оцени свои возможности трезво!

Юля задумалась. Что ни говори, а практичности ее подруге было не занимать. А вот у нее самой по части вольных путешествий опыт, надо сказать, отсутствовал. Когда она в последний раз жила вот так, по-простому, у курортной хозяйки или в привокзальном гостиничном номере в небольшом российском городке? Или во французском? Или в бразильском? Никогда. Да, следовало признаться самой себе в том, что подобного жизненного опыта у нее почти не было.

– А здесь все исходные данные прямо как по заказу. Он живет в шикарном доме со всеми удобствами, но, внимание: в невообразимой глуши! До райцентра десятки километров. К тому же человек он занятой, дома практически не бывает. Обычно у него дела в городе, так что он там часто остается. Вы с ним вряд ли будете много видеться, если ты вообще его застанешь.

Марина лукаво посмотрела на Юлю:

– Дом стоит в лесу, в природоохранной зоне, все как по твоему заказу! И за него я ручаюсь, – возбуждение, охватившее Марину, слегка удивило Юлю, но эта мысль не успела достигнуть ее сознания, ведь подруга уже продолжала, – у него уже отдыхали люди, которым требовалось уединиться, так что вариант проверенный. И знакомство у нас с ним не шапочное, так что я за тебя попросить имею полное право. Мне он не откажет. Теперь представь, какой рай я тебе описала! И как ты локти будешь кусать, когда через неделю, вылетая пулей из какого-нибудь Усть-Задрищенска, будешь вспоминать этот наш разговор и то, что ты меня не послушала.

– Идея, может, была бы и неплохая, – неуверенно произнесла Юля, – если бы не одно «но» … У меня просто в голове не укладывается, как можно вот так просто взять и явиться в дом к незнакомому мужчине? И потом в качестве кого? Великовозрастной дамы-искательницы острых ощущений? Мне их и так хватает за глаза.

Марина театрально закатила глаза:

– Ой, Юля, я тебя умоляю! Все не пойму в какой вселенной ты живешь? Ты взрослая женщина, а ведешь себя как тургеневская героиня, честное слово! Перестань все так усложнять! И потом за кого ты меня принимаешь? Неужели ты думаешь, что я могла бы отправить тебя прямиком к какому-нибудь ловеласу? Это мой давний знакомый, я хорошо его знаю. Он серьезный человек, и в сферу его интересов входит исключительно работа. Поверь мне, он мало интересуется женщинами. Это я тебе говорю, как специалист по данному вопросу. Так что вряд ли твой приезд наведет его на подобные мысли.

Глава 2

Можно ли ей доверять? – размышляла Юля тем же вечером. Она сидела в мягком кресле на балконе своей московской квартиры, укрывшись белым плюшевым покрывалом. Несмотря на то, что первые дни лета выдались на редкость теплыми, ей было зябко. Последние лучи солнца, растворявшиеся где-то в макушках деревьев, скользили по ним, заливая сиреневым золотом мягкого летнего заката. Должно быть, эта картина навевала умиротворение на тех, кто ее созерцал, но только не на Юлю. Для нее все в этом мире теперь излучало тоску, и она не находила в себе сил этого изменить. Юля всегда любила жизнь и не представляла, что в одночасье может погрузиться в такую глубокую бездну. Ее оптимизм иссяк, хоть раньше и казалось, что запас его был бесконечным.

Перед ней стояло лицо Влада, красивое лицо матерого хищника и когда-то такое любимое лицо. Но только не теперь. Она знала, что любви больше нет, но не могла понять, почему ее обуяло такое сильное чувство опустошения. Это было просто невыносимо. Нет, ей надо было что-то предпринять, так продолжаться больше не могло. Понятно, что вряд ли ей удастся постичь истину, найти смысл жизни или, на худой конец, обзавестись новой профессией, приносящей людям пользу. Такой высокой цели она перед собой не ставила. Но ей как минимум нужно было заполнить пустую комнату своей души какими-нибудь предметами, пусть и ненужными, лишь бы там хоть что-то значилось. Да, пора высоких идеалов канула в лету. А сейчас, как говорят в России: «не до жиру, быть бы живу».

А, впрочем, к чему излишние вопросы? – думала она про себя. Наверное, Марина права, Юля всегда все усложняла. Излишне требовательная к окружающим, она не привыкла довольствоваться малым, но и к себе предъявляла те же требования. Отсюда и взялось ее отношение к миру, слишком серьезное, старомодное, сейчас так не принято. Сейчас надо проживать каждый день как последний, но одновременно с тем не напрягаться. Так, кажется, это сейчас называется, – «На изи»? (прим.: от англ. easy – легкий). Как говаривал ее отец, надо быть проще! Правда, сам он отнюдь не был простым. Так что Юля никогда не воспринимала эту фразу из его уст, уж больно фальшиво она звучала.

Что ж, надо попробовать стать более современной, встроиться в этот новый мир, такой ей чуждый. Быть проще, жить «на изи», фу, какая же пошлая вокабула! Ну ничего, придется добавить ее в свой вокабуларий, пора привыкать к новым реалиям жизни. И что такого зазорного в том, чтобы поехать в дом к неизвестному ей мужчине, которому она даже не представлена? И откуда она только берет такие выражения, сейчас же не девятнадцатый век? Ладно было бы еще, если бы она подумала, «с которым она даже не знакома», но «слово – не воробей, вылетит – не поймаешь», пусть это даже и не слова, а просто мысли в ее голове. Похоже, Марина и в этом права: она, и правда, застряла где-то там, в одном из дворянских столетий, а сейчас вокруг геймеры, блогеры, пикаперы и лайфхакеры со своими блогами, хаками, фейками и лайками. И каждый из них чему-то учит, потому что, вероятно, понимает. Дожив до тридцати трех лет, она четко поняла только одно: она ничего теперь не знает. В таком случае и впрямь, кого волнует к кому она поедет и зачем? А самое главное, какая к черту разница, что о ней подумают все эти люди (читай: геймеры, блогеры, пикаперы, лайфхакеры)? Ответ до того прост, что это просто возмутительно: ни-ка-кой! Почему же тогда ей это так сильно не по душе?

Просидев всю ночь на балконе своей шикарной квартиры, расположенной на высоком этаже элитной столичной новостройки, Юля так и не смогла сомкнуть глаз. В ушах то и дело звенела фраза, последние слова Влада, которые она от него услышала:

– Гордость – это не порок, но она мешает тебе жить.

Не порок. Не порок. Не порок.

Гордость – это не порок.

***

Стоишь у вагона,

Бросив нажи́тое в пору конца.

Лишь часть ты перрона;

Дождь моросит и стекает с лица.

Никто не поймет,

Что уж нет у тебя и минуты одной.

Пусть время займет

Поиск жизни, себя, но сомненья долой:

Ты должен уйти,

Чтобы родиться, попробовать жить.

Любовь не найти,

Если таиться и сердце закрыть.

Развернись, убегай,

Ты стремись туда, вдаль, ты беги.

Растворись, отпускай,

Исцелись от печали, тоски

(прим.: стихотворение «Развернись», автор Анна Кимова)

Ранним промозглым утром Юля стояла на перроне Павелецкого вокзала. У платформы за ее спиной притаился поезд, хотя какие тут могли быть тайны? Ей казалось, что весь мир знал о ее грехопадении: она бежит от себя. От такой прежде любимой, смелой и неординарной, готовой к любым поворотам судьбы и перипетиям жизни. Облетело. Как осенний лес. Как и когда с ней произошла эта перемена, она так и не успела толком разобраться.

Серое утро, мелкий дождь, стекающий по лбу тонкими струйками, который был сейчас как нельзя кстати. Как иллюстрация к состоянию ее внутреннего мира. Она стояла как каменное изваяние, держа в руках билет на поезд и смотря перед собой невидящим взглядом. Но любопытный прохожий вряд ли принял бы ее за статую. Несмотря на ледяную пустоту у нее внутри, она не утратила привычки ухаживать за собой. Правда, теперь Юля одевалась на автомате, пренебрегала сложными прическами; косметикой она всегда пользовалась мало, что очень шло к ее образу, ведь она выглядела гораздо моложе своих лет – до сих пор ее иногда принимали за девочку. Но любовь к красивым вещам все равно в ней жила – к пейзажам, архитектуре, интерьерам или предметам искусства. Поэтому, даже одеваясь на автомате, она сохранила шарм, присущий обладателям хорошего вкуса. И да, случайный прохожий частенько бросал на нее свой непредумышленный взгляд. Но Юля ничего этого не видела.

Минувшей ночью ей снова почти не удалось поспать. То и дело она вскакивала с постели, выходила на балкон, кутаясь в свой любимый белый плюшевый плед и подолгу смотря вдаль, за линию горизонта. Темное небо над Москвой гипнотизировало ее своей мистической глубиной. Юля думала о чем-то, известном лишь ей одной. Затем ходила по квартире из комнаты в комнату, толком не осознавая своих движений. Потом укладывалась в огромную кровать, слишком большую для нее одной. И тогда ее обуревал сон, похожий на наркотическое опьянение. Она проваливалась в свою глубокую темную бездну, и казалось, что она вот-вот захлебнется и ей никогда уже больше не придется увидеть света. Но она тут же просыпалась, вся покрытая холодной испариной. И тогда Юля повторяла свой порочный круг: балкон – комнаты – постель. Вконец измученная этой дьявольской каруселью, она решила прекратить поиски сна. И стала собирать чемодан.

Найдя с утра на своем балконе неизвестно откуда возникший дождь, девушка извлекла из гардеробной давно забытые красные кожаные брюки и красный дождевик, купленный когда-то в Дохе. Она вспомнила, как была удивлена, узнав о том, что и в арабской пустыне тоже бывает дождь, ведь последнее, о чем она могла подумать, собираясь в командировку в Катар, так это о том, что ей может понадобиться дождевик.

Юля смяла в руке билет на поезд и бросила последний печальный взгляд на свой обожаемый город, бывший ее любимой пристанью, но так и не ставший для нее тихой гаванью. Она окончательно решила ехать и зашла в вагон.

Да, теперь она беглянка. Юля давно свыклась с амплуа вечной странницы, но эта новая роль… Пожалуй, даже для нее это было слишком. А впрочем, как там было, в ее любимом фильме? – «В сорок пять лет жизнь только начинается, это уж я теперь точно знаю!» (прим.: из к/ф «Москва слезам не верит»). А Юле нет еще и тридцати четырех. Значит, у нее в запасе есть еще как минимум лет десять, а то и пятнадцать! Сейчас же все говорят, что качественная продолжительность жизни женщины изрядно увеличилась. Или продолжительная качественность. Не важно, главное, что сейчас и в пятьдесят пять все женщины – еще девочки. Так говорят. Надо верить. Раз говорят, значит, наверное, умные.

А гордость – это не порок. Не порок.

***

Поезд все ехал и ехал. Туда, на юг, где тепло. И природа за окном непринужденно сообщала об этом. Юля вспомнила о матери, и лицо ее на миг просветлело. Почему-то она всегда думала о маме, когда ехала на юг. А ведь ее мать никогда не бывала на юге. Тогда почему? Наверное, просто мама всегда ассоциировалась у нее с теплом и нежностью. Вот и сейчас она была рядом. И так далеко. Отец же, наоборот, почти всю жизнь прожил в Калифорнии. Но у Юли он всегда ассоциировался с севером. С холодом и отчужденностью. Может, потому что это именно он послал Юлю в Миддлберри (прим.: город в штате Вермонт, США)? Вряд ли. Просто она так и не смогла его полюбить. Его чужие холодные калифорнийские руки.

Жизнь Юли проносилась как пейзажи в окне поезда, то возникающие перед глазами, то исчезающие где-то там, в районе последнего вагона. Ее счастливое и безмятежное отрочество, прошедшее в старых дворах московского центра – мама. Ее украденная юность на калифорнийском побережье и студенческие годы в Вермонте – отец. Ее замерший расцвет на арене городов больших дел и великих свершений и снова Москва, долгожданное пробуждение к жизни – Влад.

Мама, отец, Влад.

И вот, никого. Одна в целом мире. А из подруг осталась только Марина. Такая красивая и такая непутевая. Но ведь у каждого свой путь и кто сказал, что ее, Юлии Пересветовой, путь более путёвый? Кто сказал… Одному богу известно, ведь у него все путевые листы.

– Через полчаса Бóлшев, милая! – разомкнула цепь воспоминаний Юли проводница, просунувшая в приоткрытую дверь купе свое немного заспанное лицо.

– Спасибо! – очнулась Юля.