Kitabı oxu: «Ночной поезд», səhifə 5

Глава 6

Было ясное корнуоллское утро, и когда я сошла с поезда на платформу, свежий ветерок ударил мне в лицо и взъерошил волосы. Сегодня утром у меня хватило сил лишь слегка пригладить их рукой.

Я озиралась, ожидая увидеть Сэма, хотя велела ему остаться дома и приготовить кофе. Голова у меня кружилась от выпитого накануне алкоголя, а перед глазами все плыло. Я знала, что выгляжу ужасно – лохматая, без макияжа и во вчерашнем рабочем костюме – единственная вещь, которая оказалась под рукой.

Прошлой ночью я чуть не поцеловала Гая. Я оглянулась на стоящий поезд, надеясь увидеть в окне его лицо, но его там не было. На платформу сошли другие люди, большинство из них с такими сумками, с какими ездят на работу, мало кто с отпускными чемоданами. И мне вдруг захотелось расспросить каждого из них о жизни, узнать, кто еще наломал в ней столько дров, сколько я.

Серо-черный камень станционных зданий в Труро освещало яркое осеннее солнце, и они казались почти ослепительными. Я улыбнулась, глядя на крохотную станцию. Это крупнейший в Корнуолле транспортный узел, и в то же время по размеру составляет лишь малую частицу Паддингтонского вокзала или любого другого вокзала в Лондоне. Он едва ли достигает размера станции метро: тут всего две с половиной платформы, два моста, маленький кассовый зал, нелепая система турникетов и филиал кафе «Пампкин».

Фалмутский поезд отошел в 7:14, через восемь минут. Я повернулась и пошла к маленькой платформе № 1, стараясь подавить дурноту и приготовиться к возвращению домой, чтобы быть там такой женой, какую Сэм заслуживает. Мне следовало надеть подходящую одежду. На следующем поезде я, по крайней мере, приведу в порядок волосы и постараюсь нанести тональный крем.

Лондонский поезд со спальными вагонами отправился дальше на запад. Я снова взглянула на него, но Гая так и не увидела.

Между нами ничего не произошло. Это был просто некий момент или вечер моментов, который завершился ничем. Все прекрасно.

Станция «Фалмутские доки» в конце ветки находится прямо под нашим домом. Я смотрела наверх, пока мой маленький поезд, везущий меня и, насколько я могла видеть, еще двух человек: женщину с ночного поезда и молодого мужчину, севшего в Пенрине, – приближался к станции. Сэма на платформе я не заметила. Я бы хотела, чтобы он ждал меня дома с завтраком.

Я сошла с поезда и беззвучно вскрикнула, потому что Сэм схватил меня в охапку и крепко прижал к себе. Я едва могла вдохнуть и со смехом попыталась отстраниться.

– Привет, Сэм, – сказала я, надеясь, что от меня не пахнет выпивкой. Сам же он выглядел свежим: только что принял душ и побрился. Я заставила себя наслаждаться исходящим от него ощущением близости и надежности. Мне ведь повезло, что этот человек здесь и ждет меня.

– О, Лара. – Сэм зарылся носом в мои волосы. – Ты вернулась, родная. Теперь мы можем пару дней побыть вместе. Солнышко светит, специально для тебя.

– Да, – улыбнулась я. – Я вернулась. Идем. – Я взглянула вверх, на дом, уродливый и надежный, и порадовалась своему возвращению. Действительно порадовалась. – Там, наверху, найдется немного кофе?

– Да! Найдется!

– Чудесно! Пусти меня к нему.

Мне показалось, что моя последняя фраза немного расстроила Сэма.

– Конечно, – пробормотал он. – Тогда идем. Давай напоим тебя кофе.

Мы вместе шли через автостоянку, Сэм вез мой чемоданчик на колесиках.

– Как прошла неделя? – спросила я странно официальным тоном. – На работе и вообще? И что ты делал по вечерам?

Мне приходилось задавать эти вопросы, хотя мы разговаривали по телефону каждый день.

– Все хорошо, – ответил он, поднимая мой чемодан, чтобы перенести его через ступеньки, которые идут от станционной парковки к нашему дому. – Хотя, признаться, мне было феноменально скучно. Ты ведь не можешь задержаться на своей работе дольше, чем предусмотрено твоим полугодовым контрактом, любимая, правда? Я не могу без тебя. Понимаешь, едва я завижу, как твой поезд въезжает на станцию, все становится прекрасно. А без тебя мне так тоскливо. Мы ведь созданы друг для друга – всегда так было. Я ненавижу спать один в кровати. И ненавижу сидеть и играть сам с собой в скраббл в телефоне.

Я против воли рассмеялась.

– Так вот чем ты занимаешься? Играешь сам с собой в скраббл в телефоне?

– Знаю! Типичное мужское поведение, да? – Сэм остановился, повернулся ко мне и закусил губу. – Знаешь, что самое плохое в этом? Почему я тетешкаюсь с телефоном? Потому что это дает мне законную причину держать его в руке и смотреть на него. Потому что единственное, чем я по-настоящему занимаюсь, – это жду твоего звонка.

– Сэм! Скажи мне, что это неправда!

– Ладно. Это неправда.

– Но ведь это правда. – Мне захотелось отпрянуть от него, однако я знала, что не должна этого делать.

– Как прошла ночь на поезде? Ты выглядишь усталой.

Сэм открыл нашу входную дверь. Я смотрела ему в спину и представляла выражение боли, которое появилось бы на его лице, признайся я, что устала, поскольку пила джин и вино до двух часов с новыми замечательными друзьями и довольно подробно обсуждала его. И, кстати, красивый мужчина прижимал свое колено к моему колену, и мне это нравилось. Потом я его чуть не поцеловала.

– Я всегда плохо сплю в поездах, – сказала я вместо этого.

– Я знаю. Бедняжка. Мы могли бы подумать о самолете, если захочешь.

– Нет, мне нравится поезд, правда. Честное слово. Немного кофе, и я буду в полном порядке. И завтрак. Не смогла сегодня впихнуть в себя тамошний круассан. Умираю с голоду.

– Ну, это хорошо, потому что я собираюсь приготовить тебе лучший завтрак в твоей жизни, – улыбнулся Сэм.

Я положила сумочку, сняла жакет и направилась к кофемашине налить себе чашку. Я дома.

В тот день мы пошли в один из пабов в городе. Погода все еще стояла солнечная, но заметно похолодало, с Атлантики дул ветер. На мне была моя корнуоллская униформа, состоящая из джинсов в обтяжку, белого в синюю полоску топа и куртки, которую я купила в Нью-Йорке пять лет назад, прежде чем мы извели все наши деньги на бесполезное лечение от бесплодия. Сэм выглядел с головы до пят истинным корнуоллским рабочим судостроительного завода – в своей объемной уютной флисовой куртке, джинсах и грубых ботинках на толстой подошве, опять-таки приобретенных несколько лет назад, когда у нас еще водилась свободная наличность.

– Твое здоровье, – сказала я с лучезарной улыбкой, поднимая свой коктейль из водки с кока-колой. В коктейле не хватало только энергетика «Ред Булла», но он мог бы вызвать неодобрительные взгляды, поэтому я просто впихнула в один стакан предельное количество стимуляторов. От алкоголя я почувствовала тошноту, поскольку еще не прошло похмелье, но подавила это ощущение, и вскоре мне стало в миллион раз лучше.

– Лара!

Я обернулась, благодарная любому, кто там может оказаться, и увидела Айрис. Мы не встречались с тех пор, как она пришла к нам на чай и я ее выставила. Мне до сих пор было неловко из-за этого.

– Привет! – Я похлопала по деревянной скамье рядом с собой. Мы с Сэмом сидели, конечно, бок о бок за громадным круглым деревянным столом. Свободными оставались гигантская часть стола и километры скамейки. – Иди садись. Сэм, ты помнишь Айрис?

– Да, – ответил Сэм, и его интонация граничила с грубостью. – Как поживаете?

– Да так… – пожала плечами Айрис. Она выглядела более эксцентрично, чем обычно, или, возможно, казалась такой мне, уже привыкшей к лондонскому корпоративному стилю. На ней были полосатые колготки, крохотная бархатная юбочка, в которой, должна признать, она держалась великолепно, и пушистый свитер. Ее волосы по-прежнему оставались темными у корней и светлыми на концах, они были свободно распущены и ниспадали на спину. – Прекрасно, – добавила она. – Как ты? Ты ведь сейчас работаешь в Лондоне?

– Да, верно. – Мне не хотелось вдаваться в детали. – Приехала на выходные. Что у тебя? Чем занимаешься?

Она улыбнулась:

– О, ничего особенного. Работаю. Сижу дома со своими кошками. Танцую вокруг плиты. Ничего интересного, в отличие от тебя.

Я вспомнила, что у нее есть бойфренд, которого она описывала как затворника, и что оба они редко покидают дом.

– Как твой партнер? – поинтересовалась я.

– Отлично, спасибо. С ним все в порядке. Вообще-то я скучаю по Лондону. Время от времени.

Сэм возмущенно фыркнул:

– Ну уж! Вы живете здесь, в лучшем месте на свете.

– Я знаю. На расстоянии легко скучать по городской жизни. А что, Сэм, должно быть, вы рады, что Лара снова с вами?

Он кивнул:

– Конечно.

– Не буду вам больше мешать, – сказала Айрис, вставая. – Оставлю вас наедине друг с другом.

– Ты уверена? – спросила я. – Выпей с нами.

Сэм тоже поднялся.

– Что мне вам принести? – осведомился он тоном, ясно говорившим о его желании избавиться от Айрис.

Она подхватила намек и театрально махнула рукой:

– Абсолютно исключено. Но все равно спасибо. Мне в любом случае пора идти. Не могу снова напиться, я же на велосипеде. Приятно отдохнуть. Наслаждайся Лондоном. А если когда-нибудь окажешься в Будоке, заходи ко мне.

– Спасибо, – произнесла я и стала наблюдать, как она пробирается сквозь толпу и исчезает. Мне было жаль, что она оказалась здесь без парня: они могли бы посидеть с нами, мы бы вместе выпили, и это убавило бы напряженность происходящего между мной и Сэмом. Мы посидели бы как нормальная пара, с друзьями.

– Наслаждайся Лондоном? – недоуменно уточнил Сэм. – Странное высказывание.

– О, она просто хотела проявить учтивость. Послушай, Сэм, ты не хочешь приехать в Лондон в какой-нибудь из уик-эндов? – Идея устроить ему рождественскую поездку вдруг перестала казаться удачной. – Мы могли бы посидеть за коктейлем, сходить в театр «Глобус» и все такое. Остановиться в симпатичном отеле. Прогуляться по магазинам. Так что, ты не против?

– Хм-м. Можно.

На самом деле было заметно, что эта затея ему ненавистна.

– Не беспокойся. Это была просто мысль.

Он поднял глаза.

– Ну вот, снова-здорово. Проклятье. Эдриан.

Возле нашего стола появился человек в бледно-голубом джемпере с V-образным вырезом.

– Это вы! Приятно видеть вас здесь. Привет, Лара. Спасибо, что вернула улыбку на лицо Сэма. А то он мрачнее тучи с тех пор, как ты уехала.

– Я не уезжала, – возразила я. Мне никогда не нравился этот человек, один из коллег Сэма. – Как видишь, я здесь.

– Да-да, но он всю неделю ходит с постной физиономией. Скучает по жене. Как это славно. Мы, остальные, ухватились бы за такой шанс – ты понимаешь, что я имею в виду, – но не наш Сэм. У тебя хороший муж.

– Я знаю, – сказала я и отвернулась, не пытаясь притворяться вежливой.

– Да, – кивнул Эдриан. – Что ж. Приятных выходных. Желаю вам хорошо повеселиться вместе. Вы понимаете, что я имею в виду.

Как только он оказался вне зоны слышимости, я сказала:

– Этот человек такой придурок.

Сэма, похоже, мои слова задели.

– Знаешь, вообще он неплохой. Они с женой постоянно приглашают меня на обед.

– Тогда тебе следует сходить. Раз он тебе нравится.

Я смотрела, как чайка опускается на недавно освободившийся стол рядом с нашим и клюет чипсы из разорванного пакета, который тотчас сдул ветер.

– Нет. Он не нравится тебе.

– Меня там не будет.

– Ты хочешь, чтобы я постоянно был занят?

Я посмотрела Сэму в глаза.

– Конечно, я хочу, чтобы ты был занят, идиот. У меня в Лондоне нет ни минуты свободной. Затем вдруг наступает пятница. Я хочу, чтобы у тебя было то же самое. Так легче переносить разлуку.

Сэм взболтнул свою пинту пива, и небольшое количество выплеснулось через края бокала ему на руку. Наблюдая, как он его слизывает, я испытала облегчение, потому что во мне наконец проснулась нежность.

– Пойдем сегодня вечером в кино? – предложила я, вспоминая тот день, когда мы познакомились.

– В кино? – Сэм задумался. – А там что-нибудь есть?

– Что-нибудь будет.

– А мы можем себе это позволить?

– Да. Теперь можем.

– Ты уверена? Меньше всего нам нужно, чтобы ты ездила на работу, а мы транжирили эти деньги и снова оказались в той же яме.

– Сэм. Мы все это уже обсуждали. Мы ведь даже не собираемся ужинать в более дорогих местах, чем «Харбор Лайтс», пока долги не погашены. Но мы можем себе позволить потратить – сколько там? Пятнадцать фунтов? – чтобы посмотреть фильм. Еще несколько фунтов на выпивку, чтобы взять туда с собой. Все нормально.

Мне стало холодно в легкой куртке, и я подумала о деньгах, которые трачу в Лондоне, даже не замечая. Во вторник уже наступит первое ноября. Весь октябрь погода неистовствовала: пять минут солнечно, затем вдруг начинается град, потом опять солнечно. Живя во Фалмуте, я всегда видела радугу на небе. Они, должно быть, случаются и в Лондоне, но там я их никогда не замечала. Всегда вид загораживало какое-нибудь здание, или что-нибудь более интересное происходило на уровне глаз.

– Холодно? – спросил мой муж, и я кивнула. – Пойдем домой.

– Уже прошел месяц, – напомнила я Сэму по пути. Мы решили срезать путь через пристань для яхт, пользуясь пятизначным кодом, чтобы пройти в тяжелые металлические ворота. Ходить здесь, разумеется, нельзя, но всякий раз, когда они меняли код, Сэм узнавал новый на работе, и мы постоянно пользовались им, чтобы быстрее добраться до дома. Это сберегало несколько минут, к тому же было всегда интересно: сегодня, к примеру, на деревянном причале собралось несколько просто одетых, но явно богатых людей, суетившихся вокруг маленькой, но великолепной яхты. Они обернулись, когда за нами захлопнулись ворота, и приветственно помахали. Если мы располагаем кодом от пристани, значит, принадлежим к их кругу и достойны приветствия. Мы прогрохотали ботинками по металлическому мостику, и по другую его сторону, как всегда, оказалась лужа, которую пришлось аккуратно обойти.

Когда за нами с лязганьем закрылись вторые тяжелые ворота, Сэм взял меня за руку. Мне нравилось это ощущение. Несмотря на все, мы физически по-прежнему подходили друг другу, как и всегда. Я вдруг поняла, что все у нас будет хорошо. Ему плохо без меня, но Сэм скучает не просто по мне – что выглядело бы жалко в мужчине, приближающемся к сорокалетнему возрасту, – но и по семейной жизни, которой он лишен. Мы никогда не говорили об этом, но я знала, что воображаемые сцены из той несостоявшейся жизни подстерегают его на каждом шагу. Я представила себе, как он сидит вечером дома, вероятно, с миской хлопьев для пудинга, перед включенным телевизором. Уголком глаза он видит серьезного четырехлетнего малыша, который бы у нас был, если бы все сработало так, как мы беспечно надеялись, пока не потеряли надежду. В самой маленькой спальне внизу спит малютка, а двухлетка и четырехлетка делят между собой спальню побольше.

Вместо этого Сэм совершенно один. Мы в последнее время не говорили об усыновлении, но я знала, что он постоянно о нем думает. Но пока я хотела избежать этой темы.

– Закажем пиццу? – произнесла я бодрым голосом, пытаясь не показать, что мне отчаянно требуется еда, нейтрализующая похмелье. Сэм стоял в теплице, которая отходит от дома, чуть выдаваясь над склоном горы, и в зависимости от моего настроения заставляет меня чувствовать, что я либо вишу над пропастью, либо волшебным образом парю над всем миром. Муж смотрел вдаль, через доки и воду, на особняки по другую сторону эстуария, туда, где город огибал устье реки Фал.

Сэм не ответил. Я подошла к нему. Он, не оборачиваясь, обнял меня за плечи.

– Мы здесь не можем заказать пиццу из «Домино», – сказал он в ответ на мой выжидающий взгляд, будто заставляя себя переключиться с каких-то своих далеких мыслей на меня. – Это твой единственный вечер дома. Мы уже сходили в кино. Чем хочешь заняться теперь? Я мог бы что-то приготовить на ужин. Или мы могли бы снова куда-то пойти.

Мы оба стали смотреть вдаль. Пенрин²² частично застилали темно-серые тучи, а это означало, что там ливень. На переднем плане мачты и здания, теснившиеся вокруг гавани и освещенные ярким солнцем. Солнечный свет придавал картине вид эффектного художественного полотна эпохи Ренессанса. На секунду я почувствовала, что нахожусь на холсте какого-нибудь старого мастера из Национальной галереи, где фигура на переднем плане помогает четче выделить задний план.

– Давай останемся дома и не будем мокнуть, – ответила я, зная, что именно это Сэм хочет услышать.

Он улыбнулся:

– Правильное решение. Я сейчас что-нибудь сооружу, а ты можешь пока просто поболтать со мной. Затем, если хочешь, сыграем в «скраббл».

Я подавила смех. Это звучит до жути скучно, но я люблю «скраббл» и всегда любила.

– Это будет идеальный вечер, – произнесла я – и сейчас наконец искренне.

Глава 7

– Лара! Бесспорно, ты была феноменально убедительна, – улыбнулся мне Джереми. – Спасибо. Видишь? Вот почему нам пришлось вытащить тебя обратно из глухомани Девона.

– Корнуолла, – тихо напомнила я. Он проигнорировал мою поправку, качая головой и улыбаясь сам себе.

– Знаешь, Лара, мы ни в коем случае не позволим тебе уйти после шести месяцев.

Я вышла с работы, чувствуя себя счастливой. Вот, думала я, где по-настоящему мое место. Вот то, что у меня хорошо получается. Мне нравится моя работа. Я не спала полночи, готовясь к сегодняшнему дню, и не зря. Именно Джереми принял меня на работу над этим проектом, и от его похвалы я почувствовала прилив счастья. Самое главное, я знала: он доволен не напрасно. Я отправилась на собрание сделать доклад о нашей застройке, выступила в зале, полном людей, которым претит само понятие элитных квартир, и всех их уболтала. Теперь мы привлекли на нашу сторону значительную часть местной оппозиции.

У меня даже смягчились чувства по отношению к Оливии. Я ей об этом расскажу, дала я себе слово. Сегодня вечером меня ждут дела, но завтра я сообщу ей, что собираюсь съехать с ее квартиры и найти собственное жилье.

Я направилась прямиком в ресторан. Переодеваться нет нужды, но перед уходом с работы я заскочила в туалет и вытащила из волос шпильки. В распущенном виде они короче, чем кажутся, спускаются лишь немного ниже плеч. На минутку я, как ребенок, примерила на себя челку: взяла прядь волос и приложила ее надо лбом так, чтобы концы свободно свисали. Выглядело отвратно.

Но вот волосы расчесаны и блестят, и я заколола их наверх. Собранная в пучок шевелюра стала важной чертой моего стиля, все прочее теперь выглядело странно. Я начала делать такую прическу, когда только пошла работать. Мне было едва за двадцать, а подобная укладка придавала ощущение взрослости, и с тех пор я ей не изменяла. Закрутить волосы узлом на затылке и вставить в него шесть шпилек – это моя вторая натура. Пока я не работала, волосы лежали куда более небрежно; но сейчас я вернулась к старому стилю. Для меня было крайне важно выглядеть на работе безупречно, и я получала от этого огромное удовольствие.

Туфли, которые я надевала на работу, – мои лучшие, красные, на высоких каблуках, и я прекрасно умела в них ходить. Остальная часть моей экипировки скучна, как всегда, но туфли – это нечто особенное. У меня сейчас две красные пары плюс одна черная и несколько желтых. Люди заглядываются на мои ноги, и мне это нравится. Я долго тренировалась ходить на высоких каблуках – и дорожу этим умением. Сэм считает, что это нелепо, и он, без сомнения, прав. Однако это доставляет мне удовольствие.

Я заново подкрасила глаза и нанесла помаду, потом бросила косметическую салфетку с отпечатавшимися на ней темно-красными поцелуями в мусорный бачок. Потом быстро проверила содержимое сумочки: я всегда держала при себе наличные на всякий случай, и моя заначка постоянно увеличивалась. Я говорила себе, что этот неприкосновенный запас никогда не пригодится; но все равно он придавал чувство безопасности. Я никому не рассказывала об этом, потому что знала: это прозвучит безумно.

На протяжении многих лет меня преследовало ощущение, что я нахожусь в опасности. Нельзя сделать то, что я сделала, и выйти сухой из воды. Его выпустили из тюрьмы, и однажды он придет, чтобы меня выследить. Потому что я единственная, кто улизнул.

Жаль, что я не могу рассказать об этом Сэму, или Гаю, или кому-то еще. Слишком поздно раскрывать свое прошлое Сэму, да он бы и не поверил, попытайся я это сделать. Я не могла поделиться и ни с кем другим, раз уж скрывала все от своего мужа. Я была в тупике.

Когда я находилась в Лондоне, мне мерещились следящие за мной глаза, чего никогда не было в Корнуолле. Я вновь и вновь велела себе не впадать в паранойю. И без того довольно проблем в моей реальной жизни, чтобы еще прибавлять к ним воображаемые.

Папа снова пригласил нас в «Пицца Экспресс». Из всех ресторанов в Лондоне этот его любимый. Он брал нас в «Пицца Экспресс» по любому возможному случаю еще с тех пор, как мы были маленькими, и сделал то же самое в мою первую рабочую неделю. Я хорошо повеселилась, тогда как Оливия, как я потом обнаружила, весь вечер оставляла сообщения в «Твиттере» с вариациями на тему «зевать» и «дремать», с хэштэгом «семья».

Мы с Оливией имели обыкновение втихомолку жаловаться на папину ресторанную ограниченность. Стоны по поводу того, что приходится все время ходить в «Пицца Экспресс», давали нам немногочисленные моменты сестринской близости.

– Неужели нельзя сходить поесть карри? – бормотала Оливия.

– Но в индийском ресторане не готовят шарики из теста, – шептала я в ответ, чувствуя себя злобной и грешной.

– Я знаю! И он там никогда не получил бы своей любимой горячей пиццы «Американ Хот». А получил бы вместо этого… другую горячую еду. Более вкусную.

– Другая еда ему не нравится.

Вскоре все это переходило в короткие язвительные реплики, но теперь подобные разговоры пробуждали у меня счастливейшие детские воспоминания. Сегодня утром я попробовала опять проделать это с Оливией.

– Что, снова «Пицца Экспресс»? – сказала я, испытующе глядя на нее. – Мы там не были уже несколько недель.

Она пожала плечами:

– Если он платит, я – за.

Шторы были опущены. Они не поднялись ни разу, ни на миллиметр.

Я пришла туда первой. Молодая официантка улыбнулась, отметила заказанный нами столик у себя в плане и проводила меня к окну. Я присела и устремила взгляд на Шарлотт-стрит, задаваясь вопросом, во что обойдется мне маленькая квартирка в этой части Лондона, в Фитцровии²³. Явно дороже, чем я могла себе позволить. Я попыталась представить, как сообщаю Сэму, что трачу (мне пришлось взять эту цифру из воздуха) полторы тысячи фунтов в месяц плюс муниципальный налог и счета на наем квартиры-студии в центральном Лондоне. О подобном и речи быть не могло.

Я обожала эту улицу, потому что она почти полностью уставлена ресторанами. Будь выбор за мной, мы бы пошли в индийский вегетарианский ресторан, который находится чуть дальше.

Я проверила свой телефон. Сэм пожелал мне удачи на сегодняшний вечер. Я быстро ответила и затем, когда нажала кнопку, чтобы отослать сообщение, заметила, как мимо окна проходят мои родители.

Встав, я нацепила на лицо широкую улыбку. Как бы мне хотелось расслабиться со своей семьей, не натягивать на лицо маску, быть собой… Но я в гораздо большей степени являлась собой на работе, нежели в присутствии родных. Однако непринужденнее всего, вдруг подумала я, вела я себя, когда пила в ночном поезде по пути домой. Я снова вспомнила о Гае, но тут же прогнала мысли о нем.

– Вон она! – воскликнул папа.

Глядя на него, я, как всегда, заметила, как он постарел. В моей памяти он остается сорокалетним, и всякий раз, когда я его видела, мне приходилось ускоренно переносить сознание вперед, в сегодняшний день. Он высокий, широкоплечий, но теперь уже слегка сутулый. Волосы у него седые и чуть более длинные, чем следует – как мне кажется, потому, что папа старался сохранить прекрасную шевелюру, которой всегда гордился. Кроме того, у него появилась болезненная тучность, но мы никогда об этом не упоминали.

Его взгляд, однако, оставался таким же острым, как и раньше. Его глаза по-прежнему вселяли в меня страх. Я смотрела на него и страстно желала одобрения.

– Здравствуй, папа, – отозвалась я и поцеловала его в щеку.

– Лара, – улыбнулся он. – Ты выглядишь очень хорошо. Твоя сестра еще не подошла?

– Еще нет. Привет, мам.

Моя мать светловолоса и красива, но также непроницаема, непостижима и практически напрочь лишена материнских качеств. Я вообще редко о ней думала. На протяжении всей моей жизни она делала то, что велел ей папа. Я понятия не имела, что творится в ее голове или за закрытыми дверями их взаимоотношений. Она женщина, которая ходит по струнке. Я слегка ее презирала, тогда как Оливия пренебрегала ею грубо и открыто.

– Здравствуй, дорогая, – проронила она, и мы все сели.

Совершенно предсказуемо папа заказал бутылку «Монтепульчано д’Абруццо», его стандартный напиток в «Пицца Экспресс».

– Ты такая высокая. – Он наклонил голову и посмотрел на мои туфли. – Я так и думал! Как, скажи на милость, ты ходишь в таких штуках?

– Я к этому привыкла. Мне они нравятся.

Он покачал головой:

– Женщины! Твоя мать никогда не увлекалась подобными глупостями. Она начисто лишена гена под названием «женщины обожают обувь». Но тебе это хорошо удается, дорогая.

– Ларе все удается, – согласилась мама мягким тоном, который был присущ ей всегда.

– Это верно. – Отец улыбнулся мне. – Так что? Готова все бросить и убежать обратно в Корнуолл? Или попытаешься перетащить Сэма в город?

Я поджала губы, размышляя над этими словами.

– Мне очень нравится работать, – сказала я. – Сэм терпеть не может, что мне приходится уезжать на неделю. Но он не захочет переехать сюда. Пока я счастлива, но понимаю, что это эгоистично, поскольку Сэм совсем не счастлив. Я закончу работу и вернусь обратно в Корнуолл. Вероятно.

– Хм-м. – Папа посмотрел на меня своими пронзительными глазами, но дальше эту тему развивать не стал. – Кстати, Леон позже к нам присоединится, – добавил отец, и это подняло мне настроение.

– Извините, что опоздала. – Оливия заняла пустующий стул за нашим круглым столом. Стул этот стоял как раз напротив меня, между нашими родителями. Я посмотрела на нее, затем быстро отвела взгляд. Она что-то сделала со своими волосами, так что на макушке они торчали острыми шипами. В своей красной с белыми полосками блузке и обтягивающих черных джинсах она выглядела как из магазина. Ее глаза были обведены темным карандашом, губы накрашены ярко-красной помадой.

– Оливия, – сказал папа. Он не встал, потому что она уже уселась, но нагнулся над столом и запечатлел на ее щеке неуклюжий поцелуй. – Рад тебя видеть. Выпей вина.

– Вообще-то, – произнесла она, – я возьму себе «Перони»²⁴. Если это не запрещается.

– Конечно, не запрещается.

Оба замолчали, глядя друг на друга с особым, вызывающим выражением. Но пауза длилась недолго.

Теперь, с появлением Оливии, разговор стал натянутым. Папа счел уместным посмотреть на ее обувь и безмолвно сравнить ее обшарпанные, но в то же время крутые кеды с моими сияющими красными туфлями на высоких каблуках. Оливия ощетинилась. Мама быстро допила свое вино и начала с таким беспокойством поигрывать ножкой бокала, что опрокинула его и разбила. Отец сдержал ярость и подозвал официанта, чтобы тот убрал осколки. Я попыталась сгладить неловкость непринужденным разговором. Примерно в этом духе и протекала всегда наша семейная жизнь.

Ребенком я жила в постоянном состоянии повышенной тревоги. Я знала, что в глазах Оливии я была избранницей, а она, предположительно, была отверженной. Я получала отцовское одобрение, переполненная ужасом, что в один прекрасный день могу ненароком сделать что-нибудь кошмарно неправильное и мы с Оливией поменяемся ролями в его глазах.

Папа, однако, никогда не менял своего отношения. Он всегда любил меня, всегда одобрял то, что я делала, ценил мою работу, ему нравился мой образ жизни.

И никто, даже мама, не знал, что много лет назад я в одиночку выручила из беды его бизнес. Мы никогда не говорили об этом. Отец так мне за это и не отплатил. И никто, даже он, не знал, что если бы я его не выручила, то не чувствовала бы сейчас беспокойство всякий раз, когда мне кажется, что кто-то наблюдает за мной. Папа никогда не спрашивал, откуда появились деньги; я же всегда предполагала, что его интуиция подсказала ему, что лучше этого не знать.

Я всегда сознавала, что когда-нибудь возмездие меня настигнет.

Посмотрев на сидящую напротив меня Оливию, на ее капризные губы и надутое лицо, я почувствовала, будто мне снова четырнадцать лет.

В тот день я, как всегда, вернулась из школы домой. Я никогда нигде не задерживалась, а благоразумно шла домой со своими благоразумными подругами, потому что, хотя папа был на работе, именно такого поведения он от меня ожидал. Подойдя к дому, я обошла его вокруг и вошла внутрь, по обыкновению через заднюю дверь.

– Я пришла, – крикнула я и поставила на огонь чайник, собираясь, как примерная девочка, организовать чаепитие. Достала кружку и жестянку с чайными пакетиками. – Ты хочешь чашку чаю? – предложила я.

– Да, пожалуйста, – раздался откуда-то мамин голос. Мы жили в Бромли²⁵, в доме, где по-прежнему живут мои родители, в уродливой постройке Эдвардианской эпохи²⁶. Снаружи он выглядел небольшим, но внутри был странно огромным. Я сделала нам обеим чай и отнесла свою кружку на кухонный стол, где начала делать домашнее задание.

– Чай в кухне! – крикнула я. – Принести его тебе?

– Нет, дорогая. Я сейчас спущусь.

Оливия права: я, вероятно, была невыносимой. Я так отчаянно жаждала непрестанного одобрения, что никогда не рисковала совершить какое-нибудь прегрешение.

Мама спустилась, улыбнулась мне смутной улыбкой и взяла свою чашку.

– Все в порядке? – спросила она.

– Все прекрасно, – заверила я ее.

– Твоя сестра не появлялась?

Родители называют Оливию «моей сестрой», когда говорят о ней со мной. Однажды она сказала, что они просто не могут вынести ощущения близости от произнесения того самого имени, которое ей дали. Возможно, она права.

– Нет. Я ее не видела.

Я была двумя классами ее старше. Наши пути редко пересекались, а когда это все-таки происходило, мы тщательно игнорировали друг друга. Оливия обычно обреталась на задворках школьного участка, куря с друзьями. Меня, вероятнее всего, можно было найти в библиотеке.

– Лишь бы она явилась к пяти. Твой отец позвонил и сказал, что сегодня возвращается рано.

Мы обе посмотрели на большие часы, что висели посредине стены. Было четверть пятого. Никто из нас ничего не сказал.

Отцовский ключ повернулся в парадной двери без трех минут пять. Я еще делала домашнее задание, сидя с прямой спиной за столом в столовой, как пай-девочка, но мыслями была далеко. Я начала беспокоиться – не только по поводу отцовской ярости и ее последствий, но и о безопасности Оливии.