Kitabı oxu: «Петр Первый на земле Донской», səhifə 3

Дьяку Андрею Виниусу, своему любимцу Петр сообщал в Москву: «Мин хер! Ветры нас крепко держали в Дединове дня дни, да в Муроме три дни; а больше всех задержка была от глупых кормщиков и работников, которые именем словут мастера, а дело от них, что земля от неба».

Зело недоволен был герр Питер!

Под знойным летним небом войско Петра на судах медленно плыло по Волге, добравшись седьмого июня до Царицына. Здесь первый бомбардир дал роздых уставшим войскам, ибо предстояло сухим путем «переволосься» с Волги на Дон и достичь старинного казачьего городка Панщина. Сей путь был тяжек и долог: ратные люди, и без того уставшие от долгой гребли по Волге, проклиная все на свете, в том числе и бомбардира Петра Алексеева, затеявшего этого поход, под палящими лучами летнего степного солнца тащили на себе орудия и пушечные припасы, протяжная солдатская песня медленно плыла над степным выцветшим небом:

 
Ах бедные головушки солдатские,
Как ни днем, ни ночью вам покоя нет!
Что со вечера солдатам приказ отдан был,
Со полуночи солдаты ружья чистили,
Ко белу свету солдаты во строю стоят.
Что не золотая трубушка вострубила,
Не серебряна сиповочка возыграла —
Что возговорит наш батюшко православный царь:
«Ах вы гой еси, все князи и бояре!
Вы придумайте мне думушку, пригадайте,
Еще как нам Азов-город взятии».
Еще князи и бояре промолчали,
 Еще ж сами наш батюшка прослезился:
Ах вы гой еси, солдаты и драгуны!
Вы придумайте мне думушку крепкую,
Еще как ли нам Азов-город взятии».
Как не ярые пчелушки зашумели —
Что возговорят солдаты и драгуны:
«Взять ли нам, не взять ли белой грудью».
На восходе было красного солнышка,
На закате было Светлова месяца…
 

Когда усталые и голодные солдаты Петра прибыли в Паншин, надеясь отъесться здесь на припасенных хлебах, выяснилось, что воры-подрядчики не заготовили обещанных запасов.

– Мин херц! – возмущался Менщиков. – Даже соли воры-подрядчики не сподобились запасти. Полное оскудение ратным людям в пище, господин бомбардир!

– Ладно, не латошись, Алексашка, – зло дергая черными усиками, остановил Меншикова Петр. – Не может того быть, чтоб ничего не приготовили. Ведь я им, дьяволам, такие деньги заплатил… Суда хоть приготовили?..

– Суда есть, мин херц! – успокоил царя Меншиков. – Хоть счас в путь.

– Добро, Данилыч, – устало махнул рукой царь. – Роздых солдатам надобно дать, уж больно умаялись сердешные. К Черкасску тронемся девятнадцатого дня, – и добавил жестко: – А подрядчиков сих, злодеев, повесить велю, как сыщутся! Ужель и у Гордона такая ж конфузия, как у нас? Эх, Русь ты моя горемычная!

У генерала Гордона дела шли тоже не лучшим образом. Шотландец вывел свои войска из Тамбова в конце апреля 1695 года. Под его командой состояли четыре полка тамбовских солдат, Бутырский полк и семь полков московских стрельцов. С собой они везли мортиры, дробовики, фальконеты, порох, ядра, гранаты, доставленные в Тамбов из Москвы и Брянска. Планировалось за три недели добраться до Черкасска, но жизнь показала иное.

С самого начала похода выявилась леность, непослушание и нерасторопность стрельцов, часто не выполнявших приказы командиров. Особенно возмутился обычно спокойный и беспристрастный Патрик Гордон, когда, подойдя к Северскому Донцу, увидел, что моста, строительство которого было поручено стрельцам, нет и в помине. Пришлось бросать все и строить мост, тратя силы и драгоценное время.

– Эдак мы и до осени к Азову не дойдем! – возмущался Гордон.

И в самом деле, вместо положенных по плану трех недель его войска потратили на путь к Черкасску два месяца. Ко всем неприятностям добавилась традиционная: подрядчики не запасли всех необходимых для похода продуктов, и войска стали испытывать недостаток в хлебе и соли. «Господин Бомбардир, печаль нам слезная из-за воров подрядчиков, что от непоставки их тебе…» – жаловался Петру Гордон, но упорно шел вперед, торопясь к азовским берегам.

Недалеко от Раздорского казачьего городка генерала Гордона с сотней донцов сопровождения встретил войсковой атаман Фрол Минаев. Уже издалека заметили они гордоновские струги, стоя на высоком берегу Дона. Было видно, что гребцы устали от долгого пути, и весла тяжко и медленно вздымались над водой… Рядом с Фролом Минаевым, плотным, темноглазым и смуглолицым, стояли старшины Обросим Савельев, Илья Зерщиков, Лукьян Максимов, Григорий Белицкий и некоторые другие старшины, одетые в праздничные одежды. Поначалу молчали, потом, завидев медленно ползущие по спокойному Дону Гордоновы суда, стали обмениваться негромкими фразами.

– Не по душе мне сии гости, – ни к кому не обращаясь буркнул Илья Зерщиков. – Чую нутром, беду они несут Дону… Слыхал я, крут норов у царя Петра, поотбирает он вольности казачьи, а брата нашего, казака, запишет в солдаты подневольные.

– Не каркай, Илья! – беззлобно отозвался Минаев. – Избавление от турок несут нам государевы полки. Свободный выход получим мы в Азовское и Черное моря; то, за што вот ужо почти две сотни лет бились наши прадеды.

– Поглядим!.. – неопределенно буркнул Зерщиков.

Пройдет с того момента немного времени, будет взят Азов, и казаки почувствуют крепкую руку царя Петра, именно в те поры родится песня, оплакивающая вольности донские, утерянные с приходом Петра на Дон:

 
Приуныли на Дону донские казаки,
Что взял у них государь царь город,
С тремя с теми малыми пригородками
А и со славною со Кубаньей, с крепким Лютиком.
Становились молодцы во единый круг,
Среди круга стоит войсковой атаман,
А по имени ли Фрол сын Минаевич.
Атаман речь говорил:
– А и вы, братцы, казаки, яицкие, донские,
                                                               запорожские,
Пособите мне, атаману, вы думу думати,
Челобитну ли нам писати, государю подавати?
Самому ли мне, атаману, в Москву ехати?
Перемирья бы нам взять перед самим царем:
Залегли пути-дороги за сине-море гулять.
 

Но это будет потом, а ныне и Фрол Минаев, и Илья Зерщиков, и их друзья-старшины дружно заторопились к раздорскому причалу, когда туда стали медленно чалить суда генерала Гордона. С головного корабля, приставшего к берегу первым, кинули крепкий мостик без поручней, по которым резво сбежало несколько матросов. Потом не спеша, спокойный, высоко подняв голову, сошел Патрик Гордон. Он обнял смущенного атамана Минаева, раскланялся со старшинами, пожав затем им руки.

– Милости просим на Дон, господин генерал! – волнуясь проговорил Фрол. – Милости просим, Петр Иванович, к столу, закусить чем бог послал!

– Благодарю, господин атаман! – с улыбкой ответствовал Гордон, заметив на берегу Дона, под раскидистыми вербами, широкий и длинный стол, уставленный яствами.

Гордон, велел объявить солдатам обед и отдых, в сопровождении офицеров направился под вербы, к столу.

В первые минуты молчали, утоляя голод, потом мало-помалу разговорились.

– Государь наш Петр Алексеевич задумал сие предприятие, имея надежду на вашу помощь, господин атаман, – вытирая жирные от мяса руки о расшитое полотенце, медленно проговорил Гордон. – Полагаю, что вы выполнили указ его величества о сборе казаков и ведении наблюдения за неприятелем?

– Сии указания государевы сполнены в точности, господин генерал, – глядя черными глазами на Гордона, ответил Фрол Минаев. – В Черкасском городке к нонешнему моменту собрано семь тысяч казаков, подготовлены струги к приступу под Азов. Все энто время, Петр Иванович, вели мы поиски под Азовом, поиски на стругах и коньми степью.

– И что представляет сия крепость и войска, там обретающиеся? – спросил Гордон, приподняв над столом тяжелый серебряный кубок с вином.

– Азов-город имеет сильные укрепления, – неторопливо продолжал атаман, – наружная часть его составлена из земляного вала с глубоким рвом и палисадом, затем идут каменные стены с бастионами и пушками, далее высится каменный замок. Фортеция сия есть крепкий орех, особливо учитывая, что там сидит большой и сильный гарнизон басурман, а на море постоянно шныряют турецкие каторги и прочие корабли, подвозящие оружие, боевые запасы и воинских людей. Окромя того, верстах в трех к востоку от Азова-города стоят две большие каменные башни-каланчи с пушками, кои огнем своим перекрывают путь нашим стругам вниз по реке. Нет свободного ходу к морю и по Мертвому Донцу: тут соорудили басурмане крепостицу по имени Лютик.

– А степной путь? – вставил вопрос Гордон, внимательно слушая атамана.

– Путь сей так же закрыт, господин генерал! Тучи татарской конницы кочуют там!

Минаев замолчал, давая шотландцу возможность осмыслить сказанное. Потом добавил просто:

– Полагаю, господин генерал, что вам следует воздержаться от появления под Азовом-городом до той поры, пока в Черкасский городок не прибудет его величество государь Петр Алексеевич.

– Мы так же кумекаем! – загомонили старшины, поддерживая своего атамана.

Гордон вперил тяжелый взгляд в Минаева, раздумывая. Потом встряхнул головой и решительно бросил:

– Я не могу ослушаться государева приказа, я должен быть под Азовом, господа!

Через полтора часа флотилия тронулась в путь вниз по Дону. Фрол Минаев со старшинами правобережьем отправился на конях в Черкасок, ожидать приезда государя Петра Алексеевича.

Степной зной господствовал повсюду. Спасения не было даже в тени, и только вода помогала временно получить облегчение от жары. Царь Петр, обнаженный по пояс, сидел в деревянном кресле на одном из головных стругов и неторопливо листал «Юрнал в путном шествии» (журнал продвижения флотилии), который он велел своим писарям вести скрупулезно и точно, что они и выполняли, зная крутой нрав царя. Петр перевернул плотный лист журнала и начал читать убористую писанину, с девятнадцатого июня начиная: «В 19 день. В 12 часу Доном пошли в путь и проехали городок Паншин, – стоит на острову на правой стороне; в 7 часу был дождь; во 2 часу ночи проехали городок Голубые, – стоит на нагорной стороне на берегу на ровном месте, огорожен тыном». Петр вспомнил, как встретились им здесь черкасские казаки, доложившие, что передовой отряд Гордона переправился через Дон и движется к Азову. Царь крикнул дневальному, чтоб сей час доставили к нему писаря, а сам стал обдумывать содержание записки Патрику Гордону.

Писарь явился с бумагой, пером и пузырьком чернил. «Расторопный малый», – подумал Петр и вслух произнес:

– Пиши!

Писарь торопливо заскрипел пером, едва поспевая за царем:

– Min Her Jeneral! Вчерашнего дня уведомеся мы о переправе вашей через Дон от казаков из Черкасского на Голубые коньми, а з Голубых на Паншин водою едущих… И того ради господин наш генерал приказал мне писать к вашей чесности, чтобы изволили, осмотря место, паче же пристань удобнейшую, где лутче и безопасней людям, паче же артиллерии, которой о величестве сам ведаешь, для которого дела удобно есть, дабы оное описаф и с нарочетым человеком в встречу нам прислать, да бы через письмо, такожде и через слова посланного удобной в том деле выразумеф, и ступать могли. А мы идем Доном с великим поспешанием днем и ночью.

Петр взял у писаря бумагу, перечитал написанное и, поставив размашисто подпись «Piter», передал дневальному, коротко приказал:

– Отправить немедля нарочным в Черкасск генералу Гордону.

Отправив донесение, царь продолжил чтение «Журнала о путном шествии»: «20 день. В 12 часу в полы проехали городок Пять изб, огорожен тыном; стоит тот городок на берегу на ровном месте; в 10 часу проехали городок Верхний Чир, стоит, на правой стороне, на берегу, на ровном месте. День был тих;, в ночи в 1 часу проехали Нижний Чир, там же стоит, как Верхний Чир». Петр перевернул лист и продолжал читать: «В 21 день. В 6 часу проехали городок прозванием Кобыльский, на правой стороне, – стоит на берегу на ровном месте; той ночи в 10 часу проехали городок Есаулов, стоит так же как стоят общие городки; во 2 часу после полуночи проехали городок Зимовейский».

Донской казачий городок. Рис. кон. XVII века. Таким его мог видеть Петр I в 1695 году

– Суши весла! – раздался вдруг зычный голос капитана судна. Петр вздрогнул, поднял голову, посмотрел налево: на нагорной стороне Дона темнели казачьи курени очередной станицы. Суда флотилии одно за другим поднимали весла и усталые чалили к берегу. Царь вскочил, надел бомбардирский мундир, расставив по-морскому ноги, зашагал к середине корабля на выход. У трапа торопливо сброшенного матросами, государя ждали будущий адмирал русского флота Иван Михайлович Головин¹¹ и Франц Лефорт.

Иван Михайлович Головин

– Как зовется сей городок, господа? – указывая правой рукой на берег, спросил Петр.

– Курман Яр, господин бомбардир! – откликнулся Головин. – Сделаем короткую остановку, надобность есть в запасах пресной воды, герр Питер.

– Добро! – согласился Петр, первым ступая на выгоревший берег, на котором теснилось несколько десятков казаков во главе с станичным атаманом Саввой Кочетом, державшим на вышитом полотенце хлеб-соль.

Приняв Головина, одетого в богатый мундир, за царя, Кочет с поклоном протянул ему хлеб-соль, но тот переадресовал все это высокому молодцу в скромном бомбардирском мундире. Станичный атаман удивленно вскинул мохнатые брови вверх, но быстро сообразил, что это, как ни странно, и есть царь Петр, с поклоном поднес ему хлеб-соль, добавив:

– Прими, государь Петр Алексеевич, от сердец наших хлеб-соль и не потребуй откушать, чем Бог послал». Петр деловито отломил кусочек хлеба, макнул его в деревянную солонку и смачно захрустел поджаристой пахучей коркой, нагоняя аппетит у своих соратников.

За столом разговорились… Петр, быстро находивший общий язык с людьми разных званий и классов, сидел в окружении станичного атамана и дюжего, плотного казака ростом до двух метров, имевшем возраст лет сорока пяти. Савва Кочет представил его царю:

– Се, государь, есть наш курмоярский рожак¹² Захар Петров сын Морковкин, первый силач на Дону, самого Стеньку Разина на лопатки кидал. Стрелок первейший у нас.

Донской казак и казачки верховых станиц.

Рис. А.И. Ригелъмана

– Ужель первейший?! – подначил казака Петр. – А вон ту птицу, что насупротив нас у того берега плавает, подстрелить единым выстрелом можешь.

Морковкин поднял ружья, почти не целясь, выстрелил. Пороховой дым на мгновенье окутал присутствующих, а когда он рассеялся, все увидели сраженную наповал утку, покачивающуюся на волнах.

Петр восхищенно посмотрел на Морковкина, потом вскочил с места, обнял и расцеловал смущенного гиганта:

– Молодец! Я тоже могу попасть, но только поцелюсь!

– Ужель ты Стеньку Разина борол?! – продолжал восхищаться царь. – Признавайся, что приврал для красного словца, Захар Петров?