Ида

Сколько серебряных колец рождественских воспоминаний хранит на своей изящной кисти наша хрупкая память? Нет, не золотых, покрытых искристым снежным напылением солнечного дыхания детства. А лунных, расшитых серебряным кружевом, сотканным нежными пальцами влюблённой луны. Ведь что может быть более трепетным, нежели сновидение сердца, укутанного признанием под курчавым снежным маревом синевы рождественской ночи?

Разделить серебряную пудру воспоминания под сенью Святочного вечера, мерно колеблемого в бликах ритуального танца свечного мерцания, отважилось сердце некоего Павла Николаевича, композитора. Хоть история предупредительно очертила свой краткий путь от имени третьего лица, тесный круг близких друзей образовал подобие нимба для этой священной исповеди, извлечённой из недр иного измерения существования - духовного. И в небрежной простоте изысканных мазков мужчина срисовал нежный пейзаж своей давней любви, из которого проступил снежный силуэт портрета молодой женщины. Ида... Фиалковая тайна лабиринта взгляда, локон змеистый на лебедином изгибе шеи, горьковатая сладость духов из волнистого омута чёрного шерстяного платья... Ида. Подруга его супруги. Невинное искушение свежестью красоты несорванного цветка... Время раскроило судьбы путеводными стрелками жизни. Лишь случайная встреча под рождественским уютом вокзального купола оказалась роковым пересечением магических линий мгновения. Ида... Фиалковая тайна лабиринта взгляда, локон змеистый на лебедином изгибе шеи, горьковатая сладость духов из волнистого омута чёрного шерстяного платья... Ида! Уже чужая супруга с признанием на грешных губах, поцелованных морозом. Но, увы, искристые признания могут ранить безжалостным выстрелом буйного пламени мишень озябшего сердца. Нетрудно представить исход талой лужи обожжённых надежд... Ида. Серебряный сон.

Ида... Мой серебряный сон. Бунин в очередной раз исторг из глубины моего сердца звенящую пургу тоски по щемящему ощущению несбыточного. Читая, я замирала в снежном полушаге от запредельной фантомной боли по... чужой ностальгии. И, закрывая глаза, вдыхала медовый хмель лунного нектара, нетронутых морозом времени чувств. Я могла бы долго писать о лиловых отблесках изящного слога Ивана Алексеевича, рассеянного чувственными лепестками творческих следов по вьюжным строчкам волшебного рождественского рассказа о надрывной красоте вечного. Но... стоит ли? Бунин бесподобен и без моей жалкой ремарки. А "Ида" останется колечком воспоминания, нанизанным на нежную кисть моей памяти как дивный рождественский сон. Чужой серебряный сон, подсмотренный моим сердцем. "Зимний пейзаж" И.К. Айвазовский, 1876 г.