Kitabı oxu: «Бог с моей улицы. Истории из жизни: Все написано так, как было», səhifə 4

Новый год на Большой земле

Однажды, когда прошло уже полтора года моей службы, мне сказали, что я могу наконец-то поехать в отпуск. В общем-то, конец был уже не за горами. И не сказать, что я был какой-то особенный. У меня не было каких-то провинностей, не было нареканий. Но как-то было принято, что из тех краев редко кто уходил в отпуск. И вот такая возможность представилась. Мало того, на Новый год.

И когда пришло время, за месяц до этой даты, я примерно рассчитал, что для того, чтобы мне приехать домой на Новый год и быть сюрпризом, нужно было выехать 26 декабря из Мурманска. И я приехал за месяц брать билет. Приехал, иду в кассы (это такое двухэтажное здание). В это время я еще курил. Двигаясь по направлению к кассам с сигаретой в руке, мысленно сам с собой разговаривал. Это не было осознанное обращение к Богу. Это был диалог как бы с самим собой. Говорю: «Господи, полтора года не был дома. Как бы хотелось, чтобы были билеты, чтобы все-таки попасть. Тем более на Новый год – это такая удача».

Заходя в зал, я смотрю, что авиакасса закрыта, а в ж/д кассу большой хвост (все хотят на Новый год попасть на Большую землю). Я встал в конец очереди. Но, к сожалению, прислушиваюсь, и через динамик слышно, как кассир отвечает: «На Воронеж нет», «На Москву нет». И я понимаю, что уже, видимо, поздновато и, скорее всего, билеты проданы. И шансов, скорее всего, у меня мало. И в этот момент я вспоминаю, что забыл воинское требование в части. Без него и так теоретически нельзя получить билет.

Воинское требование – это было как деньги сегодня. Военным только по требованию давали билеты. Денег у меня таких не было, чтобы купить билет как гражданскому лицу. Поэтому никак бы я его не получил. Меня прошиб пот. Потерял настроение… Я не знаю, как описать. Но все-таки я не ушел из этой очереди. На что-то надеялся. Я не знаю. Просто стоял. Просто желание попасть домой.

И вот постепенно очередь двигается. Я подхожу к окошку и говорю, мол, мне бы один билетик до Воронежа. И девушка, которая там сидела, кассир, она прямо сразу хотела мне что-то ответить. Прямо было видно, что она набрала воздух. Но в это время на экране ее компьютера замелькали буквы. И она говорит: «О! Есть один билет. На 26-е». И я понимаю, что это мой билет. Он появился именно в тот момент, когда я подошел к окошку.

Вот ни на 27-е, ни на 28-е, ни на 25-е, а именно на то число, когда мне нужен был один билет до Воронежа. Но в то же время на меня сразу свалилась мысль: ну как я его возьму, если у меня нет требования.

Тогда я, будучи молодым парнем, хотел ей как-то подмигнуть, мол, отложите для меня билетик… Она – молодая девушка. Но я не успел ничего сделать. Я не успел даже рта открыть. Она вдруг сказала: «А вы знаете, вы не могли бы прийти после обеда. Потому что у меня тут технические сложности». Дальше она стала объяснять. Но деталей я уже не слышал. Потому что я быстро сообразил, что за это время, которое она мне дает, я могу сбегать в часть, взять это требование, прийти и спокойно взять этот билет. Она говорит: «Вы не переживайте. Я запишу вашу фамилию, я отложу вам билет. Он ваш. Извините, пожалуйста. Войдите в положение». То есть не я прошу ее о каких-то услугах, а, наоборот, она извиняется передо мной.

После этого, выходя из кассового зала, я ног не чувствовал. Будто иду по облакам. И мне приходит мысль: «Вот ты, когда шел брать билет, ты же сказал: „Господи“. Ты же вроде как молился». Это было неосознанно. Даже молитвой это назвать нельзя. Просто это было размышление, но с приставкой «Господи». И вот эта мысль: «Ты же сказал „Господи“? – сказал. Вот чудо и произошло».

Да – да, нет – нет

Читая Новый Завет в библиотеке, я делал только первые шаги к Богу и даже не знал, что можно у Него что-то просить. Поэтому о проблеме, которая у меня была, я тогда еще не молился.

А проблема была такая: я курил, не вынимал сигарету изо рта. Конечно, мама моя переживала. И однажды, когда я был в отпуске, она сказала: «Когда ж ты бросишь курить?» Со скорбью. С переживанием. Я говорю: «Да знаешь, мам, сейчас дослужу и брошу».

И когда закончился мой отпуск и я вернулся на место службы, обратно в Заполярье, через некоторое время она созванивается со мной и спрашивает вдруг: «Ну как, ты бросил?» А я возьми и ответь (не знаю почему): «Да, бросил». При этом сигарета в руках. Дальше она сменила тему. Мы поговорили. Закончили. Потом проходит неделя. Она опять звонит. Спрашивает: «Ну, как ты там, держишься?» Я говорю: «Да, держусь». А при этом сигарета в руках. И какой-то период был, когда она несколько раз задавала этот вопрос, и я нагло врал в трубку, пользуясь тем, что она меня не видит.

Но врать было не так-то легко. Незадолго до этого я в Евангелии наткнулся на слова Иисуса: «Да будут слова ваши да – да, а нет – нет, а что сверх того – то от лукавого». Я подумал: «Надо же. Видимо, Иисус был настоящим мужчиной, мужиком таким». Потому что двадцать лет назад (тем более я служил в частях морской пехоты) у нас воспевался идеал такого мужчины, который сказал – отрезал. А здесь как раз то самое было написано. «Да – да, нет – нет». Пример мужественности.

И вот совесть замучила меня. Я сказал сам себе: «Что ты делаешь? Тебе осталось до конца службы буквально полтора месяца. Если выяснится, что ты все это время врал матери родной, то это как вообще будет?» А если бросать резко, когда закончится служба, то это очень тяжело, как я слышал от бывалых людей. Поэтому нужно начинать заранее. И я начал бросать ради данного обещания.

Так Бог использовал авторитет мамы, чтобы подвигнуть меня к таким добрым поступкам. Когда я начал воплощать в реальность эти свои желания, то, конечно, было сложно. Во-первых, проснулся дикий аппетит. В условиях армии это вообще проблема. Толком нормальной еды не было. Но все равно было ощущение, что кто-то помогает.

Пакет морфия

Екатерина Петровна. С этой тогда уже пожилой женщиной я познакомился в середине девяностых, когда вернулся из армии и устроился работать радиомонтером. Все вышло случайно: получил наряд на работу, но ошибся адресом. Екатерина Петровна никакого монтера не вызывала, но, слово за слово, мы разговорились, и в ближайшее воскресенье я уже был у нее в гостях, за чаем.

Пока она отошла кипятить чайник, я рассматривал обстановку – и увидел на полке одну знакомую мне христианскую книгу. В девяностые годы такая книга, напечатанная типографским способом, была не у каждого верующего. Я спросил ее, откуда у нее эта книга. Она ответила, что один знакомый ей привез из Ленинграда как сувенир. Выяснилось, что она читала эту книгу и со всем в ней согласна. Мы стали с ней общаться.

Она рассказывала мне очень много о своей судьбе, о том, как прошла войну. С гордостью вспоминала, что однажды с самим Маресьевым танцевала вальс. Показывала целую пачку почетных грамот, подписанных этим легендарным летчиком.

Дальше, после войны, она попала в Душанбе. Работала всю жизнь в госпитале. Замуж не вышла. С учетом ее заслуг жизнь у нее была хорошая. Квартира под охраной. Обслуживание в спецмагазине. В общем, дом – полная чаша. А вот соседка по площадке очень нуждалась. Похоронив дочь, она воспитывала двух внуков – мальчика и девочку. Поэтому эта Екатерина Петровна помогала им – когда вещами, когда деньгами, таким образом поддерживая дружбу.

Эти внуки (мальчик и девочка) выросли, устроили свою жизнь. Парень стал послом – каким-то представителем, уже сейчас не помню, в каком-то посольстве. А девочка – главным ревизором в нашем городе, в Воронежской области. Все шло своим чередом. Бабушка этих уже выросших детей умерла. И у этой Екатерины Петровны, и у них никого, кроме друг друга, не было. Поэтому эта девушка, Лида, периодически звонила, поздравляла с праздниками – вплоть до 1991 года.

В 1991 году в Таджикистане началась война. И, как рассказывала Екатерина Петровна, после Второй мировой она давно такого ужаса не испытывала, как тогда в Душанбе. Было время, когда она вынуждена была просто ползать по полу, чтобы ее не было видно в окно. Телефоны были отрезаны. Ни света, ни воды – ничего.

Однажды, когда уже совсем стало невмоготу, она начала молиться, хотя никогда себя верующей не считала. «Господи, если Ты есть, сделай так, чтобы жизнь моя сохранилась. Вся эта квартира с паркетом, со всей мебелью – она мне не нужна. Ты можешь ее забрать, но вот жизнь… Хочется жить». Потом подползает к телефону, берет трубку – идет сигнал. Совсем недавно проверяла – не было сигнала. А после молитвы сигнал появился.

Она набрала привычный номер, в Россию, к Лиде: «Если вы в чем-то нуждаетесь – возьмите у меня. Только заберите меня отсюда, потому что я здесь погибну». Лида позвонила брату в посольство, и он с ОМОНом на вертолетах из этого дома ее вытащил. Привезли в Россию. Лида взяла ее к себе.

Но, как бывает у пожилых людей, со временем у Екатерины Петровны стало развиваться ощущение, что она никому уже не нужна. А тут – крушение идеалов в стране… В средствах массовой информации постоянно передачи про то, что и тот герой войны не так уж был хорош, и этот… На 9 Мая уже никто не приглашает на банкет в Москву. Все это навевало на нее депрессию, грусть.

Так она пришла к мысли, что надо жизнь заканчивать. Потом как-то Екатерина Петровна показывала мне килограммовый пакет морфия, который она прихватила из госпиталя, еще работая там. Она приняла решение, что в определенные дни примет нужную дозу – и больше никому на этой земле не будет мешать. Но незадолго до этого момента я ошибся адресом.

Через полгода приблизительно она приняла крещение. Это было 13 января 1993 года. После нашего общения Екатерина Петровна, конечно, сменила место жительства (ушла в дом престарелых), но она прожила еще восемнадцать лет, будучи верующим человеком, в церкви.

Когда, спустя некоторое время, я узнал эти подробности (она не сразу мне все рассказала), я впервые задумался, как Бог меня использовал, даже через эти «ошибки», чтобы достигать людей на этой земле.

Глава 2. Что Тебе до меня?

Мечтательница

АРИНА ВОЛОДИНА, г. КРАСНОДАР

Утро с мамой

1987 год. Мне восемь лет. Родители только развелись. Это была трагедия для всей нашей семьи, но больше всего – для мамы. Она была ребенком верующих родителей. Но замуж вышла против воли отца за неверующего человека. Не просто неверующего, а жесткого атеиста (она только потом об этом узнала, а поначалу он просто молчал).

О Боге в нашей семье запрещалось говорить под страхом смерти: отец мог просто убить. Замахивался любым предметом, который был под рукой, при одном только слове «Бог» (табуретка, утюг, книга – неважно). Маме категорически запрещал говорить с нами о Боге. Когда по воскресеньям мы ездили к дедушке (служителю церкви), отец был единственным, кто никогда не присутствовал в комнате – с самого начала нашего «визита» до конца.

Я прекрасно помню один момент, который изменил и мою, и мамину жизнь.

Жаркое лето. Окна раскрыты настежь. Стрижи носятся перед окнами. За ними полным ходом – жизнь. Я дома одна. Потом приходит мама… Вся слишком взволнованная. Вдруг она садится и берет меня к себе на колени. Смотрит прямо в глаза. У меня сердце сжалось. Потом гладит меня по волосам, лицу и приговаривает: «Если меня не будет, будешь по мне скучать?» Я молчу, вытаращив глаза. Потом спрашиваю: «Ты уезжаешь куда-нибудь?» Она продолжает смотреть на меня не своими какими-то, большими глазами и продолжает: «Кто тебя будет так еще любить, как я? Кто будет ласкать, гладить? Кто будет так любить?..» И расплакалась, прижимая меня к себе.

У меня сердце почти остановилось тогда. Я сижу, тоже плачу, ничего не могу понять. Так просидели мы еще какое-то время. Потом она вдруг быстро встала, собралась и, ничего не сказав, ушла.

Я не знаю, что меня побудило к следующему поступку, но я впервые в своей жизни нереально испугалась! Был такой непередаваемый, непреодолимый детский страх беды, что я тут же в кухне встала на колени и впервые в жизни обратилась к Богу с молитвой (до сих пор ее помню): «Господи, если Ты есть… А Ты – есть! Умоляю, сохрани и спаси мою мамочку… и нас сохрани! Сделай так, чтобы с ней ничего не случилось! Прошу Тебя! Аминь». Стало легче сразу же.

…О том, что случилось дальше, я узнала спустя годы после маминой смерти. В тот день мама, как выяснилось, поехала к своей старшей сестре (нашей тете) – уговорить ее удочерить нас. Она уже приобрела снотворные таблетки и собиралась покончить с жизнью.

Дело в том, что мама очень, просто безумно любила нашего отца! Она готова была смириться с его изменой, только бы не оставлял ее. Она на коленях умоляла его не бросать нас. Но он ее оттолкнул ногой и вышел, матерясь на весь дом; мама – в истерике!.. Я все это видела.

И вот она вернулась домой… Помню, у нас была такая «забава», почти ритуал: нам нравилось, когда мама нас укрывает, целует и желает спокойной ночи. И мы с сестренкой такое проделывали с ней по несколько раз за вечер: пока она укрывает одну, вторая ждет. Потом, когда она шла ко второй, первая опять раскрывалась. Так ей приходилось переходить от одной кровати к другой… В итоге мы уже умирали от смеха, потому что и она втягивалась в нашу «игру» и тоже придумывала разные «штуки»… Да. Она была особенной. Удивительной. НеШной (я в детстве не выговаривала букву ж).

В тот вечер мы легли раньше ее прихода. Но я проснулась и вспомнила о нашем «ритуале». Раскрылась. Она укрыла меня, как обычно. Я сквозь сон услышала, как она очень сильно заплакала… Она выкинула таблетки в окно и прорыдала всю ночь, стоя рядом с нами.

Утро наступило как обычно. С ней.