Новый Раскольников

Дизайнер обложки Регина Соболева

Редактор Регина Соболева

Корректор Регина Соболева

Корректор Екатерина Молочникова

© Борис Панкин, 2020

© Регина Соболева, дизайн обложки, 2020

ISBN 978-5-4498-2834-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

СТИШКИ В АЛЬБОМ

«Двадцать какое-то, чёрт его знает, число…»

 
Двадцать какое-то, чёрт его знает, число…
Слышится звон, – это бьётся в осколки посуда,
К счастью, должно быть, соседу опять «повезло», —
Судя по звуку хрусталь, ваза весом в полпуда.
 
 
Ну, да и ладно, окрепнет в неравной борьбе,
Может, на пользу ему, что жена истеричка…
Так и сижу я под звон хрусталя и тебе
Письма пишу, за сегодня второе… Привычка
 
 
Складывать в стол, на досуге сто раз перечесть,
Вычеркнуть лишние знаки, поправить повторы…
Чу, иссякает хрусталь, но фарфор ещё есть,
И есть подозренье, – надолго не хватит фарфора.
 
 
Двадцать какое-то… Письма пылятся в столе.
Надо ли их отсылать, и кому это надо? —
Скучная сказка о том, как однажды белел,
Там далеко-далеко, и на фоне заката,
 
 
Сгинул в борьбе, на далёкой чужбине пропал, —
То ли на риф наскочил, то ли стал чьим-то призом,
То ли нашёл, что когда-то по дури искал,
То ли не смог себе выдать обратную визу.
 
 
Двадцать какое-то… Плачет на солнце февраль.
Жалко ему уходить, вот и плачет, бедняга.
Горько рыдает соседка за стенкой, ей жаль
Чайный саксонский сервиз, её мучит люмбаго,
 
 
Сплин и хандра, и тоска (тяжело целый день
Ваньку валять, разгоняя безделье и скуку),
А также мигрени, и прочая женская хрень.
Встречу соседа, пожму обязательно руку…
 
 
Так и живём-выживаем всем бедам назло.
Век коротаем в борьбе, плавим золото с медью.
Двадцать какое-то, чёрт его знает, число,
Чёрт его знает, какая страна и столетье.
 

«мало мама мыла раму…»

 
мало мама мыла раму,
вот и наказали маму —
поперёк опасной бритвой
по рукам-венякам.
кто сказал, что волки сыты? —
дверь открыта, веллкам.
ночь темна, война под боком.
что ж ты мать-перемать
не подохни раньше срока —
рвань-тряпьё – бинтовать.
вас-ист-дас? – такое дело —
мама раму проглядела,
шишел-мышел вышел срок,
нажимаем на курок.
потолок измазан серым
на потеху изуверам,
поперёк визгливой скрипкой,
кулаком по стеклу.
жил с гримасой, сдох с улыбкой —
вон он, бля, на полу.
некроплазма в вязкой жиже.
подходи, взгляни поближе.
натюрморт – в оконной раме.
душно что-то вечерами.
 

«Всё будет хорошо. Как заклинанье…»

 
Всё будет хорошо. Как заклинанье.
Ходить по клетке, как тот самый зверь,
что меряет шагами ожиданье —
окно, торшер, трюмо, входная дверь.
Опять трюмо, мелькает отраженье —
конечно я! – кому ещё здесь быть! —
В движении, в бессмыслице круженья —
преддверье пораженья… Обвинить
тебя во всём, сказать: адью, родная,
живи, как хочешь, мне пора, пошёл…
 
 
И повторять, как кукла заводная:
Всё будет, будет, будет хорошо.
 

«не стерпится…»

 
не стерпится.
не слюбится.
не сбудется.
затянется, останется рубец,
и, словно след на оживлённой улице,
сотрется и…
финита ля…
пиздец.
 
 
а морю что, – по-прежнему волнуется.
и раз и два, и замирает в лёд. —
тоска пройдёт. не надо, ты же умница —
сама всегда всё знаешь наперёд:
 
 
наладится, со временем и с опытом,
поселятся покой и мир в душе.
лишь иногда далёким горьким шёпотом:
не слюбится, не сбудется уже.
 

«Пиши, моя красавица, пиши…»

Я стою, рука в тpусах…

Шурка Севостьянова

 
Пиши, моя красавица, пиши,
Покуда не оплавится душа,
Покуда яд течёт с карандаша,
И эти откровенья от души.
 
 
Пиши, моя красавица. Спеши
Отобразить отвратность бытия,
Покуда жизнь паскудная твоя
Ещё чего-то стоит. Потроши
 
 
Себя на составные. Покажи
Угрёбище внутри себя, меня.
Прекрасные порывы – миф, хуйня.
Пиши, моя красавица, пиши.
 

«по глянцу ломкого листа…»

 
по глянцу ломкого листа
рука выводит закорюки
ах эти творческие муки
нести себя на пьедестал
 
 
и водружать на постамент
в тенистость липовой аллеи
белеет ночь восток алеет
цемент скрепляет монумент
 
 
и словно бисер на губе
пот выступает от напряга
пиши перо скрипи бумага
я типа памятник себе
 

СТИШКИ В АЛЬБОМ

развитие движется по спирали

чья-то глупость

 
самоповторенья неизбежны.
жизнь прожить – не водку из горла,
запрокинув голову небрежно,
в подворотне пить. она не зла,
 
 
просто безголова и безлика,
ну, понятно, – головы-то нет.
я ей принесу цветок – гвоздика —
на могилку. через 20 лет
 
 
начинаешь понимать – спирали,
как фигуры, в этом мире нет. —
круг замкнулся, и, выходит, врали
нам учителя. один поэт
 
 
давеча сказал мне, безнадежно
взяв стакан гранёный со стола:
самоповторенья неизбежны.
жизнь прожить – не водку из горла.
 

«не вписался в систему, в линию, в интерьер…»

 
не вписался в систему, в линию, в интерьер.
перепутал местами следствие и причину.
испохабил мелодику, ритмику и размер.
не просёк иерархию, не подобрал личину.
 
 
вот и стоишь, как пыльным мешком огрет, —
эдакий истукан, недогляд природы.
думаешь – исключение, мнишь – поэт,
а на самом деле – пошлый кусок урода.
 
 
ну же, приятель, хватит стоять, – пора:
выйди в окно, вскрой себе в ванной вены.
поздно гримасы корчить, когда игра
кончена. – счёт разгромный, итог плачевный.
 

«…из огня – в полымя, из мрака – в терновый куст…»

 
…из огня – в полымя, из мрака – в терновый куст.
не гонись за двумя, как бы ни был велик искус.
не наплоди химер, не промышляй наркотой.
будь как пионер – то есть бравый и холостой.
не падай лицом в грязь, береги, как мозги, честь.
знай: на то и карась, чтобы было кого съесть.
сгорая, как есть, дотла, золой не смущай народ.
запомни – цветы зла негодный дают плод.
знай – любая броня имеет предел, за ним
сначала – буйство огня, после – пепел и дым.
закономерен итог – всё выжжено и мертво.
соразмеряй свой слог с пространством и головой.
добивая своих врагов, не подставляйся сам.
 
 
и не посвящай стихов ублюдкам и подлецам.
 

ЦЕЙТНОТ

 
в цейтноте надобно быстро двигать руками
флажок упадёт не раньше чем кончится время
на сорок ходов два с половиной
имя
становится кармой
переломить
кроме
тотальной борьбы с врагами
белого шума
сакрального бреда
лозунгов
ленин с нами
ежевечерних сводок
военной темы
еженедельных пьянок
меж выходными
работа на доброго дядю
достаток в доме
кроме
этого есть и другое
некогда думать
 

в ожидании новостей

«если бы ты была мотыльком…»

 
если бы ты была мотыльком
порхающим беззаботно
я б стал сапогом кирзовым
что подловит тебя на взлёте
и размажет тебя всмятку
 
 
если бы ты была Лебедем
в окружении референтов
я б стал вертолётом ми-восемь
что рухнет с тобою вместе
зацепившись за ЛЭП лопастями
 
 
если бы ты была пешеходом
форсирующим дорогу
я б стал той самой девяткой
что нахуй тебя раздавит
за переход в неположенном месте
 

Под знаком Девы (себе и тебе)

 
Идёшь ли домой с работы, смотришь ли теле,
видео, либо прочую ерунду,
типа тупой Масяни, – на самом деле
нянчишь свою утрату, свою беду.
 
 
Думаешь: пережить ещё день, неделю,
месяц, другой, и время излечит, и
будет гораздо легче, – на самом деле
тёмные сны – твои и стихи – твои.
 
 
Ищешь ли отвлечений в чужой постели,
бурных забвений. Мнится: в один из дней
станет светло и тихо. На самом деле
всё, как и было. Даже ещё черней.
 

Некросонет

 
Представь, что ты по-прежнему живой.
Обычный день. Типичные заботы.
Дела, друзья, непыльная работа.
Осенний дождь. В каморке угловой
 
 
Холодной влажно. Сырость над Невой.
Над Городом – промозглость небосвода.
Идёт экспансия безрадостной погоды.
Уродлив дом на набережной. Твой
 
 
Безмозглый братец слушает хип-хоп,
Листает комикс, морщит узкий лоб.
Юнец тупой, но хоть не славит Кришну.
 
 
Дрожит листва, редея на ветвях.
Октябрь кончается. Зима торчит в дверях.
 
 
…Как мне ни жаль, но ты в картинке лишний.
 

«А в Вашем доме пахнет смертью…»

 
А в Вашем доме пахнет смертью,
И это явно неспроста.
Любезный, Вы уж мне поверьте,
Уже заказаны места
В аду для Вас и Вашей шлюхи.
Уже продали тот КамАЗ,
С которого однажды рухнет
Бетонная плита. И вас
Расплющит вместе с колымагой
На трассе Петербург-Москва. —
Тебя, с твоим ебалом наглым,
И пассию твою. Слова
Уже отпущены. Вы – жертвы
Грядущей катастрофы. Вспять
Не повернуть. И кто там первый
Из вас подохнет – мне плевать.
 

дорожно-медитативный сонет

найдётся кто-то, кто мне всё расскажет

 

БГ

 
ты чувствуешь себя нехорошо,
точнее говоря, – совсем лажово,
ещё точнее – так, что даже слова
такого нет. надвинув капюшон,
 
 
закрой глаза. вчерашний день прошёл.
в мозгу туман. нутро бунтует. снова
не вспомнить ничего. цветёт лилово
под левым глазом бланш. чего ещё
 
 
тебе расскажут про минувший праздник,
что удался на славу, не иначе?
ты ждёшь с тоской и думаешь: «ну вот,
 
 
опять из жЫзни выпал литр последний,
я что-то как-то разошёлся нынче».
и вздрагиваешь: скоро новый год.
 

Разбиться стеклянным гоблином ©

 
Я был с тобою нежен, ангел мой…
Листаю памяти истёртые страницы —
Юдоль моей души. Как говорится,
Бреду воспоминаньями. Хромой
 
 
Лирически-клинический герой
Юродствует, ему опять не спится:
«Ты так красива, что…», «Ты словно птица…»,
«Ей богу, ты…». Мне кажется порой —
 
 
Будь я иным в каких-то проявленьях:
Язвительнее, скажем, или злее, —
Давно б затёр лицо, глаза твои.
 
 
Увы, в покрытых изморозью стенах
Растёт кристалл тоски и с губ не смеет
Ангинно-сипло… расколоться… и…
 

мы на горе всем

 
гляди в окне
вскрывает вены ленин
и варшавянку ангелы поют
горит в огне
страна моя и тени
согбенные так суетно снуют
трубит труба
пожар от ветра воет
и гремлины беснуются в дыму
трещит судьба
по швам вопит шестое
от ужаса и пищи нет уму
умру ли я
на то и крематорий
чтоб мировой пожар не погасить
любимая
мне кажется порою
что проще пить блевать и дальше пить
 

«тони, тони, пакетик с чёрным чаем…»

 
тони, тони, пакетик с чёрным чаем,
в казённой чашке со следами от
губной помады (фигли – общепит).
 
 
день нескончаем, про печаль поёт
корейский шансонье, точней сипит,
бубнит под нос. поверхность изучаю
 
 
застеленного скатертью стола.
разводы, пятна, ты мне не дала
позавчера, и вряд ли дашь сегодня.
и в этой суете предновогодней
 
 
терпеть ещё неделю или две —
«семейный праздник» ибо. в голове
зудит рефрен: я по тебе скучаю…
тони, тони, пакетик с чёрным чаем.
 

«Я твой нарисовал портрет…»

 
Я твой нарисовал портрет
В абстрактном стиле.
Его на двери в туалет
Повешу. Или
 
 
Порву в клочки, под томный марш
Шопена, ибо
Таков сегодняшний кураж,
Тебе спасибо.
 
 
Пусть сточных вод девятый вал
Твой фейс полощет.
Порвал, что демона изгнал,
И стало проще.
 
 
И стало незачем гадать
И хаять долю.
Так обретаешь благодать,
Покой и волю.
 
 
Ничто не давит, не гнетёт
Паскудным грузом.
Так вычищаешь разум от
Дурных иллюзий.
 
 
___
 
 
Когда ж наскучит мне покой,
Жить станет плоско. —
Я нарисую профиль твой
В манере Босха.
 

«…но розенкранц и гильденстерн мертвы…»

 
…но розенкранц и гильденстерн мертвы.
два проходных никчёмных персонажа —
невелика потеря. (в скобках: даже
смешно писать об этом). Головы
 
 
не сохранил никто из них. увы,
абсдача вышла, приключилась лажа.
король был крут, и расторопна стража,
зеваки оживлённо-нетрезвы…
 
 
да и другим, что в этой самой драме
не отличались здравыми мозгами,
не повезло – вся братия мертва.
 
 
в сюжете этом, муторном, едва ли
отыщется хотя бы гран морали.
её здесь нет. слова, слова, слова…
 

«пути перроны перегоны…»

не убивай меня кукушка

Горро

 
пути перроны перегоны
санкт-петербург остался в прошлом
талоны карточки жетоны
жара стоянка две минуты
ты удивляешься как будто
и говоришь что я хороший
мне улыбаясь полусонно
пути перроны перегоны
санкт-петербург остался
впрочем
моя смертельная подруга
как это кончилось я знаю
меня нашёл мой пятый угол
вокзал оскалился фасадом
сгустился мрак над ленинградом
гуляет кукла заводная
сырым промозглым летним садом
 
 
чем это кончится я знаю
 

Сонет пейзажный

Долгая память хуже, чем сифилис.

БГ

 
И сколько не гоняй туда-сюда,
Дорогою короткой или длинной,
Истерику свою – одна картина
На всём пути. Закончилась среда.
 
 
Авроры бледен лик. В Неве вода
Хронически мутна. У Мнемозины
Усохшее мурло: глядит сквозь тину,
Игриво корчит рожи. Холода
 
 
Отчётливо указывают, что
Тут утром нехрен делать без пальто.
Воистину, нет смысла в сих прогулках.
 
 
Ан нет, гляжу, тебя опять несёт
Ловить вчерашний день, в котором – всё.
И голос глух. И сердце бьётся гулко.
 

«догорай моя лучина, облезай моя личина…»

 
догорай моя лучина, облезай моя личина,
остывай мой капучино, зарастай прудок травой.
нет кручины без причины, рождества без чертовщины,
естества без матерщины, утро стынет над невой.
 
 
плесневеет кофе в чашке, зябнет мусор на апрашке,
бомж туберкулёзным кашлем клянчит денег на пропой.
я сижу медитативно, мне не грустно, мне противно
от клинической картины: «ты да я, да мы с тобой».
 
 
чья-то бритва бредит горлом, кто-то тщится быть весёлым,
а тебя прожечь глаголом – всё равно, что головой
бить в дубовые ворота (по сизифу и работа).
впору встать и крикнуть что-то типа: «фак ю, я не твой».
 
 
только это будет ложью. труден путь по бездорожью.
отдаются в сердце дрожью, болью, ноющей, тупой,
эти стрёмные расклады. мне немного в жизни надо,
но с тобою нету слада. «ты да я, да мы с тобой».