Екатерина I: от прачки до самодержицы

Всё же не выдержав, я направился к ней, понадеявшись на случай. Не хотелось думать, что делать, как поступить, я решил плыть по течению.

Марта не заметила того, что я оказался прямо перед ней. Она где-то витала, мысли её были не здесь. Зрачки под прикрытыми веками бегали из стороны в сторону, а губы расплывались в еле заметной улыбке. Она резко открыла глаза, услышав мое громкое частое дыхание. Увидев меня перед собой, она попыталась отпрянуть назад, но широкий ствол дерева помешал ей. Она была очень напугана, не понимала происходящего. Мы оба молчали с минуту, просто смотрели друг на друга. Какая-то сила толкнула меня к ней, и я почувствовал вкус её уст. К моему удивлению, она не противилась мне, и даже наоборот – ответила взаимностью со всей страстностью. Несколько минут блаженства промчались незаметно быстро.

– Марта, я… кажется, влюбляюсь в Вас, – выдавил я из себя, – С первого дня, как только увидел. Вы меня буквально прошибли, со мной никогда такого не было. Я еле сдерживался, пытался Вас избегать, но у меня ничего не получалось.

– Александр Данилович, – прошептала она, – Я думала, что… Вы отталкивали меня от себя.

– Было так тяжело, не позволять себе находиться с Вами всё время. Я обманывал себя, заставлял поверить в то, что Вы не должны меня интересовать. Но ночами я думал только о Вас.

Она замолчала. Я приобнял её. Несколько раз провел пальцем по её макушке.

– Что же нам делать? Я должен уже вернуться в Москву. Шереметев не позволит мне забрать Вас с собой. Если бы я только мог оставаться здесь с Вами.

– Это невозможно. Прошу, уезжайте скорее. То, что между нами сейчас было, мы должны забыть.

– Вы хотите этого? – спросил я её с горечью в голосе.

Она промолчала.

– Марта, ответьте, Вы что-нибудь чувствуете ко мне?

– Я не знаю. Боже, как это сложно. Я никогда не любила и не могу представить, что должна чувствовать.

Я понял, что она не влюблена. Она сама этого не понимает, но я вижу по глазам, что не то чувство ею одолевает.

Девушка ушла. Я не стал её догонять.

Я весь день бродил в этом лесу, размышляя о том, что произошло.

Когда я вернулся, Марта сидела у костра, протягивая к нему замерзшие руки. Я прошел мимо неё и зашел в шатер. Она лишь кинула на меня мимолетный взгляд. Ничего в нашем поведении не могло выдать случившегося между нами днём в лесу.

IV
Марта Скавронская

Октябрь 1703 года

После признания в лесу поручик стал снова сторониться моей компании. Он пребывал в поникшем настроении, в основном всё время находился в шатре, а когда я туда наведывалась, он делал вид, что у него появились дела и уходил прочь. Генерал тоже не покидал шатер с того самого момента, как его настигла трагедия. Я осталась совсем одна. Солдатам не принято было заводить разговор с женщиной их полководца, пленным тоже запрещалось с кем-либо говорить. Скука сводила меня с ума, делать здесь было совершенно нечего. Пасмурное небо, покрытое плотными серыми тучами, ещё больше способствовало негативному расположению духа.

Спустя неделю, в моей жизни стали происходить неожиданные перемены. Шереметев, сумевший кое-как перебороть свое отчаяние, начал мало-помалу выбираться на свежий воздух и даже разговаривать. Он позвал меня к себе, сказав, что назрела необходимость поговорить. Мужчина долго не мог собраться с мыслями, то и дело запинался. Кажется, он не был уверен, стоит ли ему продолжать или лучше остановиться, пока не поздно. В конце концов, он решился и быстро проговорил то, что так долго пытался выдавить из себя.

– Мартушка, всё вдруг так быстро случилось. Мы прожили с женой долгую и счастливую жизнь, наблюдая за тем, как растут наши дети. Теперь они все покинули наш дом. Я полагал, что после войны уйду в отставку и проведу остаток жизни в спокойной старости вместе с Евдокией. Но господу Богу было угодно унести её на небеса, – генерал замялся, – Я хотел бы сделать тебя своей супругой.

Моему удивлению не было предела. Меня вдруг передернуло. Не зная как реагировать на такие слова, я просто промолчала.

– Голубушка, – продолжил он. – Не отвергай меня сразу, подумай. Заставлять я тебя не собираюсь. Ты вольна в своем выборе. Я даю тебе время на размышления, скажешь свой ответ, когда посчитаешь нужным. Счастливой я тебя, конечно, не сделаю, но обеспечу спокойную и стабильную жизнь. В твоем распоряжении будет всё мое имение и много прислуги. Ты станешь женщиной из высшего общества, сможешь посещать балы, устраивать свои, всё что захочешь. Если ты согласишься скрасить остаток моей жизни, то я не откажу тебе ни в чем. Я нисколько в тебе не сомневаюсь, ты вела себя более чем достойно всё это время, заботилась обо мне, слушала мои пустословия, не создавала мне проблем, не капризничала.

– Борис Петрович, я замужем. Хотя мой брак и не удачен. Я безмерно Вам благодарна за то, что спасли меня от такой судьбы, дали шанс выбраться из западни, но, если я сейчас соглашусь стать вашей женой, то получается, что я снова окажусь в той же яме. Я не совершу более подобной ошибки. Для себя я решила – если мне и выдастся возможность снова выйти замуж, сделаю это только по большой любви.

– Эх, Марта, ты могла бы осчастливить меня. Что ж, я обещал не принуждать. Если ты не хочешь, я не буду настаивать.

Я вышла из покоев генерала. В душе остался неприятный осадок, будто я обидела и без того обессиленного человека, который был безмерно добр ко мне. Однако я не могла поступить иначе.

Поручик усиленно готовился к отъезду. Мы время от времени лишь обменивались долгими взглядами, не решаясь поговорить.

Осознав, что Александр Данилович уже не придет со мной проститься перед отъездом, я отправилась спать. Было очень жаль, что мы расстанемся вот так вот, ничего не сказав друг другу.

Глубокой ночью меня разбудил знакомый голос, несколько раз чуть слышно проговоривший мое имя. Открыв глаза, я обнаружила около себя Меншикова. Он стоял на коленях у моей кровати. Мужчина был уже одет к поездке, на руках он держал клочок бумаги. Александр Данилович продолжил говорить всё так же шепотом.

– Марта, поехали со мной, – проговорил он твердо и уверенно.

– Что? – удивилась я.

– Я предлагаю тебе ехать со мной в Москву. Сейчас или никогда. Шереметев уехал на охоту, а все солдаты спят. Экипаж с пленными готов, он ожидает на той стороне крепости, за шесть миль отсюда. Я хочу, чтобы ты поехала вместе со мной.

– Я не могу, – вскрикнула я.

– Тише, Марта, нас могут услышать, – поручик взял меня за руку, немного помолчал и снова стал медленно говорить. – Хочешь жить в шатре с немощным стариком? Ты даже не знаешь, что тебя ждет. Идет война, ты будешь переезжать с ним из одного поселения в другое, постоянно подвергаясь опасности. Ну же решайся, у тебя есть пару минут.

– Как же я его брошу?

– Я дам тебе больше, чем он. Ты будешь хозяйкой в моем доме. Я знаю, ты не любишь меня, я и не претендую. Я только предлагаю тебе быть рядом со мной. В Москве тебя ждет достойная жизнь. Я дам тебе свободу. Тебе не придется ни от кого зависеть. С генералом ты не будешь вольна, а со мной да. Вот записка, я набросал её для генерала. В ней я изложил всё очень подробно, рассказал о моих чувствах к тебе и написал, что я краду тебя без твоей воли, дабы тебя не мучило чувство совести. Он не будет знать о том, что ты сбежала. Вся вина ляжет на меня.

Я замялась. Предложение поручика было заманчивым, к тому же, я понимала, что все его слова – правда. Я действительно не хочу всю жизнь провести с Шереметевым, сопровождая его на полях сражений. Правильным было бы, конечно, отказаться сразу, ведь Борис Петрович не заслужил предательства, я не могу сбежать от него, но в то же время я не могла не думать и о себе.

– Марта, – вопросительно произнес Меншиков, ожидая моего ответа.

– Прости меня, – сказала я, несколько секунд подумав. – Я остаюсь.

Рука Александра Даниловича сжалась в кулак и мгновенно покраснела. Он стукнул ею по поверхности пола со всей силы. Затем он прикрыл веки, нагнулся надо мной и, поцеловав в лоб, спешно вышел из шатра. Снаружи послышался шум копыт лошадей, бьющихся о землю. Он доносился всё дальше и дальше, пока совсем не исчез.

Внезапно мне стало так тоскливо от понимания того, что сама себя обрекаю на нечастную жизнь. Отказав поручику, я лишила себя возможности жить так, как всегда мечтала. В этот момент я четко решила, что должна пойти на жертвы ради благополучия.

Я выбежала из шатра в одной сорочке и побежала за каретой. Он не мог уехать далеко.

Карету я нагнала быстро.

– Я передумала, – задыхаясь, буркнула я, когда карета остановилась, и из неё показался поручик.

Александр Данилович, увидев меня, улыбнулся, а его глаза заблестели от радости. Он протянул мне руку и помог забраться внутрь. Усадив меня на сидение, он тут же снял с себя шинель и укутал меня в неё.

– Ты не пожалеешь, вот увидишь, – твердил Меншиков, обнимая меня так крепко, что мне иногда становилось трудно дышать.

Он целовал мои руки и прикладывал мою ладонь к своей щеке, пытаясь её согреть. Впервые за всю свою жизнь я почувствовала себя счастливой. Как же это приятно, когда тебя действительно любят. Я наслаждалась каждым проявлением нежности Меншикова, забывая обо всём на свете. Мне было очень хорошо рядом с ним. Наконец-то я могла себя чувствовать в полной безопасности.

Февраль 1703 года

Мы поселились в его доме в Семеновской слободе. Здание было огромным и презентабельным. Мне теперь стало понятно, насколько Александр Данилович близок с российским царем, иначе никак более нельзя объяснить наличие в доме обычного поручика столько предметов роскоши. В нем, пожалуй, около десятка комнат, и все они по-своему оригинальны и великолепно украшены. Бросалось в глаза изобилие полотен, на которых гордо красовались полуобнаженные греческие боги. Меншиков каждый день уделял два часа времени на то, чтобы научить меня чему-то новому. История искусств, русская грамматика, танцы – всё это входило в круг занятий.

Я привыкла к новому месту быстро. Две недели спустя я полностью прижилась здесь и сдружилась с прислугой. Когда Меншикова не было дома, дворовые люди не давали мне заскучать, занимая меня то одним, то другим времяпровождением.

В дом был приглашен портной, который сначала полдня снимал с меня мерки, а потом столько же представлял мне обилие тканей, из которых я могу заказать себе наряды. Я выбрала несколько понравившихся оттенков шелка и атласа, чтобы через несколько дней, когда работа по пошиву будет выполнена, я могла менять предметы гардероба хоть каждый день. Платьев на русский манер мне никогда не приходилось видеть, поэтому в первое время их ношения, было не привычно смотреть на себя в зеркало. Они были изрядно пышные, на европейский лад, плотные, но в то же время воздушные. На моих ножках стали красоваться не менее богато отделанные ботиночки на каблуке.

Май 1703 года

Александр Данилович прибегал к различным способам понравиться мне: каждое мое утро начиналось с очередного сюрприза, а вечер обязательно заканчивался изысканным ужином при приглушенном свете свечей. Он был безмерно внимателен ко мне, проявлял учтивость во всём и не переставал осыпать комплиментами. С одной стороны, столько внимания очаровывало меня, с другой, заставляло злиться на саму себя, ведь попытки Александра Даниловича не могли вызвать во мне хоть искру любви. Взаимностью в наших отношениях и не пахло. Сердцу не прикажешь. Неизвестно по какой причине, моя душа не желала впускать его. Он не мой человек. Мы не принадлежим друг другу. Между нами нет той исключительной связи, присущей только истинно влюбленным. Я это чувствовала. И он чувствовал, но отказывался принимать. Конечно, во мне была глубокая привязанность к Меншикову. И нам было хорошо вместе. Мы здорово проводили время, часто веселились, развлекались. Поручик научил меня играм в шахматы, и мы проводили время, играя порой целыми ночами, оба чуть не засыпали, зевали, но шли спать только под утро, когда появлялся победитель. Иногда Меншиков мне поддавался, ведь я играла неважно, то путала фигуры, то делала неверные ходы. Позже я научилась играть не хуже его самого, и наши соревнования становились все более азартными.

– Так совсем скучно играть, – заявил однажды Александр Данилович. – Предлагаю делать ставки.

– Не смеши меня, Меншиков, мне нечего ставить, – усмехнулась я.

– Как раз наоборот. Давай так, если ты выигрываешь, просишь у меня все, что захочешь. А если я, ты подаришь мне поцелуй.

Его слова прозвучали весьма неожиданно. Так вот зачем он учил меня играть, это была часть его плана. Все для того, чтобы потом он мог использовать это для своих целей.

– Хорошо, Александр Данилович. Я согласна.

Пора сдаваться. Нет смысла ждать чего-то большего, отвергая такого замечательного человека. Нужно жить сегодняшним днем. Раз уж я живу с мужчиной, который влюблен в меня, стоит с эти смириться. Он дал мне свободу, кров, все, что ни попрошу, он готов тут же исполнить, я о таком и мечтать не могла, а что взамен? Я не могу дать ничего, кроме женской нежности и ласки. Стоит попробовать полюбить того, кто рядом, а не мечтать о ком-то неизвестном. В конце концов, может быть, любви вообще нет. Пастор рассказывал мне, что для женщины главное найти человека, который любит её, а не того, кого любит она. Ведь тот, кто любит её сделает её самой счастливой на свете, а тот, кого любит она сделает ее самой несчастной, заставит её всю жизнь гнаться за иллюзией предполагаемой любви.

Меншиков разложил фигуры. Игра была серьезной, у нас появилась сильная увлеченность, теперь каждый стремился во что бы то ни было выиграть. Поначалу партия складывалась в мою пользу, но в какой-то момент я начала проигрывать, и, в конце концов, Меншиков произнес два слова: «Шах! И мат!».

– Хм, Меншиков, ты лукавил, да? – засмеялась я.

– Ну что ты, игра была честной, ты же сама все видела.

Александр Данилович не стал давить на меня требованием сиюминутно исполнить долг. Вероятно, он намеревался подождать удачного стечения обстоятельств, когда меня саму начнет к нему тянуть. Однако долго ждать не пришлось. Вечером мы как обычно вышли на прогулку. Момент был великолепный, над нами сиял огромный полумесяц, окруженный мелкими яркими звездами, вокруг не было ни души, лишь легкий шум ветра и шелест листьев, свисающих от деревьев.

Меншиков взял все в свои руки, он аккуратно притянул меня к себе, держа за талию, и поцеловал с безумной страстностью и одновременно нежностью, с необыкновенной чувственностью. Его горячие губы впились в меня с такой жадностью, что мне не хватало воздуха, я задыхалась, но это было приятное мучение. Бешеные стуки моего сердца и легкое придыхание возбуждали в поручике неутолимое желание. Его тяжелые руки сжимали мой стан, он касался губами подбородка, потом шеи и плеч, плавно опускаясь все ниже. Он гладил меня за спину, пока не стал медленно распускать веревки, утягивающего мое тело корсета. Ему удалось возбудить во мне небывалое влечение. Мне захотелось раствориться в нем. Я окончательно смирилась с тем, что он моя судьба.

Прикосновения Меншикова сводили меня с ума, тело словно жаждало его рук. Он легко поднял меня на руки и понес в дом. Миновав все двери, он аккуратно уложил меня в постель и продолжил покрывать мою кожу сладкими поцелуями. Я не противилась ему, сегодня мне хотелось забыться и погрузиться в пламя пылкого вожделения.

V
Пётр Романов

Ноябрь, 1703 года

Военные действия на боевой арене идут полным ходом. Служившие мне верой и правдой генералы не разочаровывают. Объединив их блистательные разумения и светлые цели, вот уже третий год нам удается держать хватку. Плоды в виде новых территорий, попутно присоединяющихся одна за другой к российскому государству, заставляют нас идти все дальше в ратных делах.

В недавнем времени мои приближенные, граф Яков Брюс¹⁸, взявший в свои руки командование огромным артиллерийским войском близ Шлиссельбурга, и фельдмаршал Федор Головин¹⁹, провели чрезвычайно полезную для России осаду шведской крепости Ниеншанц, что дало нам много преимуществ. Именно здесь я решил заложить новую крепость, а вместе с ней и город. Теперь оба мужчин вызваны мною для участия в торжественной церемонии закладки города-порта. Несколько месяцев тому назад я получил от генерала Бориса Шереметева донесение о взятии крепости Мариенбург, что в Ливонии²⁰. Тогда я отправлял Александра Даниловича за пленными, чтобы Шереметев мог двигаться дальше. Меншиков привез сотни ливонцев, которые без промедления были направлены на территории, окружающие Неву, так как рук при строительстве критически не хватало.

Меншикова мне тут не хватало, так уж случилось, что он оказался мне ближе всех. После того, как я узнал о предательстве своей возлюбленной Анны Монс, единственным, кто хоть как-то умудрился вернуть меня к жизни, был мой Алексашка. Я приметил его к себе в друзья ещё в отроческом возрасте. Будучи активным юнцом, он напросился ко мне в денщики. Взяв его, я ни на минуту не пожалел: парень был не по годам развит, помогал мне справляться со стрельцами во время бунта, устроенного некогда моей сводной сестрой Софьей, позже Меншиков стал моим корабельным подмастерьем. Сколько помню себя, столько знаю и Меншикова. Он всегда был для меня кем-то намного больше, чем просто друг и соратник. Александр Данилович необходим мне во всех делах, начиная от государевых, кончая потешными. Многие при дворе признают его умнейшим человеком в государстве, хотя он так и не получил должного образования. Он крайне дипломатичен и осмотрителен. Положительных качеств у него не счесть, однако дурные поступки зачастую преобладают в его деятельности. Друг мой слишком тщеславен и горделив, безмерно любит роскошь во всем, его дом едва ли не богаче обставлен, чем царский дворец.

Надо бы пожаловать к нему перед очередной поездкой в Ниен²¹ по случаю вышеупомянутой закладки города. Я подозвал своего секретаря и приказал ему дать Меншикову знать о моем скором посещении его дома.

Через два дня я, как и было обещано, приехал в дом Меншикова. Он встретил меня крепкими объятиями ещё во дворе и любезно пригласил в дом. У двери меня встречали все остальные жители меншиковской обители. Их было человек 10, в основном женского пола, а также кучер и дворецкий. Все они, как и полагается, низко поклонились передо мной. Александр Данилович подошел к одной из них и пододвинул на шаг вперед.

– Пётр Алексеич, хочу представить тебе прелестную даму, покорившую мое сердце. Марта Самуиловна Скавронская.

Что за чудо! Я лицезрел прекрасно сложенную барышню, не сказать, что красавицу, но что-то манящее, чарующее в ней имелось, что-то, что выделяет её среди прочих женщин. Блеск в глазах, яркие черты лика, полные румяные щеки, слегка приподнятый нос, тонкие рдяные губы – прелестна во всем. Она едва ощутимо улыбнулась, показались нежные ямочки на уголках уст. Формы её тела были достаточно пышными, но туго натянутый корсет формировал изящную талию.

– Имею счастье познакомиться с Вами, Марта Самуиловна, – отозвался я, не переставая с восхищением рассматривать её.

– И мне очень приятно, Ваше Величество – воскликнула девушка с сильным иностранным акцентом.

– Ну что ж, – бормотал Меншиков. – Пойдёмте за стол. Горячее стынет.

Втроём мы отправились в столовую, а прислуга разошлась по своим делам.

За ужином мы с Александром много говорили, вспоминали былое, обсуждали успехи в Северной войне. Девушка сидела молча, стараясь не привлекать к себе излишнего внимания, но я не мог не замечать её.

Ближе к ночи, мы с другом изрядно опьянели, Меншиков отправил Марту в её комнату, сказав, что нам есть о чем поговорить без посторонних.

– От Монс есть вести? – спросил он меня.

– Приходили мне от неё письма, да не стал я их читать, не хочу больше в эту реку лезть. Я распорядился посадить её под домашний арест. Пусть подумает над своим поведением. Ромодановский²² за ней хорошо следит. Я ему это дело поручил.

– Ох, не стал бы я Ромодановскому доверять, ох, не стал бы. Он наверняка уже и сам прыгнул к ней в постель. Какое же это наказание женщине, когда ты к ней мужчину приставляешь. А с её умением соблазнять, это дело надолго не затянется.

– А и пусть, мне нет дела до этой шлюхи. Пусть поступает, как знает.

– Пётр Алексеич, по ней же видно было, что неверная. Не уж-то ты не замечал этого?

– Не замечал, считал, что любит. Все ей прощал, но измену… не могу. Никогда не прощу измену. Никому. Измена-конец отношениям и всякому доверию.

– Это правильно. А как наш город поживает? Ты уже все спланировал?

– Город начали строить. Всех пленных, которых сюда привозят, в том числе и тех, которые были привезены тобой в недавнем времени, мы направили в Ниен. Работа идет полным ходом. Уже заложена основа для крепости. Это будет самая высокая крепость в мире. Даже в Европе ещё нет ничего выше. Скоро ты сможешь съездить туда со мной.

– А что с названием, Пётр Алексеич?

– Я ещё не думал о названии. Тебе есть что предложить?

– Хм. Тут думать надо. А давай в честь тебя и назовем.

– В честь меня говоришь?

– Ну да. Ты же его основатель, вот пусть и зовется твоим именем.

– Петерград, Петербурх.

– Лично мне Петербурх по душе.

– Звучит неплохо.

– Прекрасно, твое Сиятельство, – обрадовался Меншиков. – Выпьем за это.

Мы в миг осушили бокалы с вином и закусили ломтиками буженины.

– «Санкт-Петербурх», на европейский лад. Хорошо, пусть так и будет.

Меншиков кивнул мне в ответ.

– Скажи-ка, друг мой, что за девку ты приволок в свой дом? – поинтересовался я.

– Марта, – воодушевленно произнес имя девушки Александр. – Ливонская сирота. Я заметил её среди пленных. Сразу приглянулась, и я взял её с собой. Вот так она сюда и попала.

– Ты не перестаешь меня удивлять, Данилыч. Что тебя на иностранок потянуло? Русские бабы уже не по нраву? – засмеялся я.

– И они по нраву, Пётр Алексеич, лучше наших женщин нигде нет. Но вот, знаешь, зацепила она меня, смотрю на неё и глаз не оторву.

– Да, симпотишна, не то слово. А какие формы, – восхитился я.

– И интересный собеседник.

– И что у вас с ней все серьезно? Жениться собрался?

Меншиков замялся. Я застал его врасплох. Похоже, он не задумывался над этим никогда.

– Жениться точно нет. Ты знаешь, я не создан для брака. Живем вместе и все. Нас обоих это устраивает. Она же не дворянка, не ставит условий.

Значит все как обычно. Такое часто бывает у моего друга. Такие связи не длятся у него больше года.

– Сашка, мы с тобой с детства все делим поровну, да, – начал я. – Пришли-ка ты эту Марту ко мне сегодня ночью.

Меншиков поперхнулся вином и закашлял. Некоторое время он не отвечал, раздумывая, как ему поступить.

– Ты меня, конечно, прости, государь. Но эта женщина не то, что все остальные. Ею не поделюсь. Она только моя, – в его голосе было заметно негодование.

– Подумай хорошенько. Али ты не хочешь стать генерал-губернатором новой столицы?

Неожиданно даже для себя мне пришла в голову идея прибегнуть к шантажу. Я знаю, что он не посмеет упустить такую должность. Его тщеславие выше всего остального.

– Ты предлагаешь мне такую почетную должность в обмен на ночь с Мартой?

– Предлагаю. Так что, будешь губернатором или нет? Думай, Меншиков. Стоит ли твоя латышка того?

Он замялся. Впервые вижу, чтобы мой друг, стоя перед выбором между женщиной и должностью, сомневался. Что за чертовка, как она смогла его к себе так привязать.

– Почему именно её ты захотел? В Москве любая баба готова в любую минуту стать твоей любовницей, а ты покушаешься на мою женщину.

– Твоя пленница задела меня за живое. Так и манит.

– Прошу тебя, государь, не тронь ты её. Оставь мне.

– Надоест она тебе скоро, и бросишь на произвол.

– Надоест, так надоест. Решу, что с ней делать. А пока мне нужно, чтобы она была подле меня.

– Хочешь отказать мне? – спросил я грозно.

Меншиков испугался. Он знает, что меня до каления лучше не доводить. Вздохнув, через минуту он тихо сказал:

– Я отправлю её к тебе. Только она не согласится. Эта девушка очень скромная и не ложится в постель ко всем подряд.

– Ну, с тобой-то легла.

– Не сразу. Только убедившись, что мои намерения серьезны.

– Так убеди её, что и мои намерения серьезны, – сказал я, уже приказывающим тоном. – Или заставь, мне все равно.

Меншиков согласился. В продолжение вечера он молчал, но и я не был особо болтлив. Александр заглушал свою злость вином, которого он выпил слишком много. Я не собирался портить отношения с лучшим другом, и это был не тот случай, когда мы могли с ним поссориться. Возможно, им двигала ревность, желание единолично обладать этой молодой женщиной. Он не будет долго сердиться на меня, я это понимал, поэтому не предавал значения его неважному настроению.

Когда я отправился в опочивальню, Меншиков пошел к Марте. Мне пришлось ждать достаточно долго, это ожидание даже стало меня тяготить, я уже собирался было ложиться спать, но в дверь комнаты постучали. Появилась Марта. Она держала в руках свечу на поддоне.

– Вы хотели меня видеть, государь, – тихим, мелодичным голосом произнесла девушка.

– Хотел, ещё как, – ответил я немного грубовато.

Это была моя обычная манера общения с женщинами. Я никогда не был с ними деликатен.

Я без церемоний подошел к ней, отложил свечу на стол и, положив руку ей на плечо, стал легонько опускать с неё платье. Девушка стояла молча и неподвижно, она не пыталась сопротивляться, но и энтузиазма не выказывала. В её глазах не было никакой заинтересованности, несколько капель тяжелых слез упали на мою ладонь. Я не собирался её обижать, было заметно, что она пришла не по своей воле, но мое желание обладать этой иностранкой было сильнеё, чем все остальное. Меня манило в ней все: одурманивающий запах её тела, нежность губ, закрытость, таинственность.

– Как ты прекрасна, – твердил я, целуя её бархатную кожу.

Марта не сказала ни слова за всю ночь, что мы провели вместе. Она даже не смотрела на меня. Впервые мне повстречалась женщина, которая не желала быть со мной. Эта девчонка видела во мне не любовника, а скорее насильника.

Обнаженная, она была ещё красивее и желаннее. Всю ночь она терпела меня, тогда как я наслаждался каждым поцелуем, каждым прикосновением к ней, каждым её вздохом. Эта ночь была лучшей в моей жизни.