Kitabı oxu: «Кавказский Хищник. Хорошая девочка станет плохой», səhifə 2
Глава 4
Двадцатое октября – это второй день того сумасшедшего года, который я буду помнить в мельчайших подробностях вплоть до звуков, запахов, эмоций, спектр которых мог бы сравниваться с контрастом температур на северном полюсе и тропическом экваторе…
Осень в этом году была теплой и затянувшейся. У мамы день рождения двадцатого октября, потому я всегда отчетливо помню, что в этот день обычно выпадает первый снег. А сейчас даже желтая листва крепко держалась за деревья, словно не желая опадать и уступать дорогу зиме.
Пахло прелостью, которая почему-то дурманила голову. От прохладной влажности волосы завивались, как их не выпрямляй, а тушь оставляла легкую темную поволоку под глазами, которая сильно старит и делает взгляд уставшим в старости, а в юном возрасте, наоборот, придает лицу томную загадочность.
Занятия начинались со второй пары, и потому мы с Катькой решили прошмыгнуть за продуктами в соседний супермаркет, заодно и кофе взять. Разгрузились, похватали рюкзачки, пошли в сторону университета.
Неприятные присвистывания и шепотки услышали сразу, как только поравнялись с компашкой кавказцев в кожаных куртках и длинной щетиной на лице, праздно шатающихся снаружи «на центре». Очевидно, на занятия они не спешили, а просто впустую проводили время, как, впрочем, делали постоянно.
Такие часто могли что-то сказать в спину или присвистнуть, но обычно это все равно было в рамках приличия или не так чтобы сильно громко, а сегодня…
– О, смотри, сосочки, – услышала я гнусный голос одного из «самцов» и почувствовала, как кожа покрывается липким потом. И это был не страх, а раздражение.
Рядом стояла еще какая-то компания студентов. Явно не из категории распальцованных кавказских мажоров. Они со смесью интереса и опаски взирали на происходящее, слушая гнусные замечания козлов в наш с Катькой адрес, но не вмешивались. Почему-то я была уверена, что они с удовольствием раструбят о том, что услышали…
– Катя, а подружка тоже так сладко дает? – продолжал вещать говноголос с акцентом.
Его дебильное замечание было тут же встречено идиотскими похихикиваниями в компании.
– Да, такая давалка, ты бы знал, – обернулся козел, навешивающий на нас гадости в первых ролях, на кого-то из своих. Второй явно что-то уточнял про нас, просто от начинающего пульсировать в голове гнева я ничего уже не слышала.
Мы с Катькой шли под ручку. И потому она сразу заметила, как я напряглась, закипая, сильно сдавив ее локоть.
– Забей, Рад. Они просто уроды… – тихо проговорила она и ускорила шаг, опустив голову.
Пораженно посмотрела на подругу.
Это моя воинственная Катька сейчас?! Что вообще происходит?! Она их боится?! Средь бела дня в собственном институте?! Мы вообще сейчас о чем?!
Вон, обычные парни, бледные и тихие, стоят рядом, а эти козлы гогочут, как кони, совершенно наплевав на то, что они в институте и вообще-то сюда приходят учиться, а не обзывать… Хозяева положения чертовы. Это что вообще за беспредел?! Дальше что?! Будут подходить – шлепать нас под зад безнаказанно?!
– Эй, кудряшка, хочешь, покатаю тебя на своем колесе? – снова услышала уже в спину. А вот это уже адресовывалось точно мне. Потому что у Катьки было идеально прямое каре… Это мои непослушные волосы все время кудрявились от этой погоды. Я застываю. Чувствую, как щеки пылают. И не от стыда. Перед глазами теперь уже красная пелена. У меня такое всего несколько раз в жизни было… Нет, одно дело приставать, даже сально, но ведь это откровенные оскорбления… Средь бела дня… Без повода… Мы даже не посмотрели в их сторону, чтобы дать повод! Разворачиваюсь, крепко сжимая наполовину полный стаканчик кофе в руках. Надеюсь, он еще не остыл…
– Это Вы мне? – подхожу к компании, дрожа от ярости.
– Тебе, крошка, – усмехается один из козлов. Смазливый такой, напомаженный. Прямо светится от холености. Идиот. Лучше бы книгу открыл, почитал…
– Так что, покатаемся? У меня хата напротив универа. Успеешь к третьей паре… Компашка снова разрывается гадким гоготом. А я медленно оглядываю присутствующих. Их не меньше пяти. Хочу их запомнить. Эти уроды с нами «учатся»… А ведь дома наверняка со своими сестрами строят из себя идеальных и вежливых…
Лица почти все фактурные, но для меня сливающиеся в единый черный фон. Они безлики. Потому что интеллект такой толпы обычно равен интеллекту самого глупого из них. А сейчас это уровень барана на пастбище.
– Сестру свою покатай, – выплевываю дерзость и не отвожу глаза.
Уже нет смысла отступать. Я в той точке невозврата, когда уже страх не имеет значения… Это уже вопрос чести…
– Ты не охуела, случаем, пиздаболка?! – слышу его грубое и явно уязвленное. – Ты как разговариваешь?
– Как ты заслужил и чего стоишь, так с тобой и разговариваю, – отвечаю, вздергивая подбородок.
Чувствую, как меня жгут глазами в ответ. Со всех сторон. Но один взгляд ощущаю сильнее всего. Он оставляет на коже следы. Такое я уже чувствовала раз…
Медленно поворачиваю голову на его источник, скорее инстинктивно.
Смотрю и вздрагиваю. Это тот мужик… Блин, а он не мужик, оказывается. Плюс-минус ровесник этих козлов. Старшекурсники. Возможно, уже магистратура. Даже звучит смешно… Бараны и магистратура…
– О, дерзкая, а я смотрю, ты не ты… Сколько лет, сколько зим? – усмехается он мрачно, тоже узнавая меня. – Правила дорожного движения выучила?
– Че за пантера, Хищник? Знаешь ее? – говорит кто-то из толпы кавказогопников. – Как твоя подружка?
– Не пантера, а киска, – усмехается тот в ответ. – Безобидная… Доводилось познакомиться…
Слышится гогот. Они что сейчас подумали? Он тоже ухмыляется, по ходу оттесняя всех других назад, подходит вплотную ко мне, вставая так, что нарушается мое личное пространство. Кофе жжет пальцы через крафт, но я даже не чувствую этого.
– Вот вы ведь все себя такими настоящими мужчинами считаете… Ставите всех ниже себя. Только вы единственные правильные и крутые. А в чем крутизна? Гадости в спину девушек говорить, думая, что они не ответят? Это тошно и подло. И да, мне на месте ваших матерей было бы стыдно, что таких козлов воспитала, – тараторю я ему нравоучения, словно бы оправдываясь, что ли… Или… Сама не знаю, не ожидала я этой встречи…
– Замолчи, киса…– произносит хрипло водитель космолета, – не тебе нас сейчас морали учить. Иди дальше, пока пускают… И так уже на наказание наговорила…
– Пока пускают?! На наказание? – Ярость сейчас газует и зашкаливает на внутреннем спидометре. Я уже не чувствую ни берегов, ни страха. С детства такой была… Принципиальной правдорубкой. – Вы кто вообще такие, чтобы так хамить?! Ничтожные мажорчики, нули! Папины сынки без чести и достоинства!
– Заткнись, девочка! – продолжает он уже гораздо более низким голосом. Его глаза чернеют, словно бы наливаясь яростью. Я видела уже этот взгляд, когда он меня чуть не сбил. Тогда я тоже должна была «идти, пока отпускают»…
– Рад, пойдем! – пищит сбоку на отдалении Катя, которая застыла опоссумом, как только я вступила в разборки. И что она такая бесхребетная оказалась, а? Можно разве сносить такие оскорбления на ровном месте?! Я б еще поняла, если бы мы шли на темной незнакомой улице, но мы в родном институте, средь бела дня! Неужели на них управы нет?!
Чувствую, как злость и даже какая-то беспомощность стискивают все мое нутро. А ведь мы ничего даже сделать не можем против этих козлов! Только молча сносить эти оскорбления на глазах у других перешептывающихся студентов, которым тоже на все плевать – лишь бы их не трогали…
Дальше все происходит на автомате. Словно бы это какие-то внутренние демоны нашептали моему разгоряченному вопиющим хамством сознанию.
Резко срываю крышечку с кофе, и… обливаю этого несостоявшегося Юрия Гагарина с густой щетиной на лице еще горячим кофе…
– Получай, гад! – вырывается утробным, не своим голосом.
Картинка замедляет ход в моей голове. Я прямо отчетливо вижу, как изогнувшаяся дугой толстая струя цвета латте делает вираж и хлестко заливает густую шевелюру брутала. Он тоже шокирован и заторможен. Его зрачки расширены, а рот кривится в удивленно-возмущенном «о», после чего на лице появляется брезгливость, раздражение, и… дикая ярость.
Жирные капли разбежались по черной глади куртки и обильно смочили воротник водолазки. Он пытается отряхнуться, жмурясь, но только сильнее размазывает по себе кофе.
Вокруг гул из голосов. Мне кажется, происходящее видит весь институт. Словно бы все высыпали разом на центр и взирают на небывалое… Кто-то похихикивает, кто-то перешептывается, кто-то возмущается.
Прихожу в себя, понимая, что нужно срочно делать ноги. Потому что осознаю, что конкретно перешла черту – и последствия будут ужасными. И до того, как он переводит свой испепеляющий взгляд на меня, несусь прочь в направлении входной группы, где стоит спасительная охрана института. То, что он кричит мне в спину, стараюсь не слушать. Потому что там что-то намного более ужасающее, чем то, что обещают грешникам в девяти кругах ада…
Глава 5
– Рада, нужно поговорить, – уныло и тихо бубнит Катька, стоило нам только выйти из аудитории.
И я, и она после случившегося сегодня утром, мягко говоря, чувствовали себя паршиво.
Ярость отступила, и на ее место пришло сожаление. И на фиг я вообще марала руки об этих уродов? Вот вечно я парю горячку, а потом жалею.
Да только разве можно себя проконтролировать, когда с тобой вот так грубо и гадко… На глазах у всех…
Этот урод еще и меня выставил виноватой в том, что они нас оскорбляли. Да и за подругу хотелось заступиться…
Им просто поржать, а за нами этот гадкий шлейф из их оскорблений будет тянуться все годы учебы…
– Что такое, Кать?
Отходим к большому окну в пол, на батарее под которым вечно сидели студенты.
– Дело в том, – тяжело вздыхает подружка, – что тот чувак не зря мне гадости говорил… Я… Короче, мы ведь в субботу в клубе были с девчонками… Я с ним переспала, Рада. А оказалось… – Она делает паузу и сглатывает. – Он дружит с Ваней моим… Они одноклассниками были в какой-то навороченной школе на Рублевке.
Ваня, с которым Катя уже как месяц крутит бурный роман, тоже учится у нас в институте и ездит на новом шикарном спортивном «Мерседесе». Больше примечательного в Ване я не знаю. Я вообще не поняла, как можно было на него запасть. Разве только что Кате нравится катать свою холеную рязанскую попу на его супертачке… А еще я знаю теперь, что Катька полная дура, раз влезла туда, куда сама зареклась не влезать…
Вот только я еще большая идиотина. Правдистка хренова. Больше всех надо… Стоим друг друга… Она позорится, а я зачем-то лезу защищать ее имя…
– Ну что сказать, Кать, замечательно… – В моем тоне легко считываемое раздражение. И еще больше сожаления от случившегося. – А раньше ты сказать не могла?
– Когда?! Ты так рьяно кинулась на амбразуру! Главное – убила бы хотя бы этого придурка Магу – он трусливый шакал, а ты на Гаджиева полезла! Ты хоть знаешь, кто он такой?!
– Какой-то мажор тупой, – цежу сквозь зубы, хотя внутри, конечно же, все переворачивается. Я не железный человек, а просто девушка. И да, черт возьми, мне страшно!
– То, что он вообще-то сын президента одной из кавказских республик, – одно дело. Я про другое, Рада, он вообще неуправляемый. На голову отшибленный. Хищником не зря его зовут. Он король ночных гонок без правил. Такое творит, ты представить не можешь! Ему вообще закон не писан.
От слов горе-подруги, которая, словно бы нарочно нагнетая, в носу начинает предательски щипать.
Вспоминаю лицо этого грозного «хищника» в момент, когда кофе полилось на него грязно-коричневой струйкой и начало прыгать жирными каплями по идеальной новехонькой кожаной куртке, и внутри все переворачивается…
– Короче, ты влипла, подруга… – выдает Катька, а мне уже едва удается сдержать слезы обиды. На фига мне вечно больше всех надо? Ну что я за дура такая, а?
– А как же моральные принципы, Кать? – слова болезненно царапают горло. – Ты ж вроде как с Иваном, и у вас любовь… А эти клятвы, что никаких маг…
– Ну… Не все ж у нас такие правильные, как ты, Радмилушка… – усмехается она язвительно. – Это ты у нас мисс-идеальность. И учишься лучше всех на курсе, и парни заглядываются. И типа вся такая недотрога, а сама в мини-юбке со своими ножищами длиннющими всем глаза мозолишь…
В шоке смотрю на ту, кого я сейчас так рьяно защищала. А там столько злости и даже… зависти, что ли…
– Так… Я это слушать не хочу… Молодец, подруга, что…
Встаю резко, иду быстрее от нее в сторону. Долго-долго собираю себя в туалете, и потому на следующую лекцию захожу с опозданием. Садимся мы теперь тоже отдельно. Но мозг все равно как отморожен. Слова лектора льются мимо ушей. Голова раскалывается. Мне параноидально кажется, что все на кафедре сейчас смотрят на меня и перешептываются о произошедшем…
От тяжести мыслей я даже учиться не могла толком. На семинарах как-то вяло еще отвечала, а вот лекции вообще прошли мимо ушей…
После профуканного учебного дня уныло плетусь в общагу, мысленно радуясь, что я на территории универа, под камерами. Хотя бы тут мне вряд ли угрожает быть убитой и зарытой…
Прохожу мимо парковки, слышу жалобное мяуканье, оглядываюсь. Котенок. Весь грязный и с загноенными глазками. Стоит, одну лапку поджимает под себя – холодно малышу.
Сажусь на корточки перед ним.
– Где твоя мама, маленький? – руки тянутся к слипшейся шерстке.
Наверное, там, под слоем грязи, она оранжевая и полосатая.
Малыш отвечает мне очередным жалобным мяуканьем.
Прикусываю губу, нервно размышляя.
В общагу брать его мне категорически не разрешит вахтерша. У нас с этим строго.
Но он же замерзнет на улице! Куда пристроить малыша?
Снова слышу мяуканье – уже более решительное, даже паническое.
– Малы-ыш-ш-ш… Ну как мне тебе помочь?
Сердце разрывается.
Не могу видеть страдающих животных.
Они ведь не могут ответить и дать сдачи, как хотя бы я сегодня сделала с тем зажравшимся придурком. Молча сносят всю боль, которую причиняем им мы, бессердечные люди…
Блин, короче, спрячу его в куртке, пронесу мимо вахтерши, отпою молоком и отогрею в комнате, а потом что-нибудь придумаем… Может, пристрою к кому с курса, кто в городе живет.
Громко-паническое мяуканье продолжается. Глажу малыша.
– Назовем тебя Рыжик. Неоригинально, зато понятно…
Наверное, за этими разглагольствованиями с котом на корточках я и не приметила в его мяуканьях настойчивое предупреждение о том, что позади происходит что-то нехорошее…
Резко оборачиваюсь, когда совсем рядом хлопает дверь машины. Только и успеваю вскрикнуть, как меня хватают за шкирку и резко разворачивают. Брыкаюсь, как насекомое, не касающееся пола. Хватаю ртом воздух, как рыба… Меня кто-то держит сзади, а перед собой я вижу…
Передо мной стоит тот самый облитый кофе самец, правда, уже переодевшийся. Стоит и просто смотрит на мою беспомощность, положив руки в карман, со смесью иронии и равнодушия, но я понимала, что это он дирижирует этим беспределом. Это его «урок мне». «За дерзость». Я услышала в спину, как он сказал, что «накажет»…
Пытаюсь вывернуться из захвата, но тщетно.
– Кидай ее сюда, – небрежно кивает головой.
Чувствую себя мухой на паутине, которая зачем-то машет крыльями, хотя уже точно понимает, что ее сожрут. Куда меня? В лесополосу? По кругу пустят?
Молча открывает багажник. Еще раз пробегается по мне этим своим непонятным взглядом, а потом цепкие руки, сильно сжимающие меня обручем захвата, закидывают меня туда внутрь, словно бы я мешок картошки, а не человек…
Глава 6
И вот… Я оказалась на втором этаже гаража-мастерской… В ожидании своего похитителя… Через какое-то время он вальяжно поднимется наверх, будет меня унижать, после чего отымеет…
И самое ужасное, что я даже не знаю, что дальше.
К ужасу понимаю, что сумка с телефоном осталась в машине. Они предусмотрительно забрали ее у меня, когда закидывали в багажник.
От беспомощности закусываю губу и морщусь. Оглядываюсь по сторонам.
Хотя бы нож найти. Буду угрожать ему, как придет. Или пырну себя.
Хоть не так будет стыдно…
Пусть трахает труп…
Может, все-таки испугается? Читала, что такие вещи отрезвляют зарвавшихся мажоров…
Как назло, не нахожу в комнате ничегошеньки, что можно было бы использовать в качестве самообороны.
Даже под кровать залезаю. Открываю шкаф. Там идеально проглаженные вещи, пахнущие химчисткой. Даже заглядываюсь – чистый люкс.
Пара деловых костюмов, кипенно-белые рубашки и футболки с джинсами. Все явно очень дорогое, но без кричащих брендовых логотипов.
Вижу маленький холодильник под письменным столом, как в отелях. Там бутылки воды. Вытаскиваю одну и залпом выпиваю. Мозг спазмирует от обезвоживания. А мне нужно думать… Думать, как себя спасти…
Пока пью, цепляю глазами учебник по международной экономике с эмблемой нашего института. Интересно, он тут для красоты? То, что абрек тоже студент ИМО, я теперь не сомневаюсь, но вот что он что-то за годы учебы выучил – не верю. Впрочем, какое мне дело… Надо сейчас другим озаботиться…
Глаза утыкаются в окно. Тихо подкрадываюсь к нему, потому что смотрит оно не на улицу, а на двор той самой автомастерской, зато с внутренним ликованием замечаю, что на нем нет никаких замков… Всего-то и нужно, что повернуть ручку…
Только… Только я на втором этаже…
Нервно сглатываю, отхожу от него подальше, чтобы ненароком кто-то снизу не увидел, что я тут стою и рассматриваю их…
Когда изучать уже нечего, потерянно сажусь на край кровати.
Время тянется, как резина.
По внутренним ощущениям проходит не менее часов трех.
Здесь невозможно понять, какой сейчас час и вообще стемнело ли уже, но по логике уже глубокая ночь…
Сон накрывает меня болезненными и рваными вспышками. Я то проваливаюсь, то снова выныриваю, нервно оглядываясь по сторонам.
Потом мне снится какой-то странный сад, где очень красивые цветы, но у них огромные острые шипы, и они то и дело касаются моей ноги. Я все жду боли, но вместо нее нежные поглаживания.
Выныриваю из забытья и резко подскакиваю, потому что рядом со мной в темноте сидит внушительная фигура Анзора.
– Выспалась, киска? – спрашивает он хрипло.
Группируюсь и вжимаюсь в изголовье кровати.
Даже в темноте его глаза светятся алчной похотью и вседозволенностью.
Внизу стало тихо. Не слышно даже голосов мужиков и работающих телевизоров с монотонными записями гонок.
По телу бегут мурашки. Опять дико страшно…
– Отпусти меня, – молю, чувствуя, как голос предательски вибрирует.
– Мы это уже проходили… Иди сюда… Я же сказал, что тебе нужно сделать, когда я приду. Не беси меня, киска… Ты заслужила наказание. Я не отпущу тебя… Потому может быть по-нормальному, а может, жестко… Выбирать тебе… Слушаешься или обостряешь. И потом несешь ответственность за последствия…
Резко подскакиваю с кровати.
Он тоже, вальяжно отходит к тому самому проклятому креслу, к которому я должна приползти на коленях, раздевшись.
Садится так, словно бы он хозяин мира. Широко расставив ноги и откинув спину.
Пячусь назад.
Подвоха он не видит.
Думает, что я сейчас выполню все, что он говорит.
И правда, какой у меня выбор?
Какая дура будет сопротивляться, когда и так все понятно?
Сейчас бы кстати пришлась отвратительная фраза «расслабься и получай удовольствие»…
А дальше…
Дальше я действую так быстро, как только могу…
Резко распахиваю окно, быстро взбираюсь на подоконник и, зафиксировав взором его ошарашенное выражение лица, сигаю вниз…
Последнее, что я слышу от шока, это его «идиотка-а-а» вдогонку, но уже поздно…
Глава 7
Я умерла. Нет, точно! Я умерла!
И горю в аду!
Сразу! Во всех кругах ада.
Потому что сейчас все тело горит, особенно нога и ребра. Это даже не просто боль – это агония…
Жалобно скулю. На другие звуки попросту сил не хватает.
Может быть, Бог меня услышит и пожалеет. Заберет отсюда куда-нибудь повыше… Ну, я ведь не совершала никаких смертных грехов… В сущности, даже еще не успела. Меня пока хватало только на прилежную учебу. Дальше книжек я ничего не видела…
Я всего лишь Радмила Тарханова. Простая студентка из Иваново. Мне восемнадцать лет, и я ничего плохого в этой жизни не сделала…
Ну, разве только что оставила свою любимую маму тосковать в родном городе, уехав в большую враждебную Москву с наглыми мажорами. А еще не спасла маленького котенка у общежития, который точно замерзнет сегодня ночью…
Скулю, как волк.
Боюсь открыть глаза. Боюсь пошевелиться.
Все страшно.
– Жива? – слышу хриплый грубый голос рядом, вырывающий меня из болезненной прострации. Понимаю, что вряд ли так может звучать ангел…
Да, точно в аду.
Это демон…
Тогда почему голос спрашивает, жива ли я?
Конечно же, мертва, если я в преисподней…
Может, за тупость тоже посылают в ад и это один из моих соседей «по нарам»?
– Рада! – слышу навязчивый бас, настойчиво взывающий ко мне. Меня касаются чьи-то цепкие пальцы и прощупывают.
Я разлепляю-таки глаза.
А вот лапать меня не надо даже в аду… Я не позволяла!
Ужасаюсь. Отшатываюсь, но тут же дергаюсь от боли.
Нет, все-таки не умерла…
Недоуменно и аккуратно поднимаю голову, которая, слава богу, вроде как цела, и смотрю наверх. Я внутри салона его внедорожника. И надо мной открытый люк и то самое пресловутое окно на уровне второго этажа…
Это что, я влетела в этот самый открытый люк?
Да уж, просто по-ювелирному точно.
Пытаюсь пошевелить корпусом, но тут же чувствую острую пронзающую боль в ноге. И ребро справа болит. Аж дышать больно.
– Больно… – говорю и слышу словно бы со стороны в собственном голосе дрожащие нотки.
Передо мной гад Анзор. Челюсть сжата, дышит глубоко. Внимательно осматривает, продолжая прощупывать руками.
– Где больно? – голос серьезный и сосредоточенный.
– Везде больно! – кричу в ответ и срываюсь-таки на плач. Это не только потому, что реально не могу пошевелить ногой ниже коленки и дух спирает. Еще и мое общее состояние дало о себе знать. Как бы из окна просто так по своей прихоти не сигают… Я была доведена им до отчаяния…
Трогает, продолжает осматривать. Задирает водолазку на талии почти до бюстгальтера. Снова вскрикиваю, когда большие пальцы касаются ребер.
– Так, травма ребер справа и ноги. Надо проверить, есть ли трещина, но перелома вроде нет.
– А ты что, врач? – огрызаюсь я и отворачиваю от него голову настолько, насколько могу в своем скованном положении. Менять позицию тела физически не в состоянии.
– Я гонщик и часто в разное попадал. Да и друзья. Не всегда с травмами можно к врачу после наших кипишей… А вообще везучая ты, Рада. Точно кошка… – усмехается, – это ж надо так умудриться залететь именно в открытый люк. Упала бы на асфальт – крышка тебе… И с чего я решил его открытым оставить… Как чувствовал… Чуйка моя… Капец ты отшибленная! Из окна сигануть!
– Это ты отшибленный! Неужели и правда решил, что я просто разрешу себя поиметь на забаву?! Лучше подохнуть!
Он хмыкает. Чувствую на себе его взгляд. Плевать, что в нем. Мне бы как-то выжить…
Отходит, куда-то звонит. Тут же возвращается ко мне.
– Сейчас приедет скорая. Посмотрим, что ты себе заработала…
А я опять попыталась проявить самостоятельность. Опять стало дико больно, и потому пораженчески брызнули из глаз слезы. Уткнулась головой в кожаную обивку сидения. Стараюсь не давить на ногу. Не получается. Вес тела смещен на эту часть.
Анзор встает коленками на сидение и немного двигает меня, осторожно, видя мои мучения.
– Так легче?
– Легче… – тихо бубню под нос, всхлипывая.
Повисает молчание. Он все еще склонившийся надо мной. Смотрит.
– У тебя, скорее всего, только вывих. Я разбираюсь в травмах. Все нормально будет… – снова повторяет этот свой бред.
– Нормально? – поднимаю на него яростный взгляд сквозь пелену от застилающих слез. Задыхаюсь от возмущения. – Это ты называешь нормальным? А полицию ты вызвать не желаешь, Анзор? Напомнить тебе, при каких обстоятельствах я сиганула со второго этажа?
Наши взгляды снова пересекаются.
Понимаю, что вообще не в том сейчас положении, чтобы качать права и обострять. Мне бы Богу помолиться, чтобы он меня в покое живой оставил, а там уж соберу себя в прямом смысле по косточкам… Если смогу… Считай, еще легко отделалась от такого урода. Но просто эта его утешающая манера…
– Я не собирался тебя насиловать, Рада, – говорит он сухо и сипло, – я баб не насилую. Так, решил просто припугнуть и проучить, чтоб больше не выпендривалась. Я ж не знал, что ты такая…
– Какая?
Молчит. Смотрит.
Анзор садится снаружи машины на корточки, чтобы мне было не больно поднимать голову. Дверь в авто открыта, я все еще внутри. Травмированного человека лучше не трогать до приезда специальной бригады, чтобы не навредить. Это даже я знаю. Король уличных гонок, не сомневаюсь, тем более.
– Я готов взять на себя ответственность и понести наказание, Рада, – говорит он вдруг мне, а я задумываюсь: откуда это он вообще знает мое имя. До этого состояние шока и боли как-то не давало об этом задумываться… – Приедем в госпиталь, можешь на меня заявить. Вызовем полицию.
Сглатываю ком в горле и отворачиваюсь. Ничего ему сейчас не отвечаю. Слишком больно. Слишком устала. У меня вообще-то учеба, а я лежу в каком-то гребаном гараже на заднем сидении танка, в который влетела через люк, словно бы я граната…
Оба слышим звук приближающейся сирены. Темное помещение лофта-гаража освещается светом проблесковых маячков.
Дальше все происходит стремительно. Меня аккуратно извлекают из машины и переносят в скорую на носилках.
Быстрый осмотр врачом, измерение давления, сатурации, концентрации взгляда.
Анзор протягивает мои документы из сумочки фельдшеру. Садится на сидение сопровождающего в карету скорой помощи.
– Нет, – говорю тихо, но твердо, снова пересекаясь с ним глазами, – не нужно со мной здесь ехать.
Бригада суетится и делает вид, что нас не слышит.
Он поджимает челюсть. Хочет что-то возразить, но все же ретируется, вылезая обратно.
Напоследок кидая то ли мне, то ли докторам в кабине.
– Я поеду на машине следом.
Прикрываю глаза устало, но все же успеваю краем глаза ухватить, как он сует в руки докторов несколько купюр.
На душе гадко.
Купил их молчание?
Чтобы лишних вопросов не задавали?
А что, неудивительно…
Спустя двадцать минут мы заезжаем на территорию большого госпиталя.
Меня тут же окружают вниманием и заботой. Сразу везут в травмотологию. Осматривают, ощупывают, аккуратно стягивают одежду до белья, переодевая в больничную робу.
Заходит доктор. Приятный мужчина средних лет. Проводит осмотр. Говорит мало. Отправляет на рентген, куда меня тут же увозят.
Спустя полчаса я снова на аудиенции у того самого врача.
Мы в большой палате, разделенной на койки за шторками. Все как в фильмах. Я в первый раз в таком месте. Надеюсь, что и в последний…
– Ну что, Радмила. Хорошая новость: все не так страшно. На ребрах только ушиб, который через пару недель пройдет. Что касается ноги, то перелома нет, как и трещин. Мы имеем дело с неосложненным вывихом. Сейчас сделаем Вам местную анестезию и совершим мануальную репозицию сместившихся костей. Другими словами, вправим вывих. Будет неприятно и немного больно, но терпимо. А потом наложим гипсовую шину. С ней придется походить от семи до десяти дней. На самом деле, ходить – это громко сказано. Думаю, выпишем Вам больничный, посидите дома, отлежитесь.
– Какой больничный… – испуганно подбираюсь я на кушетке и тут же корчусь от боли. – У меня на этой неделе важный семинар, который я не могу пропустить! Если это произойдет, то мне не светит зачет автоматом, а я… два месяца на это усердно работаю…
Доктор лишь разводит руками равнодушно. Его лицо сейчас такое бесстрастное, что аж тошно становится. Он что, не был студентом? Студентом был, а вот со второго этажа не сигал – это уж точно…
– Придется хорошенько подготовиться к зачету, Радмила, раз не будет автомата. Вы не о том сейчас думаете. Радуйтесь, что отделались только вывихом… После такого падения…
Снова начинаю плакать, теряя концентрацию на словах мужчины. Бешусь на себя за эти слезы слабачки. Обидно. Как же обидно… Из-за какого-то гада сразу столько проблем. И действительно, зачем только я нарывалась, а? Баграмян – лютый зверь и славится тем, что ставит зачет только тем, кто исправно и усердно ходил на его семинары. Половина отчисленных в первый год учебы пострадали именно от его лютости… Если я пропущу эту неделю, когда мы должны выступать с докладами, мне явно не светит сдать малопонятную экономтеорию без пересдач, а это значит – прощай, стипендия. А ведь я так рассчитывала постараться не зависеть от маминой зарплаты…
В палату входит медсестра, а за ней мой «герой» собственной персоной.
Его лицо все такое же напряженное.
Невольно зацепляюсь за него взглядом, но тут же отворачиваюсь. Не хочу на него смотреть…
Врач тоже видит «посетителя» и как-то хмурится, тут же задергивает шторку у моей кушетки. Но небольшая щель все равно остается, и я вижу, как Анзор садится на один из предназначенных для сопровождающих стульев чуть поодаль.
Доктор натягивает латексные перчатки с характерным звуком, а по моей коже и без того пробегает озноб. Ненавижу уколы. Ненавижу боль. Как… Как это все могло со мной произойти…
– Расслабьтесь, Радмила. Придется потерпеть. Это неизбежно.
Шумно втягиваю носом воздух. Пытаюсь собраться, но не получается.
Снова интуитивно нарываюсь на Его взгляд.
И в нем, мать его, гребаное сочувствие. Это как-то неправильно и больно. Не хочу его сочувствия. Вообще хочу, чтобы он ушел отсюда.
Конечно же, не буду я на него заявлять.
Просто хочу, чтобы он испарился из моей жизни, как эфир.
Дергаюсь от того, как игла входит в мясо, протягивая кожу. Больно. Каждое движение – больно. Все больно.
Начинаю порывисто дышать. Опять хочется плакать. Губы дрожат.
Ждем пару минут, как подействует анестезия, а потом – вправление.
Мне кажется, обезболивание вообще не действует. По крайней мере, чувствую совершенно все, чувствительность никуда не пропала…
Когда врач касается моей ноги, я автоматически дергаюсь, отодвигаясь, и снова скулю от боли.
Анзор играет желваками, все это время не отпуская меня из своего зрительного внимания.
А потом вдруг делает несколько решительных шагов ко мне, резко дергая шторку.
Бесцеремонно садится на кушетку, не обращая внимания на врача. Смотрит в глаза и зачем-то кладет руку на мою шею.
– Рада, послушай, станет легче. Просто не думай о боли. Она от противоестественного положения сустава. Его нужно вернуть обратно. Все вернется обратно, слышишь? Все будет хорошо… Просто переживи это. Стань сильнее…
Кусаю губы нервно. Сбивчиво дышу.
Ничего уже не будет обратно…
Я… я…
– Смотри на меня, – гладит по волосам, устанавливая тесный зрительный контакт, – смотри и медленно дыши носом. Глубоко. Вдох-выдох, давай, вдох-выдох, вдох…
